Преамбула

Добрый день, уважаемые коллеги, друзья, братья и сестры! Прежде чем перейти к основной теме, я хотел бы представиться, сказать несколько слов о себе, чтобы было понятнее то, о чем я буду говорить. Я родился в Ленинграде. Лет 20 жил в Смоленске и, будучи подростком лет пятнадцати, пришел в Церковь. В 70-е годы поступил в институт. Как и любой молодой человек, я страдал любовью к эпатажу. Свое православие мы демонстрировали, показывали его, может быть излишне, наружу. Все закончилось тем, что меня отчислили из института, забрали в армию и я лет пятнадцать работал рабочим. Мать мою посадили в тюрьму за то, что она, будучи преподавателем высшей школы, давала студентам читать Евангелие.

Оставаясь в Церкви, я наблюдал за церковно-государственными отношениями еще в период советской власти, что называется, снизу: я был дворником, кочегаром, грузчиком, слесарем. Потом наступил 1991 год. Я вырос, повзрослел, жизнь сложилась так, как она сложилась, и последние годы я занимал очень высокие посты в Совете Федерации — генеральские должности, с допуском к секретной информации. Я имел возможность посмотреть на церковно-общественные отношения уже сверху. Таким образом, у меня взгляд на эти отношения, как я его в шутку называю, стереоскопический. Так уже Господь рассудил, что мне довелось посмотреть и с самого низа и с самого верха.

Свобода впервые за триста лет

Я постараюсь вам показать и объяснить, какой смысл был в этой антицерковной компании, которая на самом деле еще не закончилась. Пик этой компании, как известно, был связан с Пусси Райот, хотя это скорее не пик, а конец этой компании. Началась она намного раньше, но мы должны с вами осмыслить и понять, что же это было? Что стояло за этой информационной атакой? В 1991 году Русская Православная Церковь обрела независимость впервые за триста лет. Не за семьдесят, а за триста. И эти двадцать лет религиозной свободы завершились мощнейшей антицерковной информационной кампанией. Подобного рода кампании — массивные и мощные — не бывают спонтанными. Они всегда имею точку взрыва. Всегда есть какой-то момент, от которого эта кампания произошла.

Почему я говорю о трехстах годах? Начиная с Петра I, было отменено патриаршество, и романовский период XVIII-XIX вв. был не таким радужным, как нам отсюда иногда видится. Нам кажется, что период советской власти был тяжелый, мы помним репрессии, жертвы новомучеников, а XVIII-XIX века остаются в романтической дымке. На самом деле Церковь была очень жестко привязана к государству и зависела от него. Патриаршество было отменено насильственным образом и никак не возрождалось. Император Николай II до последнего сопротивлялся возрождению патриаршества. Как гласят легенды, он говорил: «Ладно, разрешу, если меня сделаете Патриархом». Патриаршество восстановилось лишь с концом романовского периода нашей истории.

Два основных вопроса

Нужно понять две вещи, о которых очень часто говорят и спорят.

1. Сколько православных в России. Это очень важный вопрос, потому что нам часто говорят: «Вас слишком мало» или «Вас ничтожно мало». Если нас мало, то тогда кто с нами будет считаться? 2. Какой процент из православных является воцерковленными православными. Кто-то говорит — четыре процента, кто-то говорит — десять процентов, а остальные якобы православными не являются, потому что не ходят в храм каждое воскресение, не достаточное количество раз причащаются.

Социологические перевертыши

Сколько нас? Часто социологи говорят о том, что в 1991 году произошел религиозный взрыв.

Советская социология в 1988 году давала следующие цифры: 86% населения СССР было неверующими и 14% — религиозными, в это число входили христиане, мусульмане и все остальные верующие. Это были официальные данные.

