Протоиерей Кирилл Копейкин. Мир – физический или психический?

Мы живём в материальном мире? Конечно, а каком же ещё! Существование материи кажется самоочевидным и в доказательствах не нуждается, но попробуем разобраться, что, собственно, представляет собою материя? Прежде всего следует отметить, что в разные эпохи в термин «материя» вкладывались абсолютно разные, иногда диаметрально противоположные смыслы. Родоначальник философии Платон противопоставлял друг другу два начала: единое (оно же сущее) и иное (оно же не-сущее); второе он называл также «материей». Из соединения единого с иным возникает всё многообразие изменчивого мира, иное, или материя, есть принцип бесконечной изменчивости. Платоновская материя – лишенный качеств субстрат, из которого оформляются все тела. Материя именуется восприемницей (ή υ̉ποδοχή – «вместилище», «хранилище») и кормилицей (τιθήνη), иногда – матерью (μητέρα) всего, что возникает в чувственном мире. Обыгрываемая Платоном ассоциация материи с матерью укоренена в мифологической традиции и находит подтверждение в языке – достаточно вспомнить близость лат. material – «материя» и mater – «мать». Именно бескачественность материи обеспечивает ей возможность стать хорошей матери(ей)ю для воплощения идеальных прообразов. Таким образом, для Платона и унаследовавших его традицию рассуждения мыслителей материя представала, фактически, как начало небытия. Полемизируя с платонизмом и ища в соответствии со своей общей концепцией «лежащее в основе» третье под-лежащее, которое было бы посредником между противоположностями, Аристотель расщепляет платоновское иное на два понятия: лишённость (στέρεσις) и материю (ύ̉λη). Лишённость – это противоположность сущего, а материя – среднее между сущим и не-сущим. В отличие от лишённости материя характеризуется им как «возможность» – δύναμις – нечто промежуточное между бытием и небытием. Святоотеческая традиция унаследовала античное различение материи и идей-сущностей. Переосмысление понятия материи начинается в XVII веке, в эпоху так называемой научной революции. В отличие от античного и средневекового понятия материи, «научная» материя сама приобретает качества идеальности. [pullquote]Человек и природа говорят на разных языках, и потому мы должны описывать природу не на языке человеческих умозрительных категорий, а «на её собственном языке», каковым является язык математики.

Галилей[/pullquote] Родоначальником объективного метода познания, принятого на вооружение современной наукой, является Галилей. Человек и природа, – утверждал он, – говорят на разных языках, и потому мы должны описывать природу не на языке человеческих умозрительных категорий, а «на её собственном языке», каковым является язык математики. «Философия написана в величественной кни­ге (я имею в виду Вселенную), которая постоянно откры­та нашему взору, но понять ее может лишь тот, кто сна­чала научится постигать ее язык и толковать знаки, ко­торыми она написана. Написана же она на языке матема­тики, и знаки ее – треугольники, круги и другие геомет­рические фигуры, без которых человек не смог бы понять в ней ни единого слова; без них он был бы обречен блуждать в потемках по лабиринту», – писал Галилей ¹. Обсуждая галилеевскую проблему идеализации как предпосылку превращения естествознания в математическую науку Кант показал, что, начиная с эпохи Нового времени, метафизика природы превращается в метафизику материи, причем материи особого рода – абсолютно самотождественной, всепроницающей, «идеальной» материи вообще: «Чтобы стало возможным приложение математики к учению о телах, лишь благодаря ей способному стать наукой о природе, должны быть предпосланы принципы конструирования понятий, относящиеся к возможности материи вообще; иначе говоря, в основу должно быть положено исчерпывающее расчленение понятия о материи вообще. Это – дело чистой философии, которая для этой цели не прибегает ни к каким особым данным опыта, а пользуется лишь тем, что она находит в самом отвлеченном (хотя по существу своему эмпирическом) понятии, соотнесенном с чистыми созерцаниями в пространстве и времени (по законам, существенно связанным с понятием природы вообще), отчего она и есть подлинная метафизика телесной природы» ². Важно подчеркнуть, что материю «саму по себе», материю вообще мы не видим, нам видны лишь конкретные вещи. Подразумеваемая современной наукой материя – это умозрительный конструкт, обосновывающий возможность использования математического языка описания природы. Предложенный Галилеем и принятый на вооружение новоевропейской наукой «объект(ив)ный» метод исследования Книги Природы, подразумевающий существование «материального субстрата» оказался чрезвычайно эффективным; он позволил обнаружить фундаментальные структуры мироздания, именуемые «законами природы». Произошедшая на рубеже