Архимандрит Августин (Никитин). Александро-Невский монастырь в эпоху Петра I

«Святой благоверный великий княже Александре, моли Бога о нас!» — это церковное песнопение многократно раздается под сводами Свято-Троицкого собора Александро-Невской Лавры ежегодно 12 сентября, куда приходят тысячи верующих петербуржцев, чтобы почтить память небесного покровителя города на Неве. Князь Александр наименован Невским после разгрома иноземных войск, вторгшихся в Новгородские земли. Сын великого князя Ярослава Всеволодовича, Александр свои юные годы провел в Новгороде, куда в 1228 году его посадил княжить отец. Когда в 1237 году папа Григорий I организовал крестовый поход для покорения русских земель, князь Александр со своей дружиной выступил на защиту православного Отечества и 15 июля 1240 года в сражении на Неве, при устье реки Ижоры, разбил ополчение крестоносцев во главе со шведским воеводой Биргером. Память благоверного князя Александра благоговейно почитается и в соседней Эстонии. Кафедральный православный собор в Таллине носит его имя, и это не случайно. 5 апреля 1242 года Александр возглавил русские войска в битве с меченосцами на Чудском озере, получившей название Ледового побоища. Иноземное войско было разгромлено; на долгие годы были укреплены западные рубежи русских земель. Иную стратегию пришлось избрать великому князю на востоке. Став в 1252 году великим князем Владимирским, он вынужден был иметь дело с гораздо более сильным врагом — татаро-монголами. Четыре раза он ездил в Орду и благодаря гибкой политике сохранил от разорения восточные русские пределы. 14 ноября 1263 года, возвра-щаясь с очередных переговоров, он занемог и скончался в Городце Волжском. В его лице Русская земля лишилась великого подвижника за веру и Отечество, который, по словам летописца, «много потрудился за землю Русскую, за Новгород и за Псков, за все великое княжение, отдавая жизнь свою и за Православную веру». Князь был погребен во Владимире, «и положено бысть честное Святого тело в монастыре Рождества Пречистыя Богородицы». Русская Церковь, выразительница народной воли, причислила его к лику Святых, а в 1380 году были обретены его мощи. Память о святом князе прошла через века, и когда Петр I основал на берегах Невы новую столицу, он распорядился заложить монастырь во имя Александра Невского. Основание Александро-Невской обители Основание Александро-Невского монастыря относится к 1710 г., однако еще в 1704 г. Петр I повелел возглавить строительство новой обители архимандриту Феодосию (Яновскому), бывшему наместнику Хутынского монастыря в Новгороде. Но война со шведами не дала возможности сразу же приступить к возведению монастырских зданий. Вот что сообщал в 1711 г. об основании Александро-Невского монастыря архимандрит Феодосий: «В прошлом 1710 году осмотрено место, при Санкт-Питербурхе, над Невою рекою, на устье речки Черной (а по свидетельству старых купцов, которые со шведами торговали, — «Виктори» называемой) на строение Троицкого Александра-Невского монастыря, самим Его Императорским Величеством при присутствии совета министров. При том осмотре определено на оном месте быть монастырю, на левой стороне речки партикулярному, деревянному, а на правой каменному генеральному строению». [1] Упомянутое архимандритом Феодосием прежнее название речки Черной — «Виктори» — не совсем верно. На месте, где ныне расположена Александро-Невская Лавра, была деревня Вихтула, стоявшая на берегу Черной речки (финской Суттила, ныне — река Монастырка). В петровскую эпоху эту деревню стали называть «Виктори» («Победа»), полагая, что именно здесь 15 июля 1240 г. произошло сражение войска св. князя Александра Невского со шведами. [2] На самом же деле это сражение произошло гораздо выше по течению Невы — близ устья реки Ижоры. В книге под названием «Путешествие по знаменитым столицам Европы» (автор Карл Мало), опубликованной во Франции в 1831 г., также упоминается об основании Александро-Невского монастыря при впадении речки Черной в Неву: «На самом конце города, на берегу Невы, Петр Великий в 1710 году избрал место, называвшееся тогда Виктора, почему и думали вообще, что на том месте святой и великий князь Александр в половине ХШ-го века одержал знаменитую победу над соединенными шведскими, датскими и другими войсками, долженствовал построен быть сей великолепный монастырь». [3] “Истории Петра” Пушкин пишет о том, что в 1710 году царь “при устье речки Черной заложил монастырь во имя Троицы и в честь Александра Невского. Феодосий (Яновский — авт.) назначен был архимандритом в оный и в присутствии Петра водрузил крест”. [4] Святой благоверный и великий князь Александр Невский навсегда вошел в историю русского государства как защитник Отечества и Церкви. А.С. Пушкин гордился тем, что предки его по отцовской линии были причастны к этой славной эпохе. “Мы ведем свой род от прусского выходца Радши или Рачи (мужа честна, говорит летописец, т.е. знатного, благородного), выехавшего в Россию во время княжества св. Александра Ярославича Невского”, [5] — писал Пушкин в “Автобиографии”. Это семейное предание он выразил и в стихотворной форме: Мой предок Рача мышцей бранной Святому Невскому служил. [6] На месте, избранном для строительства монастыря, архимандрит Феодосий воздвиг два креста. Крест, сооруженный на правом берегу речки Черной, имел такую надпись: «Во имя Отца и Сына и Св. Духа. Повелением пресветлого Величества на сем месте имеет создатися монастырь». Крест, стоявший на левом берегу, был украшен двустишием: Что сей крест образует, Обои полный то сказует. [7] Однако «за многими воинскими делами» в 1710 г. строительство монастырских зданий начато не было и, как сообщает архимандрит Феодосий, «только поставлена над крестом деревянная часовня по левую сторону речки и ограждена на несколько саженей палисадом». [8] В эти годы в будущей столице Российской империи разворачивалась деятельность архитектора Доменико Трезини (около 1670-1734), уроженца