Несколько дней назад мы с вами, переживая церковное новолетие, стали вновь соучастниками радости праведной семьи святых Иоакима и Анны. Всего шесть дней назад произошло событие, без которого невозможно представить себе Новозаветное время, – Рождество Пресвятой Девы. А вот сегодня, нарушая всякую логику событий, известную нам хронологию, церковные песнопения переносят нас к концу земной жизни Спасителя, к страшным и особенно мучительным минутам, которые так контрастны совершившейся радости. Время сжалось – мы вновь стоим на Голгофе, вновь стоим перед Крестом.
«Тьма, пришедшая со Средиземного моря, накрыла ненавидимый прокуратором город…», в этой тьме различимыми остались, наверное, только силуэты трех крестов, стоящих на холме. Силуэты трех крестов, таких одинаковых по форме и таких разных по своему значению. Крест… как пронзительно знаком нам этот символ.
Для современного человека за перекрещенными линиями скрывается много различных значений. Кто-то обнаружит для себя геометрическую гармонию под прямым углом встретившихся плоскостей. Кто-то вслед за Малевичем разглядит в кресте первофигуру, по его меткому выражению – «нуль формы», суперматерию, первооснову и источник всего существующего. А для кого-то крест останется дорогим декором.
Но как далеки по своему смыслу эти значения Креста от того первосмысла, который был известен человеку, жившему в древнем мире. Для того чтобы понять эту разницу, достаточно вспомнить небольшой эпизод из Римской истории, происшедший примерно за полвека до пришествия Христа.
Подавив восстание Спартака, римские легионеры распяли около шести тысяч его воинов, выставив аллею смерти от Рима до Капуи. Безжизненные тела, окровавленные брусья, предсмертные минуты, превращающиеся в вечность… Кресты стояли по обе стороны дороги. Римская правовая система позаимствовала казнь людей на кресте из Карфагена. Осужденный на эту пытку должен был быть опасным для общества – убийцей, разбойником, нарушителем того хрупкого мира, который пыталась удержать римская власть. В этом случае ему выносился крестный приговор. Поэтому для человека Евангельских времен крест имел только одно очень определенное значение, крест был самой страшной реальностью, ликом ужасной мучительной смерти.
Трудно представить, какова была бы реакция такого распятого, если бы ему сказали, что пройдет совсем немного времени, и люди будут обращаться ко кресту как к живому, животворящему, разумному, способному отвечать на молитвы, ко Кресту как к личности, словами песнопений: «Явися, великий Господень Кресте, покажи ми зрак Божественный красоты твоея… ибо яко одушевлену тебе и возглашаю и облобызаю» (Утреня Неделя 3-й Святой Четыредесятницы. Канон Феодора Студита). Здесь, по слову священника Павла Флоренского, союз «яко» подчеркивает мысль «одушевлен и даже более одушевлен».
Не правда ли такое обращение к орудию самой страшной казни, покажется любому человеку безумием как тогда, так и сейчас, две тысячи лет спустя. Но что здесь более безумно? Это обращение, или то, что единственным местом, где человечество разрешило Богу находиться, стал крест? У всего мира не нашлось другого места для неба. Человечество посчитало Христа опасным для общества, «Разбойником», пытающимся разрушить его царство. Тот, Кто по любви вышел искать человека, нашел Крест.
Но Любовь способна на необычные поступки, это в ее природе, для нее не может быть рациональных границ, не может быть границ и в месте и в обстоятельствах, а потому Бог явил эту любовь там, где человечество отвело Ему место. Евангельские отношения Бога и человека представляются как то, если возможно так сказать, что Бог «безумно» возлюбил человека. И прежнее место смерти не могло остаться прежним, мир не мог скрыть или забыть такую Любовь, остаться равнодушным к ее явлению. Перед лицом Креста нет, и не может быть воздержавшихся: для кого-то это безумие, для кого-то соблазн, для кого-то это спасение.
В свете этого становятся понятными события сегодняшнего праздника, отсылающие нас к третьему веку, ко временам правления императора Константина Великого, когда весь христианский мир был охвачен радостью и счастьем от того, что Крест, на котором была явлена высшая степень любви Бога к человеку, был обретен. Он был найден среди останков языческих богов, которым при всей своей многочисленности не ведома была эта степень любви. Но событие Воздвижение Креста не осталось в рамках одной лишь истории, происшедшей когда-то и с кем-то, оно так же важно и для нас с вами.
Глядя на лежащий посреди храма Крест, мы с вами, наверное, невольно задумываемся о том кресте, который возложен на каждого из нас. О том кресте, с которым нам приходится идти по дорогам жизни: несчастье оборвавшейся любви, горечи нищеты, бремени неизлечимой болезни. Порой обстоятельства жизни складываются так, что невозможно представить, как пронести этот крест хотя бы еще метр. Но Тот, Кто позвал нас, всегда идет впереди нас.
В эти минуты, обращая свой взор на Распятого Спасителя, будем помнить, нет, воспоминания сами настигнут нас, о том, что Бог идет добровольно на смерть, для того, чтобы крестом научить смерть, что есть некоторые, Кто ей не подвластны.
Так и в тех трудностях, которые кажутся нам смертельно трудными, и когда обстоятельства стремятся нас сломить, мы не должны забывать, Бог помещает нас в них не для того, чтобы разрушить, но чтобы показать нашим трудностям, что есть некоторые люди, которых этим трудностям не дано сломить.
Проповедь аспиранта духовной академии чтеца Михаила Смирнова за Божественной литургией в день Крестовоздвижения, 27 сентября 2014 года.
