Если посмотреть на карту Ирана, то едва ли не в самом центре страны можно отыскать город Йезд. Отмеченный обычным кружком, он лежит на полпути между знаменитым Исфаганом и Керманом. На Востоке говорят: «Исфаган — половина мира». Но только в Йезде, который, по-видимому, относится ко второй половине, можно соприкоснуться с древностью, уходящей в глубину не столетий, а тысячелетий. Ведь Йезд — это город «священного огня»; здесь живут огнепоклонники-зороастрийцы.
Если вы оказались в Исфагане и не знаете, с какого из двух автобусных вокзалов отправиться в Йезд, смело идите на любой из них. С каждого уходят экспрессы, и за 6 часов, преодолев более 300 километров пути, они доставят странника в нынешнюю столицу зороастрийцев.
А когда-то этим путем — из Исфагана в Йезд — они были вынуждены бежать. Персидский шах Аббас Великий (правил с 1587 по 1628 год) благоволил к зороастрийцам и переселил многих из них как искусных ремесленников в Исфаган. Однако при последнем сефевидском шахе Султане Хусейне (1694—1722) был издан указ о насильственном обращении зороастрийцев в ислам. Зороастрийский храм в Исфагане разрушили, а самих огнепоклонников, не желавших отказываться от своей веры, жестоко преследовали. Немногим удалось спастись бегством, и до сих пор в районе Йезда есть семьи, ведущие свое происхождение от таких беглецов.
город Йезд
Среди однообразных песчаных дюн город Йезд открывается неожиданно. Во все времена года здесь дуют ветры. Они несут потоки песка, который, как снег, засыпает улицы окраинных кварталов, наметает «сугробы» до самого верха глиняных стен, ограждающих небольшие гранатовые и миндалевые садики, которыми славится город. Трудно представить место, более неудобное для жилья: жара, недостаток воды, скудость природы.
Но и здесь можно найти крышу над головой. К услугам путешественников отели с характерными названиями: «Ариа», «Парс». Они расположены на улице, названной в честь одного из местных шахидов. В «Арии» нашлось местечко, и вот я уже сижу за столиком в уютном гостиничном дворике и пью чай с «истинными арийцами». Это два молодых немца из Штуттгарта, — «дикие» туристы. У себя в стране они ожидали иранскую визу 6 недель. Вожделенная печать была поставлена в их паспорта лишь на 43-й день.
пустыня Дешт-е-Лут
За чаем читаем скупые строки путеводителя. А там сказано, что Йезд возник как «порт» на берегу безбрежного океана — пустыни Дешт-е-Лут, став перекрестком в торговле шелком между Китаем, Индией и средиземноморскими и греческими городами-полисами. Постепенно Йезд превратился в ремесленный и торговый центр. После арабского завоевания Ирана в 651 году только здесь сохранилась компактная община зороастрийцев, являющихся носителями самой древней персидской культуры.
К 1854 году в Йезде и окрестных деревнях проживали 6658 зороастрийцев, а в 1900-м около 10 тысяч — подавляющее большинство всех представителей этого культа. Для сравнения: в в Тегеране в это же время община зороастрийцев насчитывала всего 325 человек. В 1908 году тегеранские зороастрийцы «организовали» священный огонь (Адаран-огонь), который поддерживали жрецы из Йезда. Сегодня в мире насчитывается более 150 тысяч зороастрийцев; около 30 тысяч из них живут в Йезде и его окрестностях.
Здесь мне придется прервать рассказ и совершить небольшой историко-религоведческий экскурс. Так что же это такое — зороастризм, одно из древнейших вероучений мира?
Бесписьменный арийский пророк Заратустра (он же Заратуштра, а в греческом варианте — Зороастр) жил за 258 лет до Искандара (Александра Македонского), то есть примерно в VI—VII вв. до н.э. Согласно преданию, Заратустра родился около 550 г. до н.э. в Мазар-Шарифе (ныне — территория Афганистана). В современном Иране несколько селений носят то же название в память об основоположнике.
Заратустра, составитель древнейшей части «Авесты», собрания священных книг, пользовался беспрецедентным почитанием в античном мире и в иудаизме. Зороастрийские жрецы-маги подтверждали и мессианское призвание Богомладенца Иисуса. Замечу, что «маг» (волхв) — латинская форма древнеперсидского слова «магу» — жрец, священнослужитель. В Евангелии от Матфея говорится: «Когда же Иисус родился в Вифлееме Иудейском во дни царя Ирода, пришли в Иерусалим волхвы с востока и говорят: где родившийся Царь Иудейский? Ибо мы видели звезду Его на востоке и пришли поклониться Ему… И, войдя в дом, увидели Младенца с Мариею, Материю Его, и, пав, поклонились Ему; и, открыв сокровища свои, принесли Ему дары: золото, ладан и смирну» (Мф., 2: 1—2, 11).
