Война 1914 года не была внезапной. Настроения «сведения счетов» заранее тщательно были подготовлены «держащей нос по ветру» прессой. Солдаты чистили штыки, каптенармусы запасали портянки и пересчитывали снаряды, штабы подчищали карты и планировали удары. И, тем не менее, никто не ожидал ни масштабов, ни последствий. Они сильно изменили облик человечества.
Но, пожалуй, главным было то, что война продемонстрировала ужасающий цинизм человечества – от глав государств и интеллигенций до крестьян и рабочих. Но человечество не извлекло урока. По прежнему утверждалось и утверждается, что только гуманизм, научность и светскость – принципы Возрождения и Просвещения, возведенные сегодня на идольский пьедестал, могут привести человечество к счастью, нравственной высоте и мудрости. Пока в арсенале этих принципов скопились контрасты – высокое искусство и поражающая жестокость, стремление открыть тайны мира и нравственный плюрализм, политические ценности и обесцененность человеческой жизни и личности. Первая мировая война вытащила их на белый свет. Но почти никто их не увидел.
Страны-участницы
Из школьных учебников, которые никогда не врут, всем известно, что война была спровоцирована «германским блоком», состоявшим из трех империй – Германской, Австро-венгерской и Османской. Им противостоял блок, в основе которой стояли также три империи – Британская, Российская и Французская (бывших империй, как известно, не бывает). По иронии судьбы оба блока назывались «Антантами». Уже такой беглый взгляд на список участников вызывает, мягко говоря, удивление. Откуда столько империй?
Понятие «империи» родилось в Античном Риме. «Империум» там обозначал, с одной стороны, полноту властных полномочий, прежде всего военных, передаваемых сенатом консулу или иному высокому должностному лицу в экстраординарной ситуации. С другой стороны, «империумом» называли общественное положение полководца-победителя, который празднует в Риме свой триумф. Отсюда – отождествление понятия «империи» и территориального расширения, захвата, с неизменным дальнейшим культуртрегерством. Римская империя мыслилась как единственная во вселенной (ойкумене) страна, граждане которой счастливы и культурны, и это свое состояние они несли, как свет истины, дальше по миру. Так «империя» приобрела экспансионистско-мессианский характер.
После реформ императора Диоклетиана в конце III века, когда империя достигла таких размеров, что управлять ею из Рима было более невозможно, империя была разделена напополам – на Восточную и Западную, которые после этого имели каждая свою историю. Обе стали империями христианскими. Но первая удачно трансформировалась и, впитав в себя необходимые восточные элементы, продолжила свою жизнь до конца Средневековья и известна сегодня под названием Византии. Второй повезло меньше – она вскоре погибла под ударами варварских народов. Однако, восхищенные увиденным, они стали мечтать о возрождении утраченного, и империя была возрождена сначала франками (Карл Великий, рубеж VIII-IХ веков), а затем германцами (Оттоном Великим, Х век). В христианскую эпоху Средневековья это деление на «запад» и «восток» было «канонизировано», получив уже в наши дни (Вяч.Ивановым и папой Иоанном Павлом II) определение «двух легких Европы».
В эпоху Возрождения античных языческих идеалов старые империи пришли в упадок. Однако долго никто не пытался перехватить их имперское наследие, понимая, что вместе с ним к новой империи перейдет и мессианское значение. Однако нашлись желающие получить имперское наследство. После гибели Византии в 1453 году ее духовное наследие отошло к стремительно объединявшейся России, материальные блага и территории – к империи Османов. Не дожидаясь упразднения Священной Римской империи Германской нации, права на имперский титул предъявила Британия. Формальный роспуск германской империи дал повод заявить о своих претензиях Франции (в разгар Великой революции) и Австрии. Германия воспользовалась своим объединением в 1870 году как поводом, чтобы заявить об утраченном величии.
