Фильм С. Спилберга произвел впечатление на мирового кинозрителя не столько особенностями режиссерских жанровых симпатий,[1] сколько неожиданной актуальностью поднятых в этой картине тем.
В центре сюжета – фигура шестнадцатого президента США Авраама Линкольна (1809-1865) в самый ответственный и критический момент его жизни. Режиссер умалчивает об удивительном прошлом «Честного Эйба», в котором выходец из социальных низов с одним классом начального образования становится сначала популярным дипломированным адвокатом, а затем – не менее популярным национальным политиком. Линкольн предстает перед зрителями уже во главе государства.
Хронологически картина охватывает всего несколько месяцев его второго президентского срока (с января по апрель 1865 года, включая момент его трагической гибели), но при этом за два часа экранного времени главному герою предстоит почти одновременно закончить кровопролитную гражданскую войну и законодательно отменить рабство, которое активно поддерживают влиятельные политики Севера и Юга.
Главная интрига заключается в том, что в последнем вопросе Линкольну в качестве лидера децентрализованной республиканской партии, предстоит не только во что бы то ни стало победить своих главных политических оппонентов – демократов, но и в считанные дни убедить многих своих амбициозных и несговорчивых соратников проголосовать за его законопроект в Конгрессе.
При этом президент находится еще и в центре сложнейших семейных перипетий, которые только увеличивают общий событийный накал. В результате фактическая и эмоциональная обстановка, в которой находится и действует главный герой, кажется зрителю запредельно насыщенной. Возникает ощущение, что подобное напряжение искусственно, что обычному человеку такого просто не вынести! Но в конце концов режиссеру начинаешь верить, ведь его фильм – не о безликости, а о ярчайшей мировой индивидуальности, и, конечно, об одном из самых любимых и почитаемых людей Америки.
Внешний замысел Спилберга наверняка был связан с желанием сценически достоверно донести до нас образ замечательного человека из прошлого, и это ему прекрасно удалось. Но современному зрителю этот образ близок еще и потому, что мы угадываем в нем некое неявное вопросительное послание, и одновременно ответ на него. Каким должен быть человек во власти, к чему обязан стремиться? Чего могут добиться люди, демонстрируя сплоченное единство в добре либо, наоборот, в зложелательстве? Какова цена подлинного человеческого величия, и есть ли у него наследие?.. Эти и многие другие вопросы невольно возникают и разрешаются в нашем сознании, когда мы внимательно и непредвзято смотрим картину Спилберга. Возможно, именно эту, совсем нерекламную цель и ставил перед собой режиссер в первую очередь. И возможно также, нам удастся хотя бы немного пройти по следам его мастерски расставленных, слегка завуалированных смысловых акцентов…
Два типа служения народному благу
Одной из главных сюжетных линий картины является мировоззренческое противостояние между Авраамом Линкольном и главой радикального крыла республиканской партии Тадеушем Стивенсом. В фильме есть сцена, в которой президент убеждает Стивенса стать реалистом хотя бы на время и позаботиться о живых, неабстрактных людях, с их невыдуманными потребностями. На что Стивенс выразительно отвечает: «Чихать на людей! Вот лицо человека, борющегося за людей, ни о ком из них не заботясь! Меня избрали для того, чтобы я представлял их интересы и вел их! И я веду. Попробуйте и Вы…».
Согласимся, что такая позиция очень и очень узнаваема, и может быть особенно она узнаваема в нашей многострадальной истории. Сколько же их было – русских и нерусских «стивенсов», ломающих наш народ «об колено» ради его же блага? Почему? Да потому, что многие политические лидеры, включая самых высокопоставленных, легко свыкались и продолжают свыкаться с мыслью о том, что их положение дает им право считать себя более осведомленными о подлинных нуждах своих подопечных, нежели они сами.
Возможно, в ситуациях всеобщего национального инфантилизма такая авторитарная схема управления людьми бывает даже необходима, как, например, бывает она необходима в начальной родительской педагогике. Однако необходимость сменяется трагедией, когда такие же безапелляционные управленческие методы практикуется родителями в отношении детей давно повзрослевших, когда государственные лидеры сознательно игнорируют любые самостоятельные мнения своих, отнюдь не инфантильных, а вполне разумных и ответственных граждан.
