К лету 1917 г. столичная Петроградская епархия являлась одной из наиболее значительных и крупных в стране. Петроградский Владыка окормлял и западноевропейские приходы Российской Православной Церкви. 24 мая 1917 г. выборные представители клира и мирян губернии значительным большинством проголосовали за избрание архиепископом Петроградским Владыки Ве­ниамина. Это был один из первых случаев выборов главы епархии демократическим путем. 13-14 августа состоялось возведение нового архиепископа в сан митрополита. Уже в первом своем заявлении после выборов архиерей сказал: «Я стою за свободу церкви. Она должна быть чужда политики, ибо в прошлом много от нее пострадала».[1] Через день после возведения Владыки Вениамина в сан митрополита состоялось одно из важнейших событий в церковной жизни.

15 августа в Успенском соборе Московского Кремля произошло торжественное открытие Всероссийского Поместного Собора Право­славной Церкви, первая сессия которого продолжалась до 9 декабря. 5 ноября в храме Христа Спасителя по жребию из трех кандидатов, выбранных Собором, был избран Патриархом Московским и Всея России митрополит Московский Тихон (Белавин). 21 ноября состоялась его торжественная интронизация. Поместный Собор заложил также основы канонического устройства Православной Российской Церкви. Существенное значение для жизни Петроградской епархии имело февральское 1918 г. постановление Собора об епархиальном управлении, восстанавливающее самобыт­ное и самостоятельное достоинство каждого отдельного епископа: «Епар­хиальный архиерей, по преемству власти от святых Апостолов, есть пред­стоятель местной Церкви, управляющий епархией при соборном содей­ствии клира и мирян… Архиерей пребывает на кафедре пожизненно и оставляет ее только по церковному суду или по постановлению высшей церковной власти… в исключительных и чрезвычайных случаях, ради блага церковного».[2]

С первых дней Октябрьской революции на жизни Православной Церкви отразились кровопролитные столкновения противоборствующих сторон. Так, само избрание Патриарха проходило в период ожесточенных боев в центре Москвы, в ходе которых серьезно пострадали кремлевские храмы. Поместный Собор был вынужден образовать специальную комис­сию «для описания повреждений святынь Кремля, причиненных в смутные дни 27 октября — 2 ноября с.г.» под председательством Петро­градского митрополита. А через несколько дней в Царском Селе был убит протоиерей Иоанн Кочуров, обличавший матросов в «содеянных злодеяниях». Его избили и полуживого тащили по шпалам железнодо­рожного полотна, пока священник не скончался. В письме Патриарха Тихона вдове убитого говорилось: «Храним в своем сердце твердое упование, что украшенный венцом мученичества почивший пастырь предстоит ныне Престолу Божию в лике избранников верного стада Христова».[3]

Уже первые постановления советской власти непосредственно затро­нули большинство сфер жизнедеятельности Православной Церкви и Петроградской епархии. Так, декрет о земле II съезда Советов и основанный на нем декрет о земельных комитетах от 4 декабря 1917 г. касался земельных наделов церквей и монастырей. Национализация частных банков повлекла утрату хранив­шихся там значительных вкладов духовенства. Декларация прав народов России от 2 ноября предусматривала упразднение всех религиозных привилегий. В декабре были приняты декреты о передаче всей системы образования (включая богословские учебные заведения) в ведение Наркомпроса, а регистрации актов рождения, брака и смерти — в исключи­тельное ведение государственных организаций. В январе 1918 г. ряд нар­коматов постановили уволить военных духовников, а также прекратить все выплаты на содержание церквей, священников, преподавателей Закона Божия и т.д.

Опубликование 31 декабря в газетах проекта декрета об отделении Церкви от государства явилось полной неожиданностью для верующих. Многое в нем духовенство не устраивало. Одним из первых свое категорическое несогласие выразил Петроградский митрополит Вениамин, направивший 10 января открытое письмо в Совнарком. Мотивы послания были далеки от политических и носили объективный характер (беспокой­ство по поводу потери правовой защищенности, экономической базы Церкви и т.д.) В нем отмечалось: «Осуществление этого проекта угрожает большим горем и страданиями православному русскому народу. Вполне естественно, как только православные жители Петрограда узнали об этом, стали сильно волноваться. Волнения могут принять силу стихийных движений… и привести к тяжелым последствиям… считаю своим нрав­ственным долгом сказать людям, стоящим у власти, чтобы они не при­водили в исполнение предполагаемого декрета об отобрании церковного достояния. Православный русский народ никогда не допускал подобных посягательств на его святые храмы. И ко многим другим страданиям не нужно прибавлять новых».[4] Письмо не осталось без внимания (хотя ответа не последовало), с ним ознакомился В.И. Ленин, наложивший резолюцию: «Очень прошу коллегию при комиссариате юстиции поспе­шить с разработкой декрета об отделении церкви от государства».[5]

Пожелания митрополита не только не были учтены, но и активизи­ровали антицерковные акции в Петрограде. В первой половине января начались правительственные действия, явно предвосхищавшие готовившийся закон. Власти стали закрывать дворцовые и некоторые домовые церкви (в Зимнем и Гатчинском дворцах, зданиях Министерства внутренних дел и градоначальства) с конфискацией их имущества, в наиболее доходную часовню Христа Спасителя в домике Петра Великого был направлен комиссар, объявивший, «что вся выручка ее должна поступать в кассу Республики».[6] 3 января, несмотря на протест общего собрания рабочих синодальной типографии, она была изъята из распоряжения церковных властей. Этим прекращался выпуск периоди­ческих изданий: «Церковных ведомостей» и «Церковно-общественного вестника», причем возобновить через несколько недель удалось только первое из них.

Вскоре после занятия типографии в Петрограде начались общие собрания духовенства, представителей приходов, сначала городских, а затем и всей епархии. Первое такое собрание состоялось 11 ян­варя в здании Исидоровского епархиального училища под председа­тельством митрополита Вениамина. Оно вынесло резолюцию протеста, переданную в Совнарком, в которой указывалось, что тысячи верую­щих «рассматривают захват типографии как грабеж, протестуют против него… приходские советы усматривают явное гонение на Православную Церковь со стороны тех, кто именует себя народною властью».[7] На собрании обсуждались визиты разных комиссаров к ректору семинарии, в Духовное училище и к митрополиту с заявлениями, что все достояние Синода решено объявить собственностью народа, а также публичное выступление товарища наркома просвещения И.А. Шпицберга, объявив­шего о скором принятии мер к церковным властям за неповиновение Совету Народных Комиссаров, в том числе о выселении митрополита Вениамина из его покоев в Александро-Невской Лавре.