швейцарского кантона Тессин. Трезини приехал в Россию с первой партией «мастеровых людей», объявившейся в только что основанном Санкт-Петербурге. Отрекомендованный царю как «искусный в архитектуре, инженерстве и фортификации», он произвел благоприятное впечатление на Петра I и сразу же, после первой аудиенции, был назначен начальником «конторы от строений». Одним из первых крупных проектов, выполненных Трезини для Санкт-Петербурга, был план Александро-Невского монастыря. Все здания, нанесенные на чертеже, были расположены таким образом, что если бы смотреть на них сверху, то они представляли собой фигуру орла с распростертыми крыльями. [9] В том, что проект постройки православного монастыря был выполнен иноверным архитектором, не было ничего необычного. В петровскую эпоху веротерпимость была настолько велика, что иностранные художники даже участвовали в изготовлении церковной утвари, необходимой для совершения православного богослужения. Так, еще в начале XX в. в Древлехранилище Александро-Невской Лавры имелись антиминсы, [10] рисунки которых были отпечатаны со штампов, гравированных иностранными мастерами; они носили название «фряжских» (иностранных) антиминсов. 16 июля 1704 г. по указу Петра I боярин И.А. Мусин-Пушкин распорядился печатать фряжские антиминсы на «казенных атласах» на книжном Печатном дворе. Вероятнее всего это были рисунки голландской работы, — в петровскую эпоху «фрязями» назывались вообще иностранцы, но чаше всего — голландцы. (В те же годы рисунки для антиминсов гравировал и русский мастер — Иван Зубов). [11] Начало строительства монастыря В 1712 г. в устье Черной речки, напротив монастырского участка, был устроен наплавной мост. Монастырский стряпчий Матвей Екимов писал архимандриту Феодосию (находившемуся в отъезде): «По приказу Андрея Якимовича Трезина, для осмотра места, на котором предположен мост, был в монастыре ученик Андрея Якимовича, а сам хотя и обещал приехать, но не был, а как только приедет и даст чертежи, начнут бить сваи». [12] В том же 1712 г., по указу Петра I, на монастырском участке было велено построить госпиталь, [13] а 14 июня 1712 г. началось возведение деревянной церкви. «И с того строения деревянная церковь во имя Благовещения, совершена и освящена в 1713 году марта 25, при присутствии Императорского Величества с его высоким синклитом», — сообщается в записи архимандрита Феодосия (Яновского). [14] Пушкин также сообщает, что в 1713 году “Петр осмотрел строения, и 25 марта присутствовал при освящении церкви в Невском монастыре во имя Благовещения Пресвятой Девы”. [15] Для дальнейшего строительства нужны были немалые средства, и в ноябре 1714 года, согласно царскому указу, “к Невскому монастырю приписаны из других монастырей (наипаче из Троицкой Лавры) 1654 двора”. [16] В 1713 г. на правом берегу Черной речки, чуть выше будущей обители, были заложены монастырские кирпичные заводы; тогда же началось строительство жилых помещений для монашеской братии. Примечательно, что в строительстве Александро-Невского монастыря принимали участие и шведы-лютеране. Так, в 1714 г. архимандрит Феодосий добился того, чтобы пленного шведа Олофа Люсти определили к «надсмотру у палатного каменного строения Невского монастыря». Будучи на службе в монастыре, Олоф руководил работой русских мастеровых, к которым относился очень требовательно. [17] В 1713 г. руками пленных шведов была проведена дорога от Адмиралтейства (точнее от реки Мьи) до старого Новгородского тракта. (Впоследствии эта дорога стала Невским проспектом). А вскоре от этого места, через болотные топи, была проложена дорога до монастырской обители. [18] В своих записках Пушкин приводит один из петровских указов, относящийся к 1714 году: “О строении каменном на городском и адмиралтейском острове (в П.Б.), а в прочих местах деревянном по плану архитектора Трезина”. [19] Важной вехой в истории Александро-Невского монастыря был 1715 г. В этом году «от архитекта Андрея Трезина» Петру I был представлен проект строительства обители: «абрис, как быть всему каменному строению». Государь одобрил этот проект, собственноручно начертав: «Во имя Господне делать по сему». [20] В силу царского указа были начаты подготовительные работы к строительству; на левом берегу Черной речки предполагалось возвести «партикулярное» деревянное здание, а на правом — каменное «генеральное». [21] Однако вскоре у Доменико Трезини возникли трудности, связанные со строительством монастыря. Дело в том, что в том же 1715 г. кирпичные заводы были отобраны у монастыря в пользу Адмиралтейства. (Заводами Адмиралтейство распорядиться не сумело, и уже в 1716 г. они были отданы в подряд). [22] Для возведения монастыря требовался не только кирпич, но и строительный камень. Трезини, как главный архитектор, должен был заниматься решением этой задачи. Между Трезини и архимандритом Феодосием началась переписка по поводу заготовки строительного камня. Так, 15 декабря 1715 г. швейцарский архитектор отправил наместнику монастыря письмо следующего содержания: «Пречестнейший во Христе отче, благодетелю мой премилостивейший! Ведомости, которые присланы от Вашей святыни о белом камне, — камни аршинные и больше мерою удобны суть, а ниже трех четвертные камни не потребны к строению. Обаче, аще Ваша святыня требует подрядить ломать, надобна подлинная ведомость, сколько каких, какой меры надобно на цымазу, базы, капители, ворота и протчая. И ежели изволите требовать подлинной ведомости, каких сколько камней надобно к строению, к Вашей святыне пришлю, а о цене ломки тех камней и возки надобно справиться с Канцеляриею городовых дел, а мне о том не известно. Остаюсь Вашей святыни всепокорнейший слуга Dominiko Trezzin. 