- Санкт-Петербургская Духовная Академия - https://old.spbda.ru -

Протоиерей Димитрий Юревич. Изучение библейской герменевтики в дореволюционных духовных школах и современные задачи дисциплины

Библейская герменевтика — раздел исагогики, посвященный изучению принципов и методов толкования Священного Писания. Начало преподавания герменевтики как отдельной учебной дисциплины в России связано со Славяно-греко-латинской академией и было введено ее ректором, митрополитом Платоном (Левшиным; +1812) в 1798 году. Эта дисциплина то появлялась, то исчезала в учебном плане духовных академий, хотя изучение герменевтики как раздела исагогики не прерывалось. Поэтому в докладе кратко рассматривается история и основные итоги изучения герменевтики как библейской дисциплины, даже в том случае, если она преподавалась и изучалась в составе исагогики.

Русские исследователи начала – середины XIX века, как правило, стремились выделить определенный набор правил толкования с их минимальным теоретическим обоснованием. Упомянутый уже митрополит Платон (Левшин) указывал восемь таких правил. Они строились на том, чтобы прежде всего «открыть буквальный смысл» Писания, избегать поисков «таинственного смысла там, где оного нет», для понимания «темных мест» использовать параллельные тексты, при толковании пророческих книг — обязательно указывать, когда исполнились те или иные пророчества. Митрополит Платон был также сторонником того, чтобы обязательно давать нравственное толкование на комментируемый текст Священного Писания.[1]

Следующей вехой в истории герменевтики стала записка, поданная в Св. Синод в 1845 году святителем Филаретом (Дроздовым; +1867) и известная под названием «О догматическом достоинстве и охранительном употреблении греческого Семидесяти толковников и славянского переводов Священного Писания». Она была написана с целью дать принципы для перевода Библии на русский язык, но содержала и ряд герменевтических положений. В частности, она предлагала обращаться к тексту оригинала, причем в случае Ветхого Завета учитывать не только перевод LXX, но и масоретский текст. Также святитель говорил о важности при изучении Писания руководствоваться святоотеческими толкованиями.[2]

К подобным довольно схематичным курсам относится и более пространная работа Павла Ивановича Савваитова (1815−1895) «Библейская герменевтика, или Православное учение о способе толкования Священного Писания», изданная им в 1857 году (2-ое издание — в 1859) в бытность его профессором Санкт-Петербургской духовной академии. Основным руководящим принципом при толковании Писания П. И. Савваитов видит Предание Православной Церкви.[3] Он справедливо указывает на то, что «свидетельство кафолической Церкви не меньшую имеет силу, как и Божественное Писание, поелику виновник того и другого есть один и тот же Святый Дух».[4] Он подчеркивает, что именно Церковь — «хранительница и истолковательница Божественного Откровения»[5], в то время как «человеку, который говорит сам от себя, можно погрешать, обманывать и обманываться»[6]. П.И. Савваитов выделяет два основных смысла в Священном Писании — буквально-исторический и таинственный.[7] Первый термин не вполне удачный — речь идет о толковании Писания в историческом контексте, о том смысле, который был понятен современникам священных авторов, не всегда умевших усвоить возвышенную или отдаленную от них по времени пророческую весть. Но данный метод отнюдь не исключает возможности толкования текста в переносном смысле там, где в тексте изначально стоят символические или поэтические образы, сравнения, обороты. Поэтому более удачным названием этого метода был бы термин «историко-филологический». К таинственному смыслу П.И. Савваитов относит: 1) притчи,[8] 2) символические повествования и видения,[9] 3) типологическое толкование, причем трактует типологическое толкование достаточно широко, приближаясь в этом к святоотеческому учению о феории (анагогическом толковании).[10]

Дальнейшее развитие герменевтики в России пошло двумя путями. Первый путь был путем апологии церковного подхода толкования, того подхода, о котором говорил П.И. Савваитов. Это была попытка дать православный ответ на те результаты библейских исследований в западной, прежде всего — немецкой библеистике, которые, с одной стороны получили за границей широкое распространение и признание, а, с другой, — вступали в очевидное, явное и неразрешимое противоречие с православной традицией толкования Писания. Это — путь вынужденной борьбы, в котором, к сожалению, нередко силы тратились не на то, чтобы изгнать врага со своей земли, а на то, чтобы сражаться с врагом на его же территории. Второй путь представлял собой положительное раскрытие церковного опыта толкования, на основании богословского опыта Церкви и корпуса святоотеческих творений. Это был путь мирного возделывания своего поля с тем, чтобы снять с него обильный урожай.