В 1991 году произошел религиозный взрыв, и уже к концу 1992 года опросы показывали, что религиозное населения в стране составляет 60%, в 1994 году – 80-85%. Как могло произойти в течение двух лет это чудо? Было 15%, а стало 85%. Я плохо себе представляю, что должно было произойти в России, чтобы так резко увеличилась религиозность населения. Я задумался и пришел к выводу, что религиозного взрыва просто-напросто не было. Когда я работал над диссертацией, мне пришлось пересмотреть большое количество советских авторефератов и диссертаций по научному атеизму. Особенно интересными были региональные диссертации, потому что они были подвержены меньшему идеологическому давлению и меньшей идеологической цензуре. Молодые аспиранты проводили опросы в тех регионах, где они работали. Где-нибудь на Орловщине они показывали 20% религиозного населения, а не 15%. А на Ставрополье они показывали 40%. Как известно, юг России более религиозен, чем север. Каждая атеистическая диссертация должна была подвести к тому, что религиозность падает, коммунизм торжествует, народ просветляется, сбрасывает с себя путы-оковы и освобождается от религиозного дурмана. Несмотря на это, они показывали 40%. Я думаю, если молодой человек писал, что он нашел на Орловщине 20%, то скорее всего он нашел 40% и, от греха подальше, поделил пополам и показал 20%. В Ставрополье, если человек пишет 40% при атеистическом диктате, я думаю, что опрос показал 70-80%, и он в ужасе не мог это опубликовать. Когда к 1994 году социологические службы стали показывать 85% религиозного населения и 15% неверующих, я сравнил эти цифры с советскими — зеркальная ситуация. Я думаю, что советская социология прекрасно знала уровень религиозности населения и этот уровень соответствовал 85%, но обнародовать они это никак не могли при той идеологической ситуации, и они просто поменяли цифры местами. В результате мы имеем те же самые цифры, но наоборот.

Пещерная религиозность

Какова была эта религиозность? Не было образования, литература была малодоступна, и представление о православии порой было просто пещерным, но даже при таком представлении религиозность в этих людях была. Это уже мой эмпирический опыт: я разговаривал с кассиршами в магазине, они знали, что я православный верующий человек и задавали мне вопросы, просили всяких советов. Они говорили: «Вот у меня на ноге что-то выскочило, а мне нужно замуж выходить через неделю. Как же мне избавиться? Я к бабке пойду, а надо ли идти к этой бабке?» Она почему к бабке собиралась? Потому что у нее остаточность религиозного мироощущения была. Остатки религиозного мироощущения толкают ее в сферу сверхъестественного в надежде получить обратную связь. Это я и называю пещерным представлением о религиозности. Религиозность была нарушена, но она была! Сознание все равно оставалось религиозным, и мы это должны очень четко понимать. Для чего я об этом подробно говорю? Когда мы сталкиваемся с информационно кампанией, направленной против религии, против Церкви, против Православия, мы должны четко понимать, что это борьба меньшинства с большинством.

Парадоксы христианского сознания

О воцерковленности. Здесь немного сложнее. Внешне это фиксируют социологические службы: регулярно посещают Церковь, причащаются, мало-мальски разбираются в богослужебном круге, календаре, традициях 10% от общего числа людей, заявляющих себя православными. Но это не так четко делится, потому что один ходит каждое воскресение и регулярно участвует в церковной жизни, другой реже. Кто-то появляется в храме один раз в месяц, кто-то раз в квартал, раз в полгода. Кто-то лучше разбирается, кто-то хуже. Кто-то молится регулярно, а кто-то –когда что-то заболит. На основании этого считают, что нас всего 10%, а то и 4%, и говорят, чтобы мы успокоились с программой «200 храмов» и вообще «зачем вам столько храмов, когда вас так мало?». Я бы не стал на этом останавливаться, если бы это утверждение не влияло на принятие политических и административных решений. Потому что, если нас мало, с нами можно считаться ровно на тот процент, который мы занимаем. Какова же реальная ситуация? В социологии определить это практически невозможно.

