И эпоха крещения Руси, и личность князя Владимира замечательны тем, что очень актуальны в любую эпоху. То было время пассионариев, если говорить языком Л. Н. Гумилева. Пассионарий это яркая, героическая личность, в нем все выпукло, с ним всегда хочется сравнить себя. Правда, сравнение часто не бывает безболезненным, ибо, сравнивая себя с героем, иногда с прискорбием узнаешь, что сам – не герой.
Итак, чем близко нам время крещения Руси и его герои? Например, тем, что это было время распутья. Именно с момента своего крещения Русь-Россия встала перед выбором, который она вынуждена была осуществлять в ходе всей своей истории: Восток она или Запад? До крещения этой проблемы не было, потому что не было единства. Русь с самого начала, представляя собой многонациональную пестроту с «табельной нацией» — по началу славян, а затем русских, — была замкнута на самой себе. Новгород думал, иметь ли ему дело с Киевом (как сегодня Москва вновь задумалась, дружить ли с Украиной), древляне воевали с полянами, а вятичи косо смотрели на кривичей. Языческая культура была разношерстной, беспорядочной и мелкой. Объединившись сначала вокруг киевского княжеского престола в результате военных походов, Русь стала искать новый, позитивный стержень, и нашла в православном христианстве воплощение своих мировоззренческих доминант. Так христианство стало объединяющим началом для Руси.
Проблема отношений «Восток-Запад» усугублялась по мере того, как расходились восточное и западное христианство, как ломались связи между ними, как на их основе вызревали новые мировоззрения и создавались империи. На базе западного христианства вырос религиозный раскол Европы на католиков и протестантов, рождение новоевропейской науки и, как следствие, отказ от Бога, впервые озвученном Джордано Бруно в ХV веке. Когда Россия вновь стала единой в том же ХV веке, Восток и Запад не могли найти компромисса, сигналом чего стал провал Ферраро-Флорентийской унии. Эпоха князя Владимира была в этом отношении счастливой эпохой – мелких римско-константинопольских дрязг из Киева или Новгорода можно было не замечать, но можно было мечтать о свободном синтезе молодой славянской православной культуры и латинской письменности, двигающейся из Европы через тогда близких нам поляков. Князь Владимир не увидел плодов этих мечтаний, но он мог надеяться на расцвет крещеной родины.
Однако, была и еще одна проблема, которая легко решалась благодаря пассионарному подъему, и которая вновь встает перед нами – это этногенез, рождение этноса, народа. Существовали ли русские в эпоху князя Владимира? Что значит «славянская табельная нация»?
Мы привыкли слышать, что древнейшее государство посреди Восточноевропейской равнины, основанное то ли Рюриком, то ли каким-то там Гостомыслом, то ли Олегом, то ли Владимиром, было славянским. Однако не все так просто. Во-первых, едва ли можно говорить о государстве в эпоху Рюрика. Во-вторых, славян на этой территории было, конечно, большинство, но расшевелили их все-таки пришлые варяги. Князь Владимир, родившийся в Киеве, мог считать своей второй родиной Скандинавию, куда ездил, чтобы набрать дружину. В-третьих, славяне не были едиными – упомянутые выше кривичи, северяне, дреговичи, словене ильменские, радимичи, поляне и прочие были каждый сами по себе – не более чем племена, говорившие на одном языке и потому общавшиеся между собой. В-четвертых, местами жили еще автохтонные угрюмые финно-угры. Чем-то проблема напоминает современную – есть русские, и их большинство. Приехали (кажется временно, и, как когда-то варяги, вынуждены учить русский язык) чеченцы, узбеки, азербайджанцы и прочие. Есть и свои автохтонные татары, коми, мордвины… Как объединить их, дать им единую мечту и «единые усты»? Когда-то это сделало Православие. Теперь проблемы те же, но решить их сложнее.
Главная беда сегодня – пропал пассионарный заряд. Героев становится все меньше, их деяния все менее заметны, а сам по себе героизм не в моде. На новый этногенез мало кто надеется, да и трудно рассчитывать, что вошедшее в фазу инерции (если не обскурации) русское большинство сможет также легко объединить вокруг себя приезжающих мигрантов, как когда-то здесь же славяне объединили вокруг себя и воинственных варягов, и смирных финно-угров, и сами в себе нашли силы и желание создать единство.