Такое количество претендентов на имперский титул, совершенно абсурдное, если иметь ввиду сакральный мессианский смысл империи (сакральный смысл не может иметь множественного числа), не могло не столкнуть их друг с другом. Скажем образно. На одном небольшом огородике (а начало ХХ века – это начало огородничества) столпилось шесть слонов, которым было здесь неимоверно тесно. Это и заставило их вести войну на смерть. После четырех лет тяжелых боев четыре слона (Россия, Австрия, Германия и Османская империя) получили смертельные ранения, два других – тяжелые увечья.
Какую же миссию несли эти империи в конце эпохи Нового времени? Не идею христианской проповеди – это точно. Чего же? А тех «истин», которые пришли ей на смену – «свободы, равенства, братства», а точнее – свободы от религии, гуманистического равенства неравных и братства научной препарации мира. Все три принципа антисакральны, они убивали империи изнутри.
Кому же несли они свою разрушительную миссию? «Второстепенным народам» или, как сейчас принято говорить, «странам третьего мира», т.е. колониям, и… друг другу. Конфликт был неизбежен.
Интересы стран-участниц
Казалось бы, колониализм в начале ХХ века испытывал расцвет. Британия достигла максимальных размеров в приобретенных колониях. За ней пытались не отставать Португалия и Испания, Бельгия и Голландия, Франция и Дания, Германия и Италия. Две последние из названных стран включились в борьбу за колонии на последнем этапе. Они чувствовали себя аутсайдерами, но все-таки искали привозного счастья из стран «третьего мира».
Иначе ощущали себя Австро-Венгрия и Россия. Обе империи были пестро-многонациональными и не колониальными. Если в России была «табельная» русская нация и объединявшее всех Православие, что в совокупности с гигантскими размерами и многими тысячами незаселенных и непаханных земель (дававшими возможность внутренней колонизации) предоставляли простор для почти бесконфликтного внутреннего роста, то Австро-Венгрия не имела никаких поводов для внутреннего единства. Четыре совершенно разнородных этноса – немецкий, венгерский, румынский и славянский (в лице чехов, мораван (словаков), хорватов, боснийцев, и частично словенцев, сербов Воеводины, поляков, русинов и украинцев; не говоря уже о конфессиональном различии римо-католиков, греко-католиков, православных, реформатов (в Венгрии и Закарпатье) и мусульман (в Боснии)) не могли найти ни баланс, ни компромисс. Империя эта была мертворожденной, что стало особенно ощущаться после разделов Польши в конце ХIХ века. Когда Россия прочно вошла через приобретение Польши в Европу, ценность Австрии для западноевропейских государств стала как никогда наиболее очевидной. Как буферное государство между «неведомой» (для Запада) Россией, враждебной Османской империей и западноевропейскими державами (Германией, Италией и, в общем-то, даже Францией, с которой в результате войн то Наполеона I, то Наполеона III иногда граничила) она была выгодна всем, поскольку ею можно «прикрыться» от удара, и если нужно, то оторвать понравившийся кусок. Религиозного единства там также не было, хотя более чем в половине территорий проживали католики: политически активными были и православные, и боснийцы-мусульмане.
Кое-кто хранил нейтралитет – Швейцария, хранившая вклады всех участников войны, и скандинавские страны. Из европейских государств выше оказались перечислены почти все. Кроме одной страны – Сербии. Сербия испытывала национальный подъем. Ставшая независимой в 1869 году, Сербия медленно выбиралась из политического небытия. Но начало ХХ века было многообещающим: пришедший к власти в результате переворота король Петр I Карагеоргиевич повел довольно агрессивную внешнюю политику, заметно расширив границы страны. Однако полностью быть независимым от столь агрессивных соседей королевство Сербия не могла. Поэтому король решил играть на противоречиях соседей, одновременно играя на их амбициях. Так, заигрывая с Францией и Россией одновременно, привлекая французский капитал и эксплуатируя братские чувства русских, Сербия толкала Австро-Венгрию на агрессию в отношении своего южного соседа (т.е. себя). При этом король Петр не скрывал своих подлинных чувств. Говоря об Османской империи, России и Австро-Венгрии, он однажды заметил: «Стоило ли сотни лет бороться с игом одной империи, чтобы в тот момент, когда до полного освобождения остается один шаг, заменить его на иго другой империи».
