Когда я только начинал свою церковную жизнь, и учился молиться по молитвослову, меня поразило, как много в молитвах, обращенных к Богу, говорится о грехе. Святые, составившие эти молитвы, постоянно исповедовали себя грешниками, ищущими милости Божией. Каждое утро мне следовало вспоминать перед лицом Божиим о том, что беззаконие мое я сознаю и грех мой всегда предо мною. Тогда мне это казалось раздражающим и странным — как это обычно и кажется раздражающим людям нецерковным.
Может быть, это просто часть церковного этикета — вроде архаической манеры называть себя «Ваш покорный слуга», когда на самом деле мы вовсе не состоим в услужении у собеседника? Нет, святые имели в виду ровно то, что они говорили — они (и мы) действительно грешники, испорченные и виновные, притекающие к Богу со смиренной просьбой о милости.
В этом есть нечто прямо противоположное тому, что мы привыкли делать. Игра в перебрасывание обвинений — грешник это не я, грешник это вот он (не виноватая я! он сам пришел!) — стара, как само грехопадение, в нее играют все — от ссорящихся супругов до правительств, обменивающихся дипломатическими нотами. У всех нас есть глубоко укорененная привычка — почти инстинкт — пытаться оправдать себя и обвинить других. Часто люди находят какое-то болезненное утешение в чужих грехах — бульварная пресса с восторгом смакует скандалы, в которые попадают знаменитости, а особенное внимание привлекают моральные провалы тех, от кого люди опасаются услышать слова обличения — например, религиозных деятелей. Люди с радостью читают, что такой-то великий композитор был алкоголиком, а такой-то поэт отличался чрезвычайно беспорядочной личной жизнью. Газеты с радостью сообщают о падении любого человека — не обязательно даже верующего — чьи моральные стандарты казались чуть выше, чем у других. В этом нет ни малейшей логики — чужие грехи ничуть не делают легче наши собственные — но люди чувствуют себя чуть безопаснее, когда они могут с некоторым основанием, сказать своим возможным обличителям «а вы кто такие, чтобы порицать нас?»
Это стремление обезопасить себя, обвинив возможных обвинителей, особенно ярко проявляет себя в отношении Церкви — вера в то, что все священники дурные люди, а Церковь в целом преследует какие-то низкие цели и вообще живет обманом, провозглашается с истинно миссионерской ревностью — как будто люди лишатся опоры в жизни и последней надежды, если окажется, что это не так. Это действительно не так, но почему людям так отчаянно нужна вера в “плохую Церковь”?
По той же причине — из желания заставить замолчать голос, который обличает — или хотя бы может обличить — в грехе. Но что такого страшного в обличениях? Как-то я разговаривал с одним кришнаитом, который полагал совершенно ужасным делом есть мясо — особенно говядину. Его слова меня совершенно не задели — ну да, хорошую религию придумали индусы, а мне-то что? По мне так вегетарианство вещь совершенно морально нейтральная — хотите быть вегетарианцами, будьте, но Господь Иисус вегетарианцем не был, а Библия ясно дозволяет употреблять в пищу мясо, так что греха в этом нет. Но как-то в другой раз один мой знакомый указал мне на незначительный, но совершенно реальный проступок. Я почувствовал себя глубоко задетым — в голове у меня всколыхнулась волна всевозможных оправданий, и я рассердился на моего знакомого и — уже почти на автомате — был готов отвечать в стиле “а ты-то кто такой?”. В чем разница? Кришнаит указал мне на то, что я совершаю, (в рамках его религии) ужасный грех, мой приятель — на незначительный проступок. Почему я был совершенно спокоен в первом случае и глубоко задет — во втором? Потому что во втором случае у моего обличителя был союзник внутри моей крепости — совесть. В глубине души я понимал, что я неправ.
Люди могут сколько угодно объявлять заповеди Божии “бессмысленными табу” — сама надрывность, с которой они делают, свидетельствует о глубокой неуверенности. Антицерковные демонстрации — довольно модные в западной Европе — поражают своей истеричной красочностью. Какие-то молодые люди в стрингах, выкрашенные c ног до головы золотой краской и с бутафорскими крыльями за спиной; пожилые мужчины, загримированные под монахинь; кричаще непристойные лозунги, яростные обвинения — так не реагируют на бессмысленные табу. Так реагируют на совершенно реальный стыд и боль, это реакция маленького мальчика, пойманного на чем-то явно постыдном — вроде воровства из чужого шкафчика — страх, стыд, ярость, истерика, вызывающая похвальба, ответные обвинения, уверения, что так поступают и другие…
Одно из обвинений, предъявляемых Церкви — это то, что “Церковь культивирует чувство вины”. Это не так, но культивировать можно только что-то уже существующее. Люди испытывают чувство вины — и испытывали его очень задолго до появления Церкви. До нас дошли гимны, в которых язычники умоляют своих богов о прощении грехов, и описания сложных ритуалов, которые должны были это прощение обеспечить; пространные апологии, в которых древние цари оправдывали свои действия перед лицом богов и людей.
