Крещение – таинство рождения в Царство Небесное, обретение главного смысла и цели жизни. Но если таково значение таинства в жизни одного человека, что же должно оно значить для целого народа?
Чем была Русь до крещения? Вместилищем разнородных племен: вятичи, смоляне, древляне; славянские, финские, тюркские племена. У каждого из них имелись свои родовые культы, обычаи, обряды.
Культура IX-X веков на Руси – это еще совершенная безвидность и пустота. Но вот мы смотрим на XI век и видим литературу высочайшего класса, словно миновавшую период ученичества. Это «Слово о Законе и Благодати» митрополита Иллариона. Это совершенно удивительные русские летописи. Как будто безвидность и пустота мгновенно кристаллизовались в некое совершенство. Словно воздвиглась некая вертикальная ось, и хаос сложился в упорядоченный космос.
Настоящее чудо. Как же оно произошло?
Вместе с Крещением Русь получила слово, письменность, книги, – целый словоцентричный ансамбль искусств. Это похоже на то, как человек, живший доселе в диком лесу, вошел в храм, и ему открылась великая симфония: служение, песнопения, живопись, архитектура – все как единое целое.
Так над бывшими племенами с их родовыми культами вдруг раскрылся величественный купол мироздания. Всех связало нечто важное, они стали единым домом, единым народом. В воды Днепра зашли вятичи, смоляне, древляне, поляне, кривичи, а вышел единый русский народ.
В воды Днепра зашли вятичи, смоляне, древляне, поляне, кривичи, а вышел единый русский народ. Вместе с Крещением Русь получила слово, письменность, книги, – целый словоцентричный ансамбль искусств. Это похоже на то, как человек, живший доселе в диком лесу, вошел в храм, и ему открылась великая симфония: служение, песнопения, живопись, архитектура – все как единое целое. национальная идея – это не то, что народ думает о себе во времени, но то, что Бог думает о нем в вечности. Вл. Соловьев
Начало
Лицо русского народа раскрывают нам его книги. До нас дошло более 130 книг XI-XII веков. По большей части это книги богослужебные: поучения святых отцов, шестодневы, физиологи, хронографы, изборники, измарагды. Самые древние из них – это Остромирово Евангелие 1056-57 г. и небольшого формата «Изборник» 1037-го года, который князь Святослав брал с собой в походы.
Но каким же было первое литературное произведение, созданное на Руси? Большинство ученых склоняются к тому, что это так называемая «Речь философа», вошедшая в свод «Повести временных лет». Это диалог князя Владимира и греческого философа, пришедшего рассказать ему о правильной вере. Владимир выражает желание послушать, и Философ начинает рассказ. Он говорит о творении неба и земли, животных и человека, о падении ангела Сатанаила, о последнем дне мира, в который Бог придет судить живых и мертвых, и воздаст каждому по делам его. «Хорошо тем, кто справа, горе же тем, кто слева», – выслушав, говорит Владимир. И Философ ему отвечает: «Если хочешь с праведниками справа стать, то крестись».
Позднейшие летописные кодексы называют нам имя греческого философа – это Кирилл. Очевидно, что под этим именем скрывается Константин-Философ, просветитель славян.
Ученые спорят о происхождении «Речи Философа». Возможно, с подобной речью Кирилл летом 860 г. действительно обратился к киевскому князю Аскольду в Константинопольском храме Святой Софии. Перед тем Аскольд заключил победный мир с византийским императором Михаилом III, а вскоре действительно крестился.
То, что на место Аскольда древние книжники поставили Владимира – для средневекового сознания вполне естественно. Это не обман, а скорее цельная духовная драматургия. Ведь перед нами не совсем обычная история, но история священная. Мистический момент, в котором земное сочетается с небесным. В образе Владимира древние книжники увидели саму Русь, завороженную вдруг открывшейся перед ней Книгой небесной Мудрости.
Сирин и Алконост
Семь веков древней русской литературы проходят перед нами как одно колоссальное целое. Циклы, своды и ансамбли произведений – словно архитектурные элементы Собора, поражающего своим грандиозным единством. Святая София, Мудрость Божия – таково имя первого на Руси храма, таково и собственное имя древней русской литературы.
Вселенная – это Книга, написанная перстом Божиим, и дело человека – расшифровать эти таинственные письмена. Так мыслили древние книжники.
Какие же книги читали на Руси?
