Стоит только вчитаться в богослужебные тексты, как они делают доступной нам мудрость многочасового богослужения. Меня по-настоящему поражает, как значки, выведенные краской на бумаге, передают целым поколениям непостижимую глубину проникновения в тайны Божественного Промысла. Если красота и величие этих следов мысли до мурашек пробирают меня лишь при одном взгляде на них, то насколько более прекрасным было то самое соприкосновение с божественным, которое теперь доходит до меня отголоском луча, преломившегося в призме другой человеческой личности?
Разум сложен и очень своеволен. Порой ему надоедает богослужение, и он уходит из храма побродить по закоулкам старых воспоминаний или предпочитает создавать новые миры несбыточных грез, где резвится подобно ребенку, обладающему безграничной властью в своей маленькой игровой комнате. Нужно вовремя спохватиться, чтобы вернуть его к труду молитвы. Но порой случается нечто иное. Он строит крепкую лодку у реки, берега которой – ход богослужения, спускает ее на воду и отправляется в плавание по волнам размышлений об услышанном на службе.
Сейчас это плавание привело меня к мысли о том, насколько Страстная Седмица вбирает в себя всю прошедшую Четыредесятницу. Каждый день – новая кульминация вечного произведения под названием «жизнь». В то же время внутреннее напряжение переживаемых событий растет, и Великие дни превращаются в ступени «Лествицы», возводящей к Торжеству из торжеств. Каждый день Божественная слава раскрывается перед нами новым оттенком своего бесконечного спектра. Каждое евангельское чтение доносит до нас отголосок соприкосновения очевидцев с Нетварным Божеством и отражает блеск Его Света – святитель Григорий Палама свидетельствовал об этом несколько недель назад. Строгий пост и насыщенное богослужение напоминают о подвиге преподобной Марии Египетской. Давно минувшая крестопоклонная седмица была подготовкой к приближающимся крестным страданиям. Наконец, каждый день являет торжество Творца над суетой мира и его мнимой мудростью, и это переносит нас к первому воскресному дню прошедшего поста, когда истина, бережно хранимая Церковью, восторжествовала над потугами мира загнать ее в рамки своего узкого и несовершенного, но надменного мышления.
Страстная – это оголенный нерв. Это время самых ярких контрастов. На них строится все богослужение. Величайшая грешница приближается к Создателю в таинстве покаяния – ближайший ученик добровольно удаляется страстями от Творца во тьму греха. Слава Божества является в величайшем умалении до служителя, омывающего ноги, а затем и до уничижения поруганного преступника – ничтожество человеческого рода раскрывается в упоении мнимой властью над жизнью и смертью Подателя Жизни. Для одного, на заре времен, древо послужило к изгнанию из рая – другого, при исполнении времен, древо ввело в рай. Ученичество и предательство, ненависть и любовь, милость и озлобление – вот фарватер богослужений недели Христовых Страстей.
Лейтмотив трех первых дней – песнопение «Чертог Твой». Когда я вижу, как трое – архиерей, священник и диакон – поют его в центре храма, меня, как и в первый раз, впечатляет мощь этого образа – вся Церковь в трех степенях священства, объединенных пением. Через минуту их голоса умолкнут, но они уже стали частью неумолкающего голоса Церкви. Они уже стали причастны вечности.
Мне кажется, что мы по-настоящему понимаем, что же за украшенный чертог ожидает нас, лишь при последнем исполнении этого песнопения – накануне Великого Четверга. Именно перспектива наступающего дня раскрывает его смысл. Греческий текст точнее в словах – он говорит о брачном чертоге. Но ведь евангельское повествование о браке всегда происходит в контексте брачного пира – вспомним хотя бы рассказ о браке в Канне Галилейской.
Жених и Его Невеста на Трапезе… Именно Трапеза Великого Четверга – истинный брачный пир Нового Завета. Какой чертог может быть более украшенным, чем скромная сионская горница? Какой пир превзойдет ту простую по виду трапезу? Где как не там, связанные союзом любви апостолы явили себя сынами брачного чертога и сочетались Новым Заветом с Женихом Церкви? Его отнимут всего лишь через несколько часов. Но до того была Трапеза, поправшая время. По сей день разрывается его ткань, когда священник будто от себя произносит не претерпевшие изменения слова благословения хлеба и вина.
Кто опишет, что происходит в сердце священника в эти мгновения? Сейчас он – живой образ Христа. Он ведь и стремился быть Его образом, когда просил о рукоположении. Эта просьба прозвучала в его сердце даже раньше, когда алтарником он с восхищением смотрел на человека – нет, больше, чем человека, – стоящего у престола. Он подобен сынам Зеведеевым, попросившим сесть справа и слева от Спасителя в Его Царстве. Они хотели быть со Христом, но именно в Его славе. Причастником этой славы и хочет стать человек, ведь он видит ее отблеск за каждым богослужением, и, как в детстве, мечтает стать Божиим орудием в совершении Таинства Тела и Крови.
«Еже за Вы ломимое…» Вовсе не земная слава последовала за этими словами. На земле Христу больше не предстояло восхищать своей мудростью и чудесами многотысячные толпы. Заплевание, заушение, бичевание, мучительная смерть – вот Его жребий, определенный некогда рукоплескавшей Ему толпой. Сейчас-то и вспоминает священник ответ Спасителя на просьбу сынов громовых: «Не знаете, чего просите. Можете ли пить чашу, которую Я буду пить, или креститься крещением, которым Я крещусь?» С момента возложения рук архиерея это и его жребий – жребий Страстей Христовых.
Страсти… Как пелось в вечерней стихире в Великий Понедельник, вместе со Христом мы прошли путем предательства, страданий и распятия. Человеческий разум ожидает печальный итог такого трагического пути. Но Господь обещает другое: «Мы идем не в земной Иерусалим и не ради страданий. Мы идем к Отцу Моему и Отцу Вашему, Богу Моему и Богу вашему – в горний Иерусалим, в Царство Небесное».
Напряжение этого пути продолжает усиливаться вплоть до надрывного плача, в котором в Великий Пяток сотрясается все церковное тело. Церковь ведет нас путем апостолов, которым еще неизвестно о Воскресении, они даже его не ждут – все что у них есть сейчас – это страх, трепет и бессилие, разрешающееся в рыдании и беспомощных воплях отчаяния, в которых надрывается сегодня голос Церкви. Беззаконные руки прибили ко кресту Своего Создателя. Каждый член Его тела претерпел унижение от Своего творения. Почему нет двенадцати легионов ангелов? Где огонь с неба, попаляющий грешников? Ничего нет. И на вопрос: «Почему, Господи, Ты не остановил наше безумие?!» мы сами отвечаем в конце каждого из двенадцати Евангельских чтений: «Слава долготерпению Твоему, Христе!»
Церковь не оставляет нас в состоянии, до неузнаваемости измененном слезами и отчаянием. Она – хранительница знания о том, что страшнейшие унижение и смерть стали последними мазками на картине величайшей победы – победы над самим грехом и его следствием – смертью. Напряженная струна нашего переживания последних часов жизни Христа не рвется, но разрешается в густую, насыщенную и нисколько не гнетущую тишину дня погребения, когда приходит время умолкнуть всякой плоти. Приходит время умолкнуть каждому из нас.
Студент 2Б курса бакалавриата Владислав Капитонов
