Изгнав варягов, бравших с них дань, чудь, словене, меря, кривичи «почаша сами в собе володети», но не соединились для дальнейшего противостояния им, — «и не бе в них правды», — и стали воевать друг с другом: «и вста род на род, и быша усобице в них, и воевати сами на ся почаша». Потому они решили призвать к себе варягов обратно — как общих правителей, — найти у них «князя, иже бы володел нами и судил по ряду, по праву». Значит, «право» одного рода-племени при разнице предков и обычаев не было «правом» другого.
Чтобы, схематизируя, изобразить графически ценностные ориентации этих племен, можно начертить ряд направленных в Прошлое, к предкам, параллельных стрелок. В нашем языке остался след этой ориентации «вперед в прошлое»: слово «предок» значит ведь «тот, кто впереди», а «потомок» — тот, кто после того, по том.
Когда людей обединяет и разделяет кровь, являясь главным принципом родо-племенной интеграции и дифференциации, она, ее бытие во времени являются главными предметами творческого внимания, насыщающего жизнь родовыми и календарными обрядами, поэтизирующего годовой цикл, вращение природного времени (само слово время ведь родственник слова вращение) и воспевающего подвиги силы и мужества героев-предков. Эта классическая ориентация сознания по путям кровных связей была свойственна в то или иное время, в той или иной мере едва ли не всем известным истории народам — и высокообразованным римлянам, и диким германцам — и поныне продолжает быть одним из важных компонентов культуры некоторых, особенно восточных и кавказских, стран и народов.
Сделанный князем Владимиром выбор веры — христианской православной — и крещение подвластных ему племен означали появление в его стране обединяющей всех духовной вертикали — ориентации вверх, на непреходящее Царствие Небесное, на Вечность. Над мозаикой родоплеменных эпосов и обычаев в умопостигаемом мире страны оказался воздвигнут — как центр и вершина ее «ноосферы» — словоцентрический храмовый ансамбль искусств в составе искусства письма, искусства чтения и пения написанного, изобразительного искусства, иллюстрирующего в иконах, фресках и книжных миниатюрах написанное, и искусства архитектуры, создающего храмы для Слова с Его интонацией и Его иллюстрацией. Как во всех странах, куда этот храмовый ансамбль приходил, и на Руси эти искусства быстро начали расространяться во-вне, порождая национальные, местные, литературу, музыку, живопись и архитектуру. Но самое важное — что в храмовом пространстве, где «несть еллин, ни иудей, ни обрезание и необрезание, варвар и скиф, раб и свободь, но всяческая и во всех Христос» (Кол. 3:11) барьеры между разноплеменниками, невидимые, но крепкие своего рода стены родо-племенных крепостей, начали растворяться и исчезать. Если прежде человек здесь, на земле будущей Руси–России, был продолжателем крови предков, т. е. Прошлым-в-настоящем, то теперь он обретал новое качество, становясь, следом за Богочеловеком Христом, также Вечностью-в-настоящем. Именно «вечностная» культура в рамках власти одной княжеской крови сваривала, как в котле, множество родов и племен в русский народ. Веровать во Христа-Бога и признавать власть рода русских князей было достаточно, чтобы стать «русьским».
Эта двойная духовная ориентация хорошо видна и по тогдашней русской литературе, и по двойным именам князей. Замечательный ученый В.Л. Комарович, показал существование в княжеской среде по крайней мере до конца XIII в. языческого по происхождению культа рода и земли, связанного с родовыми представениями о праве на владение землей, о помощи живущим со стороны их предков и о необходимости князю наряду с христианским крещальным именем иметь родовое. О «двучастности» души русских князей XI-XIII вв. говорит их двуименность: Борис ведь во крещении Роман, Глеб — Давид, Ярослав — Георгий, Ингигерда — Ирина и т. д. Так что можно сказать, что их души были ориентированы на обе оси — Прошлое и Вечность. Равнодействующая должна была проходить примерно по биссектрисе между ними.
