«От Света светов луч излился,
И Добродетель родилась!»
Жуковский В. А. «Добродетель»
В 1798 году, являясь учащимся Московского Благородного университетского пансиона, Жуковский пишет два стихотворения, которые носят одинаковое заглавие — «Добродетель». Добродетель — это одно из важных понятий философии и богословия, которое в середине XVIII века, под влиянием масонства, становится главным понятием просвещённого общества, но вместе с тем, носит черты, отличные от христианского понимания. Для того, чтобы понять эту разницу, необходимо проследить историю понятия «добродетель».
Слово «добродетель» — это калька с греческого καλοποιΐα, но чаще так переводят другое греческое слово — ἀρετή. Значение последнего многократно изменялось на протяжении веков.
Впервые «ἀρετή» встречается в «Одисее» Гомера, где означает не столько этический смысл, сколько представляет собой собирательное понятие красоты, ума, и знатности: «Нет, Эвримах, красоту (ἀρετή) я утратила волей бессмертных»[1] — говорит Пенелопа. В поэме Гесиода «Труды и дни» добродетель коррелирует с такими понятиями как трудолюбие, почёт, богатство: «Если ты трудишься, скоро богатым, на зависть ленивцам, станешь. А вслед за богатством идут добродетель с почётом»[2]. Таким образом можно сказать, что для древнего грека добродетельный человек — это истинный гражданин.
Для Сократа добродетельный человек тот, кто ищет мудрость. Платон в «Государстве» выделяет четыре вида добродетели: мудрость (φρόνησις — познать цель и смысл жизни, чтобы верно следовать им), мужество (ἀνδρεία — способность подчинить все части души разуму), умеренность (σωφροσύνη — избегание аффектов) и справедливость (δικαιοσύνη — реализация предшествующих трёх добродетелей в жизни, когда каждая часть души занимает своё место и исполняет свою функцию). Аристотель считает добродетели приобретёнными свойствами души, которые взращиваются либо путём обучения (дианоэтические добродетели), либо путём воспитания (этические добродетели).
Неоплатоники разделяют добродетели на врождённые и высшие. Плотин говорит, что избегая злого, мы уподобляемся Душе Космоса, ближайшему к человеку богу, который несмотря на то, что не имеет самих добродетелей, но обладает их первоосновами[3].
Гоббс считает, что добродетели являются результатом воспитания, носят относительный характер и определяются государством: «Если благодаря привычке какие-либо склонности укореняются так прочно, что могут легко проявляться, не встречая противодействия со стороны разума, то мы называем совокупность их нравами. Если нравы хороши, их называют добродетелями, если же они плохи, — пороками. Но так как не для всех хорошо и плохо одно и то же, то одни и те же нравы некоторыми одобряются, а другими порицаются, т. е. некоторыми расцениваются как хорошие, другими же — как плохие, одни называют их добродетелями, другие — пороками (…) Только в государстве существует общая мера для добродетелей и пороков. И такой мерой могут поэтому служить лишь законы каждого государства»[4]. Напротив, Руссо определяет добродетель как врождённое свойство человека, но низводит её до некоего альтруистического чувства, которое иногда захватывает человека в силу его природы.
Перед тем, как говорить о принципиальном различии христианского понимания добродетели от философского, следует рассмотреть ещё и масонские представления о ней. Дело в том, что, как было сказано выше, Жуковский пишет рассматриваемые нами стихотворения в Московском Благородном университетском пансионе, в который он поступил в 1797 году. Этот пансион был учреждён немногим ранее, 15 декабря 1778 года[5], по инициативе Хераскова М. М., и к моменту поступления в него Жуковским, эта школа являлась одним из лучших учебных заведений, готовящих к университету. Знаковым для пансиона был 1791 год, когда инспектором был назначен Прокопович-Антонский А. А.. С этого времени пансион получает самостоятельное существование и происходят серьёзные изменения в характере его внутренней жизни.
Жуковский воспитывался в пансионе под чутким руководством Ивана Петровича Тургенева, который был в те годы директором Московского университета. Тургенев был масон из кружка Новикова. В основании воспитательного процесса он положил две важные масонские добродетели — дружба и нравственная цельность. Тургенев в 1783 году перевёл работу английского розенкрейцера Джона Мейсона (Иоанна Масона) «Познание самого себя», который был переработан Прокопович-Антонским, изложен им в «Детском чтении для сердца и разума» и стал краеугольным камнем образовательного процесса в пансионе[6].