Эта ситуация, политически провокационная, а потому разрешимая только экстралегальными, т.е. военными методами, и стала, как известно, поводом к войне. Повод был психологически на 100% действенным, поскольку более «горячей точки» в Европе, чем ее «подбрюшье» в виде Балкан, не было. Сербия сама толкала весь мир на войну из-за себя, напоминая каждому о своих затаенных желаниях и официально озвученных претензиях.
Психология накануне войны и психология войны
Психологическая точность нанесенного удара нуждается в комментарии. Петр I Карагеоргиевич не мог не понимать, что своими действиями именно он, а не террористы (кстати, им же вскормленные) толкал Европу на тотальную войну. Любая из многочисленных провокаций против Австро-Венгрии, которые проходили постоянно, начиная с 1909 года, могла стать поводом для войны между Австрией и Сербией. За Сербию не могла не вступиться Франция и Россия, что автоматически заставляло вступить в войну Германию. После этого вступление в войну Британии тоже становилось неизбежным.
Неужели этот психологический прием не был во время диагностирован? Казалось бы, начало ХХ века – это время научного становления психологии и психотерапии, когда появились и громко заявили о себе школы З. Фрейда и К. Юнга. И тем не менее, они не смогли не только объяснить психологическую подготовку к войне, но, как будто, даже и не знали и не думали о ее неизбежности. Это может быть простительно для Юнга, который жил в Швейцарии и не знал ужасов войны и подготовки к ней общественного мнения. Но Фрейд, живший в Вене, не мог пройти мимо нее. Тем не менее, он также находился в плену всеобщих представлений о международных отношениях. Это отразилось в его работах. С 1899 года он занялся изучением сновидений (ряд работ, главная – «Толкование сновидений», 1900), сексуальных расстройств (ряд работ, главная – «Три очерка по теории сексуальности», 1905) и разоблачения религиозных представлений (ряд работ, главная – «Тотем и табу», 1913). Работая над этими темами, Фрейд, с одной стороны, «подливал масла в огонь», фактически проповедуя этический субъективизм, отказ от религиозности сознания и плоско-позитивистскую научность, а с другой, боролся с проявлением агрессии (истерии, невроза) на бытовом уровне (ряд работ, главная – «Психопатология обыденной жизни», 1901), в то время как опасность носила общественный характер.
Фрейд был единственным, кто спохватился – другие вообще не распознали масштабов наступившей беды! Но и он спохватился поздно. Два его сына воевали на русском фронте, в то время как сам основатель психоанализа еще находился под впечатлением успехов его школы в Одессе и, благодаря влиянию В. П. Сербского, в Москве. «Задним числом» пришли «Мысли о войне и смерти в духе времени» (1915). А основные выводы, уже социального характера, он сделал после окончания Первой мировой («По ту сторону принципа удовольствия», 1920; «Психология масс и анализ Я», 1921).
Однако ни до войны, ни после, Фрейд, да и прочие психологи, не связали психическое состояние общества и индивида и их взгляды на нравственность. Превосходящий разумные пределы цинизм, военный прагматизм, первая всемирная массовая (и успешная!) попытка создания нужного общественного мнения остались им не осмыслены, как, впрочем, и всей секулярной мыслью ХХ века.
Обработка общественного мнения
Значение газет в начале ХХ века трудно переоценить. Достаточно сказать, что авиация развивалась прежде всего как средство доставки газет и почты, а уже затем – как средство ведения боевых действий. Газеты были учредителями самых престижных премий с колоссальными гонорарами. К примеру, на 1919 год приз британской газеты «Daily Mail» за первый перелет через Атлантику составлял 10 тысяч фунтов стерлингов. Эта гигантская сумма, которой газета располагала и готова была ее отдать, лишь бы сохранить интерес читательской аудитории, говорит о масштабе влияния прессы на умы.