XIX-XX веков революция в естествознании, связанная с возникновением теории относительности и квантовой механики, привела к радикальному пересмотру наших представлений о Вселенной – и, в том числе, представлений о «материи». В результате картина мира, создаваемая современной наукой, оказывается ближе к библейскому образу мироздания нежели та, что рисовалась классической физикой, возникновение которой связывается с именем Галилея. Открывающаяся сегодня перед наши взором картина мироздания поражает воображение. Прежде всего, выясняется, что то, что мы называем «материей», представляет собой почти «ничто»: бόльшую часть атомов, из которых состоит «вещество», «занимает» пустота. Если увеличить атом водорода – самого распространённого в космосе элемента – настолько, чтобы размеры его ядра стали порядка размеров футбольного мяча, то электроны вращались бы вокруг него на расстоянии около километра были бы величиной с шарик подшипника ³. Впрочем, это сравнение не адекватно реальности. Дело в том, что электроны, протоны и нейтроны, «из которых» состоит атом, не просто не похожи на маленькие футбольные мячи или шарики – они вообще не являются «частицами» в привычном смысле этого слова. Мы по инерции думаем, что протоны, нейтроны, электроны и другие элементарные частицы такие же «объекты», как и, скажем, песчинки, только очень маленькие. Они представляются нам объектами в том смысле, что у них есть положение в пространстве, характеристики движения, масса, электрический заряд, существующие «объективно» – объективно в том смысле что они «есть» вне зависимости от того, наблюдаем мы их или нет. Между тем оказывается, что некоторые из объективно измеряемых при помощи приборов свойств микрообъектов (из которых состоят и все макрообъекты, т. е. предметы окружающего нас мира), вовсе не являются «объект(ив)ными» в обыденном смысле этого слова – существующими независимо от наблюдателя и от того, производится ли измерение, – но представляют собою «эффект», обусловленный определенной экспериментальной ситуацией. Квантовая механика предсказывает, что ряд приписываемых микрообъектам свойств – такие например, как положение в пространстве (координата) или параметры движения (импульс) – «возникают» в сам момент наблюдения и не существуют вне его, «сами по себе»; при этом ряд параметров – такие, как масса и электрический заряд, – существуют объективно. Этот удивительный факт был первоначально подвергнут сомнению в умозрительном эксперименте, сформулированном в 1935 году и получившим название парадокса Эйнштейна-Подольского-Розена ⁴. Суть этого парадокса сводится к тому, что, если квантовая механика справедлива, то мир не может быть разложен на простейшие «элементы реальности», существующие независимо друг от друга ⁵. В 1964 году ирландский физик-теоретик Джон Стюарт Белл сформулировал неравенства, позволяющие экспериментально проверить, действительно ли измеряемые параметры существуют «объективно» до измерения или же они возникают в результате измерительной процедуры ⁶. Целая серия экспериментов, проведенных в последнее время, выявила нарушение неравенств Белла ⁷. Это означает, что обыденные представления об «объективной реальности», существующей независимо от наблюдений (частицы, из которых состоит вся «материя», обладают некоторыми «объективными» свойствами, а измерения лишь устраняют наше субъективное незнание относительно того, какие значения имели эти свойства) не соответствует реальности: некоторые из параметров частиц, обнаруживаемые в результате экспериментов, могут вообще не существовать до измерения. По убеждению Эбнера Шимони, «философское значение неравенств Белла заключается в том, что они допускают практически прямую проверку иных картин мира, отличающихся от той картины мира, которую дает квантовая механика. Работа Белла позволяет получить некоторые прямые результаты в экспериментальной мета-физике» ⁸. С мнением Шимони согласен и лауреат Темплтоновской премии 2009 года Бернард д’Эспанья ⁹, увидевший в экспериментах по проверке неравенств Белла «первый шаг к возникновению экспериментальной мета–физики» ¹⁰. И метафизика эта свидетельствует о том, что на фундаментальном уровне мир, в котором мы живём, не является миром «вещей», не зависящих от нашего присутствия или отсутствия – напротив, скорее мироздание представляет собою логосную ткань бытия, взаимодействующую с логосом человека. Это удивительно напоминает библейское повествование о творении: Бог творит мир Словом Своим, а затем даёт повеление сотворённому по образу и подобию божию человеку нарекать имена твари. Выдающийся американский физик Джон Арчибальд Уилер полагал, что демонстрируемая парадоксом Эйнштейна-Подольского-Розена нелокальность (микро)мира вкупе с отсутствием априорно «объект(ив)но» существующих параметров микрообъектов заставляют предположить, что