Действительно, 13 января 1918 г. Наркомат государственного призрения издал распоряжение о реквизиции жилых помещений Лавры, в том числе покоев митрополита, для своих нужд под богадельни и приюты. В тот же день в монастыре появился вооруженный отряд, который произвел детальный осмотр зданий, а 14 января на имя настоятеля епи­скопа Прокопия (Титова) поступило официальное отношение: «Вследствие поста­новления народного комиссара о реквизиции всех жилых и пустующих помещений со всем инвентарем и ценностями, принадлежащих Александро-Невской лавре, настоящим предписывается Вам сдать все имеющиеся у Вас дела по управлению домами, имуществами и капи­талами лавры уполномоченному лицу от Министерства государственного призрения, по предъявлению им соответствующего документа».[8]

После этих событий 14 января в зале Общества религиозно-нравст­венного просвещения на Стремянной улице состоялось собрание духо­венства и прихожан, решившее «твердо заявить народным комиссарам, что православный русский народ не допустит отобрания имущества у монастырей и храмов… не допустит поругания его заветных святынь, встанет на их защиту от поношения тех, кои будучи не русскими и не православными, этих святынь не могут понимать и ценить».[9] 16 января в том же зале было организовано еще одно собрание, уже в присутствии митрополита Вениамина и двух викарных епископов, на котором решили под резолюцией предыдущего заседания собрать подписи по церквам и послать ее властям, а также опубликовать в газетах. Однако как эта резолюция, так и непосредственные переговоры настоятеля Лавры в Совнаркоме не дали результатов. Руководству епархии, получавшему противоречивую информацию, не было даже официально разъяснено, что речь не идет о полной ликвидации монастыря, что резко усилило конфронтацию.

16 и 18 января к настоятелю с соответствующим мандатом являлся комиссар Иловайский и требовал сдачи ему Лавры со всеми капиталами, движимым и недвижимым имуществом, но получил категорический от­каз. Трагическое столкновение произошло 19 января, когда Иловайский прибыл в сопровождении 17 красногвардейцев и матросов силой добиваться выполнения своих требований. После ареста настоятеля в лаврских церквах ударили в набат, сбежался народ, отряд частично разоружился и ретировался. Но вскоре прибыли подкрепления с пулеметами. В неравной борьбе смертельно ранен был настоятель церкви Пресвятой Богородицы Всех Скорбящих Радости протоиерей Петр Скипетров, обратившийся со словами увещания к красногвардейцам. Искали иеромонаха Гурия (Егорова), участвовавшего в разоружении солдат. Чтобы напугать народ, стреляли в воздух из пулеметов, но люди все прибывали, и красногвардейцы были вынуждены снова отступить.[10] Лавру отстояли, однако так начались первые «военные действия» между Церковью и государством.

Последовавшее вскоре разъяснение властей о том, что реквизиция помещений не предусматривала закрытия монастыря, несколько успокоило страсти, и лаврские богомольцы, собравшиеся уже было днем и ночью охранять ее, разошлись. Много сделал для предотвращения дальнейших столкновений митрополит Вениамин. Но, в связи с происшедшими событиями, 20 января он отдал распоряжение о совершении на следую­щий день общегородского крестного хода из всех храмов к Лавре в защиту Церкви. Как отмечалось на заседании Поместного Собора, «этим испол­нялось лишь требование верующего народа. И только в случае, если будут поставлены заставы, решили не брать народ в крестный ход и помолиться в соборе. Когда в субботу об этом сообщили народу, народ говорил: «Пойдем!» В некоторых храмах исповедовались и приобщались Святых Тайн. Говорили: «Пойдем, хотя бы и на расстрел». В «Вечернем голосе» было напечатано, что крестный ход будет запрещен. Но, вероят­но, власть учла народное настроение, и Бонч-Бруевич не только не запретил, но даже заявил, что они не противники веры, и сделал распоря­жение об аресте нарушающих порядок во время крестного хода и отправлении в Смольный в комнату № 75. Эти распоряжения были напечатаны и разбрасывались из автомобили параллельно крестному ходу».[11] Накануне, в субботу вечером, в Казанском соборе его настоя­телем, священномучеником протоиреем Философом Орнатским, было впервые зачитано в Петрограде воззвание Патриарха от 19 января (его успели размножить и раздать по церквам для оглашения на следующий день).

В грандиозном воскресном крестном ходе участвовало, по церковным оценкам, до полумиллиона, а по данным властей — 50 тысяч человек. Лавра не могла вместить всех желающих, и митрополит выступил после молебствия перед верующими с особого помоста на площади перед ней: «В переживаемые дни родина наша, некогда Русь святая, превратилась в пещеру погребальную. И наполнена эта пещера телами людей, которые ходят, действуют, много говорят, но которые духовно мертвы для веры, для блага родины, для любви и сострадания к ближним и для голоса совести своей… Думали предоставлением свободы произволу и страстям человеческим, обещанием всех благ земных, рассыпанием денег заставить людей забыть про небо, про Бога, про совесть. Но это средства, цели не достигающие. Бывшие дорогие братья наши, дети общей семьи, знайте, что невозможно бороться с Богом, нельзя искоренить веру. Гонения на веру только укрепляют ее. Так было, так будет, так и теперь есть».

Затем крестный ход во главе с митрополитом Вениамином двинулся к Казанскому собору, при подходе к которому Владыка сказал еще одну небольшую речь: «Мы боялись тогда, когда устраивали крестный ход, что он закончится неблагополучно, но вот Господь, светящий и добрым, и злым, послал нам солнышко, и все мы живы и здоровы. Поэтому будем теперь в вере до готовности пострадать даже до самой смерти, как завещал нам протоиерей Скипетров, убитый у порога своего архипастыря».[12] В целом все завершилось без столкновений, лишь некоторые усердные богомольцы срывали шапки с неснимавших их при виде крестного хода. В некоторых же других городах подобные ходы кончались кровопролитием.