Приведу такой пример. Все мы смеемся. Смотрим какой-то фильм, кто-то из братьев пошутил, и мы смеемся. Но мы же не смеемся 24 часа в сутки или всю жизнь? Иногда мы не смеемся годами, а потом что-то случается и мы смеемся. Таким образом, мы то находимся в категории смеющихся людей, то из нее выходим, то опять попадаем в эту категорию. Один, простите, ржет без остановки, а другой только чуть-чуть позволит себе улыбочку — такая конституция психологическая. Так и здесь. Мы регулярно ходим в храм, и нас называют воцерковленными, или практикующими, православными людьми. Потом что-то случается, и человек год в храме не появляется, но затем снова возвращается в храм. Человек может десять лет не ходить в храм, но вдруг у него происходит внутренний взрыв и он начинает стихийно молиться дома. В каких он находится процентах? В течение дня как бывает? Я утром был на литургии, причастился, иду грызу просфору, пребываю в благостном настроении, сажусь в автомобиль, и в это время в меня кто-то въезжает — ругаешься, начинаешь выяснять отношения с тем, кто в тебя въехал. Пока это происходит, ты в каких процентах находишься? Ты вообще христианин в этот момент? Ты почти не христианин, столько в тебе злобы сидит на того, кто в тебя въехал. В течение дня ты можешь из 10% пропутешествовать в конец этой линейки — в 90%. В этом парадокс, который никакой социолог понять не может. Таким образом возникает абсолютно парадоксальная вещь. Каждый из нас пребывает одновременно и в этих 10% , и в 90%. Идет постоянная ротация внутри каждого человека, потому что это духовный процесс. Это духовная жизнь, а не политическая, не экономическая жизнь. Объяснить это социологам я не могу, они этого не слышат. Это могут понять лишь те социологи, которые сами являются православными и чувствуют, что такое религиозное сознание. Поэтому, когда нам пытаются доказать, что нас всего 10%, — это огромная ложь, но объяснить это нашим оппонентам чрезвычайно сложно.

Три слома идентичности

Я не зря вспомнил Петра I. Дело в том, что на протяжении последнего романовского и советского периодов у нас произошло три слома нашей идентичности. Что это такое? Петр I политическим волевым усилием сломал византийскую идентичность и создал российскую имперскую идентичность, которая просуществовала 200 лет. Потом пришел Ленин, сломал имперскую, если хотите петербургскую, идентичность и установил советскую, в которой мы жили почти век. Это уже три: византийская, имперская и советская. Потом сломали советскую идентичность, и мы вообще не понимаем, кто мы. Ни один нормальный народ на таком коротком промежутке в 300 лет выдержать эти сломы не смог бы. Народ должен был исчезнуть, но мы не исчезли. Не исчезли благодаря православной идентичности, которая не менялась и ровной линией шла поверх этих сломов.

Информационная попытка атаковать русское православие – это попытка убрать эту идентичность, тогда народ исчезнет. Церковь — единственный институт, который сохранил историческую преемственность и который по факту оказался хранителем традиции, хотя это не функция Церкви.

Информационная кампания

Информационная кампания против Церкви началась не с Пусси Райот, как очень многие думают. Она началась намного раньше, история с Пусси Райот — это последний, мощный, очень сильный аккорд. Началась кампания в январе-феврале 2011 года, тогда никто этого и не заметил. Я обратил на это внимание в силу специфики своей профессии, сфер своих занятий и интересов. Дело в том, что до января 2011 года Церковь всегда критиковали, всегда было много антицерковных и антиправославных публикаций в разных газетах, но было наложено негласное табу на критику Православия на центральных каналах телевидения. Это было не принято, считалось неприличным. Есть в Церкви недостатки? Конечно, есть. Есть, что критиковать? Конечно, есть. Но учитывая роль, значимость не отдельного человека, а Православия как такового, существовало негласное табу. То дерево, на котором мы живем, из которого выросли и продолжаем расти, мы должны сохранить для детей и внуков. И вдруг в начале 2011 года начинают появляться ток-шоу с людьми, которые начинают сначала мягко, потом все жестче и жестче критиковать частные случаи, потом из частных случаев начинают делать выводы, потом начинают создавать программы, где издеваются уже над Божией Матерью. Это происходило весной 2011 года, но поскольку мы привыкли к этому табу, то не обращали на это внимания. Я сразу понял, что кто-то снял это табу, стало можно оскорблять Церковь.