Прежде, чем сказать о представителях первого направления, следует кратко упомянуть об исторических причинах утраты церковности в западной, в частности — в немецкой — библеистике XIX века. Еще в 1829 году Ф. Шлейермахер ввел понятие «герменевтического круга», согласно которому никакой текст не может быть понят только на основе самого себя, своих частей, но для его понимания неизбежно надо перейти на более высокий уровень, который предполагает осознание текста в целом. В XX веке эти идеи развил М. Хайдеггер; он указывал, что герменевтический круг не является порочным; задача герменевта — не выйти, а правильно войти в него. Но более высокий уровень понимания предполагает наличие ряда априорных установок, то есть положений, принимаемых толкователем до того, как он приступит к чтению текста; принимаемых без доказательств, исходя из более общих философских или религиозных представлений, составляющих часть его мировоззрения.

Чтобы быть до конца понятным, скажем, что у православного толкователя тоже имеются такие априорные предпосылки: это — зафиксированный в Никео-Цареградском символе веры догмат о богодухновенности Священного Писания[11]; это — принятие факта воскресения Христова как центрального момента священной истории, а отсюда вера в то, что Бог может проявлять себя в человеческой истории сверхъестественным образом; это — доверие к церковной традиции в тех вопросах (например, исагогических) которые не могут быть решены усилиями человеческого разума.

Секулярная линия изучения Писания на Западе, восходящая к Б. Спинозе и Т. Гоббсу, с одной стороны, порывает с представлением о богодухновенности Писания и начинает изучать его как обычный человеческий документ. Поэтому и возникает термин «критика» — ведь на Писание переносятся методы литературной критики, которые применялись тогда при изучении текстов Античности и Средневековья с целью выявить подложные, приписываемые известным авторам с целью придания им большей авторитетности. Поэтому библейская критика с самого начала была ориентирована на нетрадиционное, нецерковное решение исагогических вопросов при изучении библейской литературы. Однако не меньшее влияние на формирование библейской критики оказали европейские философские концепции XVII–XIX веков. Под влиянием учения деизма Т. Гоббс[12] (1588–1679), а затем Г.С. Реймарус[13] (1694–1768) ставят под сомнение возможность откровения вообще, и делают вывод о человеческом происхождении Писания[14]. Французский скептицизм в лице Вольтера инициирует поиски противоречий и ошибок в Библии. Немецкий рационализм, главным идеологом которого был Эдельманн, пытается объяснить чудеса в Библии естественным способом[15].

В XIX веке начинается построение историософских концепций, через призму которых и пытаются читать Библию. Принимается тезис о том, что еврейский народ (или раннехристианская община) не отличались от подобных сообществ своего времени, что они развивались эволюционным путем. Затем было предложено анализировать библейскую историю с точки зрения гегелевской диалектики, выделяя три этапа («тезис — антитезис — синтез»). Ветхозаветную историю подобным образом анализировали В. Фатке (1806–1882), К.Г. Граф (1815–1869), Ю. Велльгаузен (1844–1918), усматривая периоды политеизма, государственности и культовый; новозаветную — ново-тюбингенская школа и другие исследователи, которые выделяли петринизм и паулизм как противоборствующие группы в ранней Церкви, умирить которых удалось лишь Иоанну Богослову… Анализируя с точки зрения этих историософских концепций Писание, указанные исследователи делали далеко идущие не только экзегетические, но и исагогические выводы.

Не удивительно, поэтому, что представители русской библейской науки вступили в полемику со своими западными коллегами. Первым активным русским полемистом был ректор Московской духовной академии епископ Михаил (Лузин; 1830–1887), лекции которого по Ветхому и Новому Завету были изданы после его кончины под названием «Библейская наука», — соответственно в 8 и 5 частях[16]. Несмотря на немалую пользу от этих трудов, епископ Михаил чрезмерно увлекается разбором деталей скептических построений западных библеистов, так что труды его читаются весьма тяжело. Подобный полемический подход практиковали и некоторые другие авторы. Стоит упомянуть П.А. Юнгерова (1856–1921) и его общее и частное «Введение в Ветхий Завет»[17]. В этих трудах Павел Александрович также вступает в подробный разбор западных концепций, замечая иногда существенные противоречия у авторов одних и тех же библейских школ. Впрочем, в пятом отделе «Общего введения» он дает весьма интересный очерк истории герменевтики, в котором касается принципов толкования ветхозаветных книг у разных церковных авторов.