наблюдатель является со-творцом продолжающего творения Вселенной: «Порождая на некотором ограниченном этапе своего существования наблюдателей-участников, не приобретает ли в свою очередь Вселенная посредством их наблюдений ту осязаемость, которую мы называли реальностью? Не есть ли это механизм существования?» – вопрошал он. По мнению Уилера, воспринимая мир, «наблюдатель здесь и сейчас участвует в образовании ранней Вселенной, хотя это представляет собой обращение обычного хода времени» ¹¹. Но человек не просто оказывает воздействие на ткань бытия самим фактом своего присутствия. Квантовая механика свидетельствует в пользу того, что элементарные микрообъекты, из которых состоит всё сущее, обладают неким «внутренним» измерением – именно так можно интерпретировать спонтанную активность микрообъектов, представляющую собой, как можно предположить, вы-явление некоторого «сокровенного», «живого» измерения бытия; поскольку проникнуть внешними «объект(ив)ными» методами в это внутреннее измерение невозможно, мы оказываемся вынуждены описывать внешние проявления «внутренней жизни» микрообъектов, пользуясь для этого вероятностным языком. Примечательно, что ещё в 1919 году Чарльз Галтон Дарвин, одним из первых начавший поиски логически последовательных основ квантовой механики, в своей (оставшейся неопубликованной и ныне хранящейся в Библиотеке Американского философского общества) статье «Критика основ физики» писал: «Я давно уже считал, что фундаментальные основы физики находятся в ужасном состоянии. <…> Может случиться, что потребуется фундаментально изменить наши представления о времени и пространстве, <…> либо даже в качестве последней возможности приписать электрону свободу воли» ¹². Примерно в это же время немецкий философ Алоиз Венцель в работе «Метафизика современной физики» писал, что устроенный таким образом «материальный мир <…> не может называться мёртвым. Этот мир – если уж говорить о его сущности – скорее есть мир элементарных духов [может быть, лучше сказать, элементарных логосов]; отношения между ними определяются некоторыми правилами [а λόγος это не только слово, но и отношение и правило], взятыми из царства духов. Эти правила могут быть сформулированы математически. Или, другими словами, материальный мир есть мир низших духов, взаимоотношения между которыми могут быть выражены в математической форме. Мы не знаем, каково значение этой формы, но знаем форму. Только сама форма, или Бог, может знать, что она сама в себе значит» ¹³. Обнаруживаемая квантовой механикой неотъемлемо присущая миру случайность открывает своего рода «природный зазор» для действия божественного промысла. Дело в том, что с точки зрения волюнтативной теологии, сыгравшей огромную роль среди духовных предпосылок научной революции ¹⁴, верховная причина любого бытия – всемогущая, ничем не детерминированная воля Творца. Как отмечает А. В. Гоманьков, «случайность – это просто иное наименование Божественной Воли, ибо всемогущество по существу означает индетерминированность. В дальнейшем, однако, эта идея отстаивалась, в основном, философами-атеистами XIX в., опиравшимися на концепцию лапласовского абсолютного детерминизма <…> Их логика была примерно такой. Бог – синоним случайности. Мир устроен закономерно, в нем нет ничего случайного. Следовательно, Бога нет. Основная критика этого силлогизма со стороны христианских богословов XIX – XX вв. была направлена против его первой посылки (см., например, у о. Александра Ельчанинова: “Нет ничего случайного на свете, тот, кто верит в случай – не верит в Бога”), тогда как на самом деле неверной является вторая» ¹⁵. И показательно, что после Пятого Сольвеевского конгресса 1927 года, на котором квантовая механика получила окончательную формулировку, выдающийся английский астрофизик сэр Артур Эддингтон говорил: «Отныне религия стала возможна для физиков» (показательно, что в работе «2400 лет квантовой теории» один из ее творцов лауреат Нобелевской премии Эрвин Шрёдингер связывал возникновение атомистики как предварения квантовой теории с первыми попытками разрешить, как ее называет Шрёдингер, «угнетающую антиномию»: «как сочетать свободу воли, требуемую нравственной ответственностью, со строгими закономерностями природы?» ¹⁶). Примечательно, что даже атомы (из которых состоят все вещества), также не похожи на мёртвые системы, но, скорее, напоминают созданные из квантовых «живых» микро-«объектов» живые «организмы». Рассуждая об удивительной с точки зрения классической физики устойчивости атомов один из крупнейших физиков ХХ столетия лауреат Нобелевской премии Нильс Бор отмечал, что «с точки зрения классической механики это непостижимо, особенно если считать, что атом действительно подобен планетной системе. <…> В природе имеется тенденция к образованию определенных форм <…> и к воспроизведению