Хотя современные гуманитарные науки формально появляются только в Новое время, однако исторически они теснейшим образом связаны с теологией, являясь продолжением ее отдельных предметных полей с позиции методов, которые сформировались в XVII-XIX веках. «Большим нарративом», который «легитимизировал» их существование была именно теология. Науки о человеке и выросли из средневековой университетской традиции, из факультета свободных искусств и юридического факультета. Недаром К.-О. Апель полагал, что «гуманитарные дисциплины — все еще понимаются из донаучного горизонта гуманистических “artes” — “искусств”, — в частности, риторики и критики литературы». Оставшись без дающего право на самостоятельное существование основания, последние столкнулись с очевидными проблемами.
В истории часто повторяется ситуация, когда нарастающий объем знаний о мире и связанный с этим технический прогресс приводит к убеждению в том, что исследования, использующие «гуманитарные» методологии являются архаическими и даже опасными. Так, явный «антиметафизический настрой» сформировался в начинающейся новоевропейской науке. Популярным тогда становится утверждение, что для изучения «Книги природы», в отличие от «Книги Откровения», человек не нуждается во внешнем руководстве, для него достаточно света собственного разума.
В начале XIX столетия прогресс наук и связанных с ними техник, радикально менявших человеческую жизнь, вызвал еще более решительную попытку подвергнуть сомнению значение гуманитаристики (а, вместе с ней, и теологии). Огюст Конт предложил проект создания технологий конструирования общества ради его улучшения с помощью тех же методов, которые продемонстрировали свою успешность и эффективность в науках естественных. Представление о том, что количественный анализ, перенесение опыта технической инженерии в социальную сферу являются залогом успешности общественного строительства, является в наше время чем-то само собой разумеющимся.
Сразу после Первой мировой войны возникает и постепенно набирает популярность еще один проект создания научного языка (системы «протокольных предложений»), где каждый элемент обладает однозначной семантикой, а потому не может вызывать герменевтических разночтений. Гуманитарное знание питается как раз противоположным — неоднозначностью словесного, художественного знака, социального поступка. По Л. Витгенштейну данная неоднозначность, порождавшая всевозможные проблемы — от метафизических и нравственных до бытовых, — требует критики языка, которая, собственно, и имеет своей задачей показать ложность обсуждаемых философией и, тем более теологией, проблем. Возникло требование перехода на иной, взятый из естественных и точных наук язык описания.
К середине столетия концепция протокольных предложений оказалась под огнем критики. Были обнаружены аргументы против возможности построения языка, элементы которого обладали бы однозначной семантикой (если это не язык программирования). Отошел от идеи универсального языка Л. Витгенштейн, а К.Поппер, критикуя идеи своих венских коллег, сформулировал принцип фальсификационизма.
Однако эту критику не следует рассматривать, как отказ представителей «номотетических наук» на претензию царствовать и в сфере гуманитаристики. Принцип фальсификации однозначно отбраковывает все теории, которые не могут быть поставлены в условия проверки. Богословие, как и большинство разделов гуманитаристики с их постоянным «хождением по грани» индивидуального и неповторимого, оказывалось в сомнительном положении.
Общество не переставало быть предметом позитивистского исследования, а социальная инженерия не канула в прошлое. Увеличение «количества возможностей» — по крайней мере, у граждан стран, входящих в т.н. зону «золотого миллиарда», — увеличило и «степень учета». Траектория человеческой жизни получила почти полное отражение во всевозможной документации и в «следах» нашего существования, зафиксированных новыми, «цифровыми» средствами социальной коммуникации. Это дало возможность использовать статистические методы анализа для прогнозирования процессов в области социальной и культурной жизни и даже создавать новые общественные потребности, вызывая представление о статистической предсказуемости человеческого поведения.
Движением, которое решительно выступили против каких-либо форм насилия в любых областях человеческого существования — от политико-экономической до эстетической — стал «постмодерн». Одним из элементов борьбы с принуждением позитивисты видели в отказе от представлений о возможности качественного описания явления. Ранжирование по качествам подразумевает их иерархию, которая, по мнению Ж. Делеза, Ж. Деррида и других связана с дискурсом принуждения. А потому будущее им виделось куда более прагматичным и материалистичным (о чем, собственно, и вещает книга Ф. Лиотара, давшая окончательное название этому явлению — «Состояние постмодерна»).