Газеты включились в борьбу за общественное мнение задолго до войны, приводя подробные сводки сначала с дипломатических, а затем и военных фронтов (речь идет о многочисленных военных конфликтах начала ХХ века во всем мире, за которыми газеты внимательно и дотошно следили), а также специально о ситуации на Балканах. Тираж той же «Daily Mail» перед войной составлял 7 миллионов экземпляров.
Именно в газетах публиковались отрывки или полные тексты речей основных политиков. Что должен думать англичанин, читающий в одной из центральных газет слова премьер-министра Солсберри? «Нам угрожает страшный противник, который теснит нас так же, как волны морские теснят неукрепленные песчаные берега. Мы слишком долго благодушествовали и верили в свою исключительность. Мы не увидели, как на континенте выросли и окрепли смертельные для нас враги, готовые уничтожить нас, похитить то, что с таким трудом и с множеством жертв было приобретено нами ради наших детей и внуков…» (речь в Парламенте в 1899 г.). Что должен думать немец, знакомящийся с речью статс-секретаря по иностранным делам (будущего рейхсканцлера) Бернхарда фон Бюлова в рейсхтаге? «Те времена, когда немец одному из своих соседей уступал землю, другому – море, а себе оставлял небо, где царствует чистая теория – эти времена прошли… Одним словом – мы никого не хотим отодвигать в тень, но и себе требуем места под солнцем! И этого законного для нас места немецкий народ будет добиваться всеми доступными средствами, не считаясь с чувствами тех, кто никогда не считался до того веками с чувствами честных немцев…» (декабрь 1897).
Карикатуры на противников начали помещать в газеты также до войны, но в годы самой Первой мировой сила воздействия журналистов на читателя увеличилась в разы. Достаточно посмотреть карикатуры военного времени, которые размещались в газетах всех враждующих сторон, чтобы понять, какая роль им отводилась. После войны немецкий промышленник Арнольд Рехберг в газете «Тägliche Rundschau» писал об основателе британской газеты «Daily Mail»: «Не подлежит никакому сомнению, что лорд Нортклифф в значительной степени способствовал победе Англии в мировой войне. Характер и способы английской военной пропаганды когда-нибудь займут в истории место неподражаемого события. Пропаганда Нортклиффа правильно оценила во время войны характер и духовные способности немцев».
Бизнес-интересы
Поскольку речь зашла о деньгах (призах в 10 000 фунтов или 25 000 франков за перелет через Ла Манш), то необходимо сказать и об их роли в мировой войне. Процитируем отечественного циничного политика, писавшего в 1913 году в газете «Правда»:
«Англия – одна из самых богатых, самых свободных и самых передовых стран мира. Горячка вооружений охватила уже давно английское «общество» и английское правительство – совершенно так же, как французское, германское и т.д. И вот, английская печать, – особенно рабочая – приводит теперь интереснейшие данные, которые показывают хитрую капиталистическую «механику» вооружений. Морские вооружения Англии особенно велики. Судостроительные заводы Англии (Викерс, Армстронг, Броун и др.) пользуются мировой известностью. Сотни и тысячи миллионов рублей расходуются Англией и другими странами на приготовления к войне, – разумеется, все это делается исключительно в интересах мира, в интересах охраны культуры, в интересах родины, цивилизации и т. д. А в качестве акционеров и директоров предприятий судостроительных, пороховых, динамитных, пушечных и т. д. мы видим адмиралов и знаменитейших государственных деятелей Англии из обеих партий: и консервативной, и либеральной. Золотой дождь льется прямо в карманы буржуазных политиков, которые составляют тесную международную шайку, подстрекающую народы к соревнованию в деле вооружений и стригущую эти доверчивые, глупые, тупые и покорные народы, как стригут овец!».
Эпоха конца ХIХ – начала ХХ века это эпоха концентрации капитала и создания финансовых и промышленных монополий. Достаточно вспомнить таких промышленных гигантов, как британский соляной трест, добывавший до 90% соли в мире, или австро-германский угольный концерн Гвидо Хенкель фон Доннерсмарка, который пережил две мировые войны без особых потерь. Слияние финансового и промышленного капитала в конце ХIХ – начале ХХ веков привело к вывозу капитала как форме экономической экспансии. В Россию пошел поток французских денег, в результате чего были созданы многочисленные совместные предприятия.
