Сегодня я расскажу вам о моей Академии. Это опыт воспоминаний того, как обычный семинарист нашего времени может прожить несколько лет своей жизни. Вернее, как эти девять лет прожил именно я. Сразу оговорюсь, это «моя академия», ведь для каждого эти годы совсем разные, и для меня они были такими.
В стенах Духовной Академии я провел девять лет. И это всего лишь на год меньше, чем каждый из нас провел в стенах средней школы, так что, выходит, это еще одна школа. Что же дают эти девять лет? В школу мы приходим детьми, нас учат писать, читать, считать, решать первые жизненные проблемы, находить общий язык со сверстниками, не обижать младших. А что здесь? Чему учат уже взрослых людей? Да и вообще, кто такой этот «взрослый человек»? Начну с самого начала.
По окончании средней школы я поступил в Академию гражданской авиации, и, когда рассказываю об этом кому-либо, люди сразу же думают, что я собирался стать летчиком. Но спешу вас огорчить и даже расстроить: никаким летчиком я быть не собирался, так как поступил на кафедру «Философии и социальных коммуникаций» по программе подготовки специалиста по связям с общественностью, то есть, говоря просто, на пиарщика (PR). Почему так далеко, зачем ездить в Пулково? Отвечу и на этот вопрос – там дешевле. Надо было работать и учиться одновременно, а самому заработать на обучение и тут же учиться сложно, вот и выбрал место, где на учебу можно было тратить хоть и большую часть заработанных денег, но все же не всю. Но пропустим период обучения в Академии гражданской авиации, тем более, что через год после моего поступления она стала университетом, и приступим к той Академии, которая воспитала, которую мы и назовем Alma Mater (с латинского — вскормившая мать, так традиционно называют духовные школы, где мы получили все самое главное в жизни).
В семинарию я решил поступать в августе 2007 года, т. е. сразу после окончания текущих вступительных экзаменов, в которых я участие не принимал. Я попросил у отца Евгения (это священник, который меня крестил и рекомендовал в семинарию, у него же в храме я служу сейчас) благословение и начал готовиться к экзаменам, которые предстояли в 2008 году. Вступительных экзаменов было несколько: сочинение (знание Нового Завета и проверка грамотности), шесть экзаменов по основным богословским дисциплинам, проверка знания молитв и умения грамотно и правильно читать на церковнославянском. Чтобы не искушать судьбу, я решил выучить все билеты наизусть, благо времени был целый год. Сказано — сделано. На вступительных экзаменах, когда я начинал зачитывать наизусть библейские тексты, меня останавливали и отправляли в следующий кабинет для сдачи очередного экзамена. Много ли ума надо, чтобы выучить наизусть? Нет, это не показатель, ведь можно и попугая научить какой-то фразе… Поэтому все самое главное, осознанное или осознаваемое, было впереди. Я поступил в духовную семинарию.
Год первый. Радостный, но трудный.
Как только я услышал результаты вступительных экзаменов, с радостью отправился в лавру и на могилку митрополита Иоанна (Снычева) – поблагодарить за молитвы и за все совершившееся. Через пару недель я уже студент, семинарист. Я не был обязан жить в общежитии с его правилами, но решил написать прошение на заселение, так скажем, почувствовать семинарскую жизнь изнутри: и днем, и ночью. Скажу сразу, в общежитии я прожил всего месяц и решил жить все же дома. Почему? Дело в том, что я всегда стремился на приход, мне хотелось задержаться в нашем храме, побыть на службе, пообщаться с друзьями, а в общежитии жизнь течет по распорядку, надо быть к молитве вечером даже в воскресный день. Вот я и решил, поживу-ка дома, хоть по воскресеньям смогу побыть у нас в храме подольше. Это был октябрь 2008 года – большие перемены уже наступили и еще более серьезные изменения в жизни как Академии, так и Церкви были совсем близко. В октябре сменился ректор: ушел архиепископ Константин (Горянов) и был назначен епископ Амвросий (Ермаков). Конечно, в ближайшее время претерпела изменения вся система: новые должности, новые лица, правила и подходы, – все новое. За три года Академия стала совсем другой. Вот в этот период междувластия я и сумел покинуть общежитие, на самой ленточке, ведь позднее было введено правило обязательного проживания в общежитии всех студентов вплоть до 3 курса.