Чувство вины — такая же неотъемлемая часть человеческого опыта, как старение, болезнь и смерть. Как и любое другое чувство, оно может сбиваться с пути, принимать искаженные и болезненные формы — но оно свидетельствует об определенной реальности — в нас что-то сломано. С нами что-то очень сильно не в порядке. Почему это так трудно признать?
Не по заслугам
Мы привыкли к тому, что отношение к человеку определяется его заслугами — хорошие люди заслуживают нашей симпатии и привязанности, плохие заслуживают наказания. Если я сделал свою работу хорошо, я получу заслуженную плату. Если я не справился с ней, я не получу ничего — а возможно, еще и попаду под суд. Даже если в моей работе есть серьезные недостатки, мне лучше усиленно делать вид, что с ней все в порядке — может быть, я проскочу. Мне будет легче проскочить, если я сам буду уверять себя, что я все сделал как надо. Человек, который указывает мне на мой грех, делает это, очевидно, с единственной целью — причинить мне вред. Добиться, чтобы меня уволили с работы; чтобы меня бросили друзья; чтобы от меня все отвернулись; чтобы я сам проникся отвращением к себе и убил себя об стену. Обличение в грехе — акт агрессии, на который я должен реагировать решительной контратакой. Обличители хотят меня раздавить и уничтожить; я должен реагировать соответственно.
Библия возвещает весть настолько неожиданную, настолько противоположную всем нашим привычкам и ожиданиям, что при всей ее простоте, ее бывает очень сложно усвоить. Это весть о благодати Божией. Благодать — абсолютно незаслуженное расположение Бога к неблагодарным и злым грешникам. Бог проявляет качество, которое в Ветхом Завете называется словом “хесед” — неотступная любовь, милость по отношению к тем, кто ничем этого не заработал. “Он повелевает солнцу Своему восходить над злыми и добрыми и посылает дождь на праведных и неправедных. (Матф.5:45)”. Люди всегда были склонны верить, что Бог любит хороших людей и ненавидит плохих; истина состоит в том, что Бог любит каждое свое творение — и особенно, каждого человека.
Бог никогда не ищет раздавить и уничтожить: “живу Я, говорит Господь Бог: не хочу смерти грешника, но чтобы грешник обратился от пути своего и жив был” (Иез.33:11). Он обличает в грехе, чтобы спасти и восстановить, принять нас и вернуть в Отчий Дом.
Говоря «я согрешил» мы разворачиваемся против течения, которому позволяли уносить себя всю жизнь, поворачиваемся лицом к истине, от которой обычно прячемся. Такое признание — акт доверия Богу. Мы верим, что Бог не ненавидит нас и не презирает. Он знает о нас все — в том числе все, самое плохое — и продолжает любить нас. Он готов возиться с нами столько, сколько потребуется, и мы можем быть уверены, у Него хватит на нас любви и терпения — и если мы сами не развернемся и не уйдем, Он приведет нас домой.
Поэтому исповедание греха — акт веры именно в смысле личного, сердечного доверия, подобно тому, как мы могли бы в трудной ситуации открыться близкому человеку, зная, что то, что мы скажем, не будет использовано против нас, что от нас не отвернутся с презрением, не забракуют, не бросят.
Прощение, но не разрешение
Некоторые находят учение о благодати Божией опасным; некоторые, наоборот, с радостью хватаются за него — но не понимают, о чем оно говорит. Примеры того и другого есть уже в Евангелии. Господь Иисус проявляет поразительную снисходительность к явным грешникам, коррумпированным сборщикам налогов и проституткам, разделяет с ними трапезу, дружески беседует. Более того, всегда, когда добропорядочные нападают на грешниц — вспомним, например, женщину, взятую в прелюбодеянии или женщину в доме Симона прокаженного — Господь всегда заступается именно за грешниц. Он открывается Самарянке у колодца — женщине с явно запутанной личной жизнью. Все это возмущает людей благочестивых и высоконравственных — Мессия (если это Мессия) не должен общаться с таким отребьем. Это против Святого Закона, это попустительство греху, это, в конце концов, просто непристойно. Хуже того, семикратное «горе вам» Господь обращает не к проституткам, а к уважаемым и глубоко религиозным людям. Фарисеи, которые “связывают бремена тяжелые и неудобоносимые и возлагают на плечи людям, а сами не хотят и перстом двинуть их (Матф.23:4)”, виновны в том, что лжесвидетельствуют о Боге — который, на самом деле, неизменно любит грешных и дурных людей. Фарисеи — которые говорят о грехах других людей не чтобы исцелить, а чтобы раздавить, никуда не изчезли; уверенность в том что Бог только и ищет как следует врезать грешникам — и все их беды надо трактовать именно с этой точки зрения — никуда не делась. Никуда не делось и псевдоблагочестивое желание добавить от себя — чтобы грешники наконец восчуствовали, какие они дурные люди и как сильно они заслужили наказания. Проповедь благодати — сейчас, как и тогда — воспринимается с испугом и негодованием, как проповедь безнравственности.