В зороастризме имелись такие понятия, как «Саошйант» (грядущий спаситель мира), и «Фрашо-кэрэти, фрашгирд» (Последний День), о чем пишет известная английская исследовательница Мэри Бойс. Зороастр предчувствовал, что конец мира неизбежен и именно ему Ахура-Мазда поручил возвестить истину и поднять людей на решающее сражение. Он, однако, понимал, что сам не доживет до Фрашо-кэрэти, и учил, что после него придет «праведный человек, благого происхождения», то есть Саошйант (букв. «Тот, кто принесет благо»). Он-то и поведет людей на последний бой против зла.
Последователи Зороастра горячо надеялись на это, верили, что Саошйант родится от семени пророка, чудесным образом сохраняющегося в глубине вод одного озера (отождествляемого с озером Кансаойа). Когда приблизится конец времен, в нем искупается девушка и зачнет от пророка. В назначенный срок она родит сына по имени Астват-Эрэта (Воплощающий праведность), в соответствии со словами Зороастра: «Моя праведность будет воплощена». Несмотря на свое чудесное зачатие, грядущий Спаситель мира будет человеком, сыном людей, так что вера в Саошйанта не искажала учения Зороастра о той роли, которую род человеческий призван сыграть во всемирной битве между добром и злом.
Саошйанту будет сопутствовать, так же как царям и героям, божественная благодать-Хварэна, о чем больше всего говорится в девятнадцатом яште «Авесты». Хварэна, рассказывается в этой главе, «будет следовать за победоносным Саошйантом… чтобы он восстановил мир… Когда выйдет из озера Кансаойа Астват-Эрэта, посланник Ахура-Мазды… тогда он изгонит ложь-друг из мира истины-аша». Все верующие стремились к этому великому событию, надежда на его осуществление придавала им силы, поддерживала в трудные времена. На европейскую театральную сцену Заратустра был впервые выведен в опере «Волшебная флейта» Моцарта, а на интеллектуальную — в знаменитом трактате Фридриха Ницше» Так говорил Заратустра». Зороастризмом увлекался, а скорее баловался и Константин Бальмонт:
Огнепоклонником судьба мне быть велела, Мечте молитвенной ни в чем преграды нет, Единым пламенем горят душа и тело, Глядим в бездонность мы в узорностях предела, На вечный праздник снов зовет безбрежный свет.
«Огонь, Вода, Земля и Воздух — четыре царственные Стихии, с которыми неизменно живет моя душа в радостном и тайном соприкосновении», — так вычурно изложил свой символ веры один из самых популярных поэтов русского символизма…
Ну а теперь вернемся в день сегодняшний и продолжим путешествие по Йезду.
Жара в самом разгаре, и все живое здесь впадает в сон. Но туристам надо «делать город», и вот мы уже шагаем по проспекту имама Хомейни, рассекающему надвое старинную часть города. Кварталы зороастрийцев в Йезде располагаются отдельно. Сразу замечаешь, что здесь чистые улицы с высокими и глухими глиняными заборами. Сверху город выглядит морем полусферических крыш, над которыми возвышается бесчисленное множество ажурных башен «бад-гиров» — ветроулавливателей. Своей полой шахтой они соединяют этажи зданий (их, как правило, два) и усиливают потоки воздуха. Этот «сквозняк» и помогает жителям переносить жару в летние месяцы.
Еще при последнем шахе женщин из общины зороастрийцев можно было легко отличить от мусульманок. Они не носили чадры, скрывающей лицо от посторонних, не были затворницами и не чурались внешнего общения. В период массовых антишахских выступлений в Иране зороастрийцы Йезда приняли участие в исламском революционном движении. Но, как говорится, «за что боролись, на то и напоролись». Нынче в Исламской республике Иран все женщины вне зависимости от их веры должны носить хиджаб — черное одеяние, похожее на облачение монастырских послушниц. А если кто решится нарушить предписание шариата, то такую «вольнодумку» быстро приведет в чувство местная «полиция нравов».
