Я проснулась и осознаю факт: уже июнь. Лето началось.
Началось, чтобы пройти. Сколько их уже прошло – жарких и прохладных, засушливых и дождливых, урожайных и скудных, счастливых и не очень…
А сколько их мне осталось? Один Бог ведает. Одно ясно: меньше осталось мне лет на земле, чем уже мною прожито. Значительно меньше.
Время – это дорога, с которой невозможно свернуть, на которой нельзя остановиться, и не сами мы задаем себе на этой дороге темп. Мы только отражаем свои ощущения, вздыхая «Как быстро идет время!..» А время на самом деле – просто идет.
До поры человек, не удовлетворяясь настоящим, живет надеждой на будущее, на переворот страницы. Но однажды он понимает, что вот эта страница – последняя: возможности внешних изменений жизни к лучшему закончились. Будь доволен тем, что имеешь, чего достиг, что сумел сделать за свой срок. Нет, какие-то локальные достройки и небольшие перемены еще возможны. Но взлетов уже не будет, чем-то другим ты не станешь, до конца дней своих останешься тем, что ты есть теперь.
А вот к худшему твоя жизнь может измениться вполне. Более того: изменится непременно. Знаешь грустную шутку: «Вам пятьдесят (шестьдесят, семьдесят и т.д.)? Не переживайте – это ненадолго, всего-то на годик!»
Но для чего он нам дан, этот завершающий этап нашей земной дистанции? Не для того же только, чтобы мы осознали нашу беспомощность и бренность, хотя бренность и надо сознавать. Но мы призваны и нечто другое, очень важное понять на этом этапе, и очень добрым вещам научиться, если не научились до сей поры; а теперь уж – просто ничего другого не остается! Когда у человека нет будущего – не остается ему ничего другого, кроме как жить настоящим.
Наставшим днем, текущим часом, минутой. Рассветом, птичьим гомоном, листвой, седой от капель росы. Горячим чайником, сухим коричневым кофе, которое вытряхиваешь из банки в белую чашку, куском сахара, падающим в этот кофе. Всё это ведь на самом деле счастье. Не говоря уж о молитве. Она – вне времени («…всегда, ныне, и присно, и во веки веков…»), она и нас выносит за этот предел: вот почему во время молитвы – дома ли, в храме – мы так явственно вдыхаем порой озон далекой молодости: «Обновится яко орля, юность твоя» (Пс. 102: 5).
Что это значит: «У меня нет будущего»?! Будущее есть, просто оно из далекого превратилось в близкое
Впрочем, что это значит: «У нас нет будущего»? Будущее есть, просто оно из далекого превратилось в близкое. Превратилось для того, чтобы мы поняли наконец, что оно такое: будущее, предстоящее, то, что нас ждет, что не совершилось еще с нами, но – имеет совершиться. Моя знакомая, прыгавшая с парашютом, говорила мне, что высота, на которой находится самолет, не пугает, потому что не воспринимается как высота. Другое дело – если ты смотришь вниз с балкона десятого этажа. Так вот и здесь. Большое далекое будущее, на которое надеется молодой человек, не воспринимается им как что-то непосредственно предстоящее ему и не включает в нем никаких сегодняшних процессов. Другое дело, когда твое будущее – это наступивший день.
Ты собираешься в храм на воскресную службу – а что ты переживешь там, за Литургией, что в тебе изменится, каким ты вернешься домой? Это тайна, раскрывающаяся на твоих глазах, это фильм, от которого невозможно оторваться. У тебя на столе лежит новая книга – что ты для себя откроешь, что поймешь, чем обогатишься, прочитав ее? Это – твое грядущее, оно грядет явственно и бесспорно, и чем ты старше, тем больше ты его ценишь, любишь, ждешь. По сути это и есть вкус к жизни, даже, можно сказать, аппетит к жизни – желание жить. Жить этот день, и следующий день, и еще день, и еще – потому что каждый день приносит что-то новое, то, чего у тебя пока еще нет и в чем ты, безусловно, нуждаешься.
