Говорят, не место красит человека. Однако у всякого места есть свой образ, своя история. Человек облагораживает своими деяниями место, но затем само это место способно влиять на людей своим облагороженным легендарным или – мифо-поэтическим хронотопом.
«Ваше благородие» – наверное, именно так подобает обращаться к персонифицируемому Санкт-Петербургу. Если бы можно было одним словом охарактеризовать культурно-исторический и литературный образ Северной столицы, то этим словом, без сомнения, было бы слово благородство. Ведь в русской культуре бытует миф, что петербуржца можно безошибочно узнать по некоему особому стилю, манере, архетипу. Как сказали бы французы, «la noblesse oblige».
С благородством неразрывно связаны честь и достоинство. Но если они попираются толпой или хамом, их требуется защищать. И здесь возникает роковой вопрос – как? Одним из «паломнических» мест литературного Петербурга является скромный сквер на Черной речке с незатейливой стелой в память о месте дуэли великого русского поэта с французским авантюристом. Надо сказать, Дуэль Поэта – это один из культурных кодов мировой литературы, который в России XIX века получил особое звучание. Общественный и культурный резонанс наполнил, казалось бы, заурядный бретерский поединок патриотическим и социальным пафосом. Но сам миф о Дуэли предполагает, что такая Дуэль единична, уникальна… и неповторима! Благородная жертва поэта, защитившего не только свою честь и достоинство, но и честь воспетой им Столицы, в которой по определению не место иррациональной стихии подлости, низости и плебейского хамства, в какие бы одежды они не рядились. Погибший в схватке с коварством Поэт как бы стал своего рода гением места, хранителем петербургского хронотопа, ибо «поэта праведная кровь» попирает «черную кровь» «наперсников разврата» до «грозного суда», по выражению М.Ю.Лермонтова. Вот завет Поэта:
Красуйся, град Петров, и стой Неколебимо как Россия, Да умирится же с тобой И побежденная стихия…
(А.С.Пушкин, «Медный всадник»)
Гений и злодейство могут ли быть совместны? Дуэль как убийство или самоубийство, игра своей жизнью и чужими судьбами, страстный «пиар» своей поэтической гордости любой ценой – все это ставит перед нами вопрос о природе поэтического дара, о назначении поэта.
Г.К.Честертон в своем эссе «Три типа человека» подметил один нюанс:
«Поэты чувствуют, как люди, но выражают эти чувства так, что все видят их тонкость и сложность. Поэты показывают нам во всей красе человеческие чувства; но помните всегда, что это – человеческие чувства. Никто не написал хороших стихов о том, что дети отвратительны, сумерки нелепы, а человек, скрестивший меч с тремя врагами, достоин презрения».
Одно из назначений поэта – согревать души людей, примирять их с жизнью и в то же время быть им проводниками к жизни обновленной, очищенной, радостной, к жизни с любовью к себе и к людям. Это выбор и служение поэта Света.
Одно из назначений поэта – согревать души людей, примирять их с жизнью и в то же время быть им проводниками к жизни обновленной, очищенной, радостной, к жизни с любовью к себе и к людям
Тема Дуэли Поэта была не только возвышенно осмыслена как благородная жертва поэта, но и переосмыслена в культуре уже Серебряного века как своего рода модель поэтического антуража, или, как бы сейчас сказали – поэтического китча. Подражательство Трагедии опошлилось в многочисленных фарсах.
Предреволюционное время поражает какой-то навязчивой игроманией – ощущение, что люди не живут, а играют, примеривают на себя различные маски и балаганные костюмчики. И играючи девальвируют в своем сознании и жизнь, и смерть. Разгул безнравственности и цинизма начинался не с ужасов революций и гражданской войны, а гораздо ранее. Собственно говоря, внутренняя порча, проникшая во все слои населения, и породила социальный хаос и разруху в умах. Благородство выветрилось, осталось только соблюдение благопристойности.
И поэзия того времени во многом превратилась в игру словами, смыслами, звучанием. Игрой стали и многочисленные дуэли поэтов.
Начало ХХ века вновь узнало поэтический «дуэльный бум». Вызовы следовали один за другим: Н. Гумилева с М. Волошиным, М. Кузмина и С. Шварсалона… В списке несостоявшихся дуэлей известные всем имена: между В.Брюсовым и А.Белым, А.Блоком и А.Белым, О. Мандельштамом и А. Толстым, Б. Пастернаком и Ю. Анисимовым, В. Набоковым и М. Сувориным, даже М. Шагинян и В. Ходасевичем.
Дуэль между Максимилианом Волошиным и Николаем Гумилевым носила принципиально эпигонский характер. Она произошла на Черной речке 22 ноября 1909 года. У Волошина по дороге потерялась калоша, автомобиль Гумилева застрял в сугробах. Фарс усугублялся тем, что пистолеты были выбраны пушкинской эпохи. Отличный стрелок Гумилев промахнулся, а у Волошина пистолет пару раз дал осечку. Поэты разошлись, так и не примирившись.
Комичным был и тот факт, что следствие по делу этой дуэли велось практически год и постановило: Гумилева, как подавшего повод к дуэли, приговорить к максимальному наказанию – семи дням домашнего ареста, Волошина – к минимальному, одному дню домашнего ареста. Но подлинным наказанием было то, что имидж Волошина в кругу петербургских поэтов серьезно пострадал, а желтая пресса на разные лады издевалась над ним.
Спустя десяток лет революционная стихия уничтожила как самих поэтов, так и память о той неблагородной дуэли по неблагородному поводу. Но их достойная и честная Поэзия запечатлела омифологизированные образы своих авторов. А один из архетипов литературного Петербурга – дуэль поэта – дополнился своим серебряновековым амбивалентным двойником – фарс-мажорными «препирательствами» поэтов.
В ХХI веке новый формат интернет-культуры заставляет задуматься над вопросом: сможет ли базовый хронотоп Города – Благородство – уберечь новые поколения питерских литераторов от неблагородных разбирательств в около-литературных сетевых дуэлях?
В ХХI веке новый формат интернет-культуры заставляет задуматься над вопросом: сможет ли базовый хронотоп Города – Благородство – уберечь новые поколения питерских литераторов от неблагородных разбирательств в около-литературных сетевых дуэлях?
Имперский Петербург
Имперский Петербург – картинка для туристов: снует поспешно люд, где драмы дух парит. Здесь шум и гам толпы как дождь с грозой – неистов. Застыли в толчее усталые цари…
Имперский Петербург лишь ночью сам с собою – несет свою мечту как саваном укрыт. Здесь бледный лик Невы причудлив и спокоен. И тень из прошлого вдруг юркнет во дворы…
Имперский Петербург – величию покорный, ты даришь боль свою, седой аристократ, тем, кто с достоинством печали хладнокровной историю хранит и честь твоих наград.
Имперский Петербург – застенчивый и милый, романтик статный, чопорный эстет! С тобой и нам как можно быть другими? Имперский дух… – в нем наш нобилитет.
(автор: священник Игорь Иванов)