Достижения Церкви за двадцать лет

Почему это случилось в начале 2011 года? Это просто понять, если вспомнить, чего добилась Церковь к концу 2010 года. Первое, «Закон о возвращении имущества религиозного назначения», принятый в декабре 2010 года. Второе, ОПК в школах. Пусть оно размыто, криво-косо, но это очень важный шаг. Никогда никого не слушайте, что ОПК не нужно, потому что некому преподавать. Это ложь. Дело в том, что сейчас мы не можем не только воцерковить детей, но даже толком рассказать им о православии в курсе ОПК. Нынешняя задача курса ОПК — воцерковление учителей, а не детей. Не надо строить иллюзий. Никаких детей мы не воцерковим и не просветим. Сейчас идет мощнейшее воцерковление учителей. Нам говорят, кто пойдет преподавать? эти училки, которые ничего не понимают? Я всегда отвечал: «Да, эти училки, которые ничего не понимают.» Потому что эти училки берут книжки, т.к. им нужно курс читать, начинают изучать, вникать. Кто-то это делает халтурно, кто-то цинично, но, поверьте мне, большая часть начинает погружаться в предмет. Этот период — период воцерковления учителей, может быть, будет длиться лет десять. До детей лет через двадцать дойдем. Люди, которые устраивают информационные атаки, это четко понимают. В этом парадокс. Мы — церковные люди, этого не понимаем, а они понимают. Поэтому, когда они начали информационную кампанию, мы были абсолютно не готовы.

Третье, капелланы. Были подписаны указы об учреждении их в армии — очень важная вещь. И невероятно важная вещь — подписание Патриархом совместно с мэром Москвы Сергеем Собяниным проекта «Программа 200». Это колоссальной важности проект. Он касается не только Москвы, но всей России. Если удастся реализовать этот проект, то считайте, что мы победили, но сопротивление идет жесточайшее.

За двадцатилетие религиозной свободы мы пришли к такому результату. И этот результат получил реальное законодательное воплощение. Все документы подписаны. И тут, как бы неожиданно, начинается эта мощнейшая атака, попытка задавить. Это была системная реакция, а не спонтанная: берется любая мелочь, рассматривается под увеличительным стеклом и запускается в массы.

Направления антицерковной кампании

Вся антицерковная кампания – все публикации — была очень четко построена. Вы, когда берете публикацию, сразу смотрите, по какому разряду она идет. У них была повестка дня с очень четкими направлениями.

Направление №1: критика священноначалия и вообще клира, внушение массе, что духовенство мерзкое, отвратительное. Сыплют примеры про священство, епископов, патриарха. На патриарха, как главу, самый сильный фокус со всех сторон.

Направление №2: обновление. Тончайшая вещь. Внешние люди пишут статьи, проводят конференции. Станислав Белковский, например, в августе провел целую конференцию, посвященную обновлению и реформированию Церкви. Нужно обновление Церкви? Нужно! Существует обновление? Существует. Церковь — это живой организм, он развивается. Музыка, архитектура, язык — все меняется, но обновление может идти только изнутри. Мы сами изнутри можем обновляться, рассуждать, дискутировать и двигаться, но не снаружи. Любая реформация снаружи означает смерть, уничтожение, разлом.

Направление №3: клерикализация, т.е. сращивание Церкви и государства, ситуация, при которой Церковь имеет возможность влиять на принятие политических, государственных решений. Никаких других толкований слово клерикализация не имеет. Трезво посмотрите, может ли наша Церковь при нынешней политической ситуации хоть каким-то образом повлиять на принятие внешнеполитических или внутриполитических решений? Нет, говорить об этом просто смешно. Почему же так много говорят о клерикализации, если ее в России не существует? Здесь хитрая и коварная проблема. Когда говорят об отмене клерикализации, то подразумевают совсем другое — попытку оторвать Церковь не от государства, а от общества. Но влиять на общество Церковь обязана и имеет право по Конституции. Церковь обязана заниматься миссией, и Конституция дает это право Церкви как общественной организации: излагать свое мировоззрение, издавать и распространять литературу, учреждать учебные заведения. Любое учебное заведение — это распространение христианского мировоззрения, любая литература, любая проповедь в храме, появление человека в рясе с крестом на улице — это и есть влияние на общество. Напрямую оторвать Церковь от общества они не могут, поэтому идет ложное обвинение в том, чего нет — в клерикализации.

Церковь и политика

С одной стороны, это реакция на наши достижения. С другой стороны, мы не можем отмахиваться от общеполитической ситуации, потому что эта атака была накануне выборов в Госдуму и президентских выборов. Плюс Болотная площадь, волнения в Москве и Петербурге.

