Ведя борьбу со шведами за выход России к Балтийскому морю, Петр 1 в 1703 году заложил новый город у устья Невы. После переселе­ния царского двора из Москвы в Санкт-Петербург, на левом берегу Невы возник «форштадт», который в основном населяли немцы и гол­ландцы. Этот форштадт назывался «Немецкой слободой», но после то­го как на этом берегу Невы Петр 1 основал Адмиралтейство, он по­лучил название Адмиралтейского острова.

Немцы-лютеране и голландцы-реформаты, жившие на Адмиралтейском острове, вскоре образовали приход; местом собрания этого прихода первоначально был зал в доме вице-адмирала Корнелия Крюйса. Дом этот стоял близ здания Зимнего дворца – Нового Эрмитажа со знаменитыми атлантами.

Самую крупную группу в приходе Крюйса составляли лютеране, преимущественно немцы. Именно им вице-адмирал Крюйс в 1710 г. передал в собственность деревянную капеллу во дворе своего до­ма. Этот факт, а также то обстоятельство, что одновременно новые владельцы церкви получили собственного пастора Г. Г. Назиуса (Heinrich Gottlieb Nazzius), позволяет отнести формирование первой немецкой лю­теранской общины в Санкт-Петербурге как таковой к 1710 г. С этого времени начинается самостоятельное существование общины, получившей позже имя Св. Петра.

К 1719 г. число прихожан увеличилось настолько, что старая цер­ковь оказалась тесной. Богослужения стали проводиться в новом до­ме Корнелия Крюйса — на углу набережной реки Мьи (Мойки) и Большой Першпективной дороги (ныне — Невский проспект). Но это являлось лишь временным выходом из положения. Было решено собрать достаточную сумму на постройку каменной церкви, а для того — увеличить пожертвования так называемыми «корабельными деньгами» (Schiffsgeld): для содержания храма и пасторов брать пошлину пять рублей с каж­дого прибывшего в гавань иностранного корабля.

После кратковременного правления Екатерины 1 на императорский престол был посажен внук Петра I — Петр П, сын царевича Алексея и принцессы Софии-Шарлотты Бланкенбургской. Воспитанием несовершеннолетнего императора руководил А.И. Остерман. Сын лютеранского пастора из Бохума (Вестфалия), Генрих Иоганн (Андрей Иванович) Остерман был взят в Россию Крюйсом и в России он занял видное место при Дворе.

В 1727 году по ходатайству А.И. Остермана император Петр П пода­рил лютеранам участок земли для сооружения новой церкви на «Нев­ской першпективе» между Большой и Малой Конюшенными улицами. 29 июня 1728 года, в день святых апостолов Пет­ра и Павла, был положен первый камень в основание новой церкви; поэтому она и была названа церковью свв. Петра и Павла. Впоследствии, однако, за цер­ковью прочно закрепилось сокращенное название Петрикирхе.

14(25) июня 1730 года, в день юбилея Аугсбургского исповедания (1530-1730), новая церковь была освящена. Первое богослужение в новом храме совершил пастор Г. Назиус, который и стал первым священнослужителем церкви свв. Петра и Павла. (Г.Назиус родился в 1687 г. в Вислебене, близ Эрфурта; скончался в Петербурге в 1751 г.)[1].

Пять лет спустя близ храма возвели два деревянных дома, образовавших своего рода пропилеи перед новой кирхой. В одном доме были квартиры церковного причта, а в другом — в угловом на Большой Конюшенной, раз­местилась школа. В 1760-62 гг. для Петришуле было постро­ено новое здание. Здание школы возвели за церковью по проекту архитектора М Л. Гофмана.

С самого начала своей деятельности немецкая школа была таковой только по названию; в ней могли учиться дети из семей лютеран, пра­вославных, «и других христианских вер»: «а особливо российской на­ции, в пользу служить имеет, потому что определение учинено будет такое, что в те часы, когда обоего пола дети лютерского закона обучаться будут догматам своея Церкви, то дети других исповеданий, а особливо российские, по соизволению могут учиться другим полезным наукам», — таковы были принципы веротерпимости, на которых основывалось обучение в Петришуле. Однако основной «контингент» учащихся по-прежнему состоял из лю­теран; в этом устроители Петришуле видели залог процветания: «когда имеющие детей прихожане церкви нашея, отдадут оных в нашу школу».

Предусматривалось лишь раздельное обучение закону Божию; в школе был «Класс христианского учения для россиян» и просто «Класс христианского учения» (для лютеран). Питомцы Петришуле собирались и на общую молитву: «По субботам в сей час (с 10 до 11 утра) быва­ет поучение к исправлению сердца и нравов для всех учеников».