При этом наличие или отсутствие войны, а также линия фронта не влияли на успех коммерческой деятельности. К примеру, фирма «Singer», основанная в США, вышла на российский рынок в 1860-х годах через немецкие дочерние фирмы, а с 1897 года было создано уже и российское акционерное общество. Начало войны не только не помешало ведению бизнеса, но, разумеется, благодаря военным заказам, напротив, только помогло, упрочив международные связи. Не испытал кризиса и англо-германский трест по производству взрывчатых веществ «Dinamit Nobel», также являющийся лидером в своей области и по сей день.
Так образовались наднациональные (или, если угодно, надгосударственные) союзы «финансовой олигархии», которые разделили мир на «сферы интересов» и «сферы влияния». Пока еще империи могли использовать «своих олигархов» для решения целей политической экспансии, но уже наметилась тенденция, когда «хвост виляет собакой», и капитал определяет внешнюю политику. Сами политики, возможно не вполне отдавая себе отчет, признавали это:
«Франция при сложившемся положении исчерпала свои возможности роста в промышленности и далее – если ситуация останется неизменной, – обречена на скатывание в разряд второстепенных держав. Реванш за Седан и Версаль – не психологическая категория, а вполне практическая, экономическая. Вопрос стоит так – либо мы найдем в себе силы, чтобы вернуть восточные провинции (Эльзас и Лотарингию), причем любым из доступных в человеческой истории путей, либо навсегда распростимся с перспективами светлого будущего для наших потомков, которые будут стыдится даже памяти о нас…» (депутат Луи Барту, речь в Национальном собрании, 1913)
«Было бы неосмотрительно с нашей стороны надеяться на то, что Франция смирится с потерей Эльзаса и Лотарингии. Конечно, они только и ждут того момента, когда можно будет взять исторический реванш за 1871 год. И вряд ли ошибусь, если предположу, что само существование единой Германии для них неприемлемо. Мы должны быть готовы к активности французов в этом направлении, а лучше же всего – предупредить их и избавить Францию от всяких надежд на будущее новым ударом, от которого они уже никогда не смогут оправиться…» (О. фон Бисмарк из письма будущему канцлеру фон Бюлову, 1894 г.)
«Возможно, Эльзас и Лотарингия для Германии стоят больше, чем все французские колонии, но все же я не понимаю, почему французы могут пользоваться ресурсами мира, а мы должны их выпрашивать. Мы были слишком либеральны при заключении мира в 1871 году и впредь не должны допустить такой непростительной ошибки… Уверен, что новая война неизбежна – лишив Францию колоний, мы одновременно и избавимся навсегда от угрозы с запада, и обеспечим нашу экономику в избытке необходимыми ресурсами, обеспечив процветание нашей империи и ее гегемонию не только в Европе, но и в мире…» (Мольтке-Старший Шлиффену, 1894).
Технический прогресс на службе войне
Финансовые и промышленные корпорации, занимаясь вывозом капитала, также занимались изготовлением всего, что может пригодиться на войне. Текстиль, автомобили, только появившиеся самолеты, продукты питания, химические соединения (газы), первые электроприборы и многое-многое другое было поставлено на службу фронту. Пожалуй, никогда еще война не зависела настолько от промышленности, а промышленность не перестраивалась в такой тотальной степени на военный лад. Собственно, понятие военной мобилизации как развертывание войск, дополнительный призыв в армию и перестройка экономики, промышленности и быта на военный лад, впервые примененное Пруссией незадолго до франко-прусской войны 1870 года, получило всемирное распространение именно перед Первой мировой войной. Мобилизация впервые была проведена во Франции, Англии, России, не говоря уже об Австро-Венгрии и Германии. Да ведь и сам факт мобилизации означал начало войны и послужил сигналом к переходу от дипломатических мер воздействия к военной кампании.