1715 года 15 декабря». [23] Письмо написано деловым языком того времени, и вполне понятно, что Трезини не владел им в совершенстве. Поэтому русский текст обращения составил подъячий, а Трезини лишь поставил в конце свою подпись. Архитектурные проекты Трезини исполнялись «в камне» под наблюдением мастеров своего дела; среди них были и иностранцы. Об одном из них упоминается в тексте распоряжения архимандрита Феодосия от 23 января 1710 г. «У архитектора Дрезина взять рисунок, монастырскую подворью как строить, мазанки от префектова двора по погреб, — пишет наместник Александро-Невского монастыря, — а у тех мазанок у дела быть иноземцу Падору». [24] В мае 1716 г. архимандрит Феодосий должен был принять участие в заграничном походе Петра I. Временное заведование монастырской канцелярией он поручил майору Семеновского полка Григорию Ивановичу Рубцову. Между ними поддерживалась регулярная переписка, и Г.И. Рубцов постоянно извещал о. Феодосия о нуждах монастыря. В свою очередь, архимандрит Феодосий сообщал майору Рубцову о своем путешествии; в одном из писем он упоминает еще об одном иноземце, состоявшем при нем в качестве личного прислужника. В письме архимандрита Феодосия от 27 августа 1716 г. из Копенгагена, читаем: «Путь мой от Карлсбада был не благополучен, ибо служитель, обретающийся при мне, Яков Вилле, природный швед, в Лейпцыхе от меня ушел, и исполнил мене великого бедства». [25] Во время заграничного похода Петра I государственными делами заведовал царский фаворит — князь Александр Данилович Меншиков, и Г.И. Рубцову доводилось выполнять его распоряжения. Вот что сообщал Рубцов архимандриту Феодосию об одном таком приказе: «Октября 15 числа (1716 г.) прибыл Феофан Прокопович и, по приказу великокняжеской светлости (А.Д. Меншикова. — а.А.) поставлен на монастырском вашем подворье в ваших кельях». [26] В этом донесении речь шла о знаменитом церковном деятеле — Феофане Прокоповиче, который в то время был наместником Киевского Братского монастыря и ректором Киевской Духовной Академии. В 1716 г. Петр I вызвал его в Санкт-Петербург и в скором времени Прокопович стал главным помощником царя в делах духовного управления. В Петербург Феофан Прокопович прибыл со свитой, что вызывало затруднение с ее размещением. «При нем (Прокоповиче — а.А.) служителей 8 человек, — сообщал Рубцов архимандриту Феодосию (Яновскому), — а ежели в зимнее время иметь будет квартиру, и нам и протчим монастырским служителям для своих нужд на подворье приехать будет негде, понеже кельи все заняты, кроме отхожей маленькой вашей». [27] На Александро-Невскую обитель была возложена и обязанность по содержанию о. Феофана с его челядью. Об этом читаем в письме А.Д. Меншикова от 2 ноября 1716 г. «Господин майор! — обращается всесильный князь к Г.И. Рубцову, — Его царское Величество указал игумену и ректору отцу Прокоповичу выдать своего великого государя жалованья роди ево здесь бытности на пропитание сто рублев из доходов Троицкого Александрова монастыря Невского, и ваша милость извольте ему помянутое числе денег сто рублев из доходов монастырских выдать с роспискою». [28] Впоследствии Феофан Прокопович сделал многое для обители, оказавшей ему гостеприимство. По просьбе Петра I он написал «Устав» Александро-Невского монастыря, а когда в 1721 г. в этой обители была открыта типография, то первой книгой, напечатанной здесь, был «Букварь» Феофана Прокоповича… Строительство Александро-Невского монастыря продолжалось, и Трезини по-прежнему руководил ходом работ. Вот фрагмент из его переписки с наместником этой обители. 21 ноября 1718 г. он сообщал архимандриту Феодосию: «Посылаю до Вашей святыни щот (счет) строения монастыря св. Александра Невского, сколько надобно к оному лесных припасов. При чем пребывая Вашей святыни до услуг всегда готовейшим всепокорный слуга D. Trezzini».  [29] На этом донесении архимандрит Феодосий начертал резолюцию: «Изготовить доношение до всемилостивейшего, дабы дан был с прочотом указ, чтоб помянутое от архитектона число хотя выше порогов около Невы велено было погодно уготовлять, пока строение продолжится». [30] К этому времени в возведении строений Александро-Невского монастыря принимало участие все большее число иностранных специалистов. Их имена упоминаются в указах, распоряжениях, сметах, хранившихся в Монастырском архиве. Так, 3 мая 1716 г. архимандрит Феодосий «указал иноземцу Ягану Никифорову… выдавать из монастырской казны, против монастырских каменщиков, по полтине в месяц». [31] 23 июня 1718 г. между архимандритом Феодосием и иноземным «пильным мастером» Вилимом Антоновым был заключен договор: «построить при монастыре пильную ветряную мельницу о трех рамах». [32] Чаще всего установить происхождение и дальнейшую судьбу того или иного иноземца, работавшего на строительстве Александро-Невского монастыря, не представляется возможным. Однако о некоторых из них сохранились краткие сведения. К их числу относится мастер Конрад (Кристоф) из Саксонии; о нем упоминается в связи с выдачей ему жалования в размере 86 рублей: «Архитектору саксонцу Христофору Кондратьеву, в вознаграждение трудов его по наблюдению за монастырскими постройками с 13 июля по 1 октября 1718 г.». [33] Еще одно упоминание о мастере Конраде датируется 1719 г. В одной из монастырских бумаг отмечено, что 12 сентября «монастырского каменного строения архитектор Христофор Кондратьев явил три моделя, против которых сделать к церкви Божией и к палатному строению на взымзы кирпича на каждый модель по 10 тысяч кирпича в нынешних числах». [34] Конрад (Кондрат) Кристоф (около 1680 — после 1746) — каменных дел мастер, а позднее — архитектор, из Саксонии, приехал в Россию в 1700 г. и был принят на службу в Московскую Оружейную палату. В Петербург он приехал 21 июля 1715 г. и на строительстве Александро-Невского монастыря работал с 1718 по 1720 г.  [35] В записках известного немецкого ученого Якоба Штелина, с 1753 г. жившего в России, говорится о том, что К. Конрад «заложил Невский монастырь … жил сначала в Москве, был первым архитектором в России». [36] Однако нельзя воспринимать это сообщение о «первенстве», в буквальном смысле слова; вероятно, Штелин хотел сказать, что Конрад был первым архитектором, приехавшим в Россию при Петре 1. [37] Весной 1719 г. ожидалось «высочайшее» посещение Александро-Невского монастыря, и уже в январе начались приготовления к этому визиту — «того ради, дабы все то уготовить к пришествию Его Царского Величества в Невский (монастырь) на Святую Пасху». [38] По указу Петра I архимандрит Феодосий распорядился доставить в монастырь колокол и пушки, которые следовало вывезти из Иверской обители. И снова началась переписка между наместником Александро-Невского монастыря и Доменико Трезини. Об этом упоминается в одном из архивных документов того времени. «Генваря в 25 день (1719 г.) писано в письме до господина обер-архитектона Андрея Трезина тако: …Царское Величество соизволил именным своим повелением в Александро-Невский монастырь взять из приписного (Иверского) монастыря алтилерии 11 пушек медных, да колокол, что под большим, на котором по подписи весом 160 пуд, и привесть нынешним зимним путем и поставить в Невском монастыре по усмотрению, в удобных местах, дабы то все управлено было во окончание марта в первых числех». [39] Через неделю архимандрит Феодосий получил от Доменико Трезини ответ следующего содержания: «Преосвященный отче, мой милостивый государь. Письмо Вашея святыни, писанное прошедшего месяца генваря, покорно получил, в котором соизволите писать, дабы прислать заобычайного человека с принадлежащими инструменты для взятья из Иверского монастыря 11 пушек медных и колокола, — писал швейцарский архитектор. — Чего для до Вашей святыни посылаю Нестора Васильева, которые тому делу обыкновен и можно его к тому делу послать… Вашея отеческия святыни униженный раб Д. Трезини. 1719 г., февраля 3». [40] Строительство собора В 1720 г. в Александро-Невском монастыре началось строительство собора. [41] Как и прежде, Трезини ведал заготовкой строительного камня; вот одна из его записей, сделанная 23 сентября 1719 г.: «К святой церкви орнамента надлежит вытесать из белого камня по нижеозначенным нумерам, также по мере моделей и чертежа». [42] В бумагах монастырской канцелярии встречаются имена иностранцев, занятых не только на строительстве собора, но и работавших в подсобном хозяйстве Александро-Невской обители. Одним из них был «иноземец Юрий Гарцын (Герцын)», состоявший в должности садовника. В расходной книге Александро-Невского монастыря под 29 апреля 1719 г. читаем: «Дача монастырскому садовнику, иноземцу Юрью Гарцыну на покупку в монастырские огороды семян». [43] Этот иностранец не только выращивал цветы, но и заведовал монастырским огородом, что было весьма важно для прокормления насельников. Поэтому в летнее время года в его распоряжение поступали сезонные работники: «С июня по октябрь по 20 работников дано садовнику Юрью Антонову Герцыну», [44] — упоминается в одном из документов, относящихся к 1719 г. Трудиться в услужении мастеров-иностранцев не считалось зазорным, и русские подмастерья набирались опыта в разных областях хозяйственной деятельности. Так, один из них — работник Ефрем Иванов — в ноябре 1719 г. трудился в монастырской кузнице «при французе». Другой русский умелец — «каменщик села Волдая Василий Червяков» — работал под руководством живописца Улова (Олафа). 8 января 1720 г. Василию Червякову было выдано жалование «за устройство двух печей в монастырских цветниках, что близ скоцкого двора, по указанию мастера иноземца Улова». [45] Наряду с иностранцами, работавшими по вольному найму, в Александро- Невском монастыре трудились мастеровые из бывших военнопленных, принявшие Православие. Выявить таких иноземцев по архивным данным почти невозможно, так как данное им при крещении новое имя и их правовое положение не отличалось от имен и положения русских людей. Так, на пильной мельнице Александро-Невского монастыря работал пильшик Стефан Михайлов. Если бы не возникло дело о возвращении этого мастерового в Канцелярию полицмейстерских дел, то было бы невозможно узнать, что настоящая фамилия Михайлова — Эколяней, [46] что он швед, взятый в плен в битве под Каяном (финск. Каяни) в 1717 г. и изъявивший желание в декабре 1720 г. перейти из лютеранства в Православие. В монастырь его направили для духовного наставления в православной вере и для крещения. [47] В 1720 г. в Александро-Невском монастыре была совершена закладка собора и началось его возведение. Однако к этому времени Доменико Трезини уже отошел от руководства строительными работами, и после 1720 г. его имя в монастырских документах встречается все реже. Зато в записках Якоба Штелина упоминается о другом иностранном специалисте — Теодоре Швертфегере, «который был золотых дел мастер, хорошо рисовал и делал модели». [48]Архитектор «прусской земли», Теодор Швертфегер работал в Петербурге с 1713 г.: руководил постройкой Александро-Невского монастыря с 1 июля 1720 г. по 20 июня 1733 г. [49] Известный историк-искусствовед И.Э. Грабарь, касаясь вопроса о роли Т. Швертфегера и Д. Трезини в строительстве Александро-Невской обители, пишет: «Трезини, составивший проект этого монастыря, заведовал только его первыми каменными постройками, все же остальное, и самый собор, — уже не первоначальный трезиниевский, а другой, по-новому проекту, — строил Швертфегер. Деятельность его, по-видимому, всецело ограничивалась стройкой монастыря и только изредка его имя мелькает в документах Канцелярии строений по поводу составления разных экстренно понадобившихся проектов или участия в специальных заседаниях». [50] Александро-Невский монастырь – великокняжеская усыпальница В то время, как Петр I находился за пределами России, скончалась его любимая сестра — царевна Наталья Алексеевна (18 июля 1716 г.). Ее было решено похоронить в Александро-Невской обители, и по этому случаю на северном берегу Черной речки началось строительство первой каменной монастырской церкви. В мае 1717 г. Г.