- Санкт-Петербургская Духовная Академия - https://old.spbda.ru -

В Книжной гостиной состоялся круглый стол на тему «Архиепископ Михаил (Мудьюгин) как прообраз современного теолога»

26 февраля 2019 года в Книжной гостиной состоялся круглый стол на тему «Архиепископ Михаил (Мудьюгин) как прообраз современного теолога», в котором приняли участие первый проректор протоиерей Василий Стойков, протоиерей Георгий Митрофанов, протоиерей Константин Костромин, священник Дмитрий Лушников, священник Игорь Иванов и профессор Дмитрий Викторович Шмонин, а также учащиеся Академии и гости Книжной гостиной.В начале встречи выступил отец Константин Костромин, отметив, что память об архиепископе Михаиле (Мудьюгине) живет в петербургской культурной и церковной среде. Так, с 2006 года постоянно служатся панихиды в день его кончины. О владыке Михаиле издаются книги, в том числе и в Издательстве СПбДА. Характерно то, что владыка Михаил был не просто священнослужителем, но и публиковавшимся церковным ученым (причем еще в советское время), имевшим свой взгляд и на светские, и на церковные явления, что также отражалось в его деятельности.

Затем отец Константин обозначил ключевой вопрос встречи: «В чем владыка Михаил может послужить примером современного теолога?» или «Насколько современное богословие имеет определенные моменты схожести с богословием середины XX века»?

Начиная дискуссию, отец Игорь Иванов заметил, что критерием схожести может быть феномен «социального» или «социалистического», то есть вопросы обращенности к роли Церкви, регулирующей и формирующей социальную жизнь. Впрочем, говоря о XX веке, приходится учитывать и наличие цензуры (внешней и внутренней) в церковной науке в СССР и относительную свободу мысли в русском богословии за рубежом. То есть различие пролегает в специфике дискурса как советской и эмигрантской, так и церковной и светской науки, что так или иначе влияет на конкретные условия существования церковного ученого и его мысли. В ситуации с владыкой Михаилом речь также может идти в контексте социальных вопросов богословия. И несмотря на то, что ныне в России идеология социализма не так приоритетна, как ранее, для нас установки «православного социализма» могут быть вполне актуальными в контексте выработки «социального идеала», который всегда существовал в христианской цивилизации. Напоминание о нем (а также об аристократизме человеческого духа и разума) – одна из задач современного образования и теологии педагогики.Затем слово взял отец Дмитрий Лушников, подтвердив, что социология религии у владыки Михаила была тесно связана с задачами апологетического богословия. В частности, владыка Михаил подчеркивал, что: 1) противоречие между религией и наукой – мнимое; 2) реальное же противоречие это – конфликт мировоззрений: религиозного и атеистического. Иными словами, диалог Церкви и общества может пролегать в сфере наработок именно основного богословия. И здесь мысли владыки Михаила также оказываются современными и востребованными.

Далее, говоря о специфике ситуации «эмиграции» и «цензуры» отец Константин заметил, что вряд ли можно противопоставлять богословие эмиграции и внутренне неподцензурное «эмигрирование», например, в Древнюю Русь, как это было у А. М. Панченко; или же трудно считать следствием работы «внутреннего цензора» упоминание цитат из сочинений В. И. Ленина владыкой Михаилом для иллюстрации своих научных выводов, что скорее было вполне свободным действием.В свою очередь, отец Георгий Митрофанов сделал акцент на том, что для нас, возможно, сама личность архиепископа Михаила (Мудьюгина) может быть гораздо интересней, нежели его сочинения. Ведь в силу обстоятельств у советских богословов был все-таки некий «дилетантизм» по сравнению с учеными дореволюционного времени. Биография владыки свидетельствует о влиянии разносторонних факторов на формирование его личности. Так, он – сын статского советника – прошел Рабфак, получив техническое образования, но при этом стремился к гуманитарному знанию и, владея иностранными языками, имел некий доступ к западной литературе. Но как епископ – епархиальный архиерей – был обречен на сотрудничество с той властью, которую он на дух не переносил, но порой встречал от нее большее понимание, нежели от своих собратьев по вере. В этом проявилась реальная трагедия этой личности, вот поэтому для нас она интереснее и важнее богословских трудов, ограниченных условиями эпохи Можно прямо сказать, что научное творчество владыки Михаила было порождено культурным, научным, социальным и богословским «безвременьем». И он был самоучкой, хоть и представлял собой типичный образ русского «архиерея-интеллигента». А если вспомнить его уход в музыку, то разве это не было попыткой сохранить и реализовать свою свободу? Таким образом, владыка Михаил не может быть прообразом современного теолога (со всеми необходимыми знаниями и компетенциями), так как для того, чтобы таковым стать, ему нужны были бы другие жизненные и социальные условия.