В 1783 году Петришуле получила права Главного училища. Указом от 29 августа 1783 г. Екатерина II сделала школу св. Пет­ра в Санкт-Петербурге образцом для устройства всех немецких школ в Российской империи, а ее учителя получают право инспектирова­ния последних.

В 1794 году вышла книга немецкого автора Ио­ганна Готлиба Георги «Описание российско-императорского столичного города Санкт-Петербурга и достопамятностей в окрестностях оного» (Спб.1794). «В Петербурге все иностранные народы вместе взятые, — пишет Георги, — составляют осьмую или девятую часть россиян. Но из всех иностранных здесь жительствующих народов немцы суть многочисленнейшие»[2].

5-я глава сочинения И.Г. Георги озаглавлена: «О сочинителях, живших в 1793 году в Санкт-Петербурге».[3] В перечне имен литераторов — русских, и иностранных, встречаются имена обоих пасторов, состояв­ших тогда при Петрикирхе: I) Вольф М.Л. из Торна, доктор богосло­вия и проповедник при лютеранской церкви св. Петра (Проповеди и речи)[4]; 2) И.Г. Лампе, проповедник при лютеранской церкви св. Петра, из Гамбурга, «сочинитель некоторых случайных речей»[5].

Церковь св. Петра, как и прежде, была духовным центром лютеран, живших в столице Российской империи. Что же касается Петришуле, то с 1801 по 1826 гг. на квартире старшего преподавателя русского язы­ка И.М. Борна, здесь проходили собрания Вольного Общества любите­лей словесности, наук и художеств. В это Общество входили поэты-радищевцы И.М. Борн, В.В. Попугаев, Н.Ф. Остолопов, И.П. Пнин, филолог А.Х. Востоков, поэты К. Батюшков, Н. Гнедич, Д. Языков, К.Ф. Рылеев, В.К. Кюхельбекер и др. Зал, где про­ходили заседания, расписал «эмблемами наук и литературы» член Об­щества художник А.И. Зауэрвейд.[6]

Среди известных немцев лютеранского вероисповедания, живших в царствование Александра 1, – участники декабристского движения — П. И. Пестель, А. Б. Вольф, В. К. Кюхельбекер, В. И. Штейнгель. Известны слова Пестеля, основателя Южного общества декабристов, сказанные протоиерею Мысловскому, благословлявшему в последний путь декабристов. «Хотя я и лютеранин, батюшка, но такой же христианин, благословите и меня».

К началу XIX в. здание церкви св. Петра порядком обветшало и стало тесным для увеличившейся общины. Сильное наводнение 1824 г. заставило членов церковного совета отбросить последние со­мнения в необходимости постройки новой церкви. В начале 1832 года лютеранская община Санкт-Петербурга объявила конкурс на создание проекта нового здания церкви св. Петра. Лучшим был признан проект Александра Павловича Брюллова, брата знаменитого живописца. Его проект был принят к исполнению на заседании церковного совета в мае 1833 г. Летом 1833 г. было снесено старое церковное здание, и 21 августа 1833 г. был заложен закладной камень новой церкви св. Петра. Сам архитектор Александр Брюллов отказался от чет­верти гонорара за свою работу в пользу церкви. «Старинная лютеранская церковь св. Петра, на Невском проспекте, сломана и вместо оной сооружается новая, по великолепному плану, — сообщала «Северная пчела».- Богослужение сего прихода отправляется ныне в финской церкви, в Большой Конюшенной»[7].

Строительство длилось 5 лет. В День Реформации, 31 октября 1838 г., здание церкви, стоящее по настоящий день, было освящено. Одновре­менно архитектором Г.Р. Цолликофером были перестроены и оба жилых дома на проспекте, с которыми церковь связала изящная чугунная решетка.[8]

Здания, построенные Г.Р. Цолликофером для причта, были первонача­льно трехэтажными, и башни церкви св. Петра, возвышаясь над ними, доминировали в ансамбле. В левом флигеле во втором этаже сразу же после его постройки в 1832 г. разместились книжная лавка издателя и книготорговца А.Ф. Смирдина и редакция журнала «Библиотека для чтения».