этих форм заново даже тогда, когда они нарушены или разрушены. В этой связи можно даже вспомнить о биологии; ведь устойчивость живых организмов, сохранение сложнейших форм, которые к тому же способны к существованию непременно лишь как целое, – явление того же рода. <…> Существование однородных веществ, наличие твердых тел – все это опирается на устойчивость атомов <…> На чудо устойчивости материи еще долго не обращали бы внимания, если бы за последние десятилетия <…> события <…> поставили нас перед вопросом, в наше время уже неизбежным, а именно вопросом о том, как здесь связать концы с концами. <…> [Это] задача совсем иного рода, чем обычные научные задачи» ¹⁷. Сколь ни парадоксальной выглядит мысль о наличии у материи внутренней сокровенной жизни, для христианского сознания она, по существу, вполне естественна. «Слишком часто мы, по привычке, по инерции, по лени ума, не только неверующие, но и верующие, думаем о материи, будто она инертна, мертва. И действительно, с точки зрения нашего субъективного опыта, это большей частью так. Но с точки зрения философии материи, с точки зрения ее соотношения с Творцом, Который державным словом ее призвал из небытия к бытию, это не так: все, Богом сотворенное, имеет жизнь, – настаивает митрополит Сурожский Антоний, – не то сознание, которым мы обладаем, а иное: в каком-то смысле все, Богом сотворенное, может участвовать радостно и ликующе в гармонии твари. Иначе, если бы материя была просто инертна и мертва, то всякое Божие воздействие на нее было бы как бы магическим, было бы насилием; материя не была бы послушна Ему, те чудеса, которые описаны в Ветхом Завете или в Новом Завете, не были бы чудесами, то есть делом послушания и восстановления утраченной гармонии. Это были бы властные действия Бога, против которых материя, сотворенная Богом, не могла бы ничего. И это не так. Всё сотворенное живет, на каждом уровне тварной жизни, своей особенной тварностью. И если мы могли бы в нашем очень часто холодном, тяжелом, потемневшем мире уловить то состояние материи, которое нам больше недоступно, потому что мы ее видим не Божиими глазами и не изнутри духовного опыта, мы видели бы, что Бог и все Им сотворенное связаны живой связью» ¹⁸. Ссылаясь на С. Л. Франка ¹⁹, владыка Антоний подчеркивает, что «единственный подлинный материализм – это христианство, потому что мы верим в материю, то есть мы верим, что она имеет абсолютную и окончательную реальность, верим в воскресение, верим в новое небо и новую землю, не в том смысле, что все теперешнее будет просто уничтожено до конца, а что все станет новым, тогда как атеист не верит в судьбу материи, она – явление преходящее. Не в том смысле, как буддист или индуист ее рассматривает, как майю, как покров, который разойдется [к такому пониманию ближе, скорее, платоновская материя ²⁰], но как пребывающую реальность, которая как бы пожирает свои формы: я проживу, потом разойдусь на элементы; элементы продолжают быть, меня нет; но судьбы в каком-то смысле, движения куда-то для материи не видно, исхода нет. С другой стороны, у нас не разработано или очень мало разработано богословие материи. Это такое богословие, которое осмыслило бы до конца материю, а не только историю. Учение о Воплощении, например: <…> мы очень мало говорим, мне кажется, о том, что Слово стало плотью и что в какой-то момент истории Сам Бог соединился с материей этого мира в форме живого человеческого тела, – что, в сущности, говорит нам о том, что материя этого мира способна не только быть духоносной, но и Богоносной. По этому поводу у нас почти нет заключений, и это идет очень далеко и, мне кажется, губительно в области богословия таинств. Потому что в богословии таинств мы утверждаем реализм события (это – Тело Христово, это – Кровь Христова); но материю, которая участвует, мы рассматриваем как нечто мертвое. Мы забываем, что Воплощение Христово нам доказало: материя этого мира вся способна на соединение с Богом, и то, что совершается сейчас с этим хлебом и вином [в таинстве Евхаристии] – событие эсхатологическое, то есть принадлежащее будущему веку. Это не магическое насилие над материей, превращающее ее; это возведение материи в то состояние, к которому призвана космическая материя» ²¹. Утверждение факта пронизанности материи жизнью вовсе не означает примитивного языческого гилозоизма, напротив, это есть естественное следствие тварности мира, его несамобытности, его укорененности в бытии Творца. Тварность мироздания означает что вся тварь жива в меру своей сопричастности Жизни Творца. Именно потому что мир связан с Богом, с самой Жизнью, он и оживотворен, жив, – не сам по себе, но в силу наличия этой связи, без которой ничто тварное просто не может существовать. Разумеется, можно спросить: разве твёрдость окружающего нас вещества не является лучшим