Одной из отправных точек национальной литературы и культуры является самоидентификация автора, в том числе религиозная. Особенно ярко это проявляется в эмиграции, когда отсутствуют многие другие факторы: устойчивое воздействие государства, влияние сложившейся и организационно оформленной культурной среды, быта и т.п. Применительно к русской эмигрантской литературе XX века, возникшей после революции 1917 г. и поражения Белого движения в гражданской войне, важной характерной чертой у целого ряда авторов была их приверженность православию. После создания СССР и постепенного уничтожения там церковной жизни многие писатели-эмигранты воспринимали в качестве символа или даже центра русского «дореволюционного» православия Святую Гору Афон в Греции, где сохранилось несколько десятков возникших в основном в XIX веке русских обителей: монастырей, скитов и келлий.
Некоторые из таких писателей совершили поездки на Афон, по итогам которых написали ряд литературных произведений: повестей, рассказов, очерков, статей и т.п. Первым из них был Михаил Прохоров, написавший в период своего пребывания в русском скиту Крумица в апреле 1922 г. очерк «Россия и Афон (русское общество и русское афонское братство)», который он 15 мая подарил в библиотеку Свято-Пантелеимоновского монастыря (Руссика). В заключении своего очерка М. Прохоров отмечал, что зарубежное «русское общество… должно дать родной обители на Святой Горе свою скорую, посильную помощь и свое могучее покровительство… А русское афонское братство – заставить мятущийся ум родного православного народа познать Творца и Владыку мира, а сердце — исполниться любви и страха Божия».[1]
Писали о русском Афоне и ставшие впоследствии известными в эмиграции литераторами недавние офицеры Белой армии генерала П.Н. Врангеля. Так один из лучших литературных отчетов о паломничестве на Святую Гору в сентябре 1924 г. оставил автор морских рассказов капитан Б.П. Апрелев, не раз выступавший с публичными чтениями о современном состоянии русского монашества, в том числе и в белградском русском православном кружке имени преп. Серафима Саровского. 16 ноября 1924 г. он выступил на заседании, собравшем около 80 слушателей, преимущественно русских студентов. «Своими яркими описаниями он перенес всех нас на Святую Гору, — вспоминал один из участников. — Особенно поразительно было его посещение русских отшельников, живущих на Карули на совершенно отвисших скалах, где часто от одной келий к другой нет тропинки и только при помощи веревки, упираясь в стену ногами, можно перейти с места на место. В настоящее время их там 19 человек, начиная от слепого старца 112 лет, и, кончая бывшим офицером добровольческой армии. Живут они в большой бедности, питаясь сухарями и луком, не зажигая огня круглый год, и, несмотря на всю свою отрезанность от мира, они следят за всеми современными событиями».[2]
В мае-июне 1927 г. под влиянием своей беседы с принявшим монашеский постриг в Руссике о. Иоанном (Шаховским) паломничество на Афон совершил проживавший в Париже известный русский писатель Борис Константинович Зайцев (1881-1972), который в дальнейшем считал эту поездку важнейшим событием в своей жизни. На самой Святой Горе он пробыл 18 дней – с 12 по 29 мая, большинство из которых провел в Свято-Пантелеимоновском монастыре. Путь на Афон писателю открыло рекомендательное письмо главы русской Западно-Европейской епархии митрополита Евлогия (Георгиевского) архиепископу Афинскому Хризостому (Пападопулосу), который знал митрополита еще по годам своей учебы в Киеве и Петрограде. Письмо Владыки Хризостома афонскому Протату позволило Б.К. Зайцеву осматривать библиотеки греческих монастырей, куда допускали не всех паломников.[3]