Но есть и другое распространенное недоразумение. Евангельское обличение религиозных гордецов с радостью подхватывается теми, кто хотел бы видеть в Господе религиозного “либерала”, который выступает против “фундаменталистов” того времени — человека широких, толерантных взглядов, к которому могут смело обратиться те, кто ищет поддержки в деле пересмотра библейской этики — особенно этики в области пола.
Однако таких людей ожидает горькое разочарование — как и их предшественников в Евангельские времена, которые приступили к Господу с вопросом — “по всякой ли причине позволительно человеку разводиться с женою своею? (Матф.19:3)”. Не «можно ли в принципе», а «по всякой ли причине». Понятно, что от Него ожидают щедрого разрешения — ну конечно, какие вопросы, раз любовь прошла и завяли помидоры, должен ли нестарый еще мужчина… Господь отвечает чрезвычайно жестко — даже Апостолы неприятно поражены. “Он сказал им в ответ: “не читали ли вы, что Сотворивший вначале мужчину и женщину сотворил их? И сказал: посему оставит человек отца и мать и прилепится к жене своей, и будут два одною плотью, так что они уже не двое, но одна плоть. Итак, что Бог сочетал, того человек да не разлучает. (Матф.19:4-6)”. От ”друга мытарям и грешникам” ожидают смягчения Закона — Он поступает ровно наоборот. Он провозглашает более строгую, более абсолютную версию закона.
Людям кажется, что любовь должна ободрить и утешить грешников, сказав им, что это вовсе и не грех, что так можно — и современное общество именно этого требует от Церкви. Но Церковь не может дать того, что ей не дал Христос — а разрешения на грех Он не давал.
Христос предлагает грешникам прощение — и дает его радостно и охотно; но Он не дает позволения. Если мы согрешили — а это так — мы должны попросить и принять прощение. Если мы согрешили опять — опять исповедать наш грех и принять прощение. Но просить у Господа, чтобы Он признал грех позволительным, бессмысленно. Почему? Именно потому, что Он друг грешникам. Бог любит грешника — и именно поэтому не собирается мириться с грехом.
Известный христианский философ Питер Крифт в одной из своих лекций приводит занятный пример. “Представьте себе, — говорит он — что одна из моих студенток сообщает мне, что она собирается заняться проституцией. Наверное, я смогу мягко, вежливо, корректно объяснить ей, что это будет чрезвычайно глупо с ее стороны. А теперь представьте себе, что об этом мне сообщает моя родная дочь — наверняка, мой ответ будет звучать не мягко и не корректно. Именно потому, что она — моя любимая дочь”. Бог действительно нас любит — он не благожелательный посторонний, Он — небесный Отец. Ему не все равно, что мы из себя представляем и как мы себя ведем.
Его Закон — не набор произвольных требований, которые можно было бы, ради нашего удобства, пересмотреть. Это набор указателей, ограничивающий единственную дорогу, которая ведет к вечной радости.
О разнице между святым и порядочным человеком
Греческое слово “грех”, “хамартия” буквально значит “промах мимо цели”. Если человек направлялся в деревню, где его ожидал ужин и ночлег, а вместо этого заблудился (“заблудил” как говорили раньше) в лесу, он промахнулся мимо цели. Если он плыл в порт, а оказался непонятно где посреди бурного моря, с ним случилась та же беда. У этой беды могут быть разные причины — у нашего путешественника могли быть ложные карты или неисправный компас. Могло произойти и нечто намного худшее — он мог решить, что никакой деревни (или порта) впереди нет и заботиться о правильном пути вообще нет смысла.
Так или иначе, он сбился с пути.
Но сбиться можно только в том случае, если существует истинный путь, и истинное место назначения — место, куда мы должны прийти, наш подлинный, вечный Дом. Многие современные люди не верят в реальность греха именно потому, что они не верят в реальность Дома — никакого предназначения у нас нет, жизнь — это дорога в полное небытие, а если вы направляетесь в никуда, Вы не можете и заблудиться.