доказательством его «мёртвой материальности». Но давайте попробуем разобраться, каким образом мы убеждаемся в «вещественности» мира? Посредством органов чувств. Все получаемые нами от внешнего мира чувственные впечатления – осязательные, обонятельные, слуховые, вкусовые и, разумеется, зрительные – имеют электромагнитную – т. е. световую – природу. Именно свет и есть то, посредством чего тело обнаруживается именно как тело. Когда апостол Павел в Послании к Ефесянам пишет, что «всё, делающееся явным, свет есть» (Еф 5:13), то это имеет в том числе и буквальный смысл. А свет – это тело или не тело? Любопытно, что средневековые богословы в результате долгих споров о природе света пришли к выводу о том, что «из всего сотворенного только свет способен совмещать в своей природе несовместимые вне его начала телесности и духовности. <…> Свет одновременно принадлежит обоим мирам (вещественному и идеальному), а потому единственный способен играть роль tertium quid, звена, скрепляющего в человеке душу и тело» ²². Специальная теория относительности косвенным образом свидетельствует в пользу этого тезиса: утверждение, что скорость света является максимально возможной скоростью движения тел может быть интерпретировано как то, что свет, фактически, представляет собою границу «телесности» – за пределами скоростей, меньших скорости света, тела перестают быть телами. Но даже и это исследуемое наукой «твёрдое вещество» представляет собою лишь верхушку колоссального айсберга – не более 1/20 от общей массы Вселенной, всё же остальное – «неизвестно что», условно именуемое «тёмной материей» и «тёмной энергией». Гипотетическая тёмная материя называется «тёмной» не потому, что поглощает свет, но напротив, потому, что она не взаимодействует со светом, абсолютно прозрачна для него, но все-таки это «материя», потому что она «тяжелая» – тяжелая в том смысле слова, что создает гравитационное поле, посредством которого взаимодействует с «обычной» материей; «тёмная» же энергия ответственна за ускоренное расширение Вселенной. Согласно последним данным, полученным космическим телескопом «Планк», масса обычного (барионного) вещества составляет лишь около 4,9% от массы Вселенной, темная материя составляет около 26,8%, темная энергия – 68,3% ²³. Осмысление картины мира, созидаемой современной наукой, должно радикально изменить наши представления о мироздании и о месте и роли человека во Вселенной. Дело в том, что среди множества научных дисциплин, исследующих соразмерность, смысл, историю, причины, разумные основания мира, – все то, что, собственно, и обозначается термином логос ²⁴, – теоретическая физика, изучающая фундаментальную структуру мироздания, занимает особое место. Физика дарует человеку теоретическое видение мира, а значит, в определенном смысле, позволяет увидеть мироздание «глазами Творца»: изначально само слово θεω-ρία – теория – прочитывалось как Θεό(ς)-ρία – Бого-вúдение; этимологически это неверно (греч. θεωρία происходит от θέα – зрелище, взгляд, облик, и οράω – видеть, смотреть, наблюдать), но теория в определенном смысле дает возможность встать на «точку зрения Бога». Это, в частности, отразилось в лат. contempler – созерцать – значит восхищаться величественным храмом (templum) мира, воздвигнутым Творцом ²⁵. Новоевропейская наука возникла как своего рода новое – естественное – бого-словие – θεο-λογία – Книги Природы, восполняющее прежнее – сверхъестественное – богословие, богословие Откровения ²⁶. И характерно, что Эйнштейн, сегодня воспринимающийся как один из ярчайших выразителей духа науки, говорил: «Я хочу знать, как Бог создавал мир. Меня не интересует здесь тот или иной феномен, спектр того или иного элемента. Я хочу постичь Его мысли, все остальное – детали» ²⁷. Именно на описание мира «с абсолютной точки зрения» и претендует теоретическая физика. Наличие такой привилегированной позиции Хилари Патнэм назвал «“Божественным Видением” Вселенной» ²⁸. В ньютоновской физике – это абсолютное пространство-время – sensorium Dei ²⁹ – в котором мы «“живем и движемся и существуем” (Дн 17:28) не метафорически или метафизически, как имел в виду святой Павел, но в самом собственном и прямом смысле этих слов» ³⁰, в квантовой механике – тот Абсолют, который, по мнению одного из создателей квантовой механики лауреата Нобелевской премии Эрвина Шрёдингера, зрит «сквозь» индивидуума ³¹. Таким образом, теоретизирующая наука, претендующая на способность описать мир с «абсолютной точки зрения», – не с точки зрения Абсолютной Личности, но с точки зрения Абсолютного субъекта, – неизбежно приходит в соприкосновение с богословием, утверждающим что, ему ведом личностный взгляд Творца, данный в Его Откровении. Теоретизирующий взгляд на мир подразумевает описание не объектов, существующих в мире, но самих законов, управляющих этими объектами. Каждое