А мы между тем приближаемся к «крепости львов», возведенной на северо-восточной окраине города. Нам повезло: ворота, ведущие во двор, открыты. В маленьком крепостном «предбаннике» ни души, но откуда-то из глубины доносятся молитвенные песнопения. Пробираемся «на звук» по лабиринту глинобитных крепостных строений. Здесь, как и в старинных домах, этажи разделяются на зимние, расположенные на уровне земли, и летние. Последние находятся под зимними на глубине 4—5 метров. Благодаря сухому климату и вытяжной трубе «бад-гира» воздух в подземной половине чистый и здоровый.
И вот мы в небольшом подземном храме, где в гордом одиночестве совершает службу «кешик», священнослужитель «атеш-кяде» — храма огня. В «алтарной» части на престоле — светильник величиной с кокосовый орех, по стенам — «иконы» с изображением Заратустры. Вслушиваясь в текст гат (молитвенных песнопений Заратустры), улавливаю знакомые слова. И это не случайные совпадения. Ведь говоря по-русски, мы, не ведая о том, каждый день поминаем Заратустру.
Языковеды выделили большой пласт славяно-иранских схождений (изоглосс). Это слова из сферы религии, морали, права, медицины: Сварог, Хорс, Вий, Рарог, Симаргл, бог, див, ящер, вера, ирий (рай, куда улетают перелетные птицы и души умерших), небо, святой, ватра (огонь), вопить, ворожить, гадать, гатать (заклинать — близко к иранскому «гата»), жертва, могила, писать, слово, чары, чаша, благо, зло, каяться, мудрый, честь, вет (извет, совет, вещать и т.д.), вина, рота (клятва), гой (здоровый), хворый, мир. Все эти слова — общеславянские. (интересующихся могу отослать к книге «Заратустра. Учение огня. Гаты и молитвы. Москва — 2002).
Служба закончена, и кешик приветствует нас на фарси. Но гости не «фарсят», и мы кое-как объясняемся на английском. Когда-то мусульмане преследовали огнепоклонников, побуждая их покидать страну, и именовали их «габр», «гаур». Этот исламский термин («неверный») применялся в Персии по отношению к зороастрийцам. С 936 г. н.э. зороастрийцы из Хорасана стали переселяться в Гуджарат, на западе Индии. Наиболее многочисленной оказалась община зороастрийцев в Бомбее. Их называли парсами, — по происхождению из Хорасана, то есть с территории древней Парфии.
Кешик советует нам побывать в одном из «атеш-кяде» — главных храмов огнепоклонников, где, не затухая, горит «священный огонь». При храме есть и Музей истории зороастризма. Служитель показывает его местоположение на плане города. Так это же в пяти минутах ходьбы от нашей гостиницы, все на той же «шахидской» улице! Вместе с немецкими попутчиками дружно решаем: с утра — прямо туда.
На рассвете стучу в дверь соседского номера. Но выясняется, что «арийцы» еще только приступают к «водным процедурам», а потом — легкий «фрюнштюк», и вообще, они сегодня предпочли бы отдохнуть. Ну и оставайтесь со своим Ницше! А я предпочитаю знакомиться с Заратустрой в «режиме реального времени».
зороастрийский храм Атеш-кяде
Атеш-кяде — небольшой зороастрийский храм, спрятанный за глухим забором. Вход — через дверку с боковой улочки. Посетителей встречает объявление: «Привратники не должны требовать от гостей какой-либо платы». Во дворике — маленький сад гранатовых деревьев и дорожка, ведущая к «паперти». У стены сложены дрова, — это «аташ-зохр» — приношение огню. Смотритель-«бехдин» (буквально: исповедующий благую веру, иначе говоря, зороастризм) приветливо встречает «джуддина». Этот термин для нас, иноверцев.
Вхожу под своды храма. «Священный огонь» поддерживается в глубине зала, отделенной от простых смертных большим, во всю стену, затемненным стеклом. Считается, что он был зажжен на этом месте около 470 г. н.э. Шли столетия, храм разрушался, перестраивался. Свой нынешний вид святилище обрело в 1940 году, при шахе.
Посетители почтительно вглядываются в пространство за стеклом. В полутемной комнате, в каменной полированной чаше, поднятой на метровом цоколе, полыхает пламя. Пахнет сладковатым ароматом сжигаемой древесины. Огонь поддерживается только дровами деревьев фруктовых пород. Один из жрецов постоянно находится у «священного огня», заботится о его поддержании и оберегает, чтобы кто-нибудь «недостойный» не осквернил его взглядом или дыханием. Чистота огня для них понятие не отвлеченное. Есть храмы, где горит огонь, подвергавшийся тысяче (!) способов очищения, — процедура, стоящая прихожанам больших денег.
