Санкт-Петербургская Духовная Академия » Иеродиакон Афанасий (Букин). Велия благочестия тайна.Санкт-Петербургская Духовная Академия

Зачем же мы служим Божественную литургию? Каков глубинный смысл евхаристического собрания Церкви? Подобные вопросы стали основными в ХХ веке для христиан многих деноминаций. Когда на вечери Ты возлежал с посвящаемыми в Твои тайны, Человеколюбче, открыв великое таинство Твоего вочеловечения, Ты возгласил: «Вкусите Хлеб животворный с верою, пейте Кровь, излившуюся из раны Божественного ребра!» [1] Весь ХХ век христиане пытались понять, а точнее вспомнить забытый ими за 2000 лет смысл Святой Евхаристии. Казалось бы ответ лежит на поверхности, будучи Таинством Общения (κοινωνία), Литургия является наивысшей точкой единения человека со Христом. Однако почему же тогда в этом Таинстве до конца, до самого предела его доходит так мало людей? Возможно именно таким вопросом задавались те, кто стоял у основания евхаристического движения в Католической церкви, серьезное влияние на которое оказали исследования одного из выдающихся богословов ХХ века протопресвитера Александра Шмемана. Этим же вопросом возможно задавался и он сам и многие его предшественники на поприще Евхаристического возрождения, которое сейчас можно сказать вновь начинается в Русской Церкви. Однако истоки его лежат в конце XIX – начале XX века. Имена свт. Феофана Затворника, св. прав. Иоанна Кронштадтского, сщмч. Серафима (Звездинского), проф. И.А. Карабинова и многих других навсегда войдут в историю связанные в том числе со Святой Евхаристией. Но что происходило с «евхаристическим движением» (условно назовем это явление так, заимствуя термин используемый в Западном христианстве) на протяжении всего ХХ столетия. Гонения на христиан в Советском Союзе и странах социального лагеря, влияние материализма в странах капиталистических, наконец, освободили Церковь от должности полицейского в государстве. Церковь вновь стала свободной, никто не принуждал креститься под маркой традиции, более того в некоторых странах стать христианином стало означать действительно подвергнуть себя смертельной опасности. Это, казалось бы, привело к трагическому уменьшению паствы, но это в свою очередь и очистило Церковь от сопутствующих элементов, от номинальных христиан. Это привело к тому, что Церковь вернулась к состоянию похожему на состояние первохристианской общины. А для нее центральным было Таинство Евхаристии, Таинство общения со Христом, Таинство в котором Церковь являет себя такой какая она есть, то есть Телом Христовым. А значит участие в этом Таинстве является серьезнейшим индикатором «христианскости». Обычно некое общее дело устраивается для того, чтобы в нем приняли участие все. Здесь хорошим примером может послужить подготовка к праздничной трапезе в большой семье. Все к ней готовятся, помогают в приготовлении блюд, в сервировке стола, а затем все в этой трапезе участвуют, разделяя ее друг с другом. А теперь посмотрим, что происходит на Литургии: все принимают участие в подготовке (молятся, приносят приношения…), а затем причащается несколько человек, а за антидором или получить благословение у священника подходят уже все. Для стороннего, неразбирающегося в тонкостях христианского учения, наблюдателя очевидным станет факт, что Литургия служится именно ради этого момента. Одним из немногих дней в году, когда за Литургией по возможности причащается действительно вся Церковь это Великий Четверг. В этот день мы вспоминаем ту ночь, в которую Господь наш Иисус Христос, «был предан, вернее же, Сам Себя отдал за жизнь мiра, приняв хлеб» [2] во святые Свои и пречистые и «непорочные руки, благодарив и благословив, освятив, преломив, дал святым Своим ученикам и апостолам, говоря: Приимите, ядите, сие Тело Мое, за вас ломимое во оставление грехов. Также и Чашу, после вечери, говоря: Пийте от нее все, это Кровь Моя Нового Завета, Которая за вас и за многих изливается во оставление грехов» [3]. Однако это событие актуализируется за каждой Божественной Литургией. По выражению митрополита Сурожского Антония: «Евхаристия – это будущий век, вторгшийся во время; мгновение вечности, в котором мы вполне участвуем, потому что мы сами – люди принадлежащие вечности» [4]. В анафоре Литургии свт. Иоанна Златоуста есть такие слова: «Царство Твое даровал еси будущее» [5], т.е. Царство еще только будет, но оно уже нам даровано. Мышление первых христиан было предельно эсхатологичным, ощущение грядущего Второго Пришествия Спасителя было невероятно сильным. Такое чувство близости грядущего Суда давало особую напряженность духовной жизни первохристианской общины. И без понимания этой эсхатологичности всех действий Церкви невозможно понять самой Евхаристии. Как можно приносить благодарение о: «всех ведомых и неведомых, явленных и неявленных благодеяниях, бывших на нас» [6], если мы находимся в пределах нашей временной реальности? Ведь это благодарение охватывает «не только очевидные благодеяния Божии, не только как бы даже скрытые Божии благодеяния, но охватывает и всю трагедию мира, охватывает все без исключения, не оставляя в стороне ничего. Так благодарить можно только в вечности, потому что только в вечности можно оглянуться на всю трагедию мира и истории и увидеть ее оправданной и осмысленной. Только когда все совершится, все будет завершено, все будет закончено, сможет тварь сказать, что Бог был прав» [7]. Только, находясь по ту сторону времени, мы сможем понять весь замысел Божий о мире, и вместе с апостолом Иоанном Богословом сказать «ей, Господи Боже Вседержителю, истинны и праведны суды Твои» (Откр. 16:7). А пока есть вещи, которые кажутся нам чудовищными, трагичными, не только для нас, но и для всего человечества. И мы не должны обманываться, нам действительно очень трудно воспринимать Евхаристию как благодарение, только каким-то краем души мы порой касаемся тайны вечности. И все, что мы можем, это повторять слова евхаристического канона, словом «неведомые» [8] прикрывая и то, что мы назвали бы благодеянием, и то, что, мы пока не в силах назвать таковым. [9] «Вследствие такой эсхатологичности Литургии, она обладает некоей незаконченностью» [10]. И эта незаконченность направлена на нас. Мы, подобно апостолам, посылаемся в мир, чтобы разделить с ним «ликующую радость того, что мы обнаружили – Бога, Который так сильно нас любит, что Он решает стать человеком, стать уязвимым, стать беспомощным, быть с виду побежденным, страдать, быть преданным, быть отвергнутым, неправильно понятым, судимым, приговоренным, распятым, положенным во гроб, спуститься на дно ада» [11]. В каком-то смысле практика первохристианской общины была более честной, люди не собиравшиеся причащаться за Божественной литургией уходили вместе с оглашенными. Для нас это серьезный повод задуматься, насколько правильно мы поступаем, оставаясь на самую Таинственную, самую главную часть Литургии и не причащаясь за ней. Насколько честно мы поступаем, отвечая «Аминь» на возгласы священника на Евхаристическом каноне «Приимите, ядите…» [12] и «Пийте от нея вси…» [13] и не подходя к Чаше, когда диакон возглашает: «Со страхом Божиим и верою приступите» [14]. Это не призыв к тому, что бы уходить после окончания Литургии оглашенных, но повод задуматься над тем, что же для нас означает Святая Евхаристия, это просто одно из богослужений Церкви или же – Трапеза, на которой Господь нас призывает не просто стать Его рабами, не просто «подружиться» с Ним, а стать Ему братьями, сотелесными Ему.