Первый год не простой. На первом курсе по некоторым предметам мне хватало знаний, которые я получил при подготовке, но, по всей видимости, не хватало навыка в учебе, распределения своего времени и прочего. В итоге, в самом первом семестре у меня были даже тройки. Вообще, первый курс – это очень интересно, и я объясню, почему. В классе двадцать пять человек, все практически без какого-либо опыта нормальной, не то что церковной, но даже взрослой, жизни, однако все же считают себя умными, практически богословами! Получая крупицы знаний, которые были еще только началом той системы, которая должна сложиться в шесть или в девять лет, мы считали, что уже многое знаем. Мы спорили, решали серьезные церковные проблемы, выдвигали свои точки зрения и так далее. Сейчас без улыбки вспоминать это просто невозможно!
Вообще, многое вспоминаешь с улыбкой! Например, каждый семинарист знает, что пользоваться телефоном или компьютером, да и вообще разговаривать после отбоя запрещено. Есть так называемые дежпомы, т. е. дежурные помощники проректора по воспитательной работе, которые следят за порядком и, конечно, пристальнее всего за первокурсниками. А как же не пользоваться телефоном, когда я жил первый месяц в общежитии и уже познакомился со своей будущей супругой? Как не писать смс-ки по вечерам или ночью? Вот никак, а ведь нельзя же! В какие только ситуации не заводила эта переписка… Молодые же все – пацаны! Что только мы не делали… Я лично уходил из комнаты, т. к. там точно поймают за телефон, и шел как бы в уборную, а сам прятался в классе под парту при выключенном свете и за углом, чтобы дежпом не заметил. Ни разу не поймали! Расскажу еще пример. В те годы вставать надо было по первому звонку, то есть в семь утра… Но утренняя молитва-то в восемь, а как хочется спать! Почти всегда к первокурсникам в начале восьмого утра заходил дежпом и проверял, встали мы или нет, если не встали, надо написать объяснительную и понести заслуженное наказание за нарушение режима. Как мы с этим боролись? Легко! Ровно в семь утра мы просыпались, заправляли постель, одевались и ложились спать дальше, но уже в одежде и на заправленную постель. В момент входа дежурного помощника оставалось просто принять полувертикальное положение, т. е. сесть на кровать.
Ну ладно, хватит юмора, идем дальше. В декабре 2008 года умер Патриарх Алексий. До сих пор помню погребальный перебор академической звонницы и семинаристов, стекающихся в храм со всех комнат и классов для совместной заупокойной молитвы. Казалось, в этот день мы осиротели. Сменился ректор Академии, сменился Патриарх. Было очевидно, что уходит целая эпоха, а неизвестность всегда немного тревожит сознание людей. Но пережили и это – живем дальше. Однако для меня, к сожалению, это был еще не конец, в этом же месяце у меня умер отец, которого я так и не успел покрестить, хотя был он человеком по-своему верующим. Он, конечно, не молился, не постился – максимум крестился при виде храма… Он как-то не особо переживал о своей загробной участи, иногда повторял: «Меня сынуля отмолит!» И как мне теперь с этим жить, когда за многих людей я молюсь на проскомидии, а за отца только вне богослужения, только личная молитва и горящая на церковном подсвечнике одинокая свеча в ночь с субботы на воскресенье (ночь с субботы на воскресенье я всегда провожу в храме)?