Да, до поры до времени мы бываем нетерпеливы: подобно детям, поднимаемся на цыпочки, пытаясь заглянуть в завтра – потому что наше сегодня нас не устраивает, мы его не принимаем, мы в нем, по сути, не живем. Мы бессознательно полагаем, что именно завтра будем жить, а сегодня – это не жизнь, это то, что нужно просто перетерпеть, переждать. А когда приходит наконец завтра – даже с явными переменами к лучшему – оно нас разочаровывает, оно не дает нам желанной полноты жизни. А почему? Потому что – «всякому имеющему дастся и приумножится, а у неимеющего отнимется и то, что имеет» (Мф. 25: 29). Если мы не принимали своей жизни до сего момента, не пускали в оборот те таланты, которые она нам предоставляла, если мы не жили, а только ждали – мы не начнем жить по исправлении и улучшении наших обстоятельств.
Но, теряя возможность апелляции к будущему, человек – одно из двух, тут ведь тоже свободный выбор! – либо застывает в отчаянии и апатии («Жизнь кончилась!»), либо учится наконец жить сегодня; жить, а не ждать; воспринимать и принимать свою жизнь как целостную, не деля ее на настоящее и будущее (прошлое – отдельный разговор). Принимать вечер, чтобы принять утро. Принимать лето, чтобы принять осень. Наконец – принимать жизнь, чтобы принять смерть. Смерть не похожа ни на что приносимое и даруемое жизнью, она всегда совсем другое, и не бояться смерти – выше человеческих сил. Но перешагнуть через этот страх и принять земную смерть сможет только тот человек, который принимал свою жизнь как единственно для себя возможную, как дарованную Богом, как Его благодатный учебник.
До поры, опять же, до времени нас двигают по жизни разные стимулы, и – что скрывать – самолюбие, честолюбие, тщеславие не последние из них. Но ценности тщеславия – ложные ценности. Когда возможности тщеславия исчерпаны, человеку ничего не остается, кроме как задуматься о ценностях истинных, – это с одной стороны, а с другой – человек не задумается о них, если их не существовало для него раньше. Еще раз: дастся только имеющему.
Схиигумен Иоанн (Алексеев) писал: душа человека не только бессмертна, но и нестареюща
«Вот, мне уже 62, а я совершенно не чувствую себя на свой возраст», – услышала я недавно от одной своей знакомой, и, кстати, не от нее первой услышала. Люди нередко говорят, что не чувствуют себя пожилыми, старыми, несмотря на дату в паспорте. Говорят с удивлением, смущением, даже с оттенком вины – будто на них лежит некий долг «знать свое место», чувствовать себя стариками; будто они, не находя в себе этого чувства, незаконно занимают место молодых. Но на самом деле это самое «чувствование себя на свой возраст» – лишь болезненный комплекс, похожий на комплекс человека с физическими недостатками, или проявление уныния. Ведь, как писал в одном из своих писем валаамский старец схиигумен Иоанн (Алексеев), душа человека – не только бессмертна, но и нестареюща: «Вот, мне уже 77 лет, а я чувствую себя молодым». Возрастные изменения внешности и все дальнейшие тяготы – это тяготы плоти, на них не махнешь так просто рукой, но ведь есть еще и вневременная, нестареющая часть нашего существа, и мы не только способны ее чувствовать, но призваны ею жить.
Лучшие годы – это не молодость, хоть молодость и прекрасна по-своему. Лучшие годы – это годы высшие, это пора максимального приближения к Источнику радости. В идеале весь земной срок человека – время его восхождения, возрастания. Если у человека в действительности так, старость не страшна, хотя и тяжела, безусловно, – она всегда тяжела, тягостна. Но давайте посмотрим на икону Богоматери: Она ведь тоже прошла «путем всея земли», необратимой рекой времени – до места ее впадения в Вечность. И не только Она, но и многие-многие святые. Значит, мы не одиноки, и нам нужно просто молиться словами Псалмопевца: «Не отвержи мене во время старости, внегда оскудевати крепости моей, не остави мене» (Пс. 70: 9).