Интервью с Аллой Плоткиной, режиссером, продюсером, руководителем мастерской телевизионной режиссуры ВГИКа имени С.А. Герасимова, которое Алла Григорьевна любезно согласилась дать редактору нашего сайта, находясь на Святой Земле.
— Расскажите, пожалуйста, что привело Вас на Святую Землю, первый ли это приезд, если нет, то сколько их было?
— Их было несколько, и ни один из них не был похож на предыдущий. Если помните, у Тарковского в «Сталкере» герой Кайдановского говорит своим спутникам: «Зона никогда не бывает одинаковой, она такая, какие люди, которых я сюда привожу. Вы, наверное, очень хорошие люди, если вас тоннель сейчас пропустил». Мы понимаем, что он говорит о каком-то очень живом и творческом пространстве, в которое входит душа человека, и соответственно этой душе пространство начинает существовать вместе с человеком, оно никогда не бывает одинаковым. Может быть, не вполне корректное сравнение, но Святая Земля — это место встречи. Место встречи души каждого из нас с ее Создателем. И еще это место встречи с самим собой, потому что в какой-то момент понимаешь, что находишься в месте, где все делается очень прозрачным. И ты сам для себя делаешься очень прозрачным, и внутренний слух у тебя делается иным, не таким, каким он бывает в обыденной жизни, где ты какие-то вещи, крутясь в обычной своей центрифуге, можешь пропустить, не заметить и побежать дальше.
— Чему научила Вас Святая Земля?
— Самый яркий мой визит на Святую Землю состоялся в прошлом году, когда я полтора месяца провела в Гефсиманском монастыре. Милостью Божией жила там на послушании.
Один из самых важных выводов, которые я для себя сформулировала по возвращении: на Святой Земле не удается обзаводиться новыми счетами. Потому что в той жизни, которую мы называем суетной обыденной жизнью, очень многое пропускаешь. Здесь, на Святой Земле, можно в узком месте столкнуться с человеком лбами, подумать про него «нехороший человек» и по привычке побежать дальше. Обычно ты побежал и забыл, и здесь ты делаешь так же — побежал и забыл. Но через очень непродолжительное время тебя с этим человеком или с какой-то ситуацией Господь ставит лицом к лицу. И если ты пытаешься это обойти, то чувствуешь, что мгновенно выпадаешь из того, что называется богообщением, и понимаешь что эту проблему с самим собой тебе надо решать. Это непросто. И получается, что ты новых счетов — грубо говоря — здесь не открываешь, ты решаешь все здесь же, что называется «до заката солнца».
С другой стороны, ты начинаешь в себе видеть то, что в других обстоятельствах не видишь или не готов видеть. Наверное, Господь открывает тебе в самом тебе ровно столько, сколько ты можешь в этот момент понести.
Вообще, эта жизнь здесь, если человек ей доверяется и ею живет, очень творческая. Это я в Москве знаю, чем начнется и закончится мой день, и приблизительно представляю все составные точки, которые будут входить в этот день. Здесь глупо об этом даже думать. Это выглядит невероятной дерзостью, если я говорю: я знаю, что буду делать через полчаса. Когда я приехала в Гефсиманию, я пыталась пристроиться к той жизни по привычному для меня сценарию, но потом оказалось, что все совсем не так — не думайте об этом, все будет совсем по-другому. Здесь все лишено каких-либо намеков на случайность, и ты в какой-то момент ложишься на эту воду, и стараешься с одной стороны доверять течению, а с другой — самому быть течением.
— Это течение, или состояние, удается перенести с собой в Москву, в привычную жизнь?
— Это ведь как благодать. Можно держать ее зубами, прикручивать ее к себе, но… В Москве у меня духовник в Оптиной пустыни. Когда я еду в Оптину, то возвращаюсь оттуда наполненной. И я буквально физически чувствую, как по капле утекает из меня эта наполненность.
Когда я вернулась из Гефсимании, хватило очень надолго. При отъезде я сетовала сестре Нектарии, что полтора месяца промелькнули, как один день, один полный, большой, емкий, сочный день, как один миг, как взмах ресниц. И сестра Нектария сказала, что этот один день по возвращении в Москву начнет распрямляться и заполнять меня изнутри. Так и было. Я вернулась в Москву 3 декабря, накануне Введения Богородицы во храм. Могу сказать честно, что следующие два с половиной месяца я в Москве не жила. Формально я проделывала все, что от меня требовалось и что было необходимо. Но для меня Золотые ворота Иерусалима, проход от Гефсиманского монастыря к Львиным вратам, полуночница в полпятого утра, звезды Иерусалима, купола храма Марии Магдалины, Золотые врата напротив — это все было гораздо более реально. Это тот случай, когда это все тебя заполняет и держит очень долго. Единственное, чего я просила, «Господи, не остави меня, не отступи от меня». И радость присутствия была полной и ни с чем не сравнимой, о чем бы то ни было ином просить и в голову не приходило. Но тем не менее Господь в какой-то момент спускает человека на ножки, которые сами уже и не очень хотят ходить, и говорит: «А дальше — сам».