Какой же ответ предлагает нам режиссер? В фильме Линкольн обладает достаточными полномочиями, чтобы поступить со Стивенсом так же, как сам он поступает со всеми нижестоящими; президент в силах осуществить всю грозную правду евангельских слов о заслуженной его противником справедливости: «раб лукавый, твоими устами буду судить тебя» (ср. Лук. 19: 22), но этого не происходит. Вместо безоговорочного навязывания собственной воли, Линкольн предпочитает обратиться к своему оппоненту с милостью спокойного и мудрого убеждения. Выслушав речь президента, Стивенс обескураженно молчит. Более того, он постепенно начинает меняться, публично отказываясь от собственного радикализма, и в дальнейшем поддерживает своего партийного лидера не только в его целях, но и в средствах[2]. Но почему? Может быть из-за того, что Линкольн необыкновенно умен и красноречив? Нет, ибо Стивенс и сам не промах. Мы убеждены, что он смиряется по другой причине. Оппозиционер отказывается от дальнейшей борьбы привычными для него методами, поскольку самый могущественный человек страны демонстрирует ему пример искреннего уважения и полемической открытости к тем, кого можно было бы просто заставить подчиниться. Правда, явленная в подобной дискуссии, осознается правдой в силу себя самой, а не в силу постов, должностей и званий участвующих в ее выявлении личностей.
Демократия в аду?
Еще одна концептуальная сцена – диалог президента с парламентерами Конфедерации, прибывшими обсудить условия прекращения огня, а также способы легитимного принятия 13-ой конституционной поправки, навсегда запрещающей рабство. Услышав последний вопрос, президент твердо заявляет:
«С рабством покончено! Если мы подчинимся закону и откажемся от некоторых свобод, например, от свободы угнетать, то нам могут открыться другие свободы, ранее неизвестные!.. Вы доверяете демократическому процессу, хотя бы и в самой худшей его форме?
– Сэр, прекратите морализировать! Как Вы будете удерживать союз от распада? Демократией? Сколько сотен тысяч людей погибло за время вашего президентства?! Ваш, так называемый, союз связан с пушечным огнем и смертью!!!…
– Возможно, Вы правы, но мы всего лишь показали всему миру, что демократия это не хаос, что в союзе людей скрыта великая невидимая сила; мы показали, что люди могут вынести ужасные жертвы и сохранить эту связь! Возможно, это хотя бы сохранит идею демократии, к которой нужно стремиться, и, в конечном счете, это окупится».
В отношении к насилию Линкольн убежденный пацифист. В своей первой инаугурационной речи (1861) он неоднократно заявлял, что войны можно избежать, что для этого нужно всего лишь «успокоить страсти и позволить лучшим ангелам нашего естества прикоснуться к каждому живому сердцу и домашнему очагу», но когда война все-таки разразилась, Линкольн не сомневался в ее промыслительном и очищающем для страны значении: «Мы надеемся и пылко молимся, чтобы эта тяжкая кара войны вскоре прошла. Но если Богу угодно, чтобы она продолжалась, пусть так и будет; покуда богатство накопленное невольниками за двести пятьдесят лет неоплаченного труда не исчезнет, и пока каждая капля крови, выбитая кнутом, не будет оплачена другой каплей, вырубленной мечом… Не испытывая ни к кому злобы, с милосердием ко всем, с непоколебимой верой в добро, как Господь учит нас его видеть, приложим же все усилия, чтобы закончить начатую работу…».
Все эти высказывания лишний раз объясняют нам, почему личность и деяния Линкольна были и остаются столь популярными. Он очень умен и глубоко религиозен. Он прикладывает все усилия к тому, чтобы добро и справедливость восторжествовали в границах доверенного ему служения и при этом постоянно призывает для этого помощь Божию! У человека со слабым умом или гнилым нутром этого бы просто не получилось. Но главное, шестнадцатый президент США самозабвенно верит в здравомыслящего человека-христианина и в его способность объединяться и трудиться во имя общего блага. Линкольн верит в силу такого единства, как в религиозную доминанту, и поэтому всячески содействует тому, чтобы «власть народа, избранная волей народа и для народа не исчезла с лица Земли».