Прежде всего, конечно, библейские. Псалтырь – настольная книга Древней Руси. По ней учили детей читать. Книга Премудрости Иисуса сына Сирахова была весьма популярна из-за своей доходчивости и практического здравого смысла. Книги Пророков будоражили и волновали воображение. Житиями святых зачитывались, как сегодня зачитываются криминальными романами.
Но в то далекое время книги отнюдь не развлекали. Они раскрывали тайны вселенной, учили праведной жизни.
Первыми и любимыми учителями Древней Руси были Иоанн Златоуст и Ефрем Сирин. Один – блестящий ритор, смелый обличитель богатых и защитник бедных; другой – скорбный философ, размышляющий о грехе и смерти. Один – наставник в милосердной любви и надежде; другой – поэт плача и покаяния.
Русские легенды говорят о двух небесных птицах, поющих в раю: сирине и алконосте – птице радости и птице печали. Возможно, в этих образах Русь запечатлела своих любимейших поэтов – Златоуста и Сирина.
На крыльях юности
Прошло совсем немного времени, и в XII веке Киев становится настоящим европейским центром. Дети Ярослава роднятся с королевскими домами Польши, Норвегии, Венгрии, Австрии, Германии, Франции. Елизавета становится женой норвежского короля Харальда Сурового, Анастасия – короля Венгрии Андраша I, Анна – женой короля Франции Генриха I. (И сегодня во французском городе Санлис можно видеть памятник королеве Франции Анне Русской). Русь в это время переживает настоящее культурное возрождение. Кружок переводчиков и переписчиков, созданный Ярославом, переводит огромный свод книг: «Христианская топография» Козьмы Индикоплова (то есть плавателя в Индию), «Всемирная хроника» Георгия Амартола, «Иудейская война» Иосифа Флавия, поэма о Диогене Акрите – единственный средневековый эпос Византии.
Уже по названиям книг можно судить, насколько широки были интересы Руси. Ее юный ум стремится познать мир. Конечно, манит все чудесное. Невиданные животные, о которых рассказывает «Физиолог» (своеобразная средневековая зоология); загадочные языческие страны, о которых повествуют «Хождение за три моря» Афанасия Никитина – во всех рассказах о диковинных животных, фениксах, сиренах, кентаврах главным является духовное начало. А весьма популярная на Руси легенда об индийском царевиче Иосафе (в которой не трудно узнать христианскую интерпретацию рассказа о Гаутаме Будде) на самом деле несет глубокий христианский смысл.
Но более всего русских влечет История. С Истории Творения начинается Библия. «Шестоднев» (то есть шесть дней творения) представляет собой своеобразную средневековую астрофизику. О мировой истории повествует «Эллинский и римский летописец» — то есть языческая (эллинская) и христианская (римская) истории. Этот труд, составленный на основе византийских хроник и расширенный за счет многих исторических книг (Истории основания Рима, Истории деяний Александра Великого, пересказов античных мифов, «Иудейской войны» Иосифа Флавия и т.д.), настолько фундаментален и объемен, что до сих пор остается неизданным.
История мира и человека
Насколько внимательны и серьезны были наши предки в постижении древней истории, настолько же тщательны они были и в записи истории новой. Переписчики не просто переписывали древние исторические книги, но составляли все новые и новые компиляции и своды, словно желая вместить в единую книгу всю историю мира.
Переписчики не просто переписывали древние исторические книги, но составляли все новые и новые компиляции и своды, словно желая вместить в единую книгу всю историю мира.
То бытие, что течет в данный миг – разве не продолжение священной и всемирной истории? Разве не тот же духовный смысл несут события, совершающиеся сейчас? Вот откуда растет жанр русских Летописей, этого своеобразейшего, уникального творения русского духа, столь непохожего на западные и византийские хроники.
Имперская Византия была внутренне застывшим, идеальным дворцовым миром, сама себя ощущавшим венцом истории и потому вполне равнодушным к ней. Более чуткий к истории, но и более рациональный Запад быстро разделил свою литературу на жанры, создав среди них и «исторические хроники» – сухих перечень деяний королей. Совсем другое дело Русь. Громады русских исторических сводов будто силятся охватить, объять целиком всю историю, всю правду мира. История здесь интегральна, космична, как дыхание мировой души.
С X-XI веков и по XVII век русские летописи предстают перед нами словно одно величайшее произведение, которое непрерывно пишется в течение более чем половины тысячелетия. Это – «спинной хребет» всей русской цивилизации.