Подобным же полемическим характером, только в сфере Нового Завета, отличается докторская работа Н.Н. Глубоковского (1863–1937) «Благовестие св. апостола Павла по его происхождению и существу»[18], где он показывает несостоятельность анализа новозаветной истории с гегелевских позиций.

Неожиданным образом в качестве представителя второго, альтернативного пути в русской герменевтике мы находим ученого, посвятившего себя изучению древнегреческих текстов (в том числе — святоотеческих) и занимавшего в Московской духовной академии кафедру греческой словесности — Ивана Николаевича Корсунского (1849–1899). И если его магистерская работа («Иудейской толкование Ветхого Завета»[19]) является историческим обзором герменевтики межзаветного периода, то ее продолжение («Новозаветное толкование Ветхого Завета»[20]) ценно как раз тем, что в нем дается, с подробным богословским обоснованием[21], герменевтическая система, построенная на опыте православной Церкви[22].

Напомню, что И.Н. Корсунский выделяет лишь два основных метода толкования — буквально-исторический[23] и типологический[24], остальные относит ко второстепенным и из них считает заслуживающим внимания лишь аллегорический[25].

Конечно, первый метод лучше назвать историко-филологический, как было сказано выше. Представляет интерес то, что в качестве второго основного выделен типологический. Это очень важно, ведь иногда нас обвиняют в том, что типологическое толкование — это некая христианская реинтерпретация ветхозаветного текста, что это — всего лишь «довесок», смысловое «нагромождение», которое не присуще изначально тексту, а, значит, не должно рассматриваться как основное толкование. Порочность этой позиции заключается в том, что Ветхий Завет мыслится в отрыве от Нового, что абсолютно для нас, христиан, неприемлемо: если мы разделяем веру в то, что Ветхий Завет был детоводителем ко Христу, то мы принимаем и архетипичность священной истории до и после пришествия Христа.

Признание типологии как основного принципа толкования имеет далеко идущие последствия для экзегезы — в таком случае мы вправе говорить о так называемых «пророчествах двойного исполнения», столь важных для христианской экзегезы Ветхого Завета. Это те пророчества, которые, будучи произнесены в конкретной напряженной исторической ситуации, через нее оказались в центре внимания иудейского народа, но после их ближайшего по времени исполнения оказалось, что не все обещанное исполнилось. Наиболее яркими примерами являются пророчества Нафана Давиду (2 Цар 7:8–16) и пророчество Исаии о младенце Эммануиле (Ис 7:14). Они оба связаны в христианской традиции экзегезы не только с конкретными фактами ветхозаветной историей, но и с событием пришествия Христа.

Закономерным и весьма показательным итогом развития дореволюционной герменевтики следует считать замечательное мнение Н.Н. Глубоковского, высказанное им в лекциях по Священному Писанию Нового Завета. Будучи активным полемистом с западным скептицизмом в своей докторской работе, Н.Н. Глубоковский считает уместным при академическом изучении Писании избрать как раз тот путь, который наметил И.Н. Корсунский — путь положительной экзегезы на основании церковной традиции. «Протестантская экзегетика, — говорил Глубоковский, — исходит из ложного и одностороннего начала, почему ее метод и выводы ни в малейшей степени не могут быть для нас обязательны»[26]. Можно пояснить эту мысль на понятном для нас примере. В программировании нередки ситуации, когда для решения одной и той же задачи существуют разные алгоритмы, основанные на разных исходных соображениях. Бывает так, что программист получает задачу написать программу и для первого, и для второго алгоритма. Написание и отладка программы — это тоже труд и искусство. Но если этим разным программам дать на вход одни и те же, абсолютно одинаковые данные, будет получен разный результат вычислений. В случае экзегезы такими «данными» являются тексты Писания, «алгоритм» — изначально выбранный толкователем метод, «написание программы» — искусство и процесс толкования, а результат — тот смысл, который извлекает толкователь из библейского текста.

«Труды [западных ученых], — продолжает Н.Н. Глубоковский, — имеют значение лишь постольку, поскольку помогают достижению нашей цели. Мы желаем точно понять учение и дела Христа Спасителя и Его апостолов, но все это известно нам не прямо, а посредством письменного слова, в котором оно заключено. Поэтому и для нас важны и ценны все работы, восстанавливающие первоначальный вид этого слова и его ближайший смысл.

Итак, преимущественно и иногда исключительно в филологически-литературном отношении и при исследовании подлинного текста могут быть полезны нам протестантские комментаторы, когда, в последнем случае, они ни на шаг не отрываются от исторических фактов и не ломают и не перетолковывают их ради излюбленных тенденций. Во всем прочем мы должны, следуя заповеди Спасителя, «предоставить мертвым хоронить своих мертвецов» (Мф 8:22; Лк 9:60). ‹…› Мы никогда не поймем друг друга и при самых добрых и миролюбивых намерениях будем говорить об одном и том же иными языками, потому что точки точки отправления у нас не совпадают и совпадать не могут, так как они лежат в различных плоскостях.

