«В Россию можно только верить»
Тютчев
Коротенький трактат на данную тему мы не можем потратить ни на полемику, ни даже на издалека идущую апологию. В рамки его мы предполагаем вместить только положительные утверждения для лиц, уже приемлющих и православие и Россию и желающих лишь сосредоточиться на осознании и формулировке их взаимоотношения. По французской поговорке хотим «проповедовать уже обращенным», людям одной с нами веры и любви, одного откровения совести. Это «переписка с друзьями». Дай Бог, если она сможет поколебать или переубедить кого-нибудь и из посторонних, или даже врагов нашей веры. Это — проповедь на «литургии верных». Непосвященным уже провозглашено: «оглашеннии изыдите»! А «елицы вернии паки и паки» полюбуемся на нашу светлую и радостную истину!
***
Православие и Россия это для нас — священная нераздельная двоица. Не просто исторический факт в смысле случайной комбинации. Хотя для верующего в Бога-Творца и Промыслителя нет в мире в полном смысле случайного. Все на глубине провиденциально. И связь России с Православием и Православия с Россией, при всех исторических, т. е. относительных сторонах этого факта, на глубине вскрывается и остается не случайной, а провиденциальной, нормативной. Рассуждая принципиально-богословски, вне истории, мы, конечно, должны не забывать, что Православие есть самодовлеющая мистическая реальность, сама по себе не нуждающаяся ни в России, ни в Греции, ни в Болгарии, ни в какой другой «плоти и крови»! Православие могло обойтись без России. Но обратное соотношение исключено: России нет без Православия. Мыслимо исторически, что Россия могла стать и мусульманской, и буддийской. Но это была бы какая-то иная Россия, с другой душой, с другой историей. Равно, если бы Россия была действительно навсегда переделана, например, нынешними интернационалистами-марксистами и, утратив свою прежнюю христианскую душу, душу «Святой Руси», заменила бы ее атеистической душой, она перестала бы по существу быть Россией. Признаком этой переделки-подделки является для богоненавистнической так называемой «советской» власти ее отвращение от священного имени «Россия»; и прикрытие анонимной, демонической трагикомедии буквенной абракадаброй СССР.
Библия нам предписывает видеть в истории пути и средства спасения рода человеческого. История — провиденциально сотериологична[1]. А сотериология — конкретно-исторична. Наша библейская вера устанавливает для нас и твердый компас, чтобы не заблуждаться в дебрях исторического хаоса. Библия узаконяет иерархию ценностей. Она открывает нам догмат избранности, сверхрациональное таинственное предызбрание одних факторов и лиц к служению дела спасения, а других к заблуждению и погибели. Нам открыта центральная, красная нить истории, сердцевина ее высшего, вечного смысла. Наша сотериологическая историософия[2] — не рационалистична, а догматична, если хотите — мистична.
***
Итак, осмыслим путь, заданный Провидением России. Не путь только материальных, экономических, политических, имперских и культурных достижений, взятых самих по себе. Это только средства и орудия, данные для служения России в обширных перспективах Царствия Божия в мире, в данном случае — в земной истории. Тут всем народам отведена своя роль, ибо даже «волос с головы не падет без воли Божией», тем более судьба целого народа. И религиозно-моральный долг каждого народа: — распознать «перст Божий» в своей судьбе, принять и выполнить отведенное ему предназначение.
Библия развернула перед нами исходную схему смысла мировой истории, вручила нам карту ее ветров и ее подспудных великих океанических течений. В этой схеме все вращается около центральной точки боговоплощения вхождения Бога в рамки позитивно данной и определимой исторической хронологии. На таинственной грани двух эпох, двух заветов, пророк Даниил указывает чудесную роль маленького, физически почти ничтожного Израиля, ноизбранного «Ветхим Днями»[3] для низвержения мирового колосса на глиняных ногах. «Камень нерукосечный от несекомые горы» Всемогущею Десницею отделенный, в прах сокрушил носителей гордыни мирового империализма. По Данииловой схеме (Дан. гл. 2) четыре богопротивящихся империализма сменяют один другого: Ассирийский, Вавилонский, Македонский и Римский. Сменяют, поглощая в себе каждый своего предшественника. Последний Римский остается на сцене. Но в середину его вкатился сравнительно небольшой камень «нерукосечный», залег среди общих развалин и «сделался великой горой и наполнил всю землю» (2, 35). Этот причудливый образ растущего камня в ст. 44 поясняется более прозрачным пророчеством о том, что «Бог небесный воздвигнет царство, которое… букет стоять вечно».
Эта библейско-мессианская, затем первохристиански-эсхатологическая[4] и, наконец, святоотеческая концепция стала священным преданием церкви. Особенно ярко и четко запечатлелась она в византийском летописании. Византийская хронологическая литература, бывшая предметом интереса и попечений имперской власти, по духу и исполнению принадлежала в подавляющем большинстве труду монахов и епископов и потому оставалась идеологически продолжением библейской священной истории. В ней все освещалось и оценивалось священно-историческим смыслом, судьбами Царства Христова на земле.