В летописях нет ничего случайного. Всякое новое событие ложится в общий узор. Оно должно и может быть прочитано лишь в целом взгляде на всю историю, и вновь, по новому, организовать это целое. Вот почему всякую новую
историю, повесть, событие, если оно не включено в общий свод, летописец стремится начать «от сотворения мира», «всемирного потопа», «вавилонского столпотворения», воплощения Христа… Вот откуда эти грандиозные компиляции, стремящиеся охватить мир целиком, а притом и крайне требовательные к исторической правде.
А в начале века сего тленного
Сотворил небо и землю
Сотворил Бог Адама и Еву,
Повеле им жити во святом раю…
Так начинается немудреная история о безвестном молодце и пьянице, рассказанная в «Повести о Горе-Злочастии». История даже самого маленького человека – это только часть истории мира, в которой открывается судьба человека вообще, судьба человечества в целом.
В этом заключается одна из самых глубинных мыслей древней литературы. Человек, даже самый ничтожный, оказывается центром мира. Весь мир создан ради человека и кружится вокруг него, налагая на него этим громадную ответственность.
Человек – это маленький мир; мир – это большой человек. И центр мира проходит не только через Иерусалим и Голгофскую Жертву, но и через каждое сердце человека. Центр мира в каждом доме, в каждом селе, в каждом городе. И каждая сельская церквушка указывает на него.
Церковь подобна сказочному богатырю, стоящему на страже: голова, увенчанная шеломом, плечи, окна – очи. Как посланец неба на земле, он должен стоять твердо и крепко. Как божий воин в космической битве добра со злом.
Извечная борьба добра со злом движет историю. Эта борьба идет в космосе, в мире, среди народов и царств, и, наконец, в каждом человеческом сердце. Каждая былинка – участница этой мировой войны. Ведь временное – лишь проявление вечного. Но тем более наполнено смыслом временное. Потому так важно записывать это временное и постигать его вечный смысл.
Каждое событие имеет нравственный центр и может быть оценено. Этот нравственный центр и связывает в единое целое историю княжеских деяний и войн, поучения святых отцов и притчи пустынножителей и рассказы о диковинных животных, обитающих в дальних странах.
И вот почему вся Древняя русская литература – словно эпос, рассказывающий историю вселенной, все тексты которого – многотомные четьи-минеи, летописные своды, прологи, златоусты, измарагды, хронографы – сливаются в широкий хор, единый вселенский поток.
Лишь войдя в этот поток, мы можем представить себе то чувство величия мира и важности каждого исторического мгновения, которое ощущали и стремились выразить древнерусские книжники.
«вся древняя русская литература – это литература одного сюжета и одной темы. Этот сюжет – вся мировая История, эта тема – смысл человеческой жизни». Дмитрий Лихачев Древнерусская литература – словно эпос, рассказывающий историю вселенной, все тексты которого – многотомные четьи-минеи, летописные своды, прологи, златоусты, измарагды, хронографы – сливаются в широкий хор, единый вселенский поток.
Великое Молчание
Древнерусскую культуру часто называют культурой великого молчания. Мы больше знаем о древней русской иконе, архитектуре, градостроительстве. А Древняя литература как будто молчит. В ней будто почти или совсем нет солистов, имен гениев, к важности которых приучило нас новое время. Она – как единый хор; точно поток, несущий темную безымянную толщу вод.
Да, древнерусская литература действительно может показаться безмолвной, подобно гряде Уральских гор, память которых хранит миллионы веков; подобно голосу самого Времени, самой Истории там, где она смыкается с Вечностью.
И когда явился Пушкин (так же внезапно и победоносно, без десятков-сотен лет ученичества, как когда-то явилась и сама древнерусская литература), можно было дивиться и задавать вопросы: как? откуда? почему? Но ответить на них не так уж и трудно. Пушкин явился не «из ниоткуда». Он явился из этой генетической памяти, из этого тысячелетнего «молчания». Явился так, будто и не было тысячи лет русской литературы, будто вся она уместилась в одном мгновении. Едином мгновении вечности. И это не случайно. Ведь всю эту тысячу лет она создавалась, писалась, предстоя перед Божьим Ликом. А для Бога тысяча лет как один день, и один день как тысяча лет.
Древняя литература как будто молчит. В ней будто почти или совсем нет солистов, имен гениев, к важности которых приучило нас новое время. Она – как единый хор; точно поток, несущий темную безымянную толщу вод.