Система обучения и воспитания, духовная атмосфера — всё было характерно для конца XVIII века: это и сентиментализм, уходящий своими корнями к Карамзину, и отзвуки екатерининского масонства. Необходимыми книгами для чтения воспитанникам пансиона определялись такие, как «Утренние и вечерние размышления на каждый день» известного протестантского мистического проповедника Х. Штурма или «Книга премудрости и добродетели, или Состояние человеческой жизни. Индейское нравоучение» Додслея, переведённые Новиковым[7]. Через эту и подобную ей литературу, которая несомненно пропитана сильным влиянием масонских воззрений, религиозный мистицизм коснулся Жуковского.
Если говорить вообще о роли масонства в России конца XVIII — начала XIX веков, то необходимо заметить, что она была двоякой. Эту двойственость можно хорошо видеть в словах «Книги Конституций» Андерсона, которая была принята как основной закон масонами Англии в 1723 году: «Каменьщик обязан своим призванием повиноваться нравственному закону, и если он хорошо понимает своё искусство, то он не будет ни тупым отрицателем Бога, ни безбожным развратником. И хотя в древние времена каменьщики в каждой стране были обязаны принадлежать к религии этой страны или этого народа, какова бы она ни была, но теперь сочтено лучшим обязывать их только к той религии, в которой все люди согласны»[8]. Таким образом, с одной стороны, масонство явилось силой, противопоставляющей себя атеистической мысли XVIII века, и в этом смысле масонство отражало религиозные искания русского человека, с другой — масонство носило явный внецерковный характер[9].
Эта двойственность находит своё выражение и в понимании добродетели, так как, с одной стороны, усердный масон всем своим существом стремится «принести Богу в жертву исправленные и покорённые свои страсти»[10], но с другой — Церковь в этом процессе духовного совершенствования оказывается избыточным институтом.
К концу XVIII века масонство не представляет собой единого организма. После того, как оно вышло за границы Англии и вступило на континентальную землю, трудно говорить о масонстве вообще, всегда требуется уточнение, о каком конкретно ордене идёт речь. Но в области этики и морали можно выделить общие характерные черты, которые присущи всем орденам.
В вопросах нравственности масонство стоит на трёх главных принципах: братская любовь (всё человечество рассматривается как одна большая семья, члены которой должны всегда помогать и поддерживать друг друга), помощь (основа масонской дружбы) и верность (божественное свойство, основание масонской добродетели). В масонских текстах, которые говорят о добродетели и нравственном совершенствовании, нельзя не заметить сильный акцент на социальной стороне вопроса, на отношении к другому. Однако, при этом следует отметить, что добродетель, по мнению масонов, — это «высшее образование сердца», которая включает в себя красоту, здоровье, чистоту и гармонию[11]. Совершенная добродетель представляет собой абсолютную свободу разума, который добро- вольно подчиняет себя совести.
Концепт освобождённого разума, который сам подчиняет себя со- вести, вполне логичен и проистекает из связи морали с «истинным» просвещением: по мере углубления мистического созерцания становятся доступны более высокие ступени духовного совершенствования. «Истинное» просвещение и очищение сердца — эти процессы движутся параллельно, так как духовная нечистота является препятствием для воспарения духа[12].
Преподобный Исаак Сирин называет добродетелью «здравие души»[13], «хранение заповедей Господних», «доброе устроение ума»[14]. Начало её — страх Божий, который сам, в свою очередь, является порождением веры[15]. Также преподобный указывает, что в основании добродетели лежат два важных условия: устранение «от дел житейских» и поучение в словесах Божиих[16]. Добродетели, по слову преподобного Иоана Лествичника, бывают двух видов: естественные, то есть те, которые Бог даровал нашей природе (милостыня, любовь, вера, надежда) и вышеестественные, которым мы научены Богом, Ангелами или людьми (чистота, безгневие, смиренномудрие, молитва, бдение, пост, умиление)[17].
Любителем добродетели является тот, кто с радостью принимает скорби, а не тот, кто просто заставляет себя делать добро[18]. Необходимо заметить, что добродетель сама по себе не является конечной целью подвижника, но является важной ступенью к созерцанию, которое также не является конечной целью[19]. Более того, подвижник получает награду от Бога не за доброделание, но за смирение, которое за ним следует[20]. Принципиально важным является то обстоятельство, что ни одна добродетель невозможна без содействия Самого Бога, источника и подателя всех добродетелей[21].