отдельное существование – это эмпирический факт, а объединение отдельных фактов в общий закон – творческий акт, постулирующий существование закона, охватывающего, объемлющего и гармонизирующего все многообразие отдельных фактов. Вера в существование законов сродни вере религиозной; Эйнштейн называл это «космической религией», или «космическим религиозным чувством» отмечая, что «не может найти выражения лучше, чем “религия”, для обозначения веры в рациональную природу реальности, по крайней мере той ее части, которая доступна человеческому сознанию. Там, где отсутствует это чувство, наука вырождается в бесплодную эмпирию» ³². По всей вероятности возможность постигать законы природы – проявление того, что сотворенный Словом Божиим мир и созданный по образу и подобию Божию человек, наделенный даром слова, обладают одинаковой пойетической структурой (греч. ποιητής – творец происходит от глагола ποιέω – делать, изготавливать). С точки зрения теоретизирующего подхода именно закон первичен и обладает онтологической реальностью, все же конкретные факты суть лишь частные проявления общего закона. Такой подход позволяет исследовать фундаментальные основания бытия (характерно, что латинское слово fundus – фундамент, основание, – восходит к индоевропейскому корню *budh- (*bheudh-) – бездна ³³). Одним из проявлений этого становится возможность поставить проблему начала мира. Если прежде в науке существовал неявный запрет на обращение к проблеме первоначала, то космология натолкнулась на исходную сингулярность, отсылающую к идее творения. Причем, чем ближе мы подходим к исходной сингулярности, тем более значимой становится метафизическая, – а в пределе и теологическая – основа космологических моделей. Правда, многие космологи пытаются избежать религиозных коннотаций, но все-таки ряд физиков признает, что Большой взрыв есть, фактически, творение из ничего. Однако, несмотря на огромную силу теоретизирующего подхода он не свободен от некоторых недостатков. Прежде всего, остается неясным онтологический статус законов природы. Если законы природы имманентны самой природе, то как они могут «управлять» миром? Если же они суть лишь человеческий способ упорядочивания природных явлений то откуда возникает та удивительная точность, с которой эти законы выполняются, причем выполняются зачастую далеко за пределами области их первоначального обнаружения ³⁴. Казалось бы, существование закона должно подразумевать наличие законодателя. Но объективирующий метод исследования, применяемый в современном естествознании, исключает возможность обнаружения воли, полагающей закон. Методологически наука пока не может включить в научную картину мира личность – не только Бога, но даже человека. Более того, объективация выводит за пределы научной картины мира не только личность, сознание, но и вообще все психическое. «Объяснение сознания является самой трудной задачей для материалистической философии», – признает известный российский философ Д. И. Дубровский, много лет занимающийся проблемой сознания. – «Именно качество субъективной реальности (которому нельзя приписывать физические характеристики) создает <…> главные теоретические трудности для материалистического объяснения сознания и прежде всего при попытках непротиворечиво вписать его в физическую картину мира» ³⁵. «Самосознание – вот то, что делает проблему сознание–тело практически неразрешимой», – утверждает видный американский философ Томас Нэйджел ³⁶. Другой известный современный философ Дэвид Чалмерс формулирует эту проблему следующим образом: «Почему информационные процессы не “идут в темноте”?», иначе говоря, как и зачем возникает субъективное измерение в объективном мире? ³⁷. Получается, что самое важное – психика, личность, уж не говоря о Боге – оказывается не включено в современную картину мира. А ведь себя мы переживаем, прежде всего, как живую личность, обладающую психикой, волей; другой для нас – это тоже личность, с которой можно вступить в диалог. Верующие чувствуют, что молитва и таинства, несмотря на то, что они не «вмещаются» в научную картину мира, оказывают воздействие на душу человека, меняют его способ бытия. Наконец, объективирующая наука принципиально отказывается от постановки самого главного вопроса – вопроса о смысле и цели существования мира и человека; разумеется, это обусловлено, в первую очередь, методологическими причинами – ведь она исследует лишь структуры, но не смыслы. Несомненно, что научная картина мира нуждается в расширении и углублении, которое позволило бы добавить смысловое, личностное, экзистенциальное измерение бытия – измерение, имеющее онтологический статус. И если мир – это действительно Книга, то помимо структуры у нее есть некий смысл, который нам еще предстоит постичь. Уже упоминавшийся Дэвид Чалмерс, которого называют «живым