Такое стройное историософское мировоззрение было целиком усвоено верным учеником Византии — Киевским Летописцем. Этот коллективный и личный Нестор, включением милой его сердцу крещенной христианской Руси в величественную священно-историческую раму византийских хронографов, придал и самой нашей летописи столь возвышенный, универсальный исторический характер, что, по признанию наших ученых обрусевших немцев — Шлецера и Гильфердинга, поставил ее несравнимо выше всех других западноевропейских летописей той эпохи, ограниченных узким горизонтом местных, национальных и просто областных интересов. Высокий вселенский полет мысли Киевского летописца не был исключением Он был общепринятым в кругу христиански образованной элиты русского киевского общества. Блестящим свидетельством тому служит знаменитое «Слово о законе и благодати», сказанное около 1050 г. и принадлежащее выдающемуся ораторскому перу митр. Илариона, первого известного нам по имени писателя — русского патриота. Он воспитан на мировых перспективах византийской хронографии и пишет победную песнь новозаветной эпохе («благодати»), пришедшей на смену эпохи ветхозаветной («закона»). Иудейство замыкается в узости обрезания, плоти и крови, расизма и национализма и — теряет все. Спасение разливается благодатным наследием по вселенной в обладание всем языкам и народам. Избранником Христовым становится всякий, кто только этого захочет. В самом заголовке «слова» уже дана эта тема: «Слово о законе Моисеем данном, о благодати же и истине, Иисус Христом бывших; и како закон отыде, благодать же и истина во всю землю простреся и доиде и до нашего языка русского; и како крещени быхом». Итак Византия привила высшему сознательному слою русских людей идею великой задачи, великого служения Руси. Найдено, указано и усвоеноместо в истории и в промыслительном плане спасения всего мира крещеному, христианизированному русскому народу, пока без всякого выделения из ряда других православных народов. Академик Шахматов и его ученик проф. М. Д. Приселков усматривают в Иларионовом слове дипломатически прикрытую аллегорию, внушающую мысль, что, по примеру замены когда-то избранного ветхозаветного Израиля новым Израилем в лице христианских народов, и в дальнейшем избранничество, за небрежение и отступление, может быть, отнимаемо Провидением у одного народа и передаваемо другому, достойнейшему. Если бы даже и не было такой тенденции в Иларионовом слове, то все равно оно, наравне с Киевским летописным сводом, является бесспорным манифестом еще юной, новокрещенной русской церкви, но уже сознающей себя рядом с Византией, носительницей универсальной сотериологической миссии. Показательно, что русская почва с самого начала оказывается благоприятной для сеяния идеи всемирной миссии Православия и идеи примата, первенства, водительства, гегемонии в этом деле. Если сравнительно скоро надвинувшаяся на Русь катастрофа монгольского ига и заглушила дерзновенные зачатки такой претенциозной идеологии, то они оказались все-таки настолько глубоко укорененными и живучими, что несмотря на умаление культурных сил и внешнего престижа русской церкви в длительные столетия татарщины, восходящая линия постепенного русского освобождения от орды включила в себя очень отчетливо нарастающее убеждение русских, что явно умалявшая и гаснувшая в те же столетия государственная мощь Византии обратно пропорционально уполномочивала русское христианство, русскую церковь воспринимать на себя, по зову Провидения, и первенство чести, и первенство ответственности за судьбы всего Православия во всем мире.