На это отец Дмитрий Лушников заметил, что здесь речь, скорее всего, идет о «церковной и богословской культуре», которая была у владыки Михаила, как стремление быть понятным и как намерение излагать свою веру современным языком – и это вполне адекватно в контексте задач основного богословия. При этом характерно, что сугубо научный (профессиональный) подход в основном богословии может привести к своего рода богословской деградации, когда ученый вынужден оглядываться на современные научные теории, например, оглядки на дарвинизм и эволюционизм у Н. А. Малахова, который был последним дореволюционным представителем петербургской школы основного богословия. То есть можно сказать и так: по сравнению с Н. А. Малаховым у владыки Михаила было некое возрождение и обновление основного богословия, поскольку он не считал для себя необходимым учитывать без должной критики веяния секулярной науки.

На это отец Георгий ответил, что, в самом деле, если говорить о прообразе, то владыка Михаил являл собой пример тезиса: «священник должен быть мыслящим человеком». С этим согласились все присутствующие.

После дискуссии один из гостей задал вопрос: давал ли владыка Михаил какую-нибудь оценку зарубежному богословию?

На вопрос ответил отец Георгий, заметив, что, хотя клеймо «экумениста» и «либерала», равно как и «протестантствующего богослова» было на владыке Михаиле, это говорит именно о том, что он был хорошо знаком с зарубежным богословием. Он был открытым к богословию как таковому. Единственная сфера, где возможен экуменизм, это собственно и есть область основного богословия. А пастырски-апологетическая сила слов владыки Михаила выражалась в том, что он живо и естественно реагировал на происходящее, хотя, конечно, были и моменты внутреннего цензурирования.Затем, взяв слово, ситуацию прокомментировал отец Василий Стойков: владыка Михаил был человеком незаурядным, большой эрудиции. Очень важно важно сказать о его участии в конференциях, собеседованиях и переговорах с инославными церквями. Он живо реагировал, когда был с чем-то согласен или же нет. Он не имел систематического образования, но хорошо знал Св. Писание, сочинения св. отцов и дореволюционные богословские труды. Также он хорошо знал иностранные языки: английский, немецкий и французский. Неплохо владел латынью. Однажды, при встрече с католическим кардиналом не оказалось на месте переводчика, и в итоге переводить на слух с латыни стал владыка Михаил…Далее в разговор вступил профессор Дмитрий Викторович Шмонин, подчеркнув, что такие фигуры как архиепископ Михаил – это пример того, как можно использовать возможности, доступные человеку, и об этом должны помнить учащиеся сейчас. В этой связи, при усердии, активном и творческом подходе в наших силах сделать так, что основное богословие сможет зазвучать по-новому. Основываясь на этом тезисе, Дмитрий Викторович сделал свой доклад на тему «Теология в трехмерном пространстве науки».

В частности, профессор сказал, что, как только ученые начинали считать, что им теология не нужна, им сразу же приходилось искать некие философские суррогаты для замещения этой сферы. При этом, если говорить о сравнении теологии, философии и науки, важно отметить, что теология и наука – аксиоматические сферы, в отличие от философии, которая, скорее всего, является областью интеллектуального творчества, не претендуя на точное знание. Таким образом, напрашивается вопрос: если философия не может выступать в качестве равноправного партнера в диалоге с наукой, то нужна ли для этого «новая теология», обеспечивающая некую «стержневизацию» (термин Б. М. Кедрова).

После доклада отец Константин заметил: не есть ли в этом встраивании теологии в систему научных дисциплин своего рода имитация «новой» надстройки над базисом? Хотя, конечно, понятно, что речь здесь идет о многомерности теологического дискурса: от метафизической и мистической сферы – до научно-рациональной систематизации объективного теологического знания.

Дмитрий Викторович пояснил, что да, имеют место быть два момента: с одной стороны светские ученые могут попытаться «протащить» теологию как «новую идеологию», а с другой стороны могут обвинить в таковой попытке церковных ученых. Чтобы этого избежать, нужно несомненно заботиться о качестве богословского образования: кто учит и чему учит.

Эту мысль так прокомментировал отец Георгий Митрофанов:

«Как говорил протоиерей Александр Шмеман, «идеологизм» в Церкви опасен, как проявляющийся при отсутствии живого религиозного опыта. В этом контексте образ владыки Михаила (Мудьюгина) также весьма современен, поскольку владыка обращался к аудитории на ее языке, донося ей живую мысль о Христе и Церкви».

В завершение круглого стола прозвучал доклад магистранта Николая Тарнакина на тему: «Критика архиепископом Михаилом (Мудьюгиным) «богословского либерализма» Ганса Кюнга». В нем было рассказано о том, в чем именно «новое богословие священства» Г. Кюнга расходилось с Преданием и учением Церкви, и о том, как отреагировал на него владыка Михаил с позиций православной экклесиологии.

Круглый стол проходил в обстановке традиционного ученого чаепития.

Пресс-служба СПбДА