«Любите врагов ваших,
благословляйте проклинающих вас,
благотворите ненавидящим вас,
и молитесь за обижающих вас и гонящих вас,
да будете сынами Отца вашего Небесного» (Мф. 5:44-45)
«Любовь не ищет своего» (1Кор. 13:5)
Залог любви
Чтобы писать о любви, надо иметь эту любовь. Но вот я не имею этой любви и всё равно пишу о ней.
Почему? Наверное, потому что она прикоснулась ко мне, что когда-то однажды она подошла и дотронулась до моего слепого сердца. И это сердце, увидев на мгновение свет и снова ослепнув, не смогло забыть силу этого света. И оно, это сердце, отныне знает про свой духовный мрак, оно не может более мириться со своей слепотою. И оно видит: то, что прежде считало оно любовью, — ложь и обман! Все чувства её, все её переживания любви имеют примесь нечистоты…
Настоящая любовь не ищет врагов. А наша «любовь» ищет врагов там, где их нет; отвращается от врагов там, где они есть. Наша любовь несовершенная, потому что она не любит врагов. Она не любит истинного врага, и, прежде того, она не любит врага своим страстям — не любит своего ближнего. Но — любит себя: любит само это движение к ближнему, но не ближнего. А от этого неправильного устроения действие любви теряет чистоту, теряет совершенство, теряет благодатную силу. Наша любовь страстная, легко переходящая в ненависть.
Началась история земного изгнания человечества — началась история вражды.
Кто же он — наш «враг»… наш ближний, наш брат по крови?..
Для Каина Авель был «враг», — ибо, так посчитало нечистое сердце: из-за брата Бог не принял его жертвы. Нечистое сердце, нечистая жертва, нечистая ревность, нечистая любовь к Богу… Бессердечие, превозношение, зависть, ненависть! Они создают нам «врага».
Также и для доброго евангельского самарянина погибающий путник был враг — враг по вере. Но самарянин возлюбил врага и дал всем нам этот пример — пример любви к своему врагу, пример благодатной любви.
И кто же были злословящие и ненавидящие Христа, как не враги Его! Весь мир был врагом Его, всё человечество. Но Бог возлюбил этот враждебный Ему, отвергающий Его, не понимающий, не видящий Его, не верящий Ему, не надеющийся на Него, не любящий Его мир, — и своею великою, святою, превышающей ограниченную человеческую меру любовью пробудил этот мир от греховного сна, искупил, возродил, восставил от смерти.
Когда мы проявляем в себе раздражение, гнев, досаду, недовольство каким-нибудь действием своего ближнего, этим самым раздражением, этой досадою мы пролагаем грань между собою и ближним. Мы замечаем некоторую инаковость ближнего: другие его взгляды, не нравящиеся нам поступки. Он, хотя бы и на мгновение, хотя бы и в очень малой мере становится нашим «врагом»: врагом нашему себялюбию, врагом нашим страстям, врагом нашей гордости, врагом нашей воле, нашим желаниям.
Но желания могут быть страстные и бесстрастные. И среди бесстрастных желаний: желание пищи и пития, желание дышать воздухом и питаться солнечным светом, желание жить. И вот тот «маленький враг», который замешкался на эскалаторе или не уступил места в автобусе, превращается в большого всепоглощающего врага — в человека, готового отнять у нас не мгновение времени, не частичку благополучия, но — здоровье, но — родных и близких, но — всю жизнь!
Какая острота чувства у желания жить! Какая сила жизни дана Богом человеку и всякой твари! Что бы из земных благ ни променяли мы на эту жизнь, с чем бы ни расстались ради солнечного света и тепла жизни! Но не к этому призван человек. Истинный человек выше своей земной жизни. Он призван к жизни с Богом и в Боге: к благодатной, небесной, вечной жизни. И он призван — через Христа и вместе со Христом — принести жертву за грех: за свои собственные грехи, но и по образу Христову — за грехи своего брата, своего ближнего. И эта жертва — наша земная жизнь. Эта жертва — наш мир земной: не только наши страсти, но и наше благополучие, наше здоровье, наша воля, наши мысли и желания… наша жизнь.