Вспомните, когда появилась история с владыкой Диомидом. Она появилась прямо накануне подписания Акта о каноническом общении Русской Православной Церкви Заграницей с Русской Православной Церковью Московского Патриархата, за два-три месяца до подписания Акта.

Много было публикаций, что Патриарх поддержал Путина на выборах, хотя прямой поддержки не было. Была одна фраза: «Ну что ж, оставайтесь на галерах». Эту фразу можно по-разному трактовать, она серьезная или ироничная? Очень сложно сказать. Это фраза дипломата, и в этом ее изящество.

Церковь говорит, что мы вне политики, что Церковь для всех и мы не сортируем верующих по политическим взглядам. Но они начали играть на этом. Я заметил такую мысль: «Если бы вы поддержали Болотную, то таких публикаций бы не было. Атака сразу бы закончилась». Это была попытка втянуть Церковь в политику. Невероятно сложно было удержаться.

Отдельные люди не удержались. Были такие московские батюшки, которые принимали участие в выборах, шли наблюдателями, приходили в цивильной одежде, потом вмиг — уже с крестом, бросают бюллетени. Все в удивлении. Ненормально, когда обычный приходской батюшка впадает в политические соблазны. Политика — это невероятно страстная вещь, и когда священник впадает в политику, страсть его охватывает. Есть один священник, лишенный сана, сам по себе честнейший, замечательнейший человек, я его знаю 30 лет, но та политическая страсть, в которую он погрузился, его погубила, он перестал быть священником, он стал политиком.

Сергианство

Рассмотрим следующий пункт, наверное, один из самых сложных. Это сергианство. Говорить по этой теме крайне сложно, но постараюсь изложить свою точку зрения на патриарха Сергия, объяснить этот вопрос так, как я его понимаю.

Есть пласт исторической церковной науки, который исследует деяния патриархов Тихона, Сергия, Алексия I и др., всю сложнейшую историю первой половины XX века. Есть политическое отражение этой истории — это другой взгляд на события того периода. Есть еще церковно-мистический смысл. Я бы хотел раскрыть последнее.

Тема сергианства почти полностью была снята внутри Церкви после объединения с Зарубежной Церковью. Одна из главных претензий со стороны Зарубежной Церкви — отношение к личности патриарха Сергия. Шел поиск взаимопонимания, и этот вопрос постепенно снимался и со временем ушел из церковного обсуждения. И вдруг, примерно в то время, когда шла информационная кампания с внешней стороны, внутри Церкви опять начали поднимать этот вопрос. Я очень удивился, вроде бы мы эту проблему разрешили — восстановили евхаристическое общение и двигаемся дальше в направлении установлении мира. Помогла мне в разрешении этого вопроса религиоведческая литература. Посмотрел современные работы в мало- или вообще неизвестных научных сборниках. Там я натолкнулся на различные построения, которые подсказали мне, почему такой мощный удар направлен именно на патриарха Сергия.

Схема построена следующим образом. К концу ХIХ — началу ХХ века Церковь вела себя неподобающим образом и совершала такое количество ошибок, что не только в народной, но и в дворянской, и мещанской среде вызывала отторжение. В 1917 году пришли большевики и начали Церковь уничтожать. В начале ХХ века была огромная масса критической литературы по отношению к Церкви, даже внутри самого духовенства имелись критики церковной структуры и Церкви как таковой. Эти люди писали, что в уничтожении Церкви виновата сама Церковь, потому что она вела себя неправильно. Подобное отношение было и в простом народе. Получается странная вещь: Церковь — жертва, ее уничтожают, и жертву обвиняют в том, что ее уничтожают. Обратите внимание, то же самое было с Пусси Райот: Церковь была потерпевшей стороной, Пусси Райот — нападающей, а средства массовой информации вывернули так, что Церковь оказалась нападающей стороной, а Пусси Райот — жертвой.

Итак, к 1943 году часть духовенства была уничтожена, часть за границей, остатки в лагерях. Сталин назначает митрополита Сергия патриархом и создает новую религиозную организацию. Она не канонична, так как создана Сталиным, дальше она существует после Сталина, и нынешняя Церковь — продолжательница этой организации. Поскольку патриарх Сергий нелегитимен, его не признали Патриархом, Церковь до войны и Церковь после войны — разные религиозные организации. Они пытаются вырезать патриарха Сергия из нашей церковной истории. Если мы согласимся вырезать это звено, тогда люди, навязавшие эту идею, заявят: «Дорогие братья и сестры, Церковь кончилась в 1943 году, апостольская преемственность прервалась, и все после 1943 года не являются ни епископами, ни священниками. Вы все не венчаны, не крещены, таинства не действительны». Как только мы с ними согласимся, мы согласимся с тем, что мы не Церковь.