[1] Трипеснец Великаго Четверга господина Андрея Критского. Глас 6. Песнь 9. Перев. иером. Амвросий (Тимрот) [2] Протоиерей Александр Шмеман. Евхаристия. Таинство Царства. М.: Паломник, 2010 г. – С. 235 [3] Там же [4] Антоний (Блум), митр. Вместо введения. Беседы последних лет. Беседы 2000-2001 годов. Храм и богослужение. С. 455-456 [5] Служебник. / М.: Изд. Московской Патриархии, 2009. – С. 143 [6] Там же [7] Антоний (Блум), митр. Часть II. В дому Божием. Беседы о Божественной Литургии. III. – С. 379-380 [8] Служебник. / М.: Изд. Московской Патриархии, 2009. – С. 143 [9] См.: Антоний (Блум), митр. Часть II. В дому Божием. Беседы о Божественной Литургии. III. – С. 380 [10] Anthony (Bloom), metrop. The Church as a Eucharistic Community [11] Там же [12] Служебник. / М.: Изд. Московской Патриархии, 2009. – С. 145 [13] Там же. – С. 146 [14] Там же. – С. 169

Подобные вопросы стали основными в ХХ веке для христиан многих деноминаций.

Когда на вечери Ты возлежал с посвящаемыми в Твои тайны, Человеколюбче, открыв великое таинство Твоего вочеловечения, Ты возгласил: «Вкусите Хлеб животворный с верою, пейте Кровь, излившуюся из раны Божественного ребра!» [1]

Весь ХХ век христиане пытались понять, а точнее вспомнить забытый ими за 2000 лет смысл Святой Евхаристии. Казалось бы ответ лежит на поверхности, будучи Таинством Общения (κοινωνία), Литургия является наивысшей точкой единения человека со Христом. Однако почему же тогда в этом Таинстве до конца, до самого предела его доходит так мало людей? Возможно именно таким вопросом задавались те, кто стоял у основания евхаристического движения в Католической церкви, серьезное влияние на которое оказали исследования одного из выдающихся богословов ХХ века протопресвитера Александра Шмемана. Этим же вопросом возможно задавался и он сам и многие его предшественники на поприще Евхаристического возрождения, которое сейчас можно сказать вновь начинается в Русской Церкви.

Однако истоки его лежат в конце XIX – начале XX века. Имена свт. Феофана Затворника, св. прав. Иоанна Кронштадтского, сщмч. Серафима (Звездинского), проф. И.А. Карабинова и многих других навсегда войдут в историю связанные в том числе со Святой Евхаристией. Но что происходило с «евхаристическим движением» (условно назовем это явление так, заимствуя термин используемый в Западном христианстве) на протяжении всего ХХ столетия. Гонения на христиан в Советском Союзе и странах социального лагеря, влияние материализма в странах капиталистических, наконец, освободили Церковь от должности полицейского в государстве. Церковь вновь стала свободной, никто не принуждал креститься под маркой традиции, более того в некоторых странах стать христианином стало означать действительно подвергнуть себя смертельной опасности. Это, казалось бы, привело к трагическому уменьшению паствы, но это в свою очередь и очистило Церковь от сопутствующих элементов, от номинальных христиан. Это привело к тому, что Церковь вернулась к состоянию похожему на состояние первохристианской общины. А для нее центральным было Таинство Евхаристии, Таинство общения со Христом, Таинство в котором Церковь являет себя такой какая она есть, то есть Телом Христовым. А значит участие в этом Таинстве является серьезнейшим индикатором «христианскости».

Обычно некое общее дело устраивается для того, чтобы в нем приняли участие все. Здесь хорошим примером может послужить подготовка к праздничной трапезе в большой семье. Все к ней готовятся, помогают в приготовлении блюд, в сервировке стола, а затем все в этой трапезе участвуют, разделяя ее друг с другом. А теперь посмотрим, что происходит на Литургии: все принимают участие в подготовке (молятся, приносят приношения…), а затем причащается несколько человек, а за антидором или получить благословение у священника подходят уже все. Для стороннего, неразбирающегося в тонкостях христианского учения, наблюдателя очевидным станет факт, что Литургия служится именно ради этого момента.

