Деятельность православной церковной молодежи в первые десятилетия советской власти можно разделить на два существенно различавшихся периода – 1921–1928 и 1929–1930-е гг. В первый из них связанные с Церковью группы составляли значительную часть молодежи, их деятельность носила активный, в основном, легальный или полулегальный характер. Во второй же период указанное явление имело гораздо более локальный характер, причем протекало, главным образом, в подполье. В данной статье разговор пойдет о первом периоде.
Массовое создание молодежных обществ, братств, кружков, союзов и т.п. в Русской Православной Церкви, к которой в начале ХХ века формально принадлежало около 70% населения государства, произошло в 1917-1919 гг. К моменту революционных потрясений Церковь находилась в состоянии глубокого внутреннего кризиса. Однако она обладала значительной внутренней способностью к возрождению. Весной 1917 г. по стране прокатилась волна чрезвычайных епархиальных съездов духовенства и мирян. Во всех демократических преобразованиях активно участвовала молодежь. Резко выросли численно и активизировали свою деятельность миссионерские, благотворительные и просветительные общества и братства, возникшие еще в начале XX века, такие как Комитет христианского содружества учащейся молодежи при «Обществе распространения религиозно-нравственного просвещения в духе Православной Церкви».[1]
После Октябрьского переворота вслед за первыми же открыто антирелигиозными акциями советских властей в России начался массовый религиозный подъем. В 1918 г. к Православной Церкви, гонимой, а не господствующей, как ранее, пришли тысячи новообращенных, в том числе видные представители интеллигенции. Священномученик митрополит Петроградский и Гдовский Вениамин целенаправленно стремился привлечь в ряды духовенства как можно больше светских молодых людей – «он предвидел будущие трудности»[2]. Интересные факты дал анализ изменения состава насельниц женского Иоанновского монастыря в Петрограде. Если до 1918 г. среди них имелись лишь выходцы из крестьянского, мещанского и купеческого сословий, то затем появилась большая группа молодых представительниц интеллигенции – выпускницы западноевропейских университетов, писательницы, актрисы и т.п.[3]
Именно с начала 1918 г. в столице, а затем по всей стране создавались массовые организации – союзы, братства, комитеты мирян и т.д. Особенно заметную роль вплоть до начала 1930-х гг. играли братства. Их число по сравнению с дореволюционным возросло в десятки раз. В Петрограде ведущее место занимало Александро-Невское братство при Александро-Невской Лавре. Оно было окончательно оформлено в январе 1919 г. несколькими молодыми иеромонахами, в значительной степени на основе работавшего в Лавре с марта 1918 г. кружка молодежи, объединявшего монахов и мирян обоего пола. Функции братств подразделялись на издательскую, благотворительную, заботу об арестованных и заключенных, богослужебную, просветительную и церковную работу с детьми. Этой работе уделялось повышенное внимание, при братствах существовали специальные филиалы – «детские союзы». Так, монахи Лавры руководили 69 детскими кружками. По распоряжению митрополита Вениамина в большинстве церквей для подростков были заведены специальные кресты, хоругви, иконы, облачения, они участвовали в богослужениях, крестных ходах. Особенно активно действовал Андреевский детский союз, он регулярно устраивал различные вечера, утренники и даже детские пасхальные богослужения. При храмах в рабочих районах в 1918 г. существовали Христианские союзы учащейся молодежи и т.д.[4] Церковной работе с молодежью почти повсеместно стало уделяться гораздо больше внимания, чем до революции.
Несмотря на национализацию всего ее имущества, лишение права юридического лица, открытый террор и т.п. Русская Православная Церковь вышла из гражданской войны в основе своей несокрушенной. Более того, сформировался невиданно широкий прежде слой молодежи, активно участвовавший в церковной деятельности. Он состоял в основном из лиц, достигших сознательного возраста или непосредственно перед революцией 1917 г. или сразу после нее и прошедших школьное или семейное религиозное воспитание. Существенную часть этого слоя составляли люди, исходя из своих убеждений, сознательно включившиеся в борьбу за Церковь и уже закалившиеся в ней.
Церковная молодежь в 1920-е гг. еще могла иметь семейное или частное религиозное воспитание и получить духовное образование в богословских учебных заведениях. При определенной настойчивости в библиотеках можно было получить религиозную литературу, кроме того, очень большое распространение в СССР впервые получил церковный самиздат.
В период НЭПа основные религиозные праздники еще официально считались выходными днями и существенную часть церковной молодежи составляли люди, связанные с Православием лишь устоявшимися за много веков традициями русской семьи. Они посещали храмы по привычке или под давлением родственников. Эти, лишь внешне связанные с Церковью, люди дали наибольший отсев в последующий период открытых гонений.