Поэтому мы решительно устраняем от себя систематическую полемику, какой некогда отличалась (а иногда и теперь отличается) русская экзегетика, и уступаем ее на долю практически-утилитарной науки — апологетики…»[27].

Этот вывод Н.Н. Глубоковского кажется мне крайне актуальным при современных православных библейских исследованиях. Было бы бессмысленно спорить как полезно, ценно, да просто жизненно необходимо для нас обращение к современной западной библейской академической литературе. Не стоит и говорить о том, что при экзегезе библейского текста мы находим в западных комментариях и монографиях огромные пласты уже проделанной гигантской работы по нахождению, расшифровке, прочтению источников, относящихся к тем эпохам, когда был написан библейский текст. Мы находим массу полезных филологических, исторических и археологических сведений, нередко — анализ святоотеческих толкований. Но, увы, зачастую там же мы обнаруживаем те самые «излюбленные тенденции», выражаясь словами Н.Н. Глубоковского, восходящие порой к XVII–XIX векам.

Единственно возможным и разумным, на мой взгляд, является путь, указанный еще отцами древней Церкви по отношению к изучению философии: как пчела собирает мед со всех цветов, так и мы должны брать для себя все полезное из западной науки, не пускаясь в мелочную и зачастую бесплодную полемику.

Результатом изучения герменевтики на современном этапе, в том числе — ее исторической составляющей, как раз и должна стать способность студентов духовных академий понимать априорные установки и методы западных библейских школ, с тем, чтобы они могли самостоятельно выявить те самые ложные «излюбленные тенденции», если таковые имеются у западных авторов, и смогли избежать автоматического привнесения неверных выводов в свои исследования.

Библиография

1. Глубоковский Н.Н. Благовестие св. апостола Павла по его происхождению и существу: библейско-богословское исследование. Кн. 1: Введение. Обращение Савла и «Евангелие» св. апостола Павла. «Евангелие» Павлово и иудейско-раввинское богословие, апокрифы и апокалиптика. СПб., 1905, LXX, 890 с. Кн. 2: «Евангелие» св. апостола Павла и теософия Филона, Книга Премудрости Соломоновой, эллинизм и римское право. Заключение. СПб., 1910, 4, 1307 с. Кн. 3: Божественность «Евангелия» Павлова и метод обоснования сего в исследовании о нем. Дополнения и указатель содержания первых двух книг. СПб., 1912, 80 с. 2. Глубоковский Н.Н. Лекции по Священному Писанию Нового Завета. М., 2006. 3. Гоббс Т. Левиафан // Сайт «Библиотека Я. Кротова». URL: http://krotov.info/libr_min/h/hobbes30.html#36 (дата обращения 10.10.2010). 4. Корсунский И.Н. Иудейское толкование Ветхого Завета. М., 1882. 259, II c. 5. Корсунский И.Н. Новозаветное толкование Ветхого Завета. М., 1885. 327, X с. 6. Курочкина О.В. Предисловие [ко 2-ой части] // Русские писатели-богословы. Историки Церкви. Исследователи и толкователи Священного Писания / Библиографич. указатель. М., 2001. 7. Михаил (Лузин), еп. Академические чтения по Священному Писанию Нового Завета. Кн. 1–5. Тула, 1900–1906. 8. Михаил (Лузин), еп. Библейская наука: Академические чтения по Священному Писанию Ветхого Завета. Кн. 1–8. Тула, 1898–1903. 9. Рыбинский В.П. Библейская ветхозаветная критика // Труды КДА. 1908. С. 575–613. 10. Савваитов П.И. Библейская герменевтика, или Православное учение о способе толкования Священного Писания. СПб., 1859. VIII, 162 с. 11. Филарет (Дроздов), свт. О догматическом достоинстве и охранительном употреблении греческого Семидесяти толковников и славянского переводов Священного Писания. М., 1858 // Сайт кафедры библеистики МПДА. URL: http://www.bible-mda.ru/e-books/html/philaret_drozdov-lxx (дата доступа: 10.10.2010). 12. Юнгеров П.А. Общее историко-критическое введение в Священные ветхозаветные книги. Казань, 1902. XV, 591 с. 13. Юнгеров П.А. Частное историко-критическое введение в Священные ветхозаветные книги. Вып. 1. Казань, 1907. XI, 390 с. Вып. 2. Казань, 1907. 298, II с.