В музее при храме представлены различные издания «Авесты», этой «библии» зароостризма на авестийском языке. Впервые она была записана на бычьих шкурах золотыми чернилами. За стеклом витрины можно видеть и роскошные тома «Зендавесты». (Зэнд — комментированный перевод «Авесты» на среднеперсидский язык). Тем, кто хотел бы поглубже познакомиться с первоисточником, можно обратиться к научному изданию «Авесты» в переводе И. М. Стеблин-Каменского. А если в двух словах, то этика Заратустры советует человеку жить так, как если бы от его нравственного выбора зависела судьба мира. А находящиеся в ходу выражения типа «падающего подтолкни» — это ницшеанская отсебятина.
Чеканное изображение Заратустры соседствует с затейливо выполненной надписью: «Ахурамазда» — «Бог великий» (известный на Западе как «Ормазд»).
Я царственный создатель многих стран, Я светлый бог миров Агурамазда…
Наверное, вы догадались: все тот же Бальмонт, стихотворение «Скорбь Агурамазды». Из поздних изданий привлекают внимание книги, напечатанные на пехлеви, — это среднеперсидский, язык позднейших зороастрийских сочинений. Рядом образцы пазенда — запись текстов на пехлеви авестийским алфавитом.
В одном из уголков экспозиции неожиданно обнаруживаю книжную иллюстрацию с подписью на русском языке: «Баку. Сураханы. Храм Атешгях. 18 век.». На цветном рисунке — храм огнепоклонников в пригороде азербайджанской столицы. Когда-то и сюда бежали зороастрийцы, спасаясь от преследований. Но если в Персии для отправления культа приходилось сводить целые рощи, то в Сураханах «вечный огонь» щадил экологию и поддерживался за счет подземного газа. На старинном рисунке огонь горит не только в глубине храма — языки пламени бьют вверх из труб на всех четырех углах кровли.
Храм в Сураханах был действующим вплоть до огненного смерча 1917 года. Когда-то здесь побывал по делам нефтедобычи Д.И. Менделеев. В одной из своих статей великий ученый подробно описал свои впечатления от увиденного в Сураханах. А ныне там музей; здание бывшего зороастрийского храма можно увидеть даже из окна пригородной электрички. Кстати, Азербайджана нередко называют «страной огней».
А тем временем служитель, хорошо говорящий по-английски, вежливо осведомляется, — желает ли гость побывать у «башни молчания»? Конечно, желает. Проще всего туда добраться на такси, но как объясниться с шофером? «Скажите: «дахме»!» — объясняет музейный страж. И вот юркая «тойота» везет меня на юго-восточную окраину города, туда, где виднеется скала — своеобразное кладбище зороастрийцев, гигантской цистерной венчающая один из холмов на окраине Йезда.
Зороастрийцы, считающие священными все стихии: огонь, воздух, землю и воду, сами себя загнали в тупик. Ведь ни одну из этих стихий нельзя осквернять трупом. Как же хоронить умерших? Вот и пришлось прибегнуть к необычному и шокирующему виду захоронения: тела умерших оставляли на растерзание хищным птицам. Для такого рода «кладбищ» выбирали труднодоступные скалы в безлюдной местности. Так появились «дахме» — погребальные башни — места для трупоположений. А название «башня молчания» было придумано позднее, в XIX веке, когда Персию все чаще стали посещать европейские путешественники…
Водитель останавливает раздолбаную «тойоту» у подножия одного из холмов. Дахме! Неподалеку — развалины старинных построек, что-то вроде караван-сараев. Когда-то здесь было селение Чам — зороастрийское «бюро погребальных услуг». В небольшом конусообразном здании горело неугасимое пламя. Остальные сооружения предназначались для погребальных церемоний. А сегодня из местного «скорбного сервиса» остался смиренный ослик, владелец которого ждет туристов «продвинутого возраста», тех, кто уже не в силах карабкаться по крутым склонам «башни».
Их здесь две, и обе естественного происхождения. Однако по обеим вершинам когда-то прошлась рука мастера: каменная кладка придает каждому из столпов вид крепости. Это простые массивные сооружения круглой формы с высоким парапетом, заслоняющим каменную площадку.
Когда я начинаю восхождение, солнце уже в зените. Но дует ветерок, и жара не столь изнуряющая. Первозданную тишину нарушает щебет туристов: группа японцев, увешанных длиннофокусной оптикой, спускается вниз. Кстати, Иран наводнен японскими туристами, и это не случайно. Ведь Страна восходящего солнца — один из главных покупателей иранской нефти.