Но следуем ли мы этому идеалу — идеалу жертвенной любви? Мы ли живём для ближнего, или, напротив, — нам, грешным, ближний мешает жить так, как мы хотим, и делать то, что хотим? Мы хотим, например, сесть… а ближний занял место в транспорте. Мы хотим, чтобы весь мир принял Христа, а ближний исповедует ересь. Мы хотим исполнения справедливости; мы хотим исполнения нашей «благой» воли, но ближний противится ей. Задумаемся, чего желает наше сердце, когда мы что-то хотим от ближнего?.. Что хочет сердце — не ум? Любит ли оно? Желает ли исцеления брата своего? Горит пламенем любви или ненависти?
Но мы хотим… И вот — наша воля, наше самохотение оскверняет даже самое благое желание, когда в нас нет любви. Мы гневаемся на ближнего за то, что он мешает нам жить… за то, что он мешает нам видеть мир таким, каким мы хотим его видеть… за то, что он не с нами, что он против нас… Мы гневаемся на ближнего за то, что он, например, еретик или раскольник, или ошибается, и, значит, лишь умом мы хотим, чтобы мир принял Христа. Ведь если бы мы хотели этого сердцем, то побуждались бы не рассуждением, а любовью. А, сказать вернее, — и любовью, и рассуждением, поскольку от безрассудной любви рождается слепая ревность, а от неё — непослушание и гордость, которые оскверняют и саму любовь.
Как искушаемся мы, последователи Христовы, так некогда и сатана искушал Господа, предлагая Ему внешнею силою построить на земле царство «добра и правды Божией». Но царство Христово «не от мира сего». Оно — не царство насилия над человеческой свободой, но царство жертвенной любви, раскрывающей человеческую свободу, раскрывающей богатство этой богоподобной великой силы человека.
Господь победил, но всегда ли побеждаем мы, ученики Христовы, в сердце своём? И Христу ли уподобляемся мы, когда силою пытаемся решать наши отношения с людьми, наши мирские, даже наши церковные дела? Нет! Но ум и сердце наши спят; а слепое подчинение нашей воли Божиим законам обличает наше несвободное действие, наше ложное подражание Христу — подражание не Христу, но фарисеям. И «свято место пусто не бывает»; а потому, когда действует наша слепая воля, тогда ум и сердце наши бывают поражены страстями: ненависти, высокоумия, ревности не по разуму, самопревозношения, осуждения, гордости.
Истинное подражание Христу есть упокоение сердечных чувств, есть тишина помыслов и — единовидное, простое действие ума, нисходящего со своей высоты в сердце, и там, в этой сердечной глубине, в тишине, в безмолвии мыслей и чувств, в отвержении всего своего совершающего чистую жертву на жертвеннике чистого сердца, — когда и жертвосовершитель (т.е. ум), и жертвенник (сердце) всецело обращаются в саму жертву, как бы исходя из себя, покидая свои пределы, оборачиваясь, открываясь, повергая себя в этом исступительном самоуничижении Богу.
Истинное подражание Христу есть и отвержение своей воли, есть и исполнение закона внешнего; но не слепое, фарисейское, ложное, мнимое, не имеющее в себе истинной свободы, а свободное, соединённое с уничижением ума и сердца, когда весь состав человека, вся природа его, весь образ Божий в нём оборачивается и отдаёт себя Богу.
Так принесём же Богу на жертвеннике нашего сердца всесожжение наших чувств; сойдём умом в сердце и принесём всесожжение помыслов, то есть отвлечёмся умом от помыслов, оставим суету суемудрия и, войдя в сердце, оттуда, сквозь сердечное бесчувствие к наслаждениям мира, единым умом в тишине и молитве раскроемся Богу. Попалим же для Господа на жертвеннике сердца и страстные движения нашей воли — всякую самость, всякое желание своего, всякое своеволие, — но единым, цельным и свободным движением своей воли возжелаем одного — воли Божией.