Борис Константинович отправился в путь сразу после Пасхи. Если учесть, что празднование Пасхи продолжается в Церкви в течение 40 дней, то все службы, которые посещал писатель на Афоне, были Пасхальными, исполненными особой духовной радости. О том, что Б.К. Зайцев жил на Афоне напряженной религиозной жизнью, его внутреннем духовном состоянии при встрече с миром афонского монашества свидетельствуют письма. В них открывается облик глубоко верующего человека и благоговейного паломника «Эта поездка…, — писал он жене — В.А. Зайцевой 16 мая, — не «для удовольствия», но дает и еще даст очень много». Рассказывая о трудностях, возникающих во время поездки, писатель замечал, что полагается «больше на Бога», чем на свои расчеты; он также сообщал о своей напряженной молитвенной жизни, посещении многих монастырских служб, исповедях у духовника Свято-Пантелеимоновского монастыря (архимандрита Кирика). Летопись его путешествия свидетельствует, как много времени он проводил на монастырских службах, несколько ночей не спал. На Афоне Б.К. Зайцев дважды говел и причащался.[4]
В то же время, преклоняясь перед величием афонских подвижников, которые «бесконечно (морально) выше и чище нас», он откровенно признавался, что мало знает в области аскетики и молитвенного созерцания, монашеская жизнь была бы для него лично «не по силам»: «Нет, Афон не шутка. Тут: или — или…» (письма от 16, 28, 29 мая). Б.К. Зайцев упоминал в письмах и о суровом самоотвержении монахов, полном отречении от мира, где остаются все родные и друзья, о тяжелейших подвигах иноков, некоторые из которых спят по полтора часа в сутки.[5]
За время пребывания на Святой Горе Б.К. Зайцев совершил два путешествия, во время которых обогнул на лодке большую часть афонского полуострова, несколько раз пересекал его по суше, побывав в шести монастырях, четырех скитах и нескольких каливах отшельников. Писатель общался со многими замечательными афонскими монахами, подвижниками, старцами, духовная помощь которых помогала ему в последующей долгой жизни: «Я вспоминаю с большим удовольствием об этих кратких беседах с людьми, которых и мало знал, но с которыми сразу установилась душевная связь, и говорить можно было почти как с друзьями» («Афон»). В своих произведениях Б.К. Зайцев запечатлел облик афонских монахов, донес их слова, и это были важные исторические сведения.[6]
Главы его будущей книги сначала печатались в июне-декабре 1927 г. в русских эмигрантских газетах «Последние новости» и «Возрождение», первое отдельное издание книги «Афон» вышло в 1928 г. в Париже в издательстве «ИМКА-Пресс». Именно она стала самым значительным опубликованным литературным свидетельством о русском присутствии на Афоне в период между двумя мировыми войнами. Своеобразным откликом на книгу Б.К. Зайцева, который, по свидетельству его знакомого насельника Спасо-Преображенского Валаамского монастыря иеромонаха Иувиана (Красноперова), высказанному о. Иувианом в письме к Ю.И. Репину (март 1936 г.), «разбудил вновь интерес к Афону», можно считать появление в среде русской эмиграции целого ряда работ о Святой Горе.[7]
При этом Б.К. Зайцев не ограничился одной книгой. В 1929 г. он поместил в своем цикле «Дневник писателя» две очерка, объединенные общей темой разоблачением оклеветавшей святогорцев француженки Маризы Шуази («Бесстыдница в Афоне» и «Вновь об Афоне»). В своих публикациях Борис Константинович доказал, что якобы совершенная ею поездка под видом мужчины на Афон является вымыслом. Во втором из этих очерков писатель также отмечал, что Россия из-за принятого греческим правительством закона вновь отрезана от Афона. Про ревностную защиту Б.К. Зайцевым святогорцев узнали в Руссике. Игумен Мисаил, получив от писателя фотографию Шуази, сообщил ему, что такого человека никогда не было ни в монастыре, ни вообще на Афоне, а фото — поддельное. В знак благодарности и благословения настоятель Руссика в сентябре 1929 г. прислал Борису Константиновичу образ св. вмч. Пантелеимона и икону Иверской Божией Матери с надписью: «За защиту поруганного Афона».[8] В 1933 г. на годовщину разрушительного землетрясения, затронувшим Святую Гору, Б.К. Зайцев откликнулся заметкой «Афонские тучи» (все три очерка опубликованы в газете «Возрождение»).