Всю деятельность церковной молодежи в 1920-е гг. можно разделить на три группы: легальную, полулегальную и подпольную. К первой, прежде всего, относилось активное выполнение церковных обязанностей православного христианина. Это уже могло вызывать различные негативные последствия, особенно для студентов государственных ВУЗов. При очередной чистке мог быть найден повод для их исключения или лишения стипендии. Ставший позднее священником Дмитрий Константинов, в 1927 г. учившийся в педагогическом техникуме в Ленинграде, вспоминал, что местное бюро комсомола приняло секретное постановление – не допускать окончания техникума одним из верующих учащихся. Преподаватель обществоведения трижды проваливал этого студента на выпускном экзамене, но затем был вынужден поставить удовлетворительную оценку, так как учащийся знал предмет[5].
Следует отметить, что согласно инструкции Наркомата юстиции к «Декрету об отделении церкви от государства и школы от церкви» все домовые церкви – при учебных, медицинских, тюремных, воспитательных и др. заведениях должны были быть закрыты еще в августе 1918 г. Но дольше всего подобные храмы просуществовали из-за массового сопротивления учащихся и профессуры при некоторых ВУЗах. Так, в Ленинграде последние домовые церкви – при государственном университете и Политехническом институте были закрыты только после Пасхи 1924 г. И вплоть до последних дней их существования студенты переполняли свои храмы.
К формам легальной деятельности можно отнести и пение в церковных хорах, вхождение в состав приходских советов («двадцаток»), учебу в духовных заведениях. Все это было связано с элементами рисками. Наиболее опасным являлось пребывание в составе приходского совета. Подобные люди считались политически неблагонадежными и нередко подвергались репрессиям. Поэтому молодежи в «двадцатках» было немного – не более 10–20%. Иная ситуация существовала с церковными хорами. Вплоть до начала 1930-х гг. никакого учета их участников не велось, и в любительских хорах преобладали представители молодого поколения.
В определенной степени изгоями советского общества являлись учащиеся духовных заведений. После репрессий 1922 г., связанных с кампаниями изъятия церковных ценностей и проведения обновленческого раскола, их число в стране сильно сократилось. К 1923 г. были закрыты все дореволюционные Духовные Академии, Московский женский Богословско-педагогический институт, десятки богословских курсов и т.д. Существовавшие же учебные заведения делились на обновленческие и принадлежавшие к Патриаршей Церкви.
Часть радикально настроенной церковной молодежи увлеклась реформаторскими идеями – введения русского языка за богослужением, григорианского календаря, чтения тайных молитв вслух и т.п., вплоть до вынесения алтаря на середину храма у некоторых обновленческих групп.
Полулегальная деятельность церковной молодежи была значительно опаснее и охватывала меньшее число участников. Одним из ее видов являлось исполнение в храмах обязанностей псаломщиков, иподиаконов, прислужников. Таких людей насчитывались тысячи. Они не подлежали регистрации как церковнослужители, но фактически несли их обязанности, не меняя социального статуса, т.е. оставаясь школьниками, студентами, рабочими, служащими. Эти люди составляли неучтенный властью и причем самый массовый резерв будущих кадров духовенства. Кроме того, они являлись носителями миссионерского начала в атеистической среде: выступали в защиту религии на студенческих собраниях, спасали иконы при закрытии храмов учебных заведений, проводили миссионерские беседы, организовывали посещение церквей учащимися в религиозные праздники и т.д. В массовом порядке эту категорию прислуживавших в храмах в 1920-е гг. не преследовали, считая ее подсобной.
К полулегальной относилась и церковно-благотворительная деятельность. По закону она была запрещена еще в 1918 г. Но, в то же время, например, в 1923-1924 гг. с разрешения властей при Крестовоздвиженской церкви Ленинграда существовала бесплатная столовая для питания детей безработных прихожанок-вдов на 30-40 человек, до марта 1926 г. при Казанском соборе функционировала богадельня на 30 престарелых женщин и т.п.[6] Еще большие размеры имела благотворительная помощь, совершаемая в индивидуальном порядке и легко скрываемая от властей, в которой молодежь участвовала особенно охотно.
Самой же активной из форм полулегальной церковной деятельности было функционирование братств при храмах и монастырях. В Петрограде к лету 1922 г. их число достигло 20. Среднее число членов в каждом из братств было далеко не таким большим, как в 1918 г. – теперь оно колебалось в пределах сотни, остались самые стойкие, готовые бороться до конца. Женщины преобладали над мужчинами. В 1920 г. в Александро-Невской Лавре состоялась первая общебратская конференция, одна из пяти секций которой занималась вопросами работы с детьми. В принятом примерном общебратском уставе говорилось: «Просветительная деятельность по религиозно-нравственному воспитанию и образованию детей и подростков имеет цель заложить в них религиозно-нравственные начала жизни, воспитание в них будущих деятельных братчиков, и выражается в организации для них преподавания Закона Божия, в устройстве особо для них богослужений, крестных ходов, паломничеств, а также в учреждении для них различных развлечений, экскурсий и пр.»[7].