И тогда, пройдя этот жертвенный путь, исполнившись образа Христова, мы стяжаем истинную, совершенную, чистую, святую любовь ко всякой твари, ко всем нашим врагам — ко всем, против кого восстают наша воля, наши мысли и чувства — ко всем тем, кого бесконечно любит, кого неустанно зовёт, призывает к Себе Своей любовью Господь; за кого умер Христос.
Действие любви
Как прекрасно творение Божие, образ Божий — человек! Сколь удивительно создание Творца! Как достойно оно нашей любви. И когда божественная любовь касается сердца, тогда сквозь всякое уродство, сквозь наслоения страстей, — как бы не замечая их, — мы видим красоту: человеческую красоту Божьего образа. И мы испытываем любовь к этой красоте. Это Божия любовь живёт в нас, действует в нас, силою своею соединяя нас всякой твари; через нас желая сохранить эту красоту, омыть её, соединиться с ней.
И этой любовью действительно просветляется и омывается человеческая красота. Моя любовь очищает ближнего, а я очищаюсь любовью брата. Впрочем, не ближнего и не моя, но — Божия — любовь очищает всех нас друг в друге и во Христе. Любовь очищает нас, и любовь возвышает над миром. Любовь — истинная, чистая, благодатная любовь — возносит над страстями и «покрывает множество грехов» (1 Пет 4:8).
Но когда любовь отходит от сердца, тогда, напротив, красота Божьего образа затмевается для нас страстями: это собственные страсти мы узнаём в ближнем своём. Окружающий мир предстаёт для нас в уродливом, обезображенном свете — и это есть наш собственный внутренний мир, лишённый любви.
Любовь «не ищет своего», но «милосердствует» ближнему… «Не бесчинствует», но «долготерпит»… Любовь «не превозносится» над человеком, но согревая его, исходя к нему, возвышается над страстью… Любовь «всё покрывает, всему верит, всего надеется, всё переносит» и, вместе с тем, чужда обид и надежды на человеческое…. «Любовь никогда не перестаёт»…
И это действие в нас Божией любви есть образ всесовершенной любви Христовой. Есть образ той любви по своему человеческому воплощению и есть сама эта любовь — любовь Христова — по своему благодатному источнику.
И Христос покрывает наши грехи, наши немощи, наши язвы, нашу наготу — покрывает своей бесконечной любовью, долготерпеливо ожидая нашего исцеления. И сердца наши тают и исцеляются такою Его любовью; заживают под покровом этой животворной любви. И Господь никого не судит до конца мира. И мы по Его святому образу никого не должны судить и всё покрывать любовью, чтобы и нашим сердцам сородниться с покровом Христовой любви.
Хранение любви
«Всё пройдёт: и печаль, и радость…» — услышал я слова песни. И подумал о том, что верный и глубокий смысл заключён в словах этой мирской песни: всё пройдёт — и земная печаль, и всякая земная радость, только истинная, небесная, божественная, благодатная любовь не пройдёт никогда!
Надежды и мечты растворятся, и все желания наши прейдут и будут попалены огнём, — в нём же страстное сгорит, а бесстрастное останется. Истинное, непоколебимое утешение только в Боге. Истинная надежда на одного Бога — она не будет поколеблена временем. Так будем же носить тяготы друг друга (… ) и молиться, а искушения друг о друге отметать. Но не будем друг на друга возлагать надежды, но — на одного Бога. Так и апостол Павел говорит: я стал для всех всем, но ни от кого не хотел ничего (… ). Надежды наши друг на друга колеблются, и тогда Господь приходит на помощь.