Наиболее прогрессирующим элементом изучения человека во второй половине XX — начале XXI веков стали науки о сознании. Выводы, которые делаются из когнитивного анализа нашей психики, познавательных процессов, механизма принятия решений, имеют самый разнообразный характер. Однако отметим, что среди ученых и философов, занимающихся темой сознания, совсем мало тех, кто признает реальность «мыслящей субстанции» (их напзывают «картезианцами» иди «дуалистами»). Большинство предпочитает естественные объяснения деятельности сознания, имеющие материалистический характер. «На первом краю науки» находятся редукционистские (в наиболее резком выражении — элиминативные) доктрины, сводящие сознание к функциям биологического организма человека, который к тому же понимается как часть обширной социальной сети, или даже лишающие его статуса предмета научного поиска. Согласно крайним концепциям все, мнящееся «нашим» и «личным», оказывается иллюзией, сопровождающей инстинктивные реакции нашего организма. Данная позиция делает статус гуманитарного знания совершенно проблематичным. Наиболее последовательныеавторы трактуют все, что касается «убеждений», «свободы выбора», «души», как проявления «народной психологии». Все эти понятия, по их мнению, существующих лишь потому, что естественные науки слишком долгое время не трогали тему сознания, оставляя его гуманитаристике.
Часто отмечается, что проблемой современных наук о сознании является их неспособность объяснить природу человеческой субъективности, личности, которая для европейской цивилизации остается общепризнанной ценностью. Однако интерпретация темы личности в духе декартовского субъекта воспринимается многими современными мыслителями как откровенная архаика. Они полагают, что создают совсем иной язык или даже языки описания, где смешиваются элементы постмодернистских представлений о социальной ризоме с методиками, почерпнутыми из социологии и из философии сознания.
В качестве выхода для гуманитария предлагается «дигитализаиция» его методик и его деятельности. Очевидно, что использование цифровых методов в исследованиях и опора на них как на то едва ли не единственное, что дает тебе право называться ученым, — совершенно разные вещи.
Общий наш вывод состоит в том, что современная христианская апологетика должна понимать: она действует в иной ситуации, чем та, что была еще 50-100 лет назад. Во-первых, изменилась секулярная среда. Во-вторых, поменялось и религиозное сознание, эволюционирующее, и от этого никуда не деться, вслед за социальным контекстом. Доминирование в науке методологий естественных и технических дисциплин оставляет еще меньше шансов для бесконфликтного встраивания богословия в общее здание современной (особенно — отечественной) науки.
Если попытаться обнаружить какие-то возможные стратегии «поведения» богословской науки, ее институций и ее представителей в ситуации, когда вопрос «религия и наука» перестал быть в нашей стране полем для отвлеченного диалога, став темой актуальной и в образовательном, и в социальном плане, то можно указать на три довольно очевидные темы, которые мы наметим исключительно конспективно.
1. Возможно, богословие может в той или иной форме выступить фактором, которое поможет гуманитаристике удержать собственный предмет, прежде всего став элементом ее ценностного ядра. Без такого ядра гуманитариям не удастся сохранить право на собственную методологию, не редуцирующую человека и культуру к функциональным особенностям социального тела.
2. Очевидна и насущна необходимость присутствия богословия в области конкуренции различных интеллектуальных парадигм, одной из которых является образование. Умение учитывать, исследовать и реагировать на современные научные тренды с богословской точки зрения показывает рациональную природу христианского дискурса и, безусловно, не означает принятие всего, что мы видим в современной науке.
3. Следует обратиться к теме рациональности и знания. Зачастую применяемый в наше время аргумент от неполноты и неконсистентности современного научного знания имеет ограниченную действенность, поскольку методология современной науки не отрицает свою открытость и адогматичность. Девиз Фейерабенда «все пойдет [в дело]» («anything goes»), а также провозглашенный им принцип пролиферации научного знания показывают, что у сторонников секулярного толкования мира имеется ответ на обвинения в неконсистентности. Более выигрышной, на наш взгляд, будет стратегия, которая признает необходимость появления в рамках богословского знания новых предметных областей или расширения границ старых, что позволило бы осмыслить и оценить ведущие направления развития современной науки, общественные и культурные тенденции. Будет просто замечательно, если вслед за богословием культуры и богословием образования появится такая предметная сфера, как богословие науки (предложения о движении в этом направлении уже формулировались в 90х годах прошлого века). Ее задачей станет оценка не только научных методологий, но и того места, которое наука и научное знание занимает в современной цивилизации, функций, которые наука исполняет, всестороннее богословское их осмысление.