Но вся эта деятельность продолжалась легально лишь до весны 1922 г. 26 апреля в «Известиях» было опубликовано своеобразное указание городским властям: «В Петрограде свирепствует какая-то эпидемия братств, духовных кружков, подготовительных религиозно-схоластических школ. Духовенство обрабатывает этим путем молодежь…»[8].
Вскоре последовали репрессии. Петроградское ГПУ сфабриковало следственное «дело о братствах», по которому в течение июня 1922 г. был арестован 31 человек: монахи, священники, братчики и простые миряне. Их допрашивали и об отношении к изъятию церковных ценностей, неприятии обновленцев. В итоге дело «о принадлежности к нелегально организованным братствам» явно не получилось. Но их руководителей – шесть человек все же были 4 января 1923 г. осуждены на два года ссылки[9].
Этими репрессивными и последующими административными мерами властям удалось покончить в Петрограде с легальной деятельностью приходских братств. Отныне они могли существовать только полуподпольно, что и делали вплоть до начала 1930-х гг. Хотя большинство из 20 существовавших в городе приходских братств в 1922-1923 гг. под ударами репрессий прекратили свое существование, оставшиеся продолжали оказывать заметное влияние на церковную молодежь. Кроме того, появились новые виды объединений мирян – внеприходские братства, состоявшие из представителей интеллигенции и молодежи, ставившие перед собой исключительно просветительные цели.
Не прекратило свою деятельность и Александро-Невское братство, объединявшее 70–100 человек. Оно вело тайные занятия Законом Божиим с детьми и заботилось о религиозном воспитании молодежи, главным образом при помощи бесед. «Наиболее религиозно настроенные члены братства организовали монашеские общежития, целью которых было подготовить себя и жить иноческой жизнью, оставаясь в миру». Например, такая община была создана в 1922 г. на Конной ул., 8; число сестер в среднем составляло 10–12 человек[10].
Необходимо отметить, что и в период НЭПа небольшая часть церковной молодежи занималась нелегальной деятельностью. Первые тайные общины возникли в Русской Православной Церкви еще в годы гражданской войны. Но таких общин в 1920-е гг. существовало очень немного. В нелегальных организациях тогда почти не было представлено зарегистрированное в специальных столах духовенство. Поэтому молодежь, входившая в эти организации, была в основном опосредованно связана с Церковью.
К подпольной деятельности можно отнести и получение нелегального богословского образования. Официально действующих духовных школ не хватало, и желающие получить соответствующее образование занимались тайно по кружковому принципу, постепенно переходя от низших к более высоким ступеням. Небольшие кружки в 3–5 человек собирались один-два раза в неделю на квартире одного из участников или руководителей и проходили определенный курс знаний по намеченной программе. Начинали изучать, как правило, Священное Писание. Таким образом, готовились и кадры миссионеров. Провалы и аресты случались редко[11].
Широко участвовала церковная молодежь в оказании разнообразной помощи ссыльным священнослужителям – материальной и моральной. Зачастую это сопровождалось нелегальными поездками к ним в места ссылки. Тайно распространялись рукописные послания отбывавших срок заключения архиереев, различные церковные документы и сообщения.
Существовало и несколько вполне оформившихся нелегальных организаций, охватывавших учащуюся молодежь, прежде всего в Ленинграде – остававшимся в период НЭПа интеллектуальным и церковным центром страны. Среди действовавших в городе пяти-шести подобных тайных религиозно-философских обществ и кружков самым значительным было «Воскресенье». Возглавлял его известный философ А.А. Мейер. Общество возникло еще в конце 1917 г., и в 1918 г. даже выпускало свой журнал «Свободные голоса», но пик его деятельности пришелся на середину 1920-х гг. На регулярных собраниях членов общества, проходившим по воскресеньям, присутствовало в общей сложности около 150 человек – историки, философы, филологи, сотрудники библиотек и архивов, художники, музыканты и т.д. Значительная часть их училась или закончила Петроградский Богословский институт. Первоначально «воскресенцы» находились под сильным влиянием социалистических идей, но затем поиски путей религиозного возрождения привели их к сближению с Церковью, особенно в 1925-1928 гг. Общество было разгромлено ОГПУ в декабре 1928 г.[12]
Другое подобное тайное общество – «Братство Святого Серафима Саровского» возглавлял И.М. Андреевский – филолог, психиатр, будущий известный историк Русской Православной Церкви, профессор Свято-Троицкой Духовной семинарии в США. Члены общества регулярно собирались на квартире И. Андреевского, постепенно их число достигло 33–34 человек. Постоянными посетителями являлись профессор Политехнического института С.А. Алексеев-Аскольдов, известный профессор-психиатр В.Н. Финне, священник Всеволод Ковригин, лингвист И.Е. Аничков и др., но подавляющее большинство составляла студенческая молодежь. Во время собраний читались лекции, доклады, устраивались диспуты. Общество носило характер религиозно-философского объединения людей, ищущих удовлетворения своих духовных запросов. В феврале 1928 г. оно также было разгромлено ОГПУ[13].