классиком философии сознания», утверждает: «Физическая теория характеризует свои базовые сущности лишь относительно, в терминах их каузальных и иных отношений к другим сущностям. <…> Получающаяся в итоге картина физического мира – это картина громадного каузального потока, но она ничего не говорит о том, что соотносится этой причинностью. <…> Интуитивно кажется более разумным предположить, что базовые сущности, соотносимые всей этой каузальностью, имеют какую-то свою внутреннюю природу, какие-то внутренние свойства, так что мир не лишен субстанции. <…> Имеется лишь один класс внутренних, нереляционных свойств, с которым мы непосредственно знакомы, и это класс феноменальных свойств [так Чалмерс называет непосредственно переживаемые свойства психические]. Естественно предположить, что неопределенные внутренние свойства физических сущностей и известные нам внутренние свойства опыта могут быть как-то соотнесены или даже перекрываться». Несмотря на шокирующую неожиданность такого предположения Чалмерс утверждает, что «эта идея на первый взгляд кажется дикой, но лишь на первый взгляд. В конце концов у нас нет никакого представления о внутренних свойствах физического. Их место вакантно, и феноменальные свойства выглядят не менее достойным кандидатом на их роль, чем какие-то другие. Здесь, конечно, возникает опасность панпсихизма. Я не уверен, что эта перспектива так уж плоха, – добавляет Чалмерс, – если феноменальные [психические] свойства фундаментальны, то естественно предположить, что они могли бы иметь широкое распространение» ³⁸. Таким образом, вся совокупность данных современной науки подводит нас к пониманию того, что та реальность, которую мы привыкли называть реальностью физической, материальной, есть, скорее, реальность психическая. Но если реальность Вселенной есть реальность психическая – то чья она, кому принадлежит это психическое? Спросим себя: если мир – это книга Творца, то какова онтологическая реальность созданного Им текста? Какой вывод можем сделать мы, пытаясь осмыслить данные современной науки в том смысловом контексте, в котором она возникла – в контексте библейского Откровения? Открывающая Библию Книга Бытия повествует о творении мира Богом из ничего Словом Своим; в Никео-Константинопольском Символе веры Бог именуется Творцом – буквально, Поэтом мироздания (греч. ποιητής – творец, поэт, восходит к и.-евр. корню *k(u)ei- – наслаивать, выстраивать, складывать в определенном порядке; к тому же корню восходит и слав. чинъ, чинити, откуда и русск. со-чинитель, со-чинять, т.е. упорядочивать по чину). Один из величайших византийских богословов преподобный Максим Исповедник воспринимал мир как тканый сверху хитон (см.: Ин 19:23) Логоса ³⁹; святитель Григорий Палама, богословие которого почитается высшим достижением православной традиции, именует мироздание «писанием Самоипостасного Слова» ⁴⁰. Если логически продолжить всё то, что, с одной стороны, известно нам сегодня благодаря изучению «элементов» (лат. el-em-en-tum – буква, стихия (στοιχεί̃ον) поэмы (ποίημα) Творца (Ποιητής)) ткани (лат. textus – сплетение, структура, связь, ткань и, наконец, связный текст) реальности, с другой стороны – вспомнить тот широкий – в том числе и богословский – контекст, в котором происходило формирование современной науки, следует прийти к однозначному – и при этом достаточно безумному для того чтобы быть истинным ⁴¹ – выводу: «Мир есть психическое Творца» – психическое в том смысле, что, во-первых, мир представляет собою не мёртвую «материю», но живую логосную ткань бытия, и, во-вторых, Богу не нужно никакого «органа» для того, чтобы прикоснуться к миру – Он имеет непосредственный доступ к нему так же, как мы имеем непосредственный доступ к своему психическому. Несмотря на, казалось бы, шокирующую необычность данного тезиса, даже вполне ортодоксальные физики – правда, на своём языке, – размышляют о чём-то подобном. Так, один из создателей инфляционной космологии профессор Стэнфордского университета Андрей Линде считает, что проблема сознания может быть тесно связана с проблемой рож­дения, жизни и смерти Вселенной: «Не может ли быть так, что сознание, как и пространство-время, имеет свои собственные степени свободы, без учета которых описание Вселенной будет принципиально неполным? Не окажет­ся ли при дальнейшем развитии науки, что изучение Вселенной и изучение сознания неразрывно связаны друг с другом и что окон­чательный прогресс в одной области невозможен без прогресса в другой? После создания единого геометрического описания сла­бых, сильных, электромагнитных и гравитационных взаимодейст­вий не станет ли следующим важнейшим этапом развитие единого подхода ко всему нашему миру, включая и внутренний мир чело­века? <…> Проблема соз­нания, так же как и связанная с ней проблема жизни и смерти че­ловека, не только