Когда-то, еще задолго до смерти, он написал: «А что до моего могильного камня? Я хотел бы занять старый фонарный столб на случай, если вы ночью забредете к моей могиле сказать мне „Привет!“. А фонарь будет гореть, поворачиваться и сплетать одни тайны с другими — сплетать вечно. И если вы придете в гости, оставьте яблоко для привидений».
Ровно 2 года назад умер Рэй Брэдбери. Не просто писатель — а явление, и не просто американской — а мировой культуры.
Потом, становясь старше, я перечитывал раз за разом «Марсианские хроники». Когда кончал школу, то прочитал уже и «451 градус по Фаренгейту», и рассказы из тонкого сборничка в библиотечке «Иностранной литературы», а несколькими годами позже мне удалось достать толстый красный сборник «О скитаниях вечных и Земле». Ощущение инаковости никуда не ушло, но соединилось с поэзией. Что Брэдбери — не только прозаик, но и поэт, я тогда не знал, стихи его у нас в советское время, кажется, не переводились, да и сейчас таких переводов, мягко скажем, негусто. Но любой его рассказ виделся мне (да и сейчас видится) стихотворением в прозе. Причем его поэтика, его, так сказать, «краска» была мне невероятно близка.Впервые я увидел эту фамилию в одиннадцать лет — на обложке сборника «Марсианские хроники». От фантастики я тогда фанател, и каждая новая такая книжка в те дефицитные годы была огромной ценностью. Но рассказы Брэдбери совсем не походили на ту фантастику, к которой я привык: звездолеты, головокружительные научные открытия, романтика сбывшегося коммунизма… Да, там был Марс — но какой-то не такой Марс… а может, и не совсем Марс. Зато было нечто, что мне и сейчас выразить сложно, а уж в том возрасте и просто невозможно… В общем, было ощущение странного. Не просто непривычного, непохожего, а принципиально, качественно иного. Тогда, конечно, я не знал слова «мистика».
А уже в начале 90-х, когда книжный дефицит кончился, я начал читать Брэдбери запоем. Именно тогда я добрался до его романа «Вино из одуванчиков» — на мой вкус, лучшего из всего им написанного. Надо сказать, что в те годы я был горячим поклонником творчества Владислава Крапивина, и роман Брэдбери поначалу показался мне похожим на крапивинские книги. Похожим не по сюжету, а поэтикой.
Но потом я за внешним сходством увидел глубокие различия. Не в смысле «хуже – лучше». Просто это как две колеи рельсов — они идут рядом, и кажется, будто ведут в одно и то же место, а на самом деле там, за горизонтом, они расходятся. «Вино из одуванчиков» — это ведь не просто о переходе из детства в отрочество, не просто о поэтическом восприятии мира.
Там еще и философия времени, тонкая боль от его необратимости, и едва ощутимая, словно паутина в сумерках, тень смерти. Значительно позже, читая его грустную повесть «Смерть — дело одинокое», написанную в 1999 году, я поймал в себе то же ощущение, что и от светлого, солнечного «Вина из одуванчиков» — хрупкость, призрачность этой, казалось бы, столь плотной и очевидной жизни.
Брэдбери, кстати, нередко бывал мрачен. Нет, неправильно — лучше сказать, он видел мрак, проступающий сквозь обыденность хода вещей. Очень заметно это в его рассказах на «детскую» тему — «Чёртово колесо», «Детская площадка», «Урочный час», «Всё лето в один день»… Рассказы страшные, причем страшные не по-чернушному, а именно в мистическом смысле. В одной из наших вечерних молитв есть такие слова «яко семя тли во мне есть». Именно это «семя тли» вытаскивал на свет Брэдбери — причем семя, угнездившееся не только в человеческих душах, но и вообще во всем тварном мире. Естественно, вспоминается «…вся тварь совокупно стенает и мучается доныне» (Рим. 8:22).
Но если в отдельных рассказах Брэдбери это «семя тли» и кажется победителем, то в других вещах он умеет дать злу достойный ответ. Прежде всего, это повесть «Что-то страшное грядет» (в другом переводе — «Надвигается беда»). Написана она была в 1962 году, а я ее прочитал в начале 90-х, вскоре после своего воцерковления — и был поражен, насколько же это православный взгляд на вещи!
Маленький американский городок, который попадает под власть бесов, и противостоять им способны лишь двое мальчиков 12-ти лет и отец одного из них, библиотекарь. Противостоять не силой стали, а силой духа. Я и сейчас, двадцать лет спустя, согласен с той своей неофитской оценкой. Неправославный писатель написал абсолютно православную по своей сути книгу.
Должен признаться, я не знаю, был ли Рэй Дуглас Брэдбери тем, кого на Западе принято называть «практикующий христианин». Он, разумеется, был крещен в какой-то из протестантских церквей, но о его вере и о его публичных высказываниях на религиозную тему мне ничего неизвестно. Я пробовал разыскать об этом информацию в сети — не вышло. Надеюсь, эта тема еще найдет своего беспристрастного исследователя. Но как бы там ни было, для меня очевидно, что как писатель — Брэдбери полностью существует в парадигме христианской культуры. И честно говоря, мне не столь важно, кем конкретно он был — методистом, баптистом, пресвитерианцем и так далее. Как писатель он — христианин.
Когда-то, еще задолго до смерти, он написал: «А что до моего могильного камня? Я хотел бы занять старый фонарный столб на случай, если вы ночью забредете к моей могиле сказать мне „Привет!“. А фонарь будет гореть, поворачиваться и сплетать одни тайны с другими — сплетать вечно. И если вы придете в гости, оставьте яблоко для привидений».
Давайте придем. И принесем яблоко.
Виталий Каплан
Православие и мир