Итак, во внимании к нам ближнего усмотрим божественную любовь. А в невнимании — Божие назидание. Не будем доверять чувствам, поскольку они обманчивы и удобопреклонны к страстям. Будем в ближнем видеть Господа: если ближний внимателен к нам, то Господь нас утешает через него. Если невнимателен, то Господь через него не даёт утешения, но желает утешить Сам, призывая нас к большей чистоте.
Исполнимся чистой любовью — помолимся и испросим у Господа этой чистой любви, — и тогда мы будем с любовью принимать всякое слово ближнего, всякое отношение к нам, не будем от ближнего ничего ожидать, но — ожидать от Бога, а Он, если изволит, пошлёт через ближнего. Сами же, исполнившись Божией любви (т.е. в меру того богатства, которое стяжали от Бога), будем благотворить ближнему и перенимать на себя его тяготы — не только земные, но и прежде всего духовные, — будем прощать его недостатки и не будем ничего ожидать себе от его достоинств. Ибо достоинства те — Божии, прочее же — болезнь греха, какая и в нас. Её-то и следует осуждать, человека — любить, всем же нам — желать излечения.
Любить ближнего будем от Бога. Но скажем более — и ненавидеть от Бога: истинная, святая ненависть есть ненависть ко греху, и святое отвращение есть отвращение от беззакония. А так как наказание есть лекарство для нашей испорченной природы, то всё ближнему мы можем делать от Бога: и благотворить, любя… и наказывать с любовью.
Так и желать от ближнего будем не человеческого, но Божьего: желать Божией любви, и лекарственное наказание принимать со смирением и благодарностью. Страстное же от ближнего- эта духовная тягота — хотя и не желанно нами, но покрываясь любовью, не отяготит нас и облегчит ближнего. Но когда страсть соприкасается со страстью, тогда взаимно они отягощают друг друга.
Единение в любви
Всё живёт любовью. Всё ей дышит и движется. И ничто не может быть без любви. Но есть природная сила любви, а есть любовь совершенная, благодатная, святая. Эта-то последняя любовь есть любовь в собственном смысле слова, любовь сама по себе, любовь чистая, беспримесная — есть незаходимое Солнце, блистающее божественной силою; есть неиссякаемый свет, просвещающий и освещающий, и освящающий мир; есть Сам Бог!
И когда мы видим любовь, для нас прежде всего должно иметь значение то, какая это любовь. Иначе мы можем ошибиться — обольститься красотою несовершенной любви. Божественная любовь соединяет всех в Боге; природная любовь — просто соединяет. Любовь страстная — объединяет в отделённости от Бога. Божественная любовь не есть достояние человеков, хотя и действует через них. Любовь земная есть достояние человеков. Владея ею, можно обольститься и думать, что находишься под действием благодати; на самом же деле пребывать вне благодати.
Божественная любовь желает соединения всех, но соединяет избранных. Церковь Божия — вот каково тело этой любви. Как тела плотские связаны законом вещества, так тело церковное связано силою любви Божией, связано благодатью, благодатной любовью, связано Духом Святым. Оно — тело духовное… но и тело — прообраз новой плоти. Оно — как бы овеществление любви.
Говорят, что «наши земные перегородки не достигают до неба». Но что такое «наши перегородки»? Или мы сами строим своё спасение?.. Или не Бог сходит к нам, на землю, но мы сами, своею, а не Божией силою, возмываем на небо?.. Но нет — это Бог (т.е. «небо») бесконечно нисходит до нас, и что освящено Им, то и соединено любовью, и слито, и видимо едино в этой благодатной любви, и не может иметь уже никаких перегородок здесь, на земле.
Если бы существовал абсолютный источник зла, тогда бы эта антисущность зла могла восходить от земли к небу барьерами и перегородками, не доходящими до неба. Но всякое зло — лишь недостаток блага; а потому и земные границы Церкви есть тот предел, где кончается благодать всесовершенной любви, исходящая с небес.