И. Рубцов сообщал архимандриту Феодосию: «В монастыре строить начали палатку, где положено будет тело благородныя государыни великия княгини Наталии Алексеевны, за алтарем; вскоре совершится». [51] Небольшая каменная церковь во имя св. Лазаря была выстроена к концу того же 1717 г., и в ней было погребено тело царевны Наталии. Французский посланник в Санкт-Петербурге Де Лави сообщал об этом в Париж в своем донесении от 3 декабря 1717 г.: «В прошлое воскресенье происходило весьма торжественное погребение покойной княжны Наталии в монастыре, в 7 верстах расстояния от города; мне говорили, что тело ее перевезут в Москву, но это оказалось неверно».  [52] (В 1723 г. останки царевны Наталии были перенесены в новопостроенную каменную Благовещенскую церковь). [53] С первых лет жизни новоустроенного монастыря в его стенах находили упокоение и другие члены царской семьи. 6 мая 1719 года последовала неожиданная кончина Петра Петровича, провозглашенного наследником царского престола после казни царевича Алексея (1690-1719). Младший сын Петра I — Петр Петрович родился в 1717 году. Вот что сообщает А.С. Пушкин о первых днях жизни будущего престолонаследника: “Октября 29-го родился царевич Петр Петрович … 7 ноября крещен царевич. За праздничным обедом карлица вышла из пирога и выпила за здоровье царевича. За дамским столом такой же пирог начинен был карлом. Вечером фейерверк, и на щите надпись; надежда с терпением”. [54] Первоначально Петр рассматривал старшего сына — Алексея — в качестве своего преемника на царском престоле. По этому поводу Пушкин замечает: “Славный указ о наследстве одному из сыновей по воле отцовской — издан был в сем (1714 — авт.) году. Петр долго его обдумывал и изъяснял самым подробным образом”. [55] Однако вскоре царевич Алексей был вовлечен оппозиционными кругами в заговор против Петра. Заговор был раскрыт, Петр распорядился лишить своего старшего сына права на престол в пользу малолетнего Петра Петровича. В “Истории Петра” под 3 февраля 1718 года Пушкин сообщает о том, что царь велел прочесть манифест, в коем он, объясняя преступления царевича, лишает его престола, и потом все министры, генералы, офицеры и знатные граждане присягнули царевичу Петру Петровичу, яко законному наследнику престола”. [56] Но Петр не предполагал, что его младшему сыну осталось жить немногим более года. В записках Пушкина читаем: “Смерть царевича Петра Петровича 25-го апреля”. [57] В другом месте “Истории Петра” об этой кончине говорится: “Скончался царевич и наследник Петр Петрович: смерть сия сломила наконец железную душу Петра”. [58] Подробно о смерти и погребении Петра Петровича пишет брауншвейгский посланник Ф.Х. Вебер, живший в те годы в Петербурге. Эта неожиданная смерть, по его словам, “повергла Двор в великое смущение и глубокую печаль”. [59] Немецкий дипломат присутствовал на похоронах, которые состоялись через два дня после кончины младшего сына Петра I: “Погребение этого неутешно оплакиваемого наследника царевича совершилось 8 мая, в 3 часа после обеда, с торжественными церемониями, при пушечной пальбе, — писал Ф.Х. Вебер. — Процессия, в которой участвовали певчие и духовенство, певшие попеременно свои погребальные гимны, шла пешком до реки Невы, где тело принято было на погребальную шлюпку… По совершении русского богослужения в Александро-Невском монастыре и предавши в том же монастыре тело земле. Его величество возвратился на той же погребальной шлюпке назад”. [60] Записки Ф.Х. Вебера — один из самых ценных источников по истории петровской эпохи. И не случайно друг Пушкина — М.А. Корф рекомендовал поэту сочинение немецкого дипломата для работы над “Историей Петра”. В обширном списке книг он упоминает сочинение Вебера “Verandertes Russland” (Франкфурт, 1721, 1739 и 1740 гг., 1-III ч.), уточняя при этом, что “1-я часть переведена на французский язык под заглавием: “Memoires sur l’etat present de la grande Russiе. Гаага. 1725” [61]. Пушкин еще раньше разыскивал эту книгу и в письме А.С. Норову (10-15 ноября 1833 г.) спрашивал: “Нет ли у тебя сочинения Вебера о России ( “Возрастающая Россия” или что-то подобное?)”. [62] Другому немецкому посланнику, жившему в С.Петербурге, камер- юнкеру Берхгольцу, довелось участвовать в траурной церемонии, на этот раз — при отпевании и погребении царицы Прасковьи Федоровны (1664- 1723), из рода Салтыковых. Похороны супруги царя Иоанна Алексеевича состоялись 22 октября 1723 года в Александро-Невском монастыре; Берхгольц подробно описывает траурную процессию от дома усопшей до Александро-Невского монастыря; представляет интерес его восприятие православной панихиды, совершенной столичным духовенством: “Они начали петь, кадить и молиться, — пишет Берхгольц, — когда императрица, с закрытым лицом и в глубоком трауре, вошла в сопровождении обеих принцесс и нескольких дам. Архиепископ Новгородский, одетый в свое великолепное архипастырское облачение, подал сперва Ее величеству, а потом каждой из императорских принцесс, по зажженной восковой свече, причем благословлял их крестом, а они целовали ему руку. Свечи они держали во время панихиды, продолжавшейся с четверть часа”. [63] Перенесение мощей св. князя Александра Невского В 1723 году, посетив Александро-Невскую обитель, император Петр 1 приказал: «Обретающиеся во Владимирском Рождествене монастыре мощи святого благоверного великого князя Александра Невского перенести в тот Александро-Невский монастырь». [64] В царском указе содержатся подробные предписания о том, как доставить в Петербург святыню: «Для перенесения оных мощей, во-первых, устроить удобный ковчег, который бы раку Святого с мощьми свободно вместить мог и имел бы над оною ракою приличный балдахин, и нести оный ковчег и над ним балдахин людьми, с переменою, чего ради во всех городах и селах и деревнях брать как из посадских, так и из ямщиков и из крестьян, чьего бы оные ведения не были, по скольку человек надлежит, и при том перенесении быти окольничему Михаилу Васильевичу Собакину, да того Рождественного монастыря архимандриту, да для провожания тех мощей и караулу и посылок велено дать из