Обратимся к текстам Жуковского. В связи с тем, что рассматриваемые стихотворения имеют одинаковое название — «Добродетель», то для удобства обозначения, назовём стихотворение, начинающееся словами «Под звёздным кровом тихой нощи…», первым, а то, которое открывается восклицанием: «От Света светов луч излился, и Добродетель родилась!» — вторым. Такое обозначение обосновано, так как и хронологически, и содержательно одно предваряет другое.
Первое стихотворение изображает картину кладбища. Тема смерти и тления, которая весьма характерна для романтического поэта, сразу же ставит очень важный вопрос о смысле человеческой жизни.
Тихая, ясная ночь, кипарисы, которые отбрасывают тень от света бледной луны — всё говорит о покое и тишине. Здесь лежат мёртвые, которым ничего не снится. Поэт понимает, что величественные памятники, надгробия и урны являют собой лишь тень суетной жизни, и нисколько не говорят о истинных красотах души, которые могут доставить блаженство в «новом бытии».
Поэт рисует образ смерти, с острой косой и с быстрыми часами в руках. Ей подвластно всё — природа, государства, слава, даже память. Смерть все человеческие усилия лишает смысла, так как «всё, всё развеется, погибнет. Как пыль, как дым, как тень, как сон»[22].
Но всё-таки есть нечто, что неподвластно смерти — это наши добрые дела, которые «пред Богом нас прославят, в одежду Правды облекут». Необходимо заметить, что Жуковский отождествляет добродетель и добрые дела. Этот акцент на внешнюю работу, на отношение к другому, сближает понимание добродетели с масонской «социальной» добродетелью.
Второе стихотворение начинается со строчек, которые являются эпиграфом к данной статье. В них говорится о божественном происхождении добродетели.
В этом стихотворении находятся перечни добродетелей и пороков. К первым относятся любовь, невинность, кротость, правдивость, честность, дружба, преданность, верность, совесть, стыд; ко вторым — гордость, ложь, коварство, лесть, славолюбие, сребролюбие. Тот факт, что Жуковский среди добродетелей называет дружбу, преданность и верность, которые были столпами, на которых держались нравственные взгляды масонов, конечно говорит об их влияние на мировоззрение молодого поэта.
Таким образом, стихотворения Жуковского «Добродетель» отражают те идеи и идеалы, которые занимали умы кураторов Московского университетского пансиона — московских масонов, последовательно проповедовавших нравственное возрастание. Идеи служения добру, справедливости, всеобщему братству — всё это является основными нравственными принципами масонской морали. Русские масоны наделяют понятие добродетели статусом жизненной философии: «Не то хорошо, чтоб жить, но то, чтоб жить добродетельно»[23].
Примечание:
[1] Гомер. Одиссея, 18, 251 (по изданию Жуковский В. А. Полное собрание сочинений и писем: В двадцати томах. — Т. 6. Переводы из Гомера: «Илиада», «Одиссея» — М.: Языки славянских культур, 2010. С. 267).
[2] Гесиод. Труды и дни, 312 — 313 (по изданию Эллинские поэты в переводах В. В. Вересаева, под ред. С. Апта и др. — М.: Государственное издательство художественной литературы, 1963. С. 151).
[3] Плотин. Эннеады, 1, 2 (по изданию Плотин. Первая Эннеада, перевод с древнегреческого, вступительная статья и комментарии Т. Г. Сидаша, Р. В. Светлова. — Спб.: Изд-во Олега Абышко, 2004. С. 111–123).
[4] Гоббс Т. Основы философии, ч. 2, гл. 13, 8–9 (по изданию Гоббс Т. Сочинения в 2 т. Т. 1. М.: Мысль, 1989. С. 257–258).
[5] Шевырёв С. П. История Императорского Московского университета, написанная к сто- летнему его юбилею. — М., 1855.
[6] Лейтон Л. Д. Эзотерическая традиция в русской романтической литературе. Декабризм и масонство, пер. Э. Ф. Осиповой — Спб.: Гуманитарное агентство «Академический проект», 1996. С. 49–50.