События в Петрограде сразу оказались в центре внимания возобновив­шего с 20 января свою работу Поместного Собора. На его первом собра­нии было оглашено послание настоятеля Александро-Невской Лавры, о занятии синодальной типографии рассказал протоиерей Павел Лахостский, а 24 января, на другом заседании сообщение о крестном ходе в Петрограде сделал о. Философ Орнатский, призвавший выявить свою силу: «Пора сказать, что разбойники взяли власть и управляют нами. Мы терпели, но терпеть далее невозможно, потому что затронуто Святое Святых русской души — Святая Церковь… На сознательное мученичество идти не следует, но, если нам нужно пострадать и даже умереть за правду, — это надо будет сделать».[13] Отец Философ также поблагодарил Собор за присвоение мит­рополиту Вениамину древнего и почетного титула священноархимандрита Александро-Невской Лавры.

Антицерковные акции не остались без ответа Патриарха. Они, а также становящаяся все более кровавой гражданская война явились причиной появления его воззвания от 19 января 1918 г. В нем Патриарх заклеймил «открытых и скрытых врагов» истины Христовой, которые ненавистью, братской междоусобицей и кровопролитием по всей стране выполняли «дело сатаны», и предал их анафеме.[14] Послание было воспринято органами советской власти как выражение контрреволю­ционного настроения.

23 января в газетах был опубликован декрет «Об отделении Церкви от государства и школы от церкви», первоначально называвшийся «О свободе совести, церковных и религиозных обществах». Именно он заложил основы будущего, бесправного положения Церкви. Духовенство и верующие, болезненно воспринимав­шие антирелигиозную ориентацию советской власти, отрицательно встретили и указанный закон. На своем заседании 25 января Поместный Собор постановил: «Изданный Советом Народных Комиссаров декрет об отделении Церкви от государства представляет собой, под видом закона о свободе совести, злостное покушение на весь строй жизни Православной Церкви и акт открытого против нее гонения».[15]

Не все представители клерикальной общественности, и, прежде всего, в столице, однозначно восприняли воззвание Патриарха и бойкот январского декрета. Группа петроградского так называемого «прогрессивного» духовенства и интеллигенции, в основном будущих деятелей обновленчества, выступила за необходимость изменения церковной политики, примирения с государственной властью. Идеи о назревшем переустройстве религиозной жизни, обновлении Церкви высказывались ими и раньше. 7 марта 1917 г. в столице возник Всероссийский союз демократического право­славного духовенства и мирян во главе с протоиереями М. Поповым, И. Егоровым, священниками Д. Поповым, А. Введенским, диако­ном Т. Скобелевым и др. Он пользовался поддержкой Временного прави­тельства и издавал на синодальные субсидии газету «Голос Христа», а к осени организовал издательство «Соборный разум», выпускавшее одно­именный журнал. Наряду с требованиями широких внутрицерковных ре­форм, союз сближался и с левыми политическими идеями, выступая под лозунгом «Христианство на стороне труда, а не на стороне насилия и эксплуатации».

Однако на открывшемся Поместном Соборе сторонники союза оказались в явном меньшинстве. В результате, с осени 1917 г. у них начало созревать решение «самостоятельно вести церковное дело, не считаясь с правящей иерархией». Сильный удар по их основополагаю­щей идее соборного управления нанесло восстановление Патриаршества. В январе 1918 г. по воспоминаниям А. Веденского у руководителей союза появилась идея разрыва с официальной Церковью, отделения от Патриарха и создания новой Церкви. Согласно этим замыслам, выступление должно было начаться одновре­менно в Петрограде, Киеве и Одессе.[16] Однако «переворота» не произошло, так как его сторонников оказалось очень мало. Однако, скорее всего, Введенский позднее сильно преувеличил замысел этого выступления.

В первой половине 1918 г. петроградская группа продолжала пропа­гандировать свои взгляды. С марта она начала издавать воскресную газету «Правда Божия» (под редакцией профессора В.В. Титлинова), в которой критически оценивалось воззвание Патриарха от 19 января: «Кто хочет вести борьбу за права духовенства, тот должен не отвергать революции, не отталкивать, не анафемствовать, а просветлять, одухотворять, претворять ее». В декрете об отделении Церкви от государства усматри­вались прежде всего положительные стороны, ускорявшие «дело внутрен­него церковного освобождения», хотя с рядом положений его также выражалось несогласие.[17]

Под руководством о. А. Введенского стала выпу­скаться серия брошюр «Библиотеки по вопросам религии и жизни», рассчитанных на массового читателя. Среди проповедников этой группы наибольшей популярностью пользовался священник Александр Боярский, настоятель храма свт. Николая в Колпино. Он имел определенный авторитет у рабочих Ижорского и Обуховского заводов. При храме функционировал состоявший из молодежи «кружок церковных реформаторов». В 1918 г. вышла книга о. Александра «Церковь и демократия (спутник христианина-демократа)», пропагандировавшая идеи «христианского социализма».

Однако число сторонников этого направления оставалось небольшим. В первой половине 1918 г. церковная жизнь в Петроградской епархии проходила под знаком сопротивления декрету от 20 января. Его неприятие усугублялось тем, что местными властями он зачастую трактовался в худшую для духовенства сторону. Священников нередко арестовывали не за контрреволюционную агитацию, а за нежелание помогать комиссиям по описи церковного имущества, которые действовали грубо, иногда намеренно оскорбляя религиозные чувства верующих. Довольно распро­страненным явлением стали требования местных властей венчания моло­доженов, один из которых ранее был разведен в гражданском порядке. За отказ арестовывали и судили и т.д.

В самом Петрограде подобных вопиющих злоупотреблений было значительно меньше, однако и там обстановка оставалась напряженной. Так, 27 января в публичном докладе А. Шпицберг сообщил, что готовятся декреты о запрещении причащения как «колдовского акта», об изъятии священных сосудов, закрытии церквей и объявления духовенства «контрреволюционным». 28 января специ­альный отряд занял помещения Святейшего Синода и, как говорилось в докладе Петроградской синодальной конторы, по «распоряжению захватчиков доступ в здание Синода для чинов, служивших в нем, был закрыт». Власти конфисковали также все синодальные капиталы.[18] Прав­да, вскоре в Москве, согласно определению Поместного Собора, начали функционировать новые органы — Священный Синод и Высший Церковный Совет при Патриархе.