московского гарнизона обер-офицера с унтер-офицером и с двадцатью человек драгун; и тем, как духовным, так и светским, от Владимира до Санкт-Петербурга дать ямские подводы из Ямского Приказа, а прогонные деньги из Штатс-Конторы». [65] В Петровском указе предусматривались всевозможные меры предосторожности при перенесении мощей. Для сопровождения выделялась надлежащая охрана — духовная и светская. «Нести оные мощи путем умеренно, со усмотрением мест, дабы в удобных никакого свыше потребы медления, а в неудобных вредительной скоросги не употреблялося; при оных мощах как окольничему, так и архимандриту и обер-офицеру и драгунам всегда быть безотлучно и смотреть, чтоб ни от кого никаких при том сквернословий и непотребных действ отнюдь не происходило и в неприминуемых нужных местах оной ковчег с мощами как от мокроты, так и от прочих случайных вредительств был сохранен». Были учтены даже такие вероятные опасности, как пожары, и об этом также говорилось в указе: «Для лучшей, а паче от случайных пожаров безопасности нигде в лежащих при пути городах и селах со оными мощами не останавливаться, а иметь, во время потребы, станы в полевых местах и содержать оные в шатре, который для того дать в Москве из Шатерной Палаты». При перенесении мощей благоверного князя предписывалось оказывать им подобающее поклонение, для чего необходимо было заранее оповещать жителей сел и городов, через которые проходил путь следования: «Когда, к которому городу или селу приближаться оные (мощи) имеют, тогда окольничему посылать в городы к воеводам и прочим гражданским командирам и в села к светским обывателям, дабы ими при своих местах оные мощи предустретены и через те места препровождены были, со обычайною честью». [66] Издав указ 4 июня 1723 года, Петр I распорядился доставить чтимые мощи в Петербург без излишней задержки и, «как все оное к перенесению потребное определено и приуготовлено будет, тогда то перенесение без всякого умедления действом производить». Русский император желал скорейшего перенесения мощей и в том же указе наметил дату прибытия бесценной реликвии в северную столицу: «В пути иметь такое поспешение, чтоб могли с теми святыми мощьми к Санкт-Петербургу прибыть приближающегося августа к 20-му, а по всеконечной мере к 25-му числу неотложно». Предполагалось торжественно внести святые мощи в Александро-Невский монастырь 30 августа, в память заключенного в этот день Ништадского мира со Швецией. Для встречи мощей святого князя был разработан особый ритуал. В указе предписывалось заранее известить императора об их прибытии в окрестности столицы: «Как приближаться будут к Санкт-Петербургу, тогда прислать наперед с рапортом нарочного курьера и, остановяся в Вологодской ямской слободе, ожидать повелительного о прибытии определения».  [67] Но при осуществлении этого плана возникали вполне объяснимые задержки, и последовал новый указ, согласно которому повелевалось с шествием не спешить и по прибытии в Шлиссельбург поставить святыню в тамошней Благовещенской церкви, что и было исполнено 1 октября 1723 года. Там мощи находились до августа следующего, 1724 года. [68] Предполагалось торжественно внести святые мощи в Александро-Невский монастырь 30 августа, в память заключенного в этот день Ништадтского мира со Швецией. Был разработан особый ритуал; сохранилось свидетельство одного из очевидцев этого события — это все тот же Берхгольц — член дипломатической миссии, камер-юнкер при герцоге Голштинском Карле- Фридрихе. Будучи в С.Петербурге в 1724 году в свите герцога, он присутствовал при этом знаменательном событии. Для встречи мощей у Александро-Невского монастыря корабельная флотилия должна была подняться из дельты Невы, где был основан Санкт-Петербург, вверх по течению, следуя крутому изгибу реки. Как отмечал немецкий посланник в своем дневнике от 12 сентября (30 августа ст.ст.), «в воскресенье, в 5 часов утра, три пушечных выстрела подали всем буерам, торншхоутам и другим маленьким судам сигнал для отплытия к Александро-Невскому монастырю, а часов в 10 раздался точно такой же сигнал для всех барок, шлюпок и вереек». [69] В составе флотилии, бросившей якорь у монастыря, было много судов, и на одном из них — старом маленьком боте, родоначальнике всего русского флота, развевался государственный флаг. «Когда все суда выстроились в ряды, а именно около часа пополудни, показался гроб с мощами святого Александра, — повествует немецкий автор. — Его везли на небольшой адмиральской галере, на которой спереди помещались три большие пушки. Он стоял под большим балдахином, и за ним следовала императорская яхта, называемая «Принцессой Елизаветой». Как скоро эта адмиральская галера стала подходить ближе, ей начали салютовать — сперва знаменитый ботик, стоявший на якоре впереди всех, из маленьких пушек, а потом и вся флотилия. «Принцесса Елизавета» отвечала из своих пушек». [70] На этой торжественной церемонии присутствовал Петр I со своими приближенными, члены императорской фамилии, а также почетные гости. Император на галере заранее прибыл к устью Ижоры — месту, где Александр Невский в 1240 году одержал победу над шведами. Благоговейно сняв ковчег с мощами с яхты и поставив его на галеру, Петр повелел вельможам взяться за весла, а сам управлял рулем. Во время плавания раздавалась непрерывная пушечная пальба. «Император, князь Меншиков и многие другие знатные русские господа выехали навстречу мощам, а затем Его Величество и бывшие с ним возвратились на галеру, на которой в честь Святого развевался императорский флаг и с веслами сидели все гвардейские гренадеры», [71] — так описывает эту часть церемонии Берхгольц. Далее немецкий автор подробно приводит церемонию перенесения мощей с корабля на берег: «Когда адмиральская галера причалила к нарочно устроенной пристани и гроб перенесли на берег, со всех судов два раза выпалено было из пушек. После этого офицеры с церемонией понесли гроб в монастырь. Гроб этот, серебряный, вызолоченный, несен был под большим бархатным балдахином, на котором стояло серебряное распятие. Все духовенство, в богатейших облачениях, встретило его у моста. Оно шло потом впереди и позади гроба. Император находился между шедшими впереди певчими, а прочие русские господа шли кто впереди, кто позади. Во время этой процессии звонили во все колокола и не было видно ничего, кроме необъятного множества зрителей, которые крестились и кланялись». [72] Святые мощи были внесены в церковь, и в тот же день состоялось ее освящение во имя Святого Александра Невского. [73] Тогда же было решено праздновать торжество перенесения мощей ежегодно 30 августа (12 сентября н.