[7] Архангельский А. С. В. А. Жуковский. Биографический очерк. // Жуковский В. А. Полное собрание сочинений в 12 т., под ред. проф. А. С. Архангельского. — Спб, 1902. С. 6–8
[8] Цит. по: Пыпин А. Н. Русское масонство. — Пг.: «Огни», 1916. С. 18–19.
[9] Зеньковский В. В., прот. История русской философии. — Л.: «Эго», 1991, т. 1, ч. 1. С. 106.
[10] Устав Вольных Каменщиков, утверждённый на всеобщем Совете Конвенте, бывшем в Вильгельмсбаде 5787 году, отделение 7. // Соколовская Т. Материалы по истории русского масонства XVIII–XIX вв. — М.: Государственная публичная историческая библиотека России, 2000, с. 162.
[11] Пыпин А. Н. Русское масонство. С. 66.
[12] Зеньковский В. В., прот. История русской философии. Т. 1, ч. 1. С. 109.
[13] Исаак Сирин, прп. Слова подвижнические. Слово 4 — М.: Православное издательство, 1993. С. 20.
[14] Там же, слово 34, с. 148.
[15] Там же, слово 1, с. 1.
[16] Там же, слово 1, с. 1.
[17] Иоанн Лествичник, прп. Лествица, 26:67 — 68. — М.: «Отчий дом», 2013. С. 258 — 259.
[18] Исаак Сирин, прп. Слова подвижнические. Слово 2. С. 11.
[19] Там же, слово 2, с. 14.
[20] Там же, слово 34, с. 148.
[21] Иоанн Лествичник, прп. Лествица, 26:108 — 68. С. 267.
[22] Жуковский В. А. Полное собрание сочинений и писем в 20 т. — М.: «Языки русской культуры», 1999. Т. 1. С. 26.
[23] Иоанн Масон. Познание самого себя… — М., 1783, ч. 1. С. 55
Источники и литература
1. Архангельский А. С. В. А. Жуковский. Биографический очерк. // Жуковский В. А. Полное собрание сочинений в 12 т., под ред. проф. А. С. Архангельского. — Спб., 1902;
2. Гесиод. Труды и дни, 312 — 313 (по изданию Эллинские поэты в переводах В. В. Вересаева, под ред. С. Апта и др. — М.: Государственое издательство художественной литературы, 1963);
3. Гоббс Т. Основы философии, ч. 2, гл. 13, 8 — 9 (по изданию Гоббс Т. Сочине- ния в 2 т. Т. 1. М.: Мысль, 1989);
4. Гомер. Одиссея, 18, 251 (по изданию Жуковский В. А. Полное собрание сочинений и писем: В двадцати томах. — Т. 6. Переводы из Гомера: «Илиада», «Одиссея» — М.: Языки славянских культур, 2010);
5. Плотин. Эннеады, 1, 2 (по изданию Плотин. Первая Эннеада, перевод с древнегреческого, вступительная статья и комментарии Т. Г. Сидаша, Р. В. Светлова. — Спб.: Изд-во Олега Абышко, 2004);
6. Жуковский В. А. Полное собрание сочинений и писем в 20 т. — М.: «Языки русской культуры», 1999;
7. Зеньковский В. В., прот. История русской философии. — Л.: «Эго», 1991;
8. Иоанн Лествичник, прп. Лествица. — 68. — М.: «Отчий дом», 2013;
9. Иоанн Масон. Познание самого себя, в котором естество и польза сея важныя науки, равно и средства к достижению оныя показаны, с присовокуплении примечаний о естестве человеческом — М.: Университетская типография у Н. Новикова, 1783;
10. Исаак Сирин, прп. Слова подвижнические. — М.: Православное издательство, 1993;
11. Лейтон Л. Д. Эзотерическая традиция в русской романтической литературе. Декабризм и масонство, пер. Э. Ф. Осиповой — Спб.: Гуманитарное агентство «Академический проект», 1996;
12. Пыпин А. Н. Русское масонство. — Петроград: «Огни», 1916;
13. Соколовская Т. Материалы по истории русского масонства XVIII— XIX вв. — М.: Государственная публичная историческая библиотека России, 2000;
14. Шевырёв С. П. История Императорского Московского университета, написанная к столетнему его юбилею. — М.: Университетская Типография, 1855.
Иеромонах Феодосий (Желновачев) — студент Санкт-Петербургской Духовной Академии, аспирантура