Здесь лежит различие между христианской и светской этикой — светская этика требует только воздержания от причинения явного вреда другим; христианская этика не противоречит ей, но она значительно объемнее — человек в ее восприятии гораздо больше, он может нанести себе вред, который намного хуже смерти, и обрести благо, которое неизмеримо больше любой, самой долгой и счастливой земной жизни.
Христианин должен быть как минимум законопослушным гражданином и хорошим соседом — но этот минимум недостаточен. Надо понимать, что гражданская добропорядочность еще не спасет нас, если мы строим нашу жизнь на неправильном основании и направляем ее к неправильной цели. Приведу пример. Фельдмаршал Эрвин Роммель, командующий немецкими войсками в Северной Африке в годы Второй Мировой Войны, был весьма умелым полководцем, надо отметить, лично порядочным человеком. Он соблюдал правила и обычаи ведения войны, гуманно обращался с пленными, не трогал гражданское население, и вообще никакими преступлениями себя не запятнал. Он мог бы служить образцом воинского профессионализма и чести — если бы не одна роковая деталь. Он сражался на стороне Гитлера, и благодаря его верной службе Гитлер погубил больше невинных людей, чем мог бы. Этот, достойный в остальных отношениях, человек согрешил — то есть “промахнулся” самым ужасным образом, посвятив свой меч одному из самых страшных злодеев в человеческой истории. Увы, личные добродетели не гарантируют человека от того, чтобы присягнуть неправильной стороне.
То, как человек сражается — важно; но еще важнее — за кого он сражается. Евангелие требует от нас покориться истинному Царю, Иисусу Христу, и посвятить нашу жизнь Ему. Если мы не делаем этого — а отдаем себя кому-то или чему-то другому — мы грешим, трагически промахиваемся мимо главной цели своей жизни, того, для чего мы созданы.
Поэтому покаяние — не просто признание тех случаев, когда мы несправедливо обходились с другими людьми; это пересмотр курса, выбор правильной дороги,
присяга правильной стороне. В христианской литературе много историй о Божией милости к явным грешникам — бандитам, проституткам, наркоманам, ворам — которые по благодати Божией, обратились к трезвой и честной жизни.
Но было бы ошибкой думать, что приличный по мирским меркам человек не нуждается в покаянии. Мирская порядочность необходимое, но недостаточное условие для спасения — так, вести себя дисциплинированно на борту корабля важно, но недостаточно. Надо еще, чтобы корабль направлялся в гавань, а не на рифы.
Цена благодати
Люди, которые видели в готовности Господа Иисуса общаться с явными грешниками что-то возмутительное, исходили из важной истины: грех — это очень серьезно. Бог свят, Он не может ни принять, ни оправдать, ни проигнорировать грех. Он есть праведный Судия, безоговорочно противостоящий всему злому и нечистому. Их заблуждение было в другом — они (ужасная ошибка!) полагали себя праведниками, которые, в отличие от грешников, заслуживают Божиего благоволения.
Реальность состоит в том, что все мы — грешники, и никто из нас не заслуживает ничего, кроме осуждения. Ничего особенно утешительного в этом факте нет — но пока мы не признаем его, мы не сможем поверить во Христа. Христос не пришел к хорошим, праведным людям. Он, как свидетельствует Апостол, «пришел в мир спасти грешников, из которых я первый. (1Тим.1:15)» Это спасение достается нам даром — нам остается только принять его через покаяние и веру. Но упаси Бог нас подумать, что грех есть нечто незначительное, на что Он готов просто закрыть глаза — нет, благодать имеет Цену; только платим ее не мы. Как говорит святой Апостол Петр, «не тленным серебром или золотом искуплены вы от суетной жизни, преданной вам от отцов, но драгоценною Кровию Христа, как непорочного и чистого Агнца, (1Пет.1:18,19)». Наша уверенность в прощении грехов основана на том, что Христос за них умер — и на этом же должно быть основано наше ревностное стремление избегать греха.
Отречение от отчаяния
Как говорит святой Иоанн Лествичник, покаяние есть отречение от отчаяния; как дополняет эту мысль святой Амвросий Медиоланский, “никто не станет каяться, если не будет уверен в милости и прощении”. Возложив твердую надежду на милость Божию, мы можем смелее посмотреть в лицо нашей главной проблеме — греху. Всю нашу жизнь нам придется бороться с грехом — а также с привычкой к самообману, к отрицанию, к поиску виноватых. И в этой борьбе более всего нас будет укреплять уверенность в благодати Божией. Да, мы грешники, испорченные и виновные, но Господь любит нас, искупил нас, и приведет нас в наш небесный дом, где мы наконец будем полностью исцелены и очищены для вечной радости.