ст.). Вот как рассказывает об этом немецкий посланник: «Освященная только в этот день утром часовня нового монастыря, где должны были оставаться мощи Святого до окончательного устройства главной церкви и всего монастыря (еще вполовину неотделанного), возвышалась на целый этаж от земли; к ней вела поэ-тому очень большая и широкая терраса, по которой гроб и внесли туда. Toтчac после этого, как поставили его на место, из окна был вывешен флаг, которым подали сигнал к начатию пушечной пальбы в третий раз. Затем духовенство совершило в часовне несколько церемоний, после которых знатнейшее духовное лицо сказало похвальное слово святому Александру Невскому, продолжавшееся почти целый час. По окончании его совершены были еще некоторые церемонии, и тогда Их Величество, равно как и прочие высокие особы и все присутствовавшие, отправились опять на свои суда…. В вечеру город был иллюминирован». [74] В «Истории Петра» Пушкин дважды упоминает об этом событии: «30 августа 1724 г. Невский монастырь окончен. Петр из Владимира перенес мощи князя”; [75] “Перенесение мощей св. Александра Невского в Лавру, названную его именем, 30 августа”. [76] Интерес поэта к великому князю не случаен. В отрывке “Гости съезжались на дачу” Пушкин вкладывает историю своей родословной в уста одного из персонажей. Вот что можно прочесть в одном из вариантов текста: “Корень дворянства моего теряется в отдаленной древности. Я не мог отыскать в хрониках моего родоначальника — знаю только, что предки мои уже сражались близ Александра Невского”. [77] А в юношеском стихотворении, посвященном лицейскому товарищу, князю Александру Горчакову (1814 г.), Пушкин желает: …чтоб победа за тобою. Как древле Невскому герою, Всегда, везде летела вслед. [78] Конец петровской эпохи Ко времени перенесения мощей св. князя Александра Невского в новоустроенный монастырь было решено напечатать гравюру с изображением монастырских построек. Но поскольку прибытие мощей было перенесено с 1723 года на осень 1724 года, то и план монастыря не был раздаваем именитым посетителям до этого времени. По словам Берхгольца, присутствовавшего в этой обители 23 ноября (6 декабря) 1723 года, в Александров день, “Архиепископ (Феофан — авт.) за столом показывал план всего этого нового монастыря, гравированный на меди, на котором можно было видеть и окрестные места. Некоторые изъявили сильное желание иметь этот план; но архиепископ извинился тем, что император сам намерен раздать его вельможам, и потому приказал покамест не выдавать никому ни одного экземпляра… После обеда архиепископ пригласил Его величество и все общество в новый монастырь, где мы должны были бы обедать в прекрасной большой трапезнице монахов и присутствовать при освящении готовой часовни, если бы приехал император”. [79] После этого последовал осмотр новой часовни, “которая очень красива”. Почти через год, на следующий день после перенесения мощей св. князя Александра Невского, именитых гостей снова пригласили в Александро-Невский монастырь, и архиепископ Новгородский “раздал большей части гостей большой отгравированный на меди план Александро-Невского монастыря, который изображен на нем так, как он собственно должен быть, со всеми строениями, садами и мелкими принадлежностями”. [80] Вот еще одно замечание Берхгольца, касающееся жизни Александро-Невского монастыря в первые годы после его основания. В своем дневнике под 28 декабря (н.ст.) 1723 года он отметил, что после празднования Рождества Христова в С.Петербурге ко Двору пришли 25 монахов Александро-Невского монастыря, или, собственно, монастырских певчих, которые также ходят славить. По окончании пения Его величество приказал вручить им 10 рублей, чем они были очень довольны, потому что не привыкли получать так много”. [81] В заключение следует привести одно любопытное замечание Якоба Штелина, относящееся к петровской эпохе. «Особливо, — пишет Штелин, — не мог государь (Петр1 — а.А.) терпеть разговоров в церкви во время службы. Для строгого наблюдения за тем определил он в придворной, Троицкой и других церквах, в кои сам хаживал, особенных надзирателей. Знатные люди, разговаривавшие во время богослужения, должны были при выходе из церкви класть в привешенный у входа в оную на железной цепи ящик по рублю для нищих, а простолюдины, впавшие в сию вину, наказываемы были палками»,  [82] — так завершает свой рассказ немецкий ученый, подтверждая это сообщение частным примером. По словам Якоба Штелина, «в монастыре святого Александра Невского находились долгое время остатки сего учреждения, то есть привешенный на цепи ящик и прикрепленный также цепью к стене железный ошейник, который государь приказывал надевать на всякого, замеченного несколько раз в пустословии или в других непристойностях во время богослужения, какого бы звания таковой замеченный ни был». [83] Незадолго до своей кончины, последовавшей в 1725 году, Петр I учредил орден Святого Александра Невского. Впоследствии сложилась традиция, следуя которой кавалеры этого ордена в день памяти Александра Невского шли торжественной процессией от Адмиралтейства до Александро-Невской Лавры, чтобы поклониться его мощам. В 1726 г. в сане архиепископа скончался и первый наместник Александро-Невского монастыря — владыка Феодосий (Яновский). Что же касается Теодора Швертфегера, то после 13-летних трудов по строительству обители, он оставил эту должность и, прожив в российской столице еще несколько лет, в начале 1738 г. уехал из Петербурга в Берлин. [84] В 1734-35 гг. в С.