В целях сплочения верующих и духовенства в период тяжелых испы­таний в Петрограде, а затем и по всей стране стали создаваться массовые религиозные организации — союзы, «братства защиты святой православ­ной веры» и т.д. Уже в начале января в столице развернулась работа по налаживанию приходской жизни (до этого времени не было точного распределения верующих по приходам). Почти при всех значительных храмах выбрали «домовых уполномоченных», которые вели учет право­славных по квартирам и записывали их в «приходскую книгу» для распре­деления в дальнейшем по «коллективам». Одновременно на них возла­галась обязанность сообщать священникам о всех «неверующих», чтобы «заботиться об обращении заблудших».[19]

В каждом приходе выбирался совет, для объединения деятельности которых создавались «мирянские комитеты», братства по районам и уездам, а в епархиальном масштабе — Братство приходских советов Петрограда и епархии. Оно возникло в середине января и вскоре объединяло уже около 60 тыс. человек. Пред­седателем его правления стал протоиерей Николай Рудинский. В первом номере новой газеты «Петроградский Церковно-епархиальный вестник» от 27 февраля священник Андреевского собора Николай Платонов так разъ­яснял цель этой организации: «В „Братство» вошли весьма многие сове­ты, и работа „Братства», видимо, приносит плоды, объединяя и тем самым укрепляя силы православных. „Братство» не борется с властью Советов, но оно стремится, чтобы и в области жизни церковной была представлена „вся власть Советам!» Через приходские советы право­славный народ сам сумеет управиться с церковным достоянием на пользу веры и церкви. „Братство» стремится к выработке единой тактики на местах, чтобы повсюду православный народ одинаково знал, что и как ему нужно делать. Обогащаемое опытом лиц, работающих на местах и поддерживающих связь с „Братством», оно может предпринимать и пред­принимает наилучшие способы защиты православной церкви».[20]

Руководитель организации о. Н. Рудинский ездил за благословением к Патриарху, и тот послал в столицу свою грамоту: «Братству приходских советов города Петрограда и Петроградской епархии. С благодарением «Отцу щедрот и всякия утехи» (1 Кор 1:3) приемлет мерность наша ваше приветствие и с душевной отрадой слышит в нем готовность верных чад Церкви Православной встать на защиту попираемых ныне прав ее!».[21]

К марту работа в епархии по организации приходских советов была закончена. 11 марта представители их собрались на Петроградский епархиальный съезд духовенства и мирян. По предложению председателя протоиерея Ф. Орнатского, он без прений присоединился к суждению По­местного Собора о декрете от 20 января. На съезде был также избран и утвержден митрополитом «комиссар по общеепархиальным делам» из­вестный юрист новомученик И.М. Ковшаров, который должен был ведать «защитой материальных интересов церкви». Он стал ближайшим помощником митрополита Вениамина в контактах с городскими властями. Постепенно все большее руководящее значение в жизни епархии приобретало и Братство приходских советов. В одном из его решений говорилось о том, «чтобы представители органов епархиального управления в потреб­ных случаях могли быть приглашаемы Братством для совместного об­суждения возникающих вопросов и осведомления о ходе работы епар­хиального управления. По этому самому основанию Братству должно быть дано право представлять епархиальному собранию свои сообра­жения по проектам, вносимым на обсуждение епархиального собрания». Наконец, в постановлении от 20 мая указывалось, что «так как деятель­ность Братства обнимает все стороны епархиальной жизни, то Братству должно быть предоставлено право иметь своих представителей во всех общеепархиальных учреждениях, например, духовно-учебных заведениях, благотворительных учреждениях, свечном заводе и пр.». Братство даже претендовало на шесть национализированных зданий духовного ве­домства, в том числе бывшего Синода, но Совет комиссаров Петроград­ской трудовой коммуны после нескольких заседаний 24 апреля оконча­тельно отклонил эти заявления.[22]

В своей деятельности Братство приходских советов было не одиноко. Как отмечал в выступлении 7 апреля на собрании петроградского духо­венства священномученик протоиерей Михаил Чельцов, «Церковь перестраивается на широко ­общественных, соборных началах — участие интеллигенции, которая в России всегда была верующей, хотя по-своему (богоискательство), здесь особенно желательно. Патриарх, иерархи могут теперь говорить с властью с авторитетом, поскольку за ними общество, народ».[23]

В первой половине 1918 г. в Петрограде возникло еще несколько братств, в основном при различных приходских храмах и монастырях. Наиболее сильным, многолюдным и долго действовавшим из них стало Александро-Невское. Оно было официально открыто после совершения молебствования в Лавре 21 января, во время грандиозного крестного хода, и создавалось первоначально, прежде всего, для защиты монастыря от конфискации властями. Братства существовали также при Андреевском соборе, Захарьевско-Елизаветин­ской церкви, в Гавани при церкви Милующей Божией Матери, церкви Спаса на Синопской набережной и др.

Функции их подразделялись на издательскую (выполнение ее было очень затруднено, но и в 1920-е гг. в частных издательствах еще выходили церковные календари), благотвори­тельную — помощь бедным, больным (в братствах состояло много меди­цинских работников), заботу об арестованных и заключенных, непосред­ственное участие членов братств в богослужениях с полным соблюдением устава, и просветительскую (не только устройство лекций, диспутов, но и, главным образом, церковная работа с детьми). Последнему уделялось повышенное внимание, при братствах существовали специальные филиалы — детские союзы. Так, монахи Александро-Невской Лавры руководили 69 детскими кружками, в которых изучался Закон Божий. По распоряжению митрополита в большинстве церквей для подростков были заведены специальные кресты, хоругви, иконы, облачения, они участвовали в богослужениях, крестных ходах. Активно действовал Андре­евский детский союз, он регулярно устраивал различные вечера, утрен­ники и даже детские пасхальные богослужения.[24] При храмах в рабочих районах существовали Христианские союзы учащейся молодежи и т.д.

Преподавание Закона Божия в государственных школах в основном прекратилось уже в январе 1918 г., хотя на многих родительских собра­ниях выносились резолюции за его сохранение, создавались родительские комитеты по наблюдению за религиозным воспитанием детей. На епархи­альных съездах духовенства и мирян церковно-приходские школы по-прежнему считались находящимися в ведении Церкви, как и богослов­ские учебные заведения. Всю первую половину 1918 г. декрет об их передаче в ведение Наркомпроса в Петрограде практически не реализовывался. Следует отметить, что и многие другие соответствующие законодательные акты длительное время оставались лишь на бумаге. Так, хотя декреты о гражданском браке и разводе были приняты еще в декабре 1917 г., у государственных органов власти долго не было своего аппарата, и метрические книги продолжало вести духовенство. В начале 1918 г. в одном из районов города учредили соответствующий граждан­ский отдел, но это был скорее лишь показательный опыт. Замедленные темпы преобразований и массовое сопротивление духовенства стали причиной того, что и М. Горький в газете «Новая жизнь», в статье «От­бой» писал о бесплодности и преждевременности декрета об отделении Церкви от государства, авторам которого приходится отступать перед условиями русской действительности.[25] Такой прогноз даже левой печати поддерживал уверенность церковного руководства, что декрет не будет реализован.