Сходным по составу (его заседания посещала часть людей, входивших в организацию И. Андреевского) был студенческий кружок, носивший название «Космическая Академия Наук». Он состоял из восьми членов, в том числе будущего знаменитого академика Д.С. Лихачева, художника-карикатуриста В.Т. Ракова, поэта А.С. Тереховко и др. Молодые люди занимались изучением философии и логики, писали стихи, читали доклады, ходили на лекции в другие подобные кружки. Большинство членов активно интересовалось религией. Их арестовали 8 февраля 1928 г. и приговорили к 5 годам заключения[14]. Весной 1928 г. ОГПУ разгромило также тайный религиозно-философский кружок А.П. Обновленского «Братство Иоанна Лествичника» и религиозно-литературный кружок поэта Г.Г. Тайбалина.
Параллельно с локальными репрессивными акциями в 1920-е гг. власти активно проводили пропагандистские антирелигиозные мероприятия, стараясь вовлечь в их осуществление широкие слои молодежи. Деятельности церковной молодежи противопоставлялись безбожные шествия, антирелигиозные лекции, диспуты, комсомольские обряды и т.п. Так, в феврале 1923 г. была создана специальная Центральная комиссия по проведению «Комсомольской пасхи» при Политпросвете ЦК РКСМ[15]. Однако эффективность воздействия таких кампаний на церковную молодежь была невелика.
С рубежа 1928-1929 гг. произошло существенное изменение всего курса политики по отношению к религиозным организациям в СССР. Период относительно спокойных контактов с ними сменился длительной полосой крайне воинственного, нетерпимого отношения к Церкви, а с 1935 г. был развернут открытый массовый террор против духовенства и верующих.
В этих условиях многие формы деятельности церковной молодежи стали невозможны. Власти рассчитывали прежде всего уничтожить возможность создания новых кадров священнослужителей и церковных активистов. Все духовные учебные заведения были в короткий срок закрыты. Центр тяжести деятельности церковной молодежи стал переноситься на нелегальные формы. Однако она не исчезла полностью. Достаточно широкие слои церковной молодежи в СССР показали удивительную стойкость и верность Русской Православной Церкви в самых неблагоприятных условиях. Этот феномен во многом объясняет возможность существования массовой многомиллионной Церкви весь семидесятилетний период атеистического советского государства.
М.В. Шкаровский ведущий научный сотрудник Центрального государственного архива Санкт-Петербурга, доктор исторических наук, преподаватель Санкт-Петербургской духовной академии.
[1] Левитин А., Шавров В. Очерки по истории русской церковной смуты. Кюснахт, 1977. Т. 1. С. 25-36.
[2] Мещерский Н. На старости я сызнова живу, прошедшее проходит предо мною… Л., 1984. Рукопись. С. 3.
[3] Свято-Иоанновский ставропигиальный женский монастырь. История обители. СПб., 1998. С. 174-175.
[4] Там же, С. 14-15; Центральный Государственный архив Санкт-Петербурга (ЦГА СПб), ф. 143, оп. 3, д. 5, л. 48-53, 72-73.
[5] Константинов Д. Православная молодежь в борьбе за Церковь в СССР. Мюнхен, 1956. С. 15-16.
[6] Там же, д. 107, л. 96, ф. 7384, оп. 33, д. 273, л. 220.
[7] Антонов В.В. Приходские православные братства в Петрограде (1920-е годы) // Минувшее. Т. 15. М., СПб., 1994. С. 444.
[8] Известия. 1922. 26 апреля.
[9] Архив Управления Федеральной службы безопасности Российской Федерации по Санкт-Петербургу и Ленинградской области (АУФСБ СПб ЛО), ф. архивно-следственных дел, д. П-20682.
[10] Варлаам (Сацердотский), архим. Письма из заключения к духовным детям. Публикация А. Воронцова // Минувшее. Т.15. С. 465.
[11] АУФСБ СПб ЛО, ф. арх.-след. дел, д. П-82851.
[12] Архив Научно-информационного центра «Мемориал», фонд Б; Информационный центр МВД Карелии, коллекция документов; Дмитриева Л.А. Воспоминания об отце. СПб., 1990. Рукопись.
[13] Государственный архив Ярославской области, ф. Р-3698, оп. 2, д. С-7399.
[14] Лихачев Д.С. Я вспоминаю. М., 1991.
[15] Российский государственный архив новейшей истории, ф. 17, оп. 60, д. 509, л. 10-13.