не решена, но на фундаментальном уровне поч­ти совершенно не изучена. Представляется очень заманчивым поискать какие-нибудь свя­зи и аналогии, пусть даже на первых порах поверхностные и не­глубокие, изучая еще одну великую проблему – проблему рож­дения, жизни и смерти Вселенной. Возможно, в будущем выяс­нится, что эти две проблемы не так далеки друг от друга, как это могло бы показаться» ⁴². Профессор Чикагского университета директор Центра астрофизики частиц лаборатории имени Ферми Крейг Хоган полагает, что Вселенная представляет собою голограмму, что-то вроде компьютерной симуляции ⁴³. Он надеется проверить так ли это при помощи прибора, который он назвал «Holometer» ⁴⁴. Профессор Массачусетского технологического института руководитель Исследовательской лаборатории электроники Сет Ллойд пишет, что идея о том, что мир – живой, или что Вселенная мыслит – это метафора; Вселенная – это гигантский квантовый компьютер, её «мысли» – это процесс обработки информации Вселенной, вычисляющей «саму себя, своё собственное поведение» ⁴⁵ (заметим, что именно с созданием квантовых компьютеров исследователи связывают надежду на нахождение ключа к решению некоторых из наиболее сложных проблем информатики, в первую очередь – к созданию искусственного интеллекта ⁴⁶). Физик-теоретик и Боннского университета Сайлас Бин думает, что вполне возможно мы живём в смоделированной более высокоразвитой цивилизацией Вселенной ⁴⁷. Об этом же размышляет и профессор философии Оксфордского университета Ник Бостром ⁴⁸. Несмотря на разницу взглядов, все они допускают вероятность существования некой высшей реальности, породившей то, что мы именуем Вселенной. Следует отметить, что популярную в научном сообществе идею самовозникновения разумной жизни, по существу опровергает феномен «молчания Вселенной». Так называемый «принцип Коперника» гласит, что во Вселенной нет выделенных мест, а значит Земля не уникальна и в космосе должно быть множество звездных систем и планет с условиями, аналогичными земным (что подтверждается последними открытиями множества экзопланет), а потому ничто не должно препятствовать зарождению и развитию жизни и разума по земному сценарию в других местах Вселенной. Профессор кафедры астрофизики и звездной астрономии физического факультета Московского государственного университета В. М. Липунов предлагает оценить вероятность существования высокоразвитых цивилизаций следующим образом. Вселенная существует порядка 10 миллиардов лет. Примем тот факт, что на протяжении последнего столетия наша цивилизация развивается с экспоненциальным ускорением. Тогда безразмерное число, характеризующее вероятность появления технологической цивилизации за время существования Вселенной, будет порядка e^{10 000 000 000\100} (е – основание натуральных логарифмов, равное примерно 2,718) или 10^{42 000 000}. Это колоссальное число. Для сравнения, количество всех элементарных частиц во Вселенной – всего лишь порядка 10⁸⁰. Таким образом, вероятность возникновения цивилизаций, неизмеримо превосходящих нашу, практически равна единице – они должны быть! А между тем мы их почему-то не наблюдаем. Отсутствие видимых следов деятельности инопланетных цивилизаций, которые должны были бы расселиться по всей Вселенной  за миллиарды лет своего развития, получило название «парадокса Ферми». В чём причина этого?! Значит ли это, что мы одиноки во Вселенной? «Великое Молчание Вселенной, парадокс Ферми – это не просто кризис отдельной физической теории (типа общей теории относительности или теории великого объединения), а кризис цивилизации» – цивилизации, создавшей науку, позволившую на протяжении последнего столетия развиваться экспоненциально, – утверждает Липунов ⁴⁹. Примечательно, что один из ярчайших российских астрофизиков В. Ф. Шварцман подчёркивал, что «самый главный и самый сложный этап в обнаружении межзвездной передачи – это понимание того, что мы действительно имеем дело с передачей, т.е. сигналом, содержание которого и форма которого подчинены цели ⁵⁰. Именно поэтому проблема опознания внеземного разума ⁵¹ представляется мне проблемой всей земной культуры» ⁵². Показательно, что отвечая на вопрос анкеты о том, в каких направлениях следует развивать исследования по проблеме поиска внеземных цивилизаций, Шварцман написал: «Прежде всего, в гуманитарном, музыкальном и теологическом. Кроме того – в плане совершенствования человека, его мозга, а не электронно-вычислительных машин» ⁵³. По воспоминаниям академика Ю. Н. Парийского «Шварцман был убеждён, что познание внешнего [материального] мира неизмеримо более простая задача, чем познание внутреннего [психического] мира человека, мира духовного и этического; технологический век скоро кончится, человечество поймет, что заблудилось, и, наконец, полностью займется душой в широком смысле этого слова» ⁵⁴.