Как сейчас помню. Я был в Академии, а он далеко, в области, в поселке Рапполово, где я прожил до третьего класса школы. Мне позвонили и сказали, что отцу плохо, отнимаются руки, но он не хочет вызывать скорую помощь. Я вызвал сам и поехал к нему. К сожалению, скорая ехала не быстро… Нет, они, скорее всего, не виноваты, действительно в области мало машин, а расстояния большие. В общем, используя метро, электричку и автобус, я приехал из города почти в то же самое время, как приехала скорая. Отца уже заносили в машину на носилках, он смотрел на меня и ничего не мог сказать, только смотрел, а я говорю ему: «Папа, я приеду к тебе в больницу, приеду!» В этот день, уже не помню по каким причинам, но я не поехал в больницу, а его повезли в реанимацию. Если не ошибаюсь, в этот день у меня была череда, т. е. вечернее богослужение и на следующий день Литургия, на которой чередная группа поет, читает, пономарит, в общем, учится проводить богослужение. Во время Литургии я молился только за отца, молился у образа св. Пантелеимона, а после службы написал прошение, чтобы меня отпустили с уроков. К сожалению, проректора на месте не оказалось, я пошел к ректору. Владыка Амвросий удивился, что я к нему с таким прошением, но подписал, отпустил к отцу в больницу, а я обрадовался, пошел собираться! Прежде чем выходить из академии, я позвонил в больницу и спросил у них, в каком состоянии Малышев Сергей Викторович, на что мне задали встречный вопрос: «А кем Вы ему приходитесь?» Я ответил, что я сын, и услышал в трубку: «Мне очень жаль, сегодня утром он умер». Конечно, я не пошел на уроки, кое-как собрал вещи и вышел на улицу. Говорить я не мог, но позвонил маме, которой я, захлебываясь, не смог ничего сказать. Она спросила: «Папа умер?» Сказать «да» я смог. Через пару дней надо было то же самое сказать брату, который в это время служил в армии… Сказал. На похороны он смог приехать. Так закончились первые полгода моей учебы.
После Рождества, по окончании святок, вновь началась учеба, и дальше все пошло как-то быстрее. На самом деле, я упоминал, что мой класс состоял из двадцати пяти человек. Так вот к концу года нас оставалось уже всего двенадцать.. Да, учиться, жить и возрастать здесь тяжело, и если ты не понимаешь, зачем ты здесь, то пережить все, что придется, не видя главной цели, – просто невозможно.
В последние месяцы первого курса я все-таки решил жениться, сделал предложение своей будущей супруге, поговорил с родителями. Но впереди еще один рубеж – благословение владыки ректора, ведь столь важные шаги учащиеся духовных школ должны согласовывать со священноначалием. Отмечу, это не так просто, как у нас часто происходит: «Батюшка, благословите!», а в ответ: «Бог благословит!». Здесь иначе: совсем не факт, что на прошение о браке студент первого курса получит благословение. Могут сказать: «Молод, погоди годок». Я часто молился об устроении всего этого дела, в чем-то сомневался. Спускаясь с четвертого этажа Академии, где находилось общежитие, всегда прикладывался к ростовой иконе великомученицы Параскевы. Молился, да решился – надо писать прошение. Написал я его специально 22 мая, на память святителя Николая, желая его сугубой помощи. Написал – жду ответа. Как-то, то ли экзамен был, то ли еще что, но я после того, как намучился с учебой или еще с чем-то днем, лег дома отдохнуть. Разбудил меня звонок, в трубке голос секретаря канцелярии: «Владислав? Тебя вызывает владыка по твоему прошению. К 15.00, надо быть». Смотрю на часы: 14.20. Звонить невесте уже поздно, не успеет. Поехал один, хотя надо было бы вместе. Прилетаю в Академию, в очереди передо мной один человек, и тут я понимаю всю «интересность» ситуации, ведь передо мной стоит Иван, тот самый человек, с которым мы думали после первого курса идти служить в армию… Но вышло как: один – в армию, другой – в семью. Кому сложнее еще неизвестно! Ладно, прошел Иван, получил благословение служить Родине, а следующим в кабинет иду я. Владыка Амвросий встречает меня тепло и спрашивает: «А чего так рано-то жениться собрался, 21 год? Как учиться будешь?» Я так робко: «Ну, владыка, с учебой, вроде, проблем нет, да и родители благословили…». В ответ я слышу слова, которые всю неоднозначность моего ближайшего будущего разбили: «Ну, раз родители благословили, чего я-то буду против». Все! Благословение получено, свадьбе быть! Через несколько дней вижу на стене объявлений указ ректора, согласно которому студенты могут подавать прошение на брак не ранее, чем после двух с половиной лет обучения… Помог святой Николай, помогла мученица
Параскева, помогли святые угодники — прямо проскочил, прямо за мной двери закрылись, был бы хвост — прищемил бы!