Но технический прогресс, поставленный на службу войне, дал и еще один поразительный результат. Впервые государства-участники войны столкнулись с тем, что технические новинки, применяемые в ходе боевых действий, устаревают еще до попадания на фронт. Никогда ранее и стратегия ведения боя не менялась так стремительно в течение самой войны, как на полях сражений Первой мировой. Собственно, до нее все прописывалось заранее. Суворов и Осман-паша, Кутузов и Наполеон, Горчаков и Сент-Арно воевали по заранее разработанным или накануне придуманным тактикам. Разумеется, выдающиеся полководцы могли «на ходу» кое-что изменить в придуманной тактике, но эти изменения были исключением, которое могли позволить себе только уверенные в себе и своих солдатах гении.
Теперь же стратегию должны были менять полевые генералы и даже полковники. Офицеры не были к этому морально готовы. Этим объясняется основной характер войны – позиционные бои. Однако особенно ярко необходимость на ходу менять тактику и даже стратегию стала очевидна в небе. На фронт поступал новый самолет, заметно отличаясь по своим тактико-техническим характеристикам от прежних моделей. Чтобы преодолеть внезапную угрозу противник вынужден оперативно менять тактику боевых действий, дожидаясь, когда и у него на фронт поступят новые самолеты. Порой тактика применения авиации менялась с периодичностью в две-три недели. При таком темпе производители не могли уследить за тем, что необходимо фронту. Пришлось вслепую разрабатывать новые модели, теоретически просчитывая, когда и с какими данными противник выставит на поле боя новую технику.
Эта война технологий отвела на задний план собственно солдатские бои. Теперь экономика и техническая мысль одной стороны боролась на опережение и истощение с экономикой и технической мыслью противоположной стороны. Таким образом, мир сделал первый и очень далекий шаг в направлении виртуальных войн.
Гибель империй
Судьба империй в той войне оказалась плачевной. Российская, Германская, Австро-Венгерская и Османская империи прекратили свое существования в революционных потрясениях. Каждая из них была унижена настолько, что дальнейшее существование государств (даже в обычном, неимперском статусе) было поставлено под сомнение. Россия была подставлена своими же собственными союзниками, и Третий Рим, оплот мирового Православия, был превращен в главного врага религии в мире. Франция так тяжело заплатила за победу, что она оказалась буквально «пирровой»: результат сказался в самом начале Второй мировой. Британия, извлекшая, казалось бы, максимум выгод для себя, также обозначила начало своего конца. Протест, начавшийся в колониях (заметно приросших по результатам войны), Британия не могла остановить также, как она это могла делать до войны. Пришлось дать формальную независимость Египту и, что наиболее нестерпимо, под боком – Ирландии. Более того, Британия не смогла предотвратить новое усиление Германии, СССР и Японии, что также стало очевидным показателем, что гегемония Британии отошла в прошлое.
За что сражались? Германия сражалась за «место под солнцем», но так его и не получила. Франция сражалась за возвращение потерянных территорий, но была настолько обессилена, что не нашла в себе потенциала порадоваться своей победе. Англия долждна была удержать свое влияние в мире, приумножить владения и подтвердить непобедимость своих армий. Как мы уже увидели, она своего добилась, но то был фантом. И только солдатам и офицерам России было неясно, за что воюют они. Национальный интерес России в этой войне был настолько призрачен, ожесточение на фронте было столь сильным и необъяснимым, а успехи на фронте – столь преходящими, что выход из войны любой ценой – принцип, озвученный большевиками на Брест-Литовских переговорах – казался единственным выходом из положения. В целом, Первая мировая стала братской могилой бесцельно погибших солдат.
Первая мировая война впервые стала войной информационной, войной экономик, войной техники. Она впервые полностью перешагнула через человеческую личность, сведя почти на «нет» полководческий талант и полностью обесценив личности, сидящие в окопах. Массовая гибель солдат от ядовитого газа – не гибель в бою, а «уничтожение боевой силы противника» – лишила войну привычного смысла как противостояния людей.
Гуманизм, который был использован в качестве повода к войне (защита интересов нации, своей или чужой), сыграл с людьми злую шутку, сделав войну бессмысленной и беспощадной.