Почему Линкольн считал, что демократия, как идея, очень близка Новозаветному Откровению? Возможно, потому что находил какие-то этому подтверждения. Поищем их и мы…
«Демократия в аду, а на небе царство», – кто же этого не слышал? Однако если вдуматься, именно в аду жесточайшая абсолютная деспотия, а на небесах – Троичный Совет Отца, Сына и Святого Духа. Скажем больше, Бог не только явил этот союз нам, но и заповедовал нам строить эти же «небесные» отношения в Церкви, которая позже назвала их соборными (ср. Мф. 6: 10). Как известно, «соборность» означает не только и не столько «вселенскость» в смысле географической распространенности, а нечто большее. Буквальный перевод термина с греческого («по-всему» или «согласно с целым») позволяет говорить не только о количественной совокупности церковных лиц, но также и о качестве взаимоотношений отдельного церковного лица со всей общиной. Типологически соборность здесь можно сблизить с реализованной гармоничной семейственностью. Семья не исключает функциональных различий, например, иерархии и связанного с ней подчинения младших старшим, но при этом все перечисленное совершается в семье во имя любви, с бережным отношением к свободе и человеческому достоинству каждого домочадца. Нормальная семья это место, где каждый имеет право высказаться, где каждого могут и должны услышать[3]. И если прав Тертуллиан, утверждавший, «что душа любого человека по природе христианка» (ср. Рим. 2: 15), то тогда концепция демократии, возникшая еще в дохристианском мире, есть ничто иное, как стремление язычников реализовать в своей общественной жизни субъективную интуицию о Высшей «соборной» Правде. Следовательно, философия демократии в целом может быть охарактеризована как «политический пессимизм»[4], и в то же время: правовое творчество граждан в отблесках их устремленности к «гражданству небесному» (ср. Евр. 13: 14)[5].
Конечно, все эти идеи в таком развернутом богословском виде в картине Спилберга едва ли присутствуют; но они есть там по существу самого действия! И, что не менее важно и очевидно, они есть там, в связи с главным участником этого действия – Авраамом Линкольном…
[1] Хотя это не первая экранизированная Спилбергом биография (как известно, режиссер успешно дебютировал в этом жанре, сняв в 1993 году «Список Шиндлера»), все же надо признать, что фильмы такого рода для него, скорее исключение, чем правило.
[2] Вот несколько самых ярких кинофраз произнесенных им о президенте: «Линкольн закоренелый копуша, Линкольн южанин, Линкольн сдающийся соглашатель… Наш противник и лидер Богом забытой республиканской партии. Нашей партии! Авраам Линкольн просит нашего содействия в окончательном уничтожении рабства в Америке! Господа, даже в оппозиции сохраняйте способность к изумлению!!!».
«Я принес тебе подарок: важнейший закон принятый незаконными средствами, покрывающимися самым честным человеком Америки!».
[3] Соборность, как и все заповеданное Богом, одновременно и есть, и достигается. Она, как талант, который нуждается в постоянном преумножении (ср. Мф. 25: 14-30). Если же этот труд игнорируется, тогда у «лукавых рабов» отнимается все, кроме вывески. Вместо подлинной соборности в местных церквах могут возникать ужасные, омерзительные пародии на замысел Божий и дело Апостолов.
[4] Черчилль, убежденный парламентарист, говорил, что «демократия никуда не годится, но все остальное еще хуже».
[5] «Демократия есть не власть всех, а служение всех. Не хищническое, корыстное или властолюбивое желание всех людей или «народа» быть хозяином и распорядителем своей судьбы, державным властителем жизни, а чувство обязанности активного соучастия всех в общем служении правде… Единственное первичное право каждого человека есть его право на соучастие в общем служении. Здесь открывается вместе с тем связь правильного понятого начала равенства, как всеобщности служения, с началом свободы…». См. Франк С. Л. Духовные основы общества.