В XIII в., несомненно, вследствие разгрома Руси Батыем и раздела нашей страны между двумя языческими народами, татарами и литовцами, произошли очень важные внутренние перемены в духовном строе Руси, —один из обектов этнообразующего культа, русский княжеский род, не сумевший дружно противостать завоевателям, оказался позорно разбит и унижен восточными завоевателями до рабского состояния. Хотя, надо заметить, именно под завоевателями-татарами он и сохранился. Естественным образом большая нагрузка в этническом самосознании легла на христианскую православную веру. У князей в это время начинают исчезать родовые имена. Едва ли не первый князь, родового имени которого мы не знаем — Александр Невский. Значит, культ родового Прошлого на Руси тогда слабеет и все болшее значение приобретает устремляющая к вечному Царствию Небесному христианская духовная ориентация. Значит, стрелочка направления общественного сознания, поднятая с горизонтального положения князем Владимиром вверх, в XIII в. поворачивается далее по ходу часовой стрелки. Но вовсе ориентация на княжеское родовое Прошлое не исчезает, по крайней мере в Великой Руси, подластной татарам. Оказавшиеся же под властью литовцев и поляков «русьские», у которых она исчезла, скоро перестали быть «русьскими», делаясь белорусами и украинцами. Это первый в нашей истории случай этнораспада.
В XIV-м веке поворот общественного сознания к Вечности на Великой Руси продолжился — во многом благодаря начавшемуся в Византии и у южных славян Православному Возрождению, распространившемуся на Великую Русь. Волна духовного подема, церковного по своему характеру, прошла тогда из слабеющей политически Византии по славянским православным странам, оставив неизгладимые следы в культуре их народов. Применительно к русской письменности это явление ученые называют вторым южнославянским влиянием. Огромное количество новых переводов с греческого, сделанных в балканских странах и на Афоне, пополнило тогда, в период с середины XIV по середину XV в., русскую литературу, так что она увеличилась в своем составе примерно вдвое. Направление общественного сознания достигло тогда в православной Восточной Европе вертикали. Благодаря завоеванию Балкан турками и подчинению населения Малой Руси язычниками и католиками восточноевропейское Православное христианское Возрождение оказалось реализованным только здесь, на Великой Руси. На этой земле византийские семена скоро взошли возрожденной и преображенной национальной русской — уже великорусской! — культурой. При этом и собственное творчество во всех видах искусства, начиная с искусства слова, здесь тогда очень активизировалось. В это время произошло редкое в истории Руси-России явление — стилистическое обновление всех входящих в церковный Словоцентрический ансамбль искусств. И произошел новый этногенез: родился новый народ — великороссы. Средневековье достигло тогда на Великой Руси своего апогея. Именно тогда здесь появились столь яркие, сильные и смелые люди, как Сергий Радонежский, Кирилл Белозерский, Дионисий Глушицкий, Дионисий Суздальский, Стефан Пермский и многие другие, совокупно составляющие одну из высочайших вершин русской культуры и святости. Подвижническими трудами живших тогда верных чад Церкви Божией и своей страны эта вершина сделалась вершиной вечностно ориентированной церковно-христианской культуры Руси-России. При этом великорусский народ обильно пополнился крестившимися «евразийцами». Иван Грозный, заметим, — правнук Мамая, внук его сына Лексы, отца Елены Глинской. Татарские имена читаются в основе множества русских фамилий. Вечность вновь проявила себя у нас как этногенетическая сила. В дальнейшем, как известно, наша страна принялась за освоение и других духовных направлений.
Во-первых, благодаря придуманному на рубеже XVI в. кровному родству московских князей с римским императором Августом — через его «сродника» Пруса, якобы предка Рюрика (об этом говорит «Сказание о князьях Владимирских»), до чудовищных размеров вырос ослабевший-было культ рода. Так что даже близость настоящего к Вечности стало определять Прошлое — длина в прошлом крови, поколения которой в княжеском роде «яко златыми степенми (ступенькми) на небо восходную лествицу непоколебимо вдрузиша, по ней же невзбранен к Богу восход утвердиша себе и сущим по них», — написано в предисловии к созданной в XVI в. Степенной книге. Без такой связи нам был бы непонятен феномен Ивана Грозного, убежденного, что именно его древнейшая кровь, из поколения в поколение дававшая его предкам право на власть, вознесла его выше всех на земле, прямо на небо к Богу. Подобная оценка человека с точки зрения Прошлого, распространившись по Руси, проявилась среди бояр духовным заболеванием местничества.