Б.К. Зайцев и в дальнейшем писал отцам Мисаилу, Кирику, Виссариону, но наиболее часто переписывался со своим спутником во время странствий по Афону — прежним антипросопом Руссика иеромонахом Пинуфрием (Ерофеевым). В своей книге Б.К. Зайцев писал о нем много и с любовью. В письме с Афона 11 июля 1928 г. о. Пинуфрий сообщал Борису Константиновичу: «С большою сердечною благодарностию получил я Ваш подарок — книгу «Афон», прочел ее с удовольствием и благодарностию, многие наши отцы заинтересовались ей и читают ее».[9] В письмо иеромонах вложил лавровые листья с Афона.
В конце 1920-х – 1930-ех гг. писатель деятельно участвовал в сборе средств для поддержания русских святогорцев, рассылая призывы о помощи различным организациям русского зарубежья и ближайшим товарищам по литературному труду, в частности 4 февраля 1929 г. написал известному писателю Ивану Шмелеву по поводу пересылки денег на Афон председателю Братства русских обителей во имя Царицы Небесной о. Савве. Когда в 1937 г. это братство обратилось с призывом о помощи к православным русским изгнанникам, Борис Константинович взял на себя труд рассылки этого обращения во многие страны, где проживали его соотечественники.[10]
В течение нескольких предвоенных лет Б.К. Зайцев продолжал поддерживать переписку с афонскими насельниками, прекратившуюся с началом военных действий в Европе и, по-видимому, не возобновившуюся. Из писем этих были почерпнуты сведения, использованные в очерке «Вновь об Афоне». Много позже Борис Константинович опять вспомнил Святую Гору на страницах газеты «Русская мысль» очерками «Афон. К тысячелетию его» (1963 г.) и «Афон» (из дневникового цикла «Дни») (1969 г.). Первый и последний из опубликованных им материалов афонской тематики разделяют 42 года. Общение с бывшими насельниками Руссика архиепископом Иоанном (Шаховским) и епископом Кассианом (Безобразовым) Б.К. Зайцев продолжал вплоть до своей кончины. Кроме того, епископ Кассиан стал одним из героев повести «Река времени» — последней значительной литературной работы Бориса Константиновича.[11]
На Страстной неделе 1929 г. паломником в Свято-Пантелеимоновский монастырь из Румынии приехал бывший Пермский губернатор и камергер, писатель Александр Владимирович Болотов (1866-1938), автор нескольких исторических и духовных книг. Он описал свою поездку в завершенной в сентябре 1929 г. брошюре «Страстные и светлые дни на Афоне», в которой отмечал: «…после очаровательной книжки Б.К. Зайцева, где в общем чрезвычайно верно схвачена сущность Афона, всякая попытка возвращаться к описанию Св. Горы может показаться или дерзкой, или совершенно ненужной, но во-первых, сама тема неисчерпаема, а во-вторых, хотя лишь два года прошло с посещения Зайцевым Св. Горы, но уже многое на ней изменилось и изменилось к худшему… Я уехал с Афона опечаленный предчувствиями и ходом событий, далеко неблагоприятных для этой твердыни православия, ибо греки систематически добиваются обезмонашения и ослабления славянских обителей. И потому весь православный мир в лице своих властителей и Патриархов обязан охранить его исторические права и преимущества, выдающиеся памятники живописи и зодчества, старинные храмы и богатейшие церковные и книжные хранилища».[12] Поездка на Святую Гору произвела на А.В. Болотова такое впечатление, что 7 ноября 1931 г. он поступил послушником в Руссик и принял там монашеский постриг в мантию и схиму с именем Амвросий. Скончался отец Амвросий на Афоне 13 февраля 1938 г.[13]
Известный в русском рассеянии публицист, военный прокурор и паломник, пешком обошедший большинство монастырей Сербии, Черногории, Македонии и неоднократно бывавший в русских обителях Афона, Ю.И. Лисовский (литературный псевдоним Евгений Вадимов) в 1937 г. публиковал в Варшаве предания и легенды о Святой Горе («Сказание о горе Афонской»).[14]