P.S. Первый год действительно трудный. Наверное, это можно подтвердить тем, что из двадцати пяти учеников нашего 1 «а» класса семинарии во 2 «а» перешли только двенадцать.
Следующий шаг. Год Второй. «А теперь сам… Довлеет с тебе Моей благодати».
Архимандрит Софроний (Смук)
Второй год очень интересный. Начинается достаточно интенсивный курс литургики и догматического богословия. Но для меня этот год был достаточно сложным. Что касается литургики, то я ее очень любил, эту дисциплину достаточно интересно и своеобразно преподавал архимандрит Софроний (Смук). Я учил все наизусть, все, так называемые, «парилки» (на языке отца Софрония это зачеты) я сдавал на отлично. Первый семестр – «отлично», да и три парилки во втором семестре я также сдал хорошо. Предстояла последняя. На ней я ошибся в молитве и сказал вместо слова «сославословяще» слово «славословяще». Да и ошибся ли я? Действительно ошибся, хотя в некоторых служебниках пишется именно так, как я сказал, т. е. выучил-то честно. В общем итог – «неуд» за зачет и «удовлетворительно» за год! Я был в негодовании! Как так? Одно слово, а как же столько пятерок, где воздаяние за целый год трудов? Да и более того, с тройкой в году меня же не отпустят на приход, и мне придется опять молиться за всеми богослужениями в Академии, а я так хотел помогать в родном храме! Я долго ходил за отцом Софронием, пытаясь убедить в несправедливости его решения и обрисовать всю чудовищность ситуации. Отец Софроний был непреклонен. Не знаю как, но смирился и, несмотря на то, что отец Софроний был иногда очень жестким, я очень полюбил этого человека. Несмотря на тройку за год, он стал моим любимым преподавателем, с которым я поддерживаю отношения и по сей день, прихожу к нему в келью, общаюсь.
Однако, главным во второй год было другое, а именно – оставление меня Богом. Точнее, все это время я плыл, подгоняемый благодатью, а тут Господь дал возможность не плыть за счет парусов, а погрести самому. Наступило время «ломки», я стоял в академическом храме и думал: «А зачем я здесь? Зачем мне все это надо? Может, это не мое? Мне же здесь тяжело. Тяжело молиться, тяжело учиться, соблюдать все правила Академии и дисциплину… Может уйти, пока не поздно?» Меня очень угнетали эти мысли, ведь я год готовился, год отучился, а что теперь? Послушания я уже не исполнял как от Господа, они мне казались просто казенщиной или проявлением власти тех, кто стоит выше, я не хотел уже работать, потому что кто-то сказал: «надо». Думаю, это самый тяжелый момент за все обучение, момент, длившийся целый год. Тогда наш алтарник Леша, ныне диакон Алексей, сказал мне: «Молись, говори: «Заступи, спаси, помилуй и сохрани нас, Боже, твоею благодатию». Так я и молился, может, благодаря этому совету, и выжил.