Однако государственные органы постепенно усиливали наступление. Крупнейший конфликт с ними в Петроградской епархии в первой половине 1918 г. был связан с реализацией на практике закона от 14 фе­враля об «упразднении» придворного духовенства, передаче благотвори­тельных учреждений его ведомства со всеми капиталами в ведение комиссариата призрения и закрытии придворных соборов и церквей. Первоначально к выполнению декрета власти подошли достаточно гибко. 9 марта между наркомом по делам призрения и протопресвитером бывшего ведомства была достигнута договоренность о передаче «орга­низации бывшего придворного духовенства», «кружечного капитала» и благотворительных учреждений, сохранении за ней части домов, квартир и часовни Христа Спасителя. Но после переезда ряда руководящих работ­ников (в связи с переносом столицы в Москву) городские власти во главе с председателем Петроградского совета Г.Е. Зиновьевым практически отказались от прежнего соглашения.

В заявлении комиссара по общеепархиальным делам И. Ковшарова Зиновьеву от 27 мая указывалось, что верующий народ, уже собравший 6 тысяч подписей, требует: «1. Сде­лать распоряжение о прекращении насилий над бывшими придворными храмами и часовней Спасителя, убрав немедленно из часовни комиссара. 2. Передать „кружечный капитал» и все благотворительные учреждения бывшего придворного духовенства в заведование организации бывшего придворного духовенства. 3. Отстранить комиссаров от заведования имуществом бывших придворных церквей. 4. Открыть для богослужений соборы Зимнего дворца и Петропавловской крепости». Заявление было рассмотрено 29 мая на заседании Президиума ЦИК Союза коммун Северной области — почти во всех требованиях отказали, и лишь собор в Петропавловской крепости разрешили открыть через 2-3 месяца.[26]

В новом письме 10 июня И. Ковшаров убедительно доказывал: «Служащие Зимнего дворца неоднократно выносили постановления об открытии собора как приходского храма. Что же касается собора крепости, то закрытие его, хотя бы на 2-3 месяца, оскорбляет религиозные чувства большой массы народа, привыкшего исстари беспрепятственно посещать собор крепости для удовлетворения своих религиозных нужд. Во имя интересов народа, народная власть, казалось бы, не должна ставить народу препятствий в этом отношении. Ни в каком случае не может быть допущена передача „кружечного капитала», составившегося из на­родных приношений, в ведение Комиссариата имуществ Республики, т.к. это явится нарушением воли народа, приносившего свои жертвы не для того, чтобы им было дано назначение на иные цели, кроме тех, на которые жертвовались народом его деньги». Это заявление было также отклонено на заседании Президиума ЦИК СКСО от 18 июня.[27]

Массовое сопротивление осуществлению декрета от 20 января воз­главлялось Поместным Собором. Он также установил ежегодное молитвенное поминовение в ближай­шее к 25 января (17 февраля) воскресенье (день убийств митрополита Киевского Владимира, занимавшего в 1912-1915 гг. Петроградскую кафедру) «всех усопших в нынешнюю лютую годину гонений исповедников и мучеников».[28] В первой такой заупокойной литургии, совершенной Патриархом 13 апреля, в числе 17 новомучеников были помянуты и два петроградских протоиерея Иоанн Кочуров и Петр Скипетров.

Архиереи на местах в основном следовали в своих действиях ука­занным постановлениям. Так, например, в связи с захватом крестьянами земли Пеллинской церкви Шлиссельбургского уезда, Петроградская консистория рекомендовала причту и старосте церкви: «а) собрать общее приходское собрание; б) уяснить собранию, что так как забота о мате­риальном содержании причта лежит всецело на прихожанах, то они, прихожане, должны позаботиться об охране церковной земли». Митропо­лит наложил на этом документе 7 марта свою резолюцию: «Кроме указанного, священник на собрании прихожан должен разъяснить, что по соборному постановлению все лица, способствующие, а тем более сами захватывающие церковное достояние, подлежат на основании канонических правил суду церковному включительно до церковного отлучения, с воспрещением совершения у них всех церковных треб».[29] В то же время необходимо отметить, что Церковь всегда сражалась, и это неоднократно подчеркивалось в постановлениях Собора, лишь «духовным мечом».

С мая — июня 1918 г., мероприятия по реализации законов, касающихся религиозных организаций, резко активизировались. 8 мая при Наркомате юстиции был создан специальный VIII (позднее V) отдел по проведению в жизнь декрета об отделении Церкви от государства во главе с П.А. Красиковым. Такие органы учреж­дались и при губернских Советах, комиссариатах юстиции. 24 августа был принят документ, разъясняющий многие спорные аспекты положения Церкви в советском обществе. Но, вопреки ожиданиям, это оказался не новый декрет СНК, а инструкция Наркомата юстиции «О порядке проведения в жизнь декрета „Об отделении церкви от государства и школы от церкви»», еще более ужесточавшая требования властей. На реализацию положений инструкции отводился двухмесячный срок.

В Петрограде осуществление всех этих законов проводилось, по срав­нению с другими городами, более медленными темпами. Несмотря на пребывание Патриарха в Москве, северная столица во многом оставалась центром церковной жизни страны, и епархиальное руководство распо­лагало значительной реальной силой, с которой были вынуждены счи­таться городские власти. Однако их конфронтация в мае — августе 1918 г. постепенно нарастала. Один из конфликтов оказался связанным с празд­нованием 1 Мая, которое в 1918 г. приходилось на Великую среду, пред­шествующую Пасхе, день скорби, в который православным воспрещается участвовать в уличных гуляниях и шествиях. В соответствии с постанов­лением Поместного Собора от 20 апреля, митрополит Вениамин в своем воззвании к верующим призвал их не присутствовать на празднике. Совет комиссаров Петроградской трудовой коммуны расценил ситуацию как равнозначную военной опасности, решив назначить на время праздников Пасхи специальную полномочную комиссию в составе «следующих лиц: тт. Зиновьева, Лашевича, Позерна, Гусева и Смилги и обязать штаб округа и штаб оперативный иметь постоянное дежурство из ответст­венных лиц».[30]