// Доклад на заседании секции библеистики Международной конференции «Церковь, наука и образование в России: история и перспективы», посвященной 325-летию Московской духовной академии, Сергиев Посад, Московская православная духовная академия, 12 октября 2010 года.


1 Курочкина О. В. Предисловие [ко 2-ой части] // Русские писатели-богословы. Историки Церкви. Исследователи и толкователи Священного Писания / Библиографич. указатель. М., 2001. С. 196.

2 Филарет (Дроздов), свт. О догматическом достоинстве и охранительном употреблении греческого Семидесяти толковников и славянского переводов Священного Писания. М., 1858 // Сайт кафедры библеистики МПДА. URL: http://www.bible-mda.ru/e-books/html/philaret_drozdov-lxx (дата доступа: 10.10.2010).

3 Савваитов П. И. Библейская герменевтика, или Православное учение о способе толкования Священного Писания. СПб., 1859. С. 39−45.

4 Там же. С. 41.

5 Там же. С. 43.

6 Там же. С. 41.

7 Там же. С. 13−14.

8 Там же. С. 23−26.

9 Там же. С. 26−28.

10 Там же. С. 28−36.

11 «Верую ‹…› и в Духа Святаго, Господа ‹…› глаголавшаго пророки», т. е. говорившего через авторов Священного Писания, т. к. в церковной традиции того времени термин «пророк» обозначал не предсказателя будущего только, а человека, возвещавшего волю Божию, в частности, указывал на библейских авторов.

12 См.: Гоббс Т. Левиафан. Гл. 36. О Слове Божием и пророках // Сайт «Библиотека Я. Кротова». URL: http://krotov.info/libr_min/h/hobbes30.html#36 (дата обращения 10.10.2010).

13 В его произведении «Апология, или Сочинение в защиту разумных почитателей Бога» (1767).

14 Рыбинский В. П. Библейская ветхозаветная критика // Труды КДА. 1908. С. 602.

15 Там же. С. 601–602.

16 Михаил (Лузин), еп. Библейская наука: Академические чтения по Священному Писанию Ветхого Завета. Кн. 1–8. Тула, 1898–1903. Михаил (Лузин), еп. Академические чтения по Священному Писанию Нового Завета. Кн. 1–5. Тула, 1900–1906.

17 Юнгеров П.А. Общее историко-критическое введение в Священные ветхозаветные книги. Казань, 1902. XV, 591 с. Юнгеров П.А.Частное историко-критическое введение в Священные ветхозаветные книги. Вып. 1. Казань, 1907. XI, 390 с. Вып. 2. Казань, 1907. 298, II с.

18 Глубоковский Н.Н. Благовестие св. апостола Павла по его происхождению и существу: библейско-богословское исследование. Кн. 1: Введение. Обращение Савла и «Евангелие» св. апостола Павла. «Евангелие» Павлово и иудейско-раввинское богословие, апокрифы и апокалиптика. СПб., 1905, LXX+890 с. Кн. 2: «Евангелие» св. апостола Павла и теософия Филона, Книга Премудрости Соломоновой, эллинизм и римское право. Заключение. СПб., 1910, 4+1307 с. Кн. 3: Божественность «Евангелия» Павлова и метод обоснования сего в исследовании о нем. Дополнения и указатель содержания первых двух книг. СПб., 1912, 80 с.

19 Корсунский И.Н. Иудейское толкование Ветхого Завета. М., 1882. 259, II c.

20 Корсунский И.Н. Новозаветное толкование Ветхого Завета. М., 1885. 327, X с.

21 Там же. С. 16–22.

22 Там же. С. 22–39.

23 Там же. С. 22.

24 Там же. С. 22–34.

25 Если быть более точным, И.Н. Корсунский, кроме буквально-исторического и типологического толкования, выделяет еще символ, притчу и аллегорию (Там же. С. 35). Однако современное богословское понимание термина «символ» (см., напр.: Иванов М.С. Библейская стилистическая симметрия // Журнал Московской Патриархии. 1984. 4. С. 68–74. Эл. вариант: Сайт кафедры библеистики МПДА. URL: http://www.bible-mda.ru/e-books/html/ivanov_ms-symbols.html) подталкивает нас, кроме историко-филологического метода, выделить еще группу символических методов толкования, и отнести к последним типологию и аллегорию как две разновидности.

26 Глубоковский Н.Н. Лекции по Священному Писанию Нового Завета. М., 2006. С. 46–47.

27 Там же. С. 47.