Плоская вершина огорожена каменной кладкой, попасть внутрь можно лишь «тесными вратами». Воображение рисует леденящие душу подробности: скелеты, грифы, выклевывающие у трупов мякоть мозга через пустые глазницы… Но на погребальной площадке лишь большая яма, заполненная щебнем, нет ни одной косточки. Как сказала одна дама из бывшей советской партхозноменклатуры, посетившая Освенцим: «Я ожидала большего»…
Значит, хоронят на другой башне. Спускаюсь вниз, к седловине, чтобы снова подняться на поднебесное кладбище. Японцы уже погрузились в свой автобус, им на смену пришел другой, тоже набитый любознательными «джапанами». Ослик с погонщиком тащатся к вновь прибывшим в надежде на заработок. Но туристы, не желая терять маршевого ритма, с ходу бодро начинают карабкаться на первую башню.
А на моей, второй, — тишина. Над головой — высокая глухая стена, сложенная из камней. Здесь специально не сооружают постоянной лестницы. На похоронах используют приставную для того, чтобы затруднить посторонним доступ наверх. Однако, твердо решив взглянуть на погребальную площадку, я цепляюсь за скальные выступы с риском сорваться со стенки. Гоню мысли о том, что выбираться будет еще труднее. Снова перед мысленным взором возникает жуткая картина: хищные птицы над фрагментами бренного человеческого тела. Но вижу все ту же яму и щебень. Так где же хоронят нынче зороастрийцы своих покойников? Быть может, нашли более укромное место? Ведь сегодня «башня молчания» — это проходной двор…
мусульманское кладбище
Сверху хорошо видна панорама Йезда. Неподалеку от черты городской застройки — обычное мусульманское кладбище. Перед возвращением в гостиницу надо побывать и там. Спуск с башни прошел благополучно: отделался всего лишь несколькими царапинами. Подхожу к кладбищенским воротам и читаю вывеску: «Кладбище зороастрийцев». Как так? А где же тысячелетние традиции? А как же оскверненная «мать сыра земля»? Ровными рядами тянутся типовые надгробия, похожие на мусульманские. На некоторых плитах — приношение покойным: апельсины и лимоны, разрезанные на дольки (видимо, чтобы усопшим удобнее было очищать их от кожуры).
У одной из могил стоят родственники покойного. Парс, владеющий английским, объясняет: при последнем шахе древний способ погребения был запрещен как «нецивилизованный», и зороастрийцам отвели для захоронений земельные участки. А как «правильно» погребать умерших, объявили им, — «это ваши проблемы». Первыми под нажимом еще шаха-отца «сломались» тегеранские зороастрийцы. В 1937 году они основали арамгах, или кладбище (букв. «место упокоения»), и забросили дахму на склоне горы.
Вопреки заповедям зороастризма, заключавшимся в том, что мертвых нужно оставлять в пустынных местах, арамгах имел проточную воду, деревья и зелень. Однако были приняты меры для того, чтобы изолировать трупы от благой земли посредством гробов, помещаемых в могилы, выложенные изнутри цементом (что было гораздо дороже трупоположений на общинной башне). Спустя два года был организован арамгах также и в Кермане, но дахму там продолжали употреблять по желанию вплоть до 1960 годов, а в Йезде кладбище начали использовать лишь в 1965-м…
Разбросанные по всему свету зороастрийцы сохранили свою энергию и предприимчивость. Каждая местная община выдвигала собственного старейшину, который находил способы решения социальных и религиозных задач. В 1960 году был созван 1-й Всемирный конгресс зороастрийцев в Тегеране, последующие проходили в Бомбее в 1964 и 1978 годах.
В 1975 году в Торонто (Канада) был созван 1-й Северо-Американский симпозиум зороастрийцев. Второй такой же состоялся в Чикаго в 1977 году. Эти конгрессы и симпозиумы были призваны установить контакты между различными зороастрийскими общинами. Однако как бы зороастрийцы ни стремились сохранять в неизменном виде свою религию и образ жизни, новое неудержимо вторгается в их быт.
Что ж, дорога прогрессу! Но если уникальные традиции исчезнут, Йезд в скором времени превратится в один из обычных «райцентров». Чем тогда привлечешь сюда туристов? Местные власти это хорошо понимают и поэтому современный Йезд — это город-музей. По предложению Международного совета по архитектурным памятникам и окружающей среде он объявлен одним из исторических памятников мира. Здесь запрещено сносить старые дома, представляющие архитектурную ценность, и строить дома современных форм, которые нарушили бы общий ансамбль города. И в XXI веке Йезд остается посланцем Средневековья, каменным глашатаем идей Заратустры.