Во-вторых, наряду с Прошлым активно начало снижать духовные устремления страны Будущее. Еретики-стригольники (XIV-XV вв.) и «жидовская мудрствующие» (XV-XVI вв.), отрицая божественность Иисуса Христа и христианскую Церковь, наносили удар по самому существенному в средневековом сознании — по самой возможности встречи в личности и в обществе Вечного и преходящего, Бога и человека, «приземляли» общественное сознание, переориентируя его на земное. Любопытно, что они способствовали некоторой переориентации даже своих противников: особо рьяные борцы с ересью, такие как преп. Иосиф Волоцкий и его последователи «иосифляне», стараясь оздоровить зараженное или подверженное заразе общество, внутренне чуть-чуть повернулись от Вечности к Будущему. Свидетельство того — требование казнить еретиков, карательные меры против «нестяжателей» и ревностная защита монастырских стяжаний, включая населенные крестьянами села. В богатых монастырях эти люди видели средство для помощи бедным, просвещения народа и прочих общественно-полезных дел. Грозный, осознав себя — по праву кровного наследника Августа-кесаря — совершено бесконтрольным самодержщем, со страстью усовершенствовал общество с помощью изобретенной им организации опричников. При этом он развил чудовищное богословие царской власти, выставляя себя, царя, высшей на земле инстанцией во всех возможных отношениях, включая отношения с Вечностью.
Смутное время начала XVII в. было очередным кризисом культа Прошлого на Руси. Оборвалась династия, культ которой в паре с православным церковным культом играл этногенетическую роль. В этом, XVII-м, последнем веке Древней Руси лелеемое Будущее начало на Руси брать верх над чтимым Прошлым и даже над Вечностью. Успешная реставрация страны после разорения Смутного времени вновь вдохнула в православных, живших под иноверными — кто под мусульманами-турками, кто под католиками-поляками, кто под протестантами-шведами, — надежду на освобождение единственным свободным, самовластным православным царем. Этот замечательный проект усовершенствования православного мира укрепил русского государя и его окружение в мысли о реальности воссоздания силами Руси многонациональной «Римской» империи. Шагом в этом направлении было воссоединение Украины с Россией. Вдохновляемый главным образом Иерусалимским патриархом Паисием, Московский патриарх Никон явно был готов встать во главе всего, как он думал, в скором времени имеющего быть освобожденным и обединенным царем Алексеем Михайловичем Романовым православного мира. Проведенные с целью унификации в этой вожделенной Империи церковных обрядов (по образцу претерпевших изменения за время жизни под турками греческих), его реформы закрепили происходящую в обществе утрату «чувства Вечности» за счет наростающего «чувства Будущего»
Злосчастная реформа Церкви, расколовшая русский народ благодаря чрезмерно крутому повороту правительства к лелеемому Будущему, была энергично проведена патриархм Никоном, но она не имела бы столь плачевных результатаов, если бы не была государственно узаконена царем Алексеем Михайловичем. Громадная чать населения страны ради верности своим традициям повернула в противоположную сторону, к Прошлому, и оказалась по другую строну закона. Стремясь у политическому обединению с иными народами, правители духовно раскололи свой. Но Вечность все-таки была главной и для тех и для других; их раздедили духовные составляющие «второго порядка». Реформаторы без уважения относились к русскому прошлому, к русским культуре и искусству, и с верой, надеждой и любовью смотрели в Будущее, «вперед», и, как то и бывает в таких случаях, лихо приступили к кровавым экзекуциям — стали отрубать руки, вырезать языки, морить в темницах, вешать и жечь несогласных. По стилю и последствиям эта реформа сравнима разве что со стилем и результатами правления в нашей стране большевиков. Удивительны остервенение и патологическая жестокость реформаторов. Тогда произошел второй в нашей истории этнораспад. Г ромадное количество традиционно верующих духовно крепких русских православных хритиан двинулось из своей страны вон во все стороны и по сю пору их потомки являют собой удивительно жизнеспособную «распыленную Древнюю Русь» — распыленную по всему земному шару.