Одним из немногих дней в году, когда за Литургией по возможности причащается действительно вся Церковь это Великий Четверг. В этот день мы вспоминаем ту ночь, в которую Господь наш Иисус Христос, «был предан, вернее же, Сам Себя отдал за жизнь мiра, приняв хлеб» [2] во святые Свои и пречистые и «непорочные руки, благодарив и благословив, освятив, преломив, дал святым Своим ученикам и апостолам, говоря: Приимите, ядите, сие Тело Мое, за вас ломимое во оставление грехов. Также и Чашу, после вечери, говоря: Пийте от нее все, это Кровь Моя Нового Завета, Которая за вас и за многих изливается во оставление грехов» [3].

Однако это событие актуализируется за каждой Божественной Литургией. По выражению митрополита Сурожского Антония: «Евхаристия – это будущий век, вторгшийся во время; мгновение вечности, в котором мы вполне участвуем, потому что мы сами – люди принадлежащие вечности» [4]. В анафоре Литургии свт. Иоанна Златоуста есть такие слова: «Царство Твое даровал еси будущее» [5], т.е. Царство еще только будет, но оно уже нам даровано. Мышление первых христиан было предельно эсхатологичным, ощущение грядущего Второго Пришествия Спасителя было невероятно сильным. Такое чувство близости грядущего Суда давало особую напряженность духовной жизни первохристианской общины. И без понимания этой эсхатологичности всех действий Церкви невозможно понять самой Евхаристии.

Как можно приносить благодарение о: «всех ведомых и неведомых, явленных и неявленных благодеяниях, бывших на нас» [6], если мы находимся в пределах нашей временной реальности? Ведь это благодарение охватывает «не только очевидные благодеяния Божии, не только как бы даже скрытые Божии благодеяния, но охватывает и всю трагедию мира, охватывает все без исключения, не оставляя в стороне ничего. Так благодарить можно только в вечности, потому что только в вечности можно оглянуться на всю трагедию мира и истории и увидеть ее оправданной и осмысленной. Только когда все совершится, все будет завершено, все будет закончено, сможет тварь сказать, что Бог был прав» [7]. Только, находясь по ту сторону времени, мы сможем понять весь замысел Божий о мире, и вместе с апостолом Иоанном Богословом сказать «ей, Господи Боже Вседержителю, истинны и праведны суды Твои» (Откр. 16:7). А пока есть вещи, которые кажутся нам чудовищными, трагичными, не только для нас, но и для всего человечества. И мы не должны обманываться, нам действительно очень трудно воспринимать Евхаристию как благодарение, только каким-то краем души мы порой касаемся тайны вечности. И все, что мы можем, это повторять слова евхаристического канона, словом «неведомые» [8] прикрывая и то, что мы назвали бы благодеянием, и то, что, мы пока не в силах назвать таковым. [9]

«Вследствие такой эсхатологичности Литургии, она обладает некоей незаконченностью» [10]. И эта незаконченность направлена на нас. Мы, подобно апостолам, посылаемся в мир, чтобы разделить с ним «ликующую радость того, что мы обнаружили – Бога, Который так сильно нас любит, что Он решает стать человеком, стать уязвимым, стать беспомощным, быть с виду побежденным, страдать, быть преданным, быть отвергнутым, неправильно понятым, судимым, приговоренным, распятым, положенным во гроб, спуститься на дно ада» [11].

В каком-то смысле практика первохристианской общины была более честной, люди не собиравшиеся причащаться за Божественной литургией уходили вместе с оглашенными. Для нас это серьезный повод задуматься, насколько правильно мы поступаем, оставаясь на самую Таинственную, самую главную часть Литургии и не причащаясь за ней. Насколько честно мы поступаем, отвечая «Аминь» на возгласы священника на Евхаристическом каноне «Приимите, ядите…» [12] и «Пийте от нея вси…» [13] и не подходя к Чаше, когда диакон возглашает: «Со страхом Божиим и верою приступите» [14]. Это не призыв к тому, что бы уходить после окончания Литургии оглашенных, но повод задуматься над тем, что же для нас означает Святая Евхаристия, это просто одно из богослужений Церкви или же – Трапеза, на которой Господь нас призывает не просто стать Его рабами, не просто «подружиться» с Ним, а стать Ему братьями, сотелесными Ему.