Второй год, кстати, это уже более осознанный подход к богослужению, уже многое знаем, на чередах нам уже доверяли больше, чем год назад. Вообще, о чередах можно написать целый рассказ, главным героем которого стал бы отец Софроний. Отец Софроний чутко следит за правильностью чтения и совершения богослужения, он почти ничего не видит – у него плохое зрение, – но на удивление знает все богослужение и Псалтырь наизусть, поэтому любая ошибка в слове, будь то неправильная буква или ударение, и отец Софроний остановит и заставит сделать все как правильно. Как говорит сам батюшка: «Что Софроний не видит, он слышит, а что не слышит – ему Господь открывает». Отец Софроний одессит и по первому образованию учитель математики. О нем ходят легенды, а мы все это видели и слышали. Диакон забыл поцеловать вовремя Евангелие, что скажет обычный преподаватель? Правильно, просто укажет на ошибку. Но не отец Софроний, он скажет так: «Диакон, ты шо Евангелие не целуешь? Комсомолец, што ли? Што ты на меня смотришь так, не протрезвел с утра?» Если студент не понимает с первого или со второго раза его замечание, можно услышать: «Ты што, дурак? Ты шизик?» Может даже выгнать: «Пошел вон! Што стоишь, тебе дверь показать? Три поклона и пошел вон!» Не подумайте, что он злой, он очень добрый и хороший, он просто переживает за нас и учит нас любить богослужение, а не совершать его кое-как. Я очень благодарен ему за его труд: более 35 лет он каждое утро и каждый вечер на богослужении молится и учит студентов. Каждый ли из нас может так?
Разумеется, не могу не вспомнить приезд Патриарха в Академию. Патриарх Кирилл возглавлял богослужение накануне праздника Похвалы Пресвятой Богородицы, и, конечно, хотелось быть на этой службе. Как было удивительно и грустно, что огромное количество студентов в этот день, на время приезда Святейшего, были отправлены на разные послушания. И это вместо службы, которая, как нам казалось, именно для нас! Лично я во дворе Академии «охранял» забор. Зачем? Не знаю… По территории Академии были расставлены студенты, которые охраняли все вокруг, и это несмотря на то, что приезд Патриарха организован сотрудниками ФСО – мы-то зачем? Грустно стоять на улице, в то время как в храме идет богослужение, которое будет вписано в историю Академии. Вероятно, если бы я тогда понял, что Господь не просто так ставит меня охранять забор, я приобрел бы смирение и вслед за ним благодать, но тогда, кроме непонимания и осуждения, я ничего не стяжал. Да, потом, уже через некоторое время, я извлек для себя урок, это послушание для меня не стало бесполезным.
Кстати, вопрос послушания всегда стоял остро, если это касалось праздничных дней. Например, кто не хочет пойти на Пасхальное богослужение? Я не встречал таковых. А кто хочет разговеться после службы? Все! Логичен следующий вопрос: «А кто будет готовить, накрывать и организовывать пасхальную трапезу?» Ответ понятен: «Студенты первых курсов». Все очень не хотели попасть в число этих студентов, но один раз я в их числе все-таки оказался. Скажу по правде, хитро, но все же честно я избавился от этой участи. Но кто знает, может, тогда в трапезной я получил бы больше, чем то, что получил в храме, ведь это именно тот вариант, когда послушание (труд против своего желания) выше поста и молитвы.
P.S. Вообще, сложно не отдыхать. Помните, я говорил, что нет выходных? Так вот, сознаюсь, на Литургиях в воскресенье всегда жутко хотелось спать. Поэтому как-то в начале службы я встал на колени помолиться и заснул… Потом отец Софроний смеялся надо мной: «Малышев, ты шо там в ногах владыки храпел?» Я ему: «Отец Совроний, почему храпел, не храпел!» А он мне: «Отец Андрей Парафенюк говорит, шо храпел!» Ну, видимо действительно я храпел.