Никто из реформаторов тогда, в XVII в., не мог, я думаю, предвидеть, что всего еще один небольшой шажок Православного Царства на пути к Империи, и государственного Будущего в стране станет больше, нежели церковной Вечности. Никон с Алексеем Михайловичем только подвели равнодействующую общественого сознания к биссектрисе между Вечностью и Будущим (как стрелку часов к положению «пол-второго»), Петр Первый же решительно ее через этот рубеж перевел. От Церкви как обединяющей подвластные ему народы силы он отказался. Если князь Владимир перевел страну через духовный водораздел между Прошлым и Вечностью, то Петр Первый перевел ее через духовный водораздел между Вечностью и Будущим — в сторону Будущего. И мир вокруг него разительным образом изменился. Началась эпоха Империи. Древняя же Русь в нашей стране свое существование в целом тогда завершила. Но она его продолжила — и продолжает поные — в распыленных по всему свету староверских-старообрадческих общинах, — среди потомков людей, бежавших во все стороны из поворачивающегося к «светлому Будущему» государства.
Но изначальный принцип русского этногенеза — вера и верность: православная вера во Христа-Бога и верность царям-правителям — продолжал действовать и в Империи. Иначе не появились бы здесь такие замечательные русские, как генерал Клюки фон Клюгенау, дипломат и собиратель рукописей Гильфердинг, ученый о. Иоанн Мейендорф и многие многие другие европейцы по происхождению, осознавшие себя частью народа нашей страны.
Третий чудовищный этнораспад в России был вызван переворотом 1917 г., гражданской войной и террором, — установлением в качестве государственного большевистского культа «светлого будущего». Опять громадное количество традиционно ориентированных нормальных русских людей вынуждено было покинуть свою родину.
Большевики пытались создать из оказавшихся в их власти разных народов один новый — «советский». В заграничных паспортах в графе «национальность» писали тогда «sovetique». Всё по-настоящему национальное обявлялось «пережитком прошлого». Но «пережитком прошлого», как мы знаем, оказалсь сами большевики. И народы повернулись каждый к своей истории, к своему прошлому. Любопытно, что теперь, впервые за всю нашу многовековую историю, русских стали определять не по вере и верности, а по крови.
Естественным образом стал расти интерес к прошлому, к истории. Но — только у части, — может быть, лучшей части — нашего народа. Ведь стрелочка общественного создания, нашего «надсознания», от Будущего пошла дальше по часовой стрелке — вниз, к Мигу-Моменту, полновластным властителем которого являются деньги. Они ведь дают доступ ко всем и всяческим утехам и наслаждениям. И предприимчивый молодой народ, получая здесь образование, затем устремляется из своей страны туда, где денег можно получить побольше. Поскольку значительно больше миллиона таких молодых людей покинуло Россию, можно говорить о новом идущем у нас этнораспаде. Быть русскими — в отличие от староверов — эти люди быстро перестают. А у остающихся здесь смертность, как известно, превышает рождаемость.
Чего нам остается ждать?
Если бы, следуя примеру Екатерины II, нашим правителям удалось вернуть в Россию староверов, заселить ими Сибирь, защитить их от наших разбойников и предоставить им возможность для всяческой хозяйственной и предпринимательской деятельности, то проблема с демографией была бы у нас быстро решена: в их семьях ведь по тринадцать и пятнадцать детей от одной жены не редкость. И если стрелки нашего общего евразийского постсоветского многонационального надсознания, пройдя в движении от Мига вверх к Прошлому, вновь поднимутся дальше и сольются воедино, приближаясь к Вечности, то у нас — я уверен — произойдет новый этногенез, родится новый, верой и верностью, а не кровью, определяемый, российский народ. Но — кому верностью? Правящего рода и царской династии у нас уже нет и не ожидается. Значит — верностью друг другу. Дай-то Бог!
Прохоров Г.М.
«Россия-Запад-Восток. Литературные и культурные связи. Межэтнические и межконфессиональные связи в русской литературе и фольклоре. Выпуск 1. СПб., 2013. С 10-16.