Значительную тревогу властей вызвало почти триумфальное по­сещение Петрограда с 23 мая по 3 июня Патриархом Тихоном. Первосвятитель совершил несколько богослужений — в Исаакиевском и Ка­занском соборах, Лавре, участвовал в крестном ходе, посетил Кронштадт. И везде он встречал радость и поклонение верующих, а в братстве приходских советов состоялось его чествование. В своей речи в Троицком соборе Александро-Невской Лавры Патриарх сказал: «…град сей давно мне известен. Я знал его, когда учился в здешней академии, но я всегда привык его видеть несколько иным. И теперь при посещении этого града невольно вспомнились мне слова пророка Иеремии, как он некогда оплакивал Иерусалим, называя его „вдовицей, видевшей лучшие дни, но испытывающей принижения». Нельзя не заметить увядания этого града. Вместе со всею матерью-родиной нашей большие терпит он скорби и поношения. Великая Россия, удивлявшая весь мир своими подвигами, теперь лежит беспомощная и терпит унижения… Но я взираю на вас с утешением, потому что вы знаете, в чем заключается наше спасение. Спасение в Церкви Божией, в вере нашей в Бога».[31]

Вскоре после отъезда Патриарха, 8 июня на заседании Совета комиссаров Петроградской трудовой коммуны был рассмотрен вопрос «О способах применения декрета об отделении церкви от государства к петроградскому духовенству». Значительно участились случаи закрытия и ликвидации храмов при государственных учреждениях, многие из которых уже функционировали как приходские. В результате подобных действий в различные инстанции стали поступать заявления, протесты, жалобы комиссара по общеепархиальным делам Ковшарова и братства приходских советов. Тон их постепенно ужесточался, конфликты мно­жились. Так, еще 27 мая Ковшаров писал Зиновьеву по поводу прекра­щения богослужений в церкви св. Спиридона при бывшем Главном управлении уделов: «Приходской народ постановил обратиться через меня к народной власти с требованием прекратить нарушение губсовдепом изданного Народными комиссарами декрета о свободе совести и предоставить немедленно приходу право свободно осуществлять религи­озные обряды в своем приходском храме». А 8 августа уже братство требовало от губисполкома открыть эту церковь: «Приходской совет обратился к Братству с просьбой потребовать от высшей власти положить, наконец, предел надругательству над совестью верующего православного народа и его храмами агентами власти».[32]

7 августа процесс закрытия домовых церквей в Петрограде был оформлен законодательно, Совет комиссаров Союза коммун Северной области при­нял постановление: «1. Домовые церкви и часовни всех исповеданий, существующие при учено-учебных и воспитательных заведениях всех ступеней, а также при всех правительственных учреждениях, подлежат ликвидации в срочном порядке к 10-му августа с.г., а в исключительных случаях, устанавливаемых отделами народного образования, не позже 20-го августа с.г.».[33] Причем, единственным существенным признаком, определявшим, приходским или домовым является храм, указывалось не наличие групп прихожан, не ведение метрических книг при церквах, а то, что он занимает особое здание (помещение), специально предназна­ченное дли богослужебных целей и изолированное от какого-либо жилья или учреждения. Правда, не только к 10 или 20 августа 1918 г., но и к концу гражданской войны значительная часть домовых церквей Петро­града не была ликвидирована.

Для сохранения их при таких храмах указом митрополита открывались приходы, и власти отчасти считались с этим. Например, в первой половине 1918 г. решением Владыки Вениамина почти все церкви при восьми петроградских общинах сестер милосердия преобразовы­вались в приходские, и в 1919 г. юридический отдел Петросовета санк­ционировал их существование.[34] Уступка была сделана в отношении храмов при больницах и тюрьмах, в них разрешалось в определенные дни и часы совершать религиозные обряды. До многих домовых церквей в тревожные годы гражданской войны у властей просто не дошли руки. В некоторых случаях Церкви временно удавалось отстоять свои здания, предприятия, несмотря на попытки их конфискации.

Так, когда летом 1918 г. Колпинский Совет попытался занять церковный дом Троицкого собора, все его действия, ввиду волнений верующих, окончились неудачей. Приняв в августе трех представителей приходского совета, Зиновьев заявил им: «Что они пристали к вашим домам? Точно нет других в городе Колпино. Не в интересах наших возбуждать народ. Я распоряжусь, чтобы дома не трогали».[35] В Колпино был командирован член губкома ВКП(б) Г.Е. Евдокимов, решивший спорное дело на месте в пользу прихода. Наконец, даже в случае закрытия домовых церквей их святыни порой удавалось переносить в другие храмы или помещения, открывая там вновь богослужения. Когда осенью 1918 г. была закрыта университетская церковь, ее, по инициативе настоятеля протоиерея Николая Чукова и академика Б.А. Тураева, возобновили в одной из квартир на Биржевой линии, и церковь функционировала до марта 1924 г.[36]

Несмотря на соответствующие статьи в законе, частично сохранилась религиозная благотворительная деятельность. Из запроса благочинных епархиального совета к настоятелям храмов от 22 августа 1918 г. видно, что в ведении Церкви, в основном под видом «частных», «нецерковных», оставались многочисленные богадельни, приюты, столовые, учреждения по трудовой помощи и т.д., а также детские площадки, сады, различные курсы, библиотеки, читальни.

Вскоре часть из них была утрачена, но остальные продолжали функционировать на прежнем основании до конца гражданской войны. Еще в декабре 1919 г. отдел управления Пет­роградского Совета внес, например, в реестр обществ и союзов Мефодиевское трудовое братство при церкви св. Мефодия, целью которого явля­лось «оказание взаимной помощи путем выдачи денежных пособий, нравственной поддержки и приисканием работ нуждающимся членам братства», особенно больным и заключенным в тюрьмах. В официаль­но зарегистрированном уставе его говорилось, что братство имеет право содержать трудовые артели, дом для помещения нуждающихся, торговый кооператив, иметь свои храмы.[37]

После прекращения преподавания Закона Божия в государственных школах его удалось отчасти заменить частно-церковным обучением при храмах. В Петроградской епархии было выработано особое положение «Об организации религиозно-нравственного воспитания детей и под­ростков». Первоначально городские власти, согласно инструкции Наркомюста, не запрещали подобной практики. На соответствующий запрос приходского совета Никольского Богоявленского собора 13 августа отдел юстиции Петросовета ответил, что «обучать и обучаться религии частным образом не возбраняется, а посему особое разрешение на преподавание Закона Божия и духовного пения, если оно будет частным обучением, не требуется».[38]