Перспективы

Я вам перечислил три направления, по которому они начали работать. Что касается критики духовенства, они будут продолжать гнать священноначалие, но это явление потеряло свое основание. Что касается идей обновления, реформации, то эта линия также иссякла. Тема клерикализации — самая сложная, на идейном поле с ней бороться очень нелегко, она настолько примитивна и проста, что ее легко приписать к чему угодно.

Последнюю линию они будут отстаивать, первые две со временем растворятся. Но рассчитывать, что наши оппоненты просто уйдут, нельзя. Безусловно, будут появляться новые конструкции повестки дня, вбрасываться новые темы для обсуждения.

Первую тему объявил два месяца назад Михаил Прохоров, один из крупнейших бизнесменов и политиков, яркая фигура сторонников клерикализации, приверженец антицерковной позиции. Он предложил создать религиозный кодекс, по которому будут жить верующие. Для неискушенного человека эта идея вполне привлекательна, но на самом деле это означает гетто. Все люди будут жить по Конституции, Уголовному кодексу, а какая-то группа будет жить отдельно от государства и будет называться религиозной. Юридически эта группа выводится в особое положение, ее заставляют жить по правилам, которые написаны в том кодекс. Здесь нужно сопротивляться всеми возможными способами, потому что принять это — значит самих себя загнать в гетто.

Вторая тема, которая появилась совсем недавно, — это отмена патриаршества. В ежедневном журнале появляется большая, аргументированная статья под псевдонимом Петра Пименова. Такого человека я не нашел. Этот человек разбирается в церковных реалиях, в церковной истории, и он предлагает отправить патриарха Кирилла на покой и ввести мораторий на патриаршество на 40 лет. Его идея такова, что 40 лет Церковью будет управлять Синод, который будет избираться по особой демократичной системе. Тему о создании демократии в Церкви начинают вбрасывать в СМИ, и в дальнейшем тема снятия главы Церкви будет развиваться.

Об идеях

Я все время говорил об их идеях, а о наших идеях нет. Мы должны понимать, что хороша та идея, которая будет нашей. Мы жили их идеями, мы ведомые. Нужно поломать эту ситуацию, мы должны, по крайней мере в Церкви, навязывать свои идеи, потому что если этому не следовать, нас сомнут. Невозможно реагировать только на чужую повестку дня, нужно формировать свою повестку. Это самое сложное, и у меня нет четких, ясных ответов, это требует соборного разума, об этом надо думать.

Единственное, я могу сказать, что наша повестка дня, идея будет завязана на нравственности. «Нравственность» — это слово, которое всем надоело. Но тема нравственности неизбежна. Нравственность может иметь прикладное значение. Самая большая проблема сегодня — это разобщенность общества. Объединить наше российское общество очень сложно, потому что нет консенсуса. Нет какой-то общей точки соприкосновения, нет общей идеи. Те, кому эта идея нужна, хотят общей организации, поэтому видят необходимой для общего единства одну национальную идею, вокруг которой все соберутся. Но национальную идею воплотить в реальности практически нереально. А нравственность — это идея, которой касаются все, многие понимают, что есть совесть, которая подсказывает, как жить. Нравственность для всех одинакова, она вне национальности, вероисповеданий, имущественного положения. Это явление может являться местом сборки потому, что это единственная вещь, с которой могут все согласиться. Если спросить, хорошо ли убивать людей, ответ будет очевиден. Эта вещь известна абсолютно всем, но и в эту область бьет противник. От подобной атаки достаточно просто защититься, так как каждый нормальный человек понимает, о чем речь. В этом смысле нравственность может иметь прикладное значение для точки сбора, объединения общества.

Беседа журналиста, действительного государственного советника Александра Щипкова с преподавателями, студентами и сотрудниками СПбПДА, состоявшаяся 11 декабря 2012 года в актовом зале академии.