— Посещения Святой Земли отразились через Вас на Ваших студентах?
— Я вернулась к студентам, которых два года назад набрала. Ребята моего курса оказались очень хорошими. Я старалась, чтобы они научились не только делать правильные склейки и были осведомлены о том, в какой последовательности должны быть монтажные планы и векторы. В первый год обучения у них был такой предмет по программе — история мировых религий. Этот курс по моей просьбе у нас читал В.Р. Легойда, председатель Синодального информационного отдела Русской Православной Церкви, и я очень надеюсь, что не напрасно.
Когда-то у меня был зеркальный опыт: во время моей учебы в ГИТИСе был такой предмет — атеизм. И читал его гениальный человек, ставший впоследствии ректором ГИТИСа, театровед, кандидат искусствоведения ныне покойный Сергей Александрович Исаев. Атеизм он читал так, что практически весь свой курс я обнаруживала в перерывах между лекциями в храме на ул. Нежданова, сейчас это Брюсов переулок. Может быть, это первый человек, который в мои совершенно атеистические мозги заронил вопрос «А так ли уж?» Я из семьи неверующих людей. Какие-то вещи, которые он проговаривал, потом, через несколько лет, в других обстоятельствах начали перекликаться с чем-то еще. Но отправной точкой был он. И помня о Сергее Александровиче Исаеве, я очень просила Владимира Романовича Легойду приезжать к моим студентам. Мы объединили учащихся, и он читал всему потоку историю мировых религий. Это было очень интересно, и хочу верить не бесполезно для студентов.
На первом курсе они у меня писали сценарии на тему разных сюжетов, и я поняла, что надо разбираться с понятиями люблю и любовь. И я им после первого курса на лето дала задание. У меня двенадцать студентов, я взяла Гимн любви апостола Павла — 1-е послание к Коринфянам — «Любовь долготерпит, любовь милосердствует, любовь не завидует…» (1 Кор 13: 1). Там как раз 12 строчек. И каждому студенту по алфавиту досталось по одной строке. Им было поручено за лето придумать какую-то историю, которая бы соответствовала этой строке, либо «Любовь не возносится», либо «Любовь долготерпит, либо «Любовь не радуется неправде, а сорадуется истине». Они вернулись в сентябре сильно озадаченные. Кто-то сказал: Алла Григорьевна, вы нам испортили все лето, потому что мы только про любовь и думали. Они сделали работы, которые мне кажутся очень симпатичными и достойными, по крайней мере, когда мы их показывали на экзамене, кафедра аплодировала. Как мастер я рада, что они научились пластике монтажа, съемке, компоновке кадра, но больше всего я радуюсь тому, что они про это подумали, они подумали на эту тему. Это очень важно.
— Какова, на Ваш взгляд, нравственная температура у современной молодежи?
— С молодежью можно пытаться определить, где верх и где низ, не отвращая их от нравственных вопросов, которые всем нам нужно понимать.
Скажу честно, если бы со мной в мои двадцать лет проговаривали эти вещи, я бы многих ошибок не совершила, я бы понимала точку отсчета. Верующему человеку она известна. Когда ты что-то совершаешь, ты по крайней мере знаешь, относительно чего ты ушел в сторону, потому что точка отсчета в тебе есть.
Вы знаете, какая каша в головах у наших молодых людей? Читают совсем немного, читают невесть что, и преподают у них невесть как. Они живут в обстоятельствах и в мире, в котором все нравственные понятия настолько расшатаны, что обнаружить себя во всем этом им трудно. Они хотят быть успешными. Я им говорила: поверьте, успех, как вы его себе формулируете, совсем не означает хорошо. Я знаю огромное количество успешных людей, которые чувствуют себе невероятно одинокими, несчастными, при этом со стороны у них все в порядке. Успех — это не мерило. Понятно, что им хочется быть на гребне волны, но бедные наши дети, ими плохо занимаются. Мне их жалко. При этом запрос у них есть. Когда начинаешь с ними разговаривать о сущностных вещах, сразу чувствуешь, что напротив тебя сидят жадные, открытые, внимающие тебе души.
— От кого, на Ваш взгляд, может исходить предложение на этот запрос?
— Я не знаю. У меня есть правило: я должна сделать максимум того, что я могу, а дальше, как Господь положит. Я знаю, что двое из двенадцати моих студентов за эти два года воцерковились. Я думаю, что процент тут бессмысленно обсуждать, потому что они только начинают жить. И еще я думаю, очень важно, какой ты с ними. Можно говорить какие угодно слова, но если в тебе не видят отражения того, о чем ты говоришь, это будут только слова.
Беседовала Марина Пчелинцева, Тель-Авив-Яффо