Но князь Владимир ассоциируется не только с самим фактом крещения. Это волевое решение было поразительно своевременным. В истории много примеров того, как что-то делалось политиками правильно, но слишком поздно (как, например, столыпинские реформы). Князь Владимир это человек, очень чутко уловивший, что именно теперь пора достраивать государство и принимать христианство. В этом его волевом выборе просматривается действительно шаг гениального стратега.
Князь Владимир замечателен своим перерождением. Об этом сюжете наших летописей и панегириков много спорят. Циничные люди, знающие, как однажды написали братья Стругацкие, «с какой стороны масло на этом бутерброде», меряя по себе, готовы утверждать, что человек измениться не может, а может поменять лишь маску. И что все порочные качества князя Владимира, описанные в Повести временных лет, присущие ему в язычестве, не только не исчезли после принятия крещения, но и не скрывались им. Этому приводятся разные объяснения: то рассказ о благочестии Владимира в последние 25 лет жизни объявляют плодом выдумки летописца; то говорят о своеобразной православной идеологии, заставившей лгать летописца, потому что не пристало князю-христианину вести себя безнравственно. Объяснение этим сомнениям одно – современный человек, меряя по своим волевым качествам, не может понять, как идея может стать центром жизни. Ради комфорта, социальной защищенности, ощущения безнаказанности, называемого свободой, человек готов променять любой из мировоззренческих принципов: покинуть родину, предать семью, навредить другу, забыть Бога. Такие же качества современный циник приписывает и героям древности.
Но герой потому и герой, что принципы, толкающие его на героический поступок, являются для него основополагающими. Князь Владимир был именно таким человеком. Ради каких иллюзорных выгод он мог принять христианство? Чтобы стать «persona grata» у европейских государей? Кроме права женить детей на аристократах-христианах он ничего более не выиграл. Политическое общение с Европой после крещения не стало ни интенсивнее, ни слабее, а с Византией именно даже слабее. Чтобы жить в большем, чем ранее, комфорте? Тоже нет, поскольку любого качества комфорт он мог получить и без этого, пользуясь доходами от пути «из варяг в греки», а как житель средневековья, князь, совершавший военные походы, он не нуждался в комфорте и не ставил целью его получить. Увеличить или упрочить собственную власть? А Владимир и до крещения обладал огромной властью, ограниченной только волей веча. И с принятием христианства это положение не изменилось.
Итак, в результате крещения выиграл не князь, выиграл нарождающийся русский народ и формирующееся государство. Выбор веры стал не «шкурным интересом» правящей элиты (элита-то только проиграла, ибо как родовая аристократия она опиралась на язычество, а христианство слишком универсально, чтобы поддерживать их мелкопоместные интересы), а выбором пути развития страны. Такой выбор, не ради себя, а ради других, мог сделать только герой. В условиях, когда окружающий мир предоставляет все меньше гарантий, когда человек все более лишается выбора за свое будущее, такой герой как князь Владимир становится все более востребован. Социальные функции церковной десятины, санкционированные князем, создание института судопроизводства, обеспечение надежности государственной границы – это то, что было сделано князем Владимиром.
Отказ от удовлетворения собственного эгоизма и дерзостную, но счастливо удавшуюся попытку обеспечить Русь-Россию идеей, отражающей ее сущность и миросозерцание, князь Владимир совершил сознательно. За этот выбор Россия была благодарна князю Владимиру в течение почти тысячи лет, благодаря ему она выжила в испытаниях распада и монгольской эпохи, войн за наследство Дмитрия Донского и Смутного времени, Северной войны и революционного террора. Поэтому вспоминая равноапостольного князя, мы должны задуматься, насколько его наследие, столь живительное для нас в прошлом, работает сегодня. Что нужно сделать, чтобы оно было актуальным и дальше. И насколько современный мальчишка готов играть в князя Владимира, подражая его подвигу.
прот. Константин Костромин — кандидат исторических наук, кандидат богословия, преподаватель, зав. аспирантурой СПбДА