Петербурге побывал немецко-французский поэт Иоганн Христиан Тремер (1686/7-1756). В своей поэме «Прощание с Петербургом» он посвятил несколько строк храмам города на Неве. Первый из них – Петропавловский собор: Издалека со всех сторон открыта взорам Златая звонница над крепостным собором. Прах русского царя и прах его жены В соборе том в больших гробах погребены. [85] А на втором, почетном месте – Александро-Невская обитель: О, Невский монастырь! Коль будет завершен То настоящим русским чудом станет он И сотоварищем того Эскуриала, О коем столько лет Испания вещала. [86] В конце сентября 1726 года в Петербург приехал французский путешественник Обри де ла Мотрэ (1674-1743). Он провел в Петербурге месяц; его рассказ об этом городе занимает полсотни страниц. Большое внимание автор уделил описанию Александро-Невского монастыря. ПРИЛОЖЕНИЕ. Де ля Мотрэ. Александро-Невский монастырь // Беспятых Ю.Н. Петербург Петра 1 в иностранных описаниях. Л. 1991, C. 241- 242. …Настало время рассказать о монастыре св. Александра Невского. Красота местности и дороги, но более всего превосходные манеры принявшего меня настоятеля побудили меня побывать там еще раз; я ездил в монастырь четыре раза. Первый раз — в конце сентября, спустя три-четыре дня по прибытии в Петербург, вместе с г-ном и г-жой Лефорт, представившими меня настоятелю. Он оказал нам в высшей степени любезный прием, угостил превосходными цукатами, фруктами, тонкими винами и ликерами. По происхождению он серб, и мать его по-прежнему жила в Буде. Он угощал нас вином из винограда, растущего в окрестностях этого города, с которым я немного познакомился, дважды его проезжая. Настоятель довольно хорошо говорил на латыни, немного по-турецки и на простонародном греческом. Его одежда была черной, как одежда калоерос, или греческих монахов, <…>, с той лишь разницей, что подкладка была из пурпурного атласа. На шее он носил золотую цепь, на ней висел золотой крест с шестью изумрудами, пересыпанный на перекладине маленькими бриллиантами. Настоятель жил или по крайней мере принимал гостей в довольно хорошем доме, с юга отделенном от монастыря большой площадью. При доме есть приятный и плодородный сад. Этот монастырь, если когда-либо будет закончен, должен стать превосходным по архитектуре, самым прекрасным и самым большим во всей России. Чтобы дать общее представление о нем, достаточно было бы сказать, что проект создал синьор Трезини и к постройке было привлечено несколько других хороших архитекторов. Я сказал; “если когда-либо будет закончен”, так как в ту пору была сделана лишь половина того, что изображено на №1 гравюры III, — великолепная церковь, которую начали возводить, должна была находиться в центре всего ансамбля, а ансамбль должен был стать таким, как он изображен на той же гравюре. Богослужение тогда проводилось в другой церкви, обозначенной №2 и расположенной к западу; она построена в основном из дерева, но очень приятна. В пределах ансамбля есть, кроме того, чрезвычайно красивая часовня — истинная жемчужина по своей архитектуре и декору. Именно в этой часовне покоится прах св. Александра Невского. Он в гробу, покрытом малиновым бархатом, украшенным по углам золотым шитьем, галунами и бахромой. Гроб находится в южной части алтаря. Несколько ниже на той же стороне стоит трон, на котором сидел Петр I во время канонизации Александра Невского. Трон украшен подобным же шелком, над троном императорская корона, расшитая золотом. Трон достаточно большой, чтобы на нем могли сидеть два человека; Императрица (как мне говорили) в день церемонии сидела на нем рядом с Петром I. Когда она приезжала в монастырь после смерти этого монарха (что делала довольно часто) и присутствовала на богослужениях, проводившихся тогда в этой часовне, она обычно сидела на троне. Князь Меншиков, как правило сопровождавший ее, сидел слева от нее в кресле с подлокотниками. Когда я впервые увидел ее (в Петербурге) вне дома, мне сказали, что она направилась туда (в монастырь). У нее на шее был орден св. Екатерины на белой ленте… Монастырь весь — из камня и кирпича; то, что уже закончено, чрезвычайно хорошо спланировано и выполнено. Трапезная — одна из самых больших, виденных мною, имеет свыше 50 шагов в длину и 26 в ширину. Над ней зал, или галерея, почти таких же размеров и высоты. Монашеские кельи очень приятны, там живет 65 монахов, помимо настоятеля. В соответствии с установлениями Петра I никто не мог быть принят в этот монастырь без экзамена и доказательств учености и доброго поведения. Петр 1 взял лучше подготовленных и менее невежественных из других монастырей, которые он упразднил, превратив их в госпитали или что-либо иное. <…> Настоятеля считали добрым священником и способным математиком. Петр I с пользой употреблял его в различных церковных и мирских делах. Император назначил его на этот пост вместо Феодосия (Яновского — авт.), которого за несколько месяцев до своей смерти поставил архиепископом Новгородским. Последнего считали одним из самых ученых священнослужителей всей России и в то же время злейшим врагом суеверий. Это качество являлось достоинством при Петре I, но не при Екатерине I, и обеспечило ему слишком могущественных врагов среди духовенства, особенно монахов, которые попытались взять верх, как только она взошла на императорский престол. Как мне говорили, императрица более боялась их, нежели любила; она возвратила им многие доходы и привилегии, отнятые Петром. Императрица полагала, что за это они станут ее поддерживать. // Доклад архимандрита Августина (Никитина) на конференции «300 лет Свято-Троицкой Александро-Невской Лавре, проходившей 16-17 мая 2013 года в Духовно-просветительском центре «Святодуховский» Александро Невской Лавры г. Санкт-Петербурга

---