Возобновилось осенью 1918 г. в епархии и специаль­ное богословское образование, хотя к лету Духовная академия и семина­рия как государственные учебные заведения были закрыты и их здания переданы другим организациям (под детский приют и т.п.). Еще до принятия инструкции от 24 августа нарком просвещения А.В. Луначарский (в 1918 г. работавший, в основном, в Петрограде) официально высказался за то, чтобы духовные учебные заведения, при желании местных церковных общин взять их на содержание, передавались им со всем инвентарем; и 16 августа И. Ковшаров подал соответствующее заявление в Совет комиссаров СКСО: «Ввиду того, что петроградская церковная община на епархиальном собрании, состоявшемся в июле с.г., постановила принять содержание духов­ных учебных заведений Петроградской епархии исключительно на средства общины, Братство приходских советов выражает уверен­ность, что Совет комиссаров в непродолжительное время (ввиду ско­рого наступления учебного года) освободит духовные учебные заве­дения: академию, семинарию и духовное училище и передаст эти учебные заведения со всем инвентарем в ведение петроградской об­щины через Братство приходских советов».[39]

6 сентября в «Петроград­ском Церковном вестнике» (редактор протоиерей Михаил Чельцов — председатель комиссии по духовно-учебным заведениям) были опуб­ликованы проекты положений о богословских курсах и богословском институте, одобренные митрополитом. 24 сентября Малый Совет СКСО передал здание бывшей семинарии под Богословско-пастырские курсы, которые и начали там свою деятельность с 30 сентября. Это было двухгодичное учебное заведение, куда принимались лица старше 18 лет со средним образованием. Преподавание общеобразова­тельных предметов в нем запрещалось, но первоначально курсы ча­стично субсидировались комиссариатом просвещения. Из 14 препо­давателей почти все ранее работали в семинарии, заведующим был И.П. Щербов, немало сделавший для развития богословского образо­вания в епархии в первые годы советской власти.[40]

Многие из этих уступок властей явились следствием активной пози­ции епархиального руководства, опиравшегося на массовый религиозный подъем. В 1918 г. к Православной Церкви, гонимой, а не господствующей, государственной, как ранее, несмотря на начавшуюся атеистическую пропаганду, пришли тысячи новообращенных, в том числе и видные представители интеллигенции. Распространению религиозности способ­ствовали и бедствия гражданской войны. В «церковной ограде» вспыхи­вает подлинная духовность, усиливается забота о нравственности. 10 июля для расширения проповеднической деятельности епархиальным собра­нием избирается Миссионерский совет, главным руководителем которого является митрополит, непосредственным председателем священник Н. Чепурин, а членами — протоиереи М. Чельцов, Н. Рьгжков, священники И. Журавский, Н. Платонов, В. Красницкий и миряне И. Ковшаров, И. Щербов, А. Сокольский.[41]

Митрополит Вениамин стремился привлечь в ряды духовенства как можно больше светских молодых людей – «он предвидел будущие трудности».[42] Миссионерская деятельность разверты­валась и в крестьянских массах. 29 августа епархиальный совет принял постановление о направлении в уезды и округа губернии из Петрограда священников для проведения лекций по богословию, совершения богослужений, законоучительства.

Чувствуя за собой поддержку верующих, петроградское духовенство все громче поднимало голос протеста против усиливавшихся анти­церковных акций. 29 июля состоялось чрезвычайное епархиальное собрание приходских советов по вопросу «О мерах защиты Веры и Церкви ввиду циркуляра Комиссариата просвещения Северной области об изъя­тии из школ предметов религиозного почитания». Оно было необыч­ным — с участием представителей всех других основных конфессий, кроме старообрядчества. Мнение собравшихся оказалось единодушным. Так, о. Н. Чепурин заявил: «Нас ожидает борьба. Я не знаю, чего страшиться. Стихия церковной жизни — есть стихия борьбы. Было мучительно видеть, как прежде настроение ведомства православного исповедания зависело от улыбки цезаря. Благословен тот час, когда наша Церковь, захваченная борьбой, станет на свои ноги и в правовых подпорках не будет нуждать­ся». Протоиерей Ф. Орнатский, ссылаясь на крестный ход в защиту Александро-Невской Лавры, рекомендовал повторить подобную акцию сопротивления (через несколько дней отец Философ был арестован). В результате, собрание единодушно выразило «свой горячий протест» и постановило «обратиться к надлежащим советским властям с требова­нием о немедленной отмене незаконно изданного товарищем областного комиссара по просвещению Гринберга циркулярного распоряжения от 12 июля 1918 года за № 45».[43] Оно также избрало епархиальный совет.

Совместное противостояние насилию представителей различных конфессий особенно встревожило власти. Решено было использовать карательные меры. Митрополит Вениамин попытался смягчить напряженность в отношениях сторон. Так, на заявлении отдела юстиции Петросовета от 1 августа на его имя – «сделать распоряжение о снабжении в срочном порядке всех приходских церквей приходскими книгами для записей прихожан», Владыка в тот же день наложил резолюцию: поставить на вид благочинным за «их недостаточно внимательное отно­шение к прохождению своих обязанностей».[44]

Однако уже в начале августа начались аресты священнослужителей. Развернувшийся в конце лета — осенью 1918 г. (после убийства В. Володарского, М. Урицкого, покушений на В. Ленина, Г. Зиновьева) красный террор в Петрограде был очень жесток. Самым непосредственным образом затронул красный террор и духовенство. Были арестованы священники А. Николаев, В. Силин, А. Ливан­ский, П. Успенский, Н. Платонов, А. Дубровский и другие, несколько монахов.