***
Пишущему эти строки не раз приходилось печатно излагать эту концепцию православной миссии Св. Руси, как Третьего Рима, а потому он вправе здесь не повторяться, ограничившись сухой схемой.[5]
Зерно этой схемы содержит в себе еще апостольское и первохристианское убеждение, что Даниилово «царство святых», т. е. внегосударственная беззащитная кучка первобытной Церкви, живет в рамках четвертой Данииловой империи, и именно Римской империи. Сам родившийся Богочеловек вписывается в римское гражданство. А империя, вопреки гонениям, в конце концов обращается ко Христу и становится хранилищем, броней, орудием Царства Божия. В этом парадокс, чудо истории. Православная Византия по своему государственному и династическому самоопределению сознавала себя прямым продолжением Римской Империи с сохранением ее имени и официального латинского языка, который лишь с VII века стал постепенно сменяться на греческий. Граждане до самого завоевания Константинополя турками (1453 г.) назывались «ромеями», т. е. римлянами, вся держава и воинство были «ромаики», т. е. ромейскими — римскими. Константинополь мыслился не риторически, а буквально, юридически Вторым, или «Новым Римом». По мере того, как старый Рим, благодаря догматическому новшеству — filioque6 и росту папской власти, сам отходил от единства с Новым Римом, религиозно «падал» в глазах последнего, да и политически откололся от него, увенчав священным титулом «Римского Императора» «варвара» — Карла Великого (800 г.), Новый Рим все более убежденно исповедовал, что «служение» Рима Царству Божию в качестве вселенского центра и главы окончатель но перешло к нему. Но уже дальнейшего передвижения центра христианской империи — защитницы православной церкви, византийские греки не допускали. Знаменитейший из патриархов Нового Рима Фотий исповедовал веру, что «царство от нас — греков не отнимется до конца времен»…
Увы, это не суждено было Предвечным Светом Божиим. Человеческая близорукость не в силах предусмотреть конкретной исторической реальности. Новый Рим не без длительной агонии пал в 1453 г. В период его агонизирования другие православные народы, молодые балканские славяне, взяв пример с самих ромеев-греков, применили к себе принцип передвижения Римов и стали гадать, что из Второго Рима, из Града Вселенского Василевса на Босфоре, из Царя-Града столица Православия передвинется в столицы сербов или болгар, крали и князи коих предупредительно провозгласили себя василевсами, — царями чаемого ими и уже именуемого «Третьего Рима». Но сень смертная турецкого ига затенила их еще раньше, чем померкло солнце Второго Рима.
Беглецы с Балкан конца XIV в. в Москву оживили тлевшую у русских, под покровом смиренной лояльности греческому возглавлению, мечту, что затопляемая потопом орд Ислама Православная Империя к счастью теперь имеет заместительницу и преемницу по охране Православия в лице новоявленной Москвы, с помощью Божией этап за этапом освобождающейся от власти татарской орды. И символически это становилось ясным, знаменательным, даже для толпы после того, как в одну и ту же роковую годину 1380 г. южные славяне похоронили свою свободу на многоплачевном Коссовом поле, а русские под знаменами велик. князя Димитрия Ивановича (Донского) и с благословением преп. Сергия одержали решительную победу над Мамаем на Куликовом поле. После этого по древнерусскому выражению «Бог изменил Орду», т. е. ослабил ее гнет над Русью, сведя его постепенно на нет.
Но Москва все еще лелеяла в сердце своем крепкую думу о наступающем часе ее высокого призвания и покрывала ее молчанием, пока воистину великая духовная катастрофа не потрясла Москву до глубины души. Произошло нечто невероятное, неожиданное, непостижимое, подобное светопреставлению. Глава и вождь православия, патриарх вселенский вместе с василевсом, а за ним официально и представители других восточных патриархов «пали», приняв унию на Флорентийском соборе 1439 г. А Русская Московская церковь, под водительством своего благоверного вел. князя Василия Васильевича, имела мужество отвергнуть этот вселенский латинский собор, одновременно отвергнуть и свою каноническую зависимость от «падшего» патриарха и сознать себя от сего мистически-искусительного момента законно и праведно преемницей павшего Второго Рима Третьим Римом, уполномоченным соблюсти светоч вселенского православия неомраченным и неповрежденным до второго пришествия Господня. Это был решающий переломный момент в самосознании русской церкви, русской нации и русского государства. Подобно Павлу, томимому внутренним кризисом на Дамасской дороге и как громом сраженному ослепляющим светом Христовым, Россия, т.е. ее высокосознательная верхушка — иерархия, великий князь и мыслители, владеющие пером, вмиг открыли в себе смелость по-новому осознать и оценить себя и свое не просто высокое, но и высочайшее, единственное в мире предназначение, как бы новозаветную, даже эсхатологическую «свободу славы чад Божиих». В миг родилась блестящим фейерверком особая литература об этом внезапном перерождении русского православия из дитяти и ученика «в мужа совершенна», в Новый Царьград, слава и преимущества которого Божиею милостию, за испытанную верность православию, отныне перенеслись и почили на челе верной исповедницы православия церкви русской и ее покровителя, невидимо благодатно уже «боговенчанного царя вселенского православия». Москва стала Третьим Ртом, ее вел. князь — царем всего православия, а русскому митрополиту предстоит украситься «патриаршеским великим чином во времена своя».
[1] Сотериологический означает относящийся к спасению (Прим. Редактора сборника). [2] Историософия – философия истории (Прим. Редактора сборника). [3] Так в книге Даниила именуется Бог. [4] Т.е. относящаяся к концу мира. [5] См. «Православная Мысль» (Изд. Св. Сергиевской Духовн. Академии) кн. I Париж 1928 г. «Судьбы Св. Руси» и «Курсы к познанию России», изд. М. М. Федорова, Париж, 1939 г. «Св. Русь в судьбах России». [6] Filioque – «и от Сына»; католики учат, что Св. Дух исходит не только от Бога-Отца, но и от Сына (Прим. Редактора сборника).