Очень заметный след в истории русского Афона оставил известный в русском зарубежье писатель, бывший штабс-капитан Добровольческой армии Владислав Альбинович Маевский (1893-1975), работавший в 1930-1938 гг. секретарем Сербского Патриарха Варнавы. В 1930-е гг. он трижды совершил продолжительные паломнические поездки на Святую Гору, посетив все ее основные монастыри, скиты и келлии, в том числе несколько раз был в Руссике. Свои впечатления от общения с русскими святогорцами В.А. Маевский отразил в документальных книгах «Иверская Богоматерь» (Белград, 1932), «Святая Гора» (Сремски Карловцы, 1937), «Неугасимый светильник» (Т. 1-2. Шанхай, 1940) и в художественных произведениях: «Афонские рассказы» (Париж, 1950) и «Афон и его судьба» (Мадрид, 1969). В 1941 г. вышла еще одна книга писателя об Афоне, посвященная сербскому монастырю Хиландар – «Лавра Хилендар» (Нови-Сад, 1941). В России эти произведения были частично опубликованы только в 1990-е — 2000-е гг. Как и Борис Зайцев, Владислав Маевский являлся не только живописателем, но и защитником русского монашества на Афоне, вплоть до своей кончины он вел многолетнюю борьбу за возможность пополнения славянской братии Святой Горы обращаясь к иерархам Русской Православной Церкви, международной общественности и в прессу.[15]
Еще в 1937 г. В.А. Маевский писал: «Тяжела жизнь монахов, особенно славянских народностей, на Афоне. До войны из всех краев великой России стекались сюда щедрые жертвы и многие тысячи поклонников ежегодно посещали Святую Гору… А теперь? Теперь гостиницы пусты: монастырские метохи, приобретенные в годы турецкого владычества на доброхотные жертвы русских людей, отняты единоверным греческим правительством. Кроме того, греки запретили приезд славянам в их же древние обители, которые остались без смены, без молодых монахов… Печально, но если так продолжится и дальше, и правительства славянских государств, равно как и Православные Церкви, не изменят это ненормальное положение, то перед древними святынями славян встанет опасность полного исчезновения их монашества на Афоне и переход в греческие руки наших великих духовных ценностей. К чему греки и направляют всю свою афонскую политику…».[16]
За эти строки греческое правительство тогда же запретило писателю въезд на Афон. Лишь в июне 1963 г. Владислав Альбинович смог в последний раз (четвертый) посетить Святую Гору в составе официальной делегации Московского Патриархата, приехавшей на празднование 1000-летия Афона, причем проживал он в Свято-Пантелеимоновском монастыре. В настоящее время личный фонд В.А. Маевского, содержащий большое количество материалов о русских святогорских обителях, хранится в Архиве Свято-Троицкой семинарии Русской Православной Церкви за границей.
Из других русских эмигрантов – деятелей культуры следует упомянуть поселившегося в США и окончившего Академию художеств в Филадельфии художника Владимира Перфильева (бывшего капитана российской армии, 1895-1943), который весной – летом 1927 г. проживал в Свято-Пантелеимоновском монастыре. В.В. Перфильев написал красками и углем цикл картин с разными видами Святой Горы и в дальнейшем переписывался с игуменом Мисаилом. Вероятно, во второй половине 1927 г. побывал в Свято-Пантелеимоновском монастыре проживавший во Франции молодой русский поэт – эмигрант Диомед Монашев, потративший деньги, собранные на издание книжки, на пароходный билет в Грецию.[17]