Даже в этих условиях братство приходских советов пыталось от­стаивать интересы Церкви, спасать арестованных. В его заявлении в Совет комиссаров СКСО от 14 августа говорилось о единогласном решении братства «признать, что циркуляр 8 августа с.г. о ликвидации церквей и часовен при правительственных учреждениях и учебных заведениях находится в явном противоречии с декретом о свободе совести (ст.2 и 12), и предъявить по этому поводу протест, с требованием об отмене означенного циркуляра».[45]

В письме Зиновьеву от 31 августа указывалось, что братство «разновременно подало ряд заявлений о взятии им на поруки арестованных по распоряжениям местных совдепов православных священнослужителей, а именно: 1) протоиерея Философа Николаевича Орнатского (арестованного 9 августа), 2) священника Вячеслава Силина (арестованного 1 августа), 3) священника Алексея Ливанского (арестованного 3 августа), 4) священника Петра Успенского (арестованного 3 августа), 5) священника Александра Дубровского (арест.). Долговременное пребывание под арестом всех этих лиц угрожает по современным обстоятельствам не только здоровью, но и самой их жизни, тем более, что некоторые из них, как-то: Ф.Н. Орнатский — преклонного возраста, а другие, как-то: В. Силин — тяжко больны. Между тем, представители приходов, а равно Братство приходских советов до сего времени не получили никаких сведений о судьбе заключенных, и, несмотря на все принятые меры, добиться путем личных переговоров от кого-либо из осведомленных в деле лиц сообщения справочных данных не представилось возможным. Ввиду этого, Братство приходских советов вынуждено ныне в письменной форме настаивать самым решительным образом на скорейшем выяснении вопросов: а) в чем именно обвиняются арестованные священнослужители, б) где они содержатся, и в каком положении находится их дело, в) скоро ли они будут вовсе освобожде­ны из-под стражи или отданы на поруки Братству».[46] Но вскоре было ликвидировано само братство, закрыты некоторые церковные органы печати и т.д.

Трагически сложилась судьба известного церковного дея­теля о. Философа Орнатского. Нарком просвещения А.В. Луначарский пытался спасти его, послав 15 августа письмо Зиновьеву: «Уезжаю, так и не выяснив хорошенько, по чьему распоряжению и по какому обвинению содержится в Кронштадте под арестом священник Орнатский. Так как арест его вызывает много толков, а я считал бы необходимым избегнуть всего похожего на гонения против Церкви — то, быть может, Вы сможете сделать что-нибудь для его освобождения, если каких-либо серьезных обвинений против него не имеется».[47] Но о. Философ был расстрелян вместе с двумя сыновьями.

Основной причиной подобных бессмыслен­ных акций являлось засилье левацких, военно-коммунистических на­строений в партийной и советской среде — в надежде на скорую мировую революцию ее рьяные приверженцы пытались как можно быстрее разрушить бас­тионы реакции в России, одним из которых считали и религию. Руководству РКП(б) была присуща склонность к тоталитаризму, стремление к монополии на безграничную власть, на право господства во всех областях жизни общества, включая духовную сферу. Церковь виделась им не­примиримым соперником, которого следовало безжалостно убрать со своего пути. Именно с этим было связано не только резкое ухудшение осенью 1918 г. положения церковных организаций в регионах, в частности в Петроградской епархии.

// Доклад на конференции «Политическая история России 20-го века», посвященной 80-летию профессора В.И. Старцева, Российский государственный педагогический университет, г.Санкт-Петербург, 21 октября 2010 г.

1 Митрополит Вениамин (Казанский). Краткая биография // Христианские чтения.1991. № 6. С. 5-7.

2 Церковные ведомости. 1918. № 11-12. С. 66-68.

3 Церковно-общественный вестник. 1917. 9 декабря.

4 Церковные ведомости (Прибавления). 1918. № 1. С. 24.

5 Там же. № 5. С. 204.

6 Центральный государственный архив Санкт-Петербурга (ЦГА СПб), ф. 143, оп. 1, д. 84, л. 31.

7 Церковные ведомости (Прибавления). 1918. № 1. С. 23-24.

8 Там же. С. 26.

9 Там же. С. 27.

10 Там же. № 2. С. 82-83.

11 Священный Собор Православной Российской Церкви. Деяния. Книга 6. Вып. 1. М., 1918. С. 58-59.

12 Вечерний Ленинград.1990. 11 августа.

13 Священный Собор Православной Российской Церкви. Деяния. Книга 6. Вып. 1. С. 58-59.

14 Российский государственный исторический архив (РГИА), ф. 796, оп. 445, д. 792, л. 9.

15 Церковные ведомости. 1918. № 3-4. С. 20-22.

16 Введенский А.И. Церковь и государство. М., 1923. С. 109-110, 215.

17 Церковные ведомости (Прибавления). 1918. № 7-8. С. 318.

18 Там же. № 5. С. 205; РГИА, ф. 796, оп. 445, д. 246, л. 17, д. 23, л. 23.

19 Петроградский церковно-епархиальный вестник. 1918. 13 апреля.

20 Там же. 27 февраля.

21 Там же. 12 мая.

22 ЦГА СПб, ф. 143, оп. 3, д. 5, л. 48-49, 52-53, 72-73.

23 Петроградский церковно-епархиальный вестник. 1918. 13 апреля.

24 Мещерский Н.А. На старости я сызнова живу: прошедшее проходит предо мною… Рукопись. С. 14-15, 63.

25 Церковные ведомости (Прибавления). 1918. № 9-10. С. 366.

26 ЦГА СПб, ф. 143, оп. 1, д. 84, л. 30-31.

27 Там же, д. 83, л. 2-3.

28 Священный Собор Православной Российской Церкви: Собрание определений и постановлений. Вып. 3. М., 1918. С. 55-57.

29 Платонов Н.Ф. Православная Церковь в 1917-1935 гг. // Ежегодник музея истории религии и атеизма. Т. 5. Л., 1961. С. 217.

30 ЦГА СПб, ф. 143, оп. 3, д. 5, л. 42-43.

31 Петроградский церковно-епархиальный вестник. 1918. 20 июня.

32 ЦГА СПб, ф. 143, оп. 3, д. 5, л. 16, 19, оп. 1, д. 82, л. 64, д. 84, л. 68..

33 Там же, д. 67, л. 237.

34 Там же, ф. 5325, оп. 7, д. 102, л. 34-125.

35 Там же, ф. 142, оп. 2, д. 103, л. 7.

36 Мещерский Н.А. Указ. соч. С. 70, 74.

37 ЦГА СПб, ф. 7384, оп. 33, д. 250, л. 43-44.

38 Там же, д. 238, л. 35-36.

39 Там же, ф. 143, оп. 1, д. 83, л. 7.

40 Там же, ф. 8952, д. 1, л. 13-22.

41 Там же, ф. 1001, оп. 9, д. 47, л. 15.

42 Мещерский Н.А. Указ. соч. С. 73.

43 Петроградский церковный вестник. 1918. 3 августа.

44 Там же. 6 сентября.

45 ЦГА СПб, ф. 143, оп. 1, д. 83, л. 7.

46 Там же, д. 82, л. 61.

47 Там же, л. 60.