В записках Ивана Панаева есть эпизод, относящийся к началу 30-х годов XIX в. «Я зашел в книжный магазин Смирдина, который помещался тогда на Невском проспекте в бельэтаже дома лютеранской церкви, — вспоминал отечественный литератор. — В одно почти время со мною вошли в магазин два человека: один большого роста, с весьма важны­ми и смелыми приемами, полный, с рыжеватой эспаньолкой, одетый франтовски. Другой, среднего роста, одетый без всяких претензий, даже небрежно, с курчавыми белокурыми волосами, с несколько арабс­ким профилем, толстыми, выдававшмися губами и с необыкновенно жи­выми и умными глазами. Когда я взглянул на последнего, сердце мое так и замерло. Я узнал в нем Пушкина, по известному портрету Кип­ренского»[9].

Пушкин был хорошо знаком с историей Реформации. В его библиотеке имелись сочинения Мартина Лютера, приобретенные им «у Полицейского моста, в доме голландской церкви», — там, где когда-то собиралась на молитву немецко-голландская община Крюйса. Согласно счету, ото­сланному «г-ну А. Пушкину» 10 января 1836 года, поэт приобрел, в числе прочих книг, «Мемуары Лютера», томы 2 и 3, по 12 руб. (на французском языке)»[10].

В «Истории Петра» Пушкин упоминает о том, как 3 октября 1712 г. царь «прибыл в Виртемберг саксонский (Виттенберг — а. А.), здесь посетил он гроб Лютера, его библиотеку и горницу, где он жил»[11]. В от­личие от Чаадаева, симпатизировавшего католичеству, Пушкин благосклонно отзывался о протестантизме. Прочитав «Философические письма» П. Я. Чаадаева (1794-1856), Пушкин отправил автору послание, в котором были такие строки: «Вы видите единство христианства в католицизме, то есть в папе. Не заключается ли оно в идее Христа, которую мы находим также и в протестантизме? Первоначально эта идея была монархической, потом она стала республиканской. Я плохо излагаю свои мысли, но Вы поймете меня»[12].

«Философические письма» вызвали оживленную дискуссию в кругу друзей Пушкина. А. И. Тургенев, прочитав у Чаадаева письмо Пушкина о «Философических письмах», во многом соглашался с поэтом, видя главный недостаток сочинения Петра Яковлевича в его ориентированности на католичество: «Поставь на место католицизма – христианство, и все будет на месте»[13].

А в пись­ме Пушкина П.А. Вяземскому, отправленном из Царского Села 3 августа 1831 г., есть такие строки: «Не понимаю, за что Чаадаев с братией нападает на Реформацию, то есть на известное проявление христианского духа. Насколько христианство потеряло при этом в отношении своего един­ства, настолько же оно выиграло в отношении своей народности»[14].

Рукой Пушкина записана народная песня, начинающаяся словами:

Как за церковью, за немецкою, Добрый молодец Богу молится…

Известно, что последняя квартира А.С. Пушкина была в доме на Мой­ке. Свой адрес поэт писал так: «На Мойке, близ Конюшенного мосту в доме кн. Волконской». Пушкин поселился здесь осенью 1836 года, и, поскольку соседние здания еще не были надстроены, из окон квартиры Пушкина, глядевших во двор, можно было увидеть громаду еще не до конца отделанного здания немецкой церкви св. Петра.[15]

Огромный зал церкви был проникнут духом романской архитектуры. Его высокие своды опирались на гранитные столбы и колонны, поражали великолепными росписями. Особенной выразительностью отличалось полотно «Распятие», принадлежавшее кисти К.П. Брюллова,[16] брата архитектора Петрикирхе.

В записках ученика Брюллова — будущего академика А.И. Мокрицкого, приводятся интересные сведения о том, как знаменитый художник создавал это полотно. Аполлон Мокрицкий сооб­щает о том, что известный поэт А.В. Кольцов написал свое стихотворе­ние «Великое слово» (Приложение 1), находясь под впечатлением от рассказа про брюлловское «Распятие» (Приложение 2). Самое интересное в записках А.И. Мокрицкого, — это указание на то, что картине «Распятие» посвятил свои проникновенные строки А.С. Пушкин:

Когда великое свершалось торжество, И в муках на кресте кончалось Божество, Тогда по сторонам Животворяща Древа Мария-грешница и Пресвятая Дева, Стояли две жены, В неизмеримую печаль погружены… [17]

Пушкин был знаком с Брюлловым, и за несколько дней до своей смер­ти поэт посетил петербургскую студию знаменитого художника. «Сего­дня, — читаем в записках А.И. Мокрицкого (25 января 1837 г.), — в нашей мастерской… были Пушкин и Жуковский»[18]. А через два дня после смерти Пушкина Брюллов просил Мокрицкого читать стихи Пушки­на и вспоминал о том, как покойный поэт восхищался его картиной «Распятие».[