Образ русского Афона занимал определенное место в творчестве даже тех эмигрантских авторов, которые не бывали на Святой Горе, например, Ивана Сергеевича Шмелева (1873-1950). Наиболее ярко это отразилось в главе «Серебряный сундучок» из романа Шмелева «Лето Господне». Здесь наглядно проявились представления автора, что с утратой православных святынь в России для русских эмигрантов Афон наряду с Валаамом стал духовным ориентиром и хранителем православия, а после Второй мировой войны — уже единственным «маяком» в житейском море.[18]
Первоначально «Серебряный сундучок» задумывался как очерк, задолго до того, как появился план третьей части «Лета Господня». 20 марта 1933 г. Иван Сергеевич в письме знаменитому русскому философу-эмигранту И.А. Ильину отмечал: «…хотел бы отдать себя — близкому духу, церкви, Господу. Хочу очерк о Св. Пантелеимоне писать — какая тема-то! под заглавием «Серебряный сундучок»! Тут встретится… старая-старая Москва, конца 70-х… сила и слава наша… и… разгром наш, юр наш, стояние на ветрах, с ловящими ушедшее глазами, с глазами в слезах, — и старый Афон, русский, народный Афон — хранитель Православия, крепкий, с защитой силы, и нынешний, загнанный, гонимый, ограбленный, искусственно старимый и изводимый демократической — !!! властью былой Эллады!».[19]
Поводом к началу работы над очерком стало посещение Шмелевых иеромонахом Саввой (Струве), который отслужил молебен перед привезенными с Афона мощами святого Пантелеимона Целителя. Правда, в 1933 г. «Серебряный сундучок» не был завершен, и работа над ним продолжилась в 1940-е гг. Постоянным напоминанием об Афоне в парижской квартире И.С. Шмелева служил красный угол, где находился присланный ему в 1935 г. образ преподобного Серафима Саровского. В письме И.А. Ильину от 19 января 1935 г. Иван Сергеевич так писал об этой иконе: «Образ делан на ст[аром] Афоне, поднесен какому-то о. Парфению, потом лежал ночь на камне Серафима».[20]
Таким образом, религия, и как ее квинтэссенция – образ Святой Горы Афон, являлась важным компонентом личности той части российских писателей-эмигрантов 1920-х – 1930-х гг., которые хотели подчеркнуть свою принадлежность к русскому миру. Эта традиция еще несколько десятилетий существовала и после окончания Второй мировой войны – вплоть до 1970-х гг. (фактического вымирания «старого» русского Афона и приезда в Свято-Пантелеимоновский монастырь первой группы монахов из Москвы).
Доклад 27 ноября 2015 г. на научной конференции «Компаративная литература и культура» в Баку
[1] Архив Русского Пантелеимонова монастыря на Афоне (АРПМА). Оп. 10. Д. 196. Док. 169. Л. 8.
[2] Белградский православный кружок имени преподобного отца Серафима Саровского чудотворца // Духовный мир студенчества. Париж. 1925. № 5. С. 38-39.
[3] Источники публикации // Зайцев Б.К. На Афон. Москва, 2013. С. 73.
[4] Зайцев Б.К. Афины и Афон. Очерки, письма, афонский дневник. Санкт-Петербург, 2012. С. 5-9, 28.
[5] Там же. С. 28-29.
[6] Там же. С. 29.
[7] Клементьев А.К. Предисловие // Зайцев Б.К. На Афон. С. 49.
[8] Зайцев Б.К. Афины и Афон. Очерки, письма, афонский дневник. С. 35.
[9] «Напишите мне в альбом…». Беседы с Н.Б. Сологуб в Бюсси-ан-От. Москва, 2004. С. 125.
[10] Клементьев А.К. Указ. соч. С. 60.
[11] Там же. С. 29-30.
[12] Болотов А.В. Страстные и светлые дни на Афоне. Варшава, 1929. С. 5.
[13] Русский афонский отечник XIX-XX веков. Святая Гора Афон, 2012. С. 437-439.
[14] Вадимов Е. Сказание о горе Афонской // Воскресное чтение. Варшава. 1937. № 1. С. 6-10.
[15] См.: Маевский В.А. Афон и его судьба. Мадрид, 1969.
[16] Там же. С. 194-195.
[17] Зайцев Б.К. Афины и Афон. Очерки, письма, афонский дневник. С. 172, 270.
[18] См.: Суворова Л. Афонская смута // Альфа и Омега. Москва. 2004. № 3 (41).
[19] Ильин И.А. Собрание сочинений: Переписка двух Иванов: В 3 т. Т. 1. / Сост., вступ. ст. и коммент. Ю.Т. Лисицы. Москва, 2000. С. 373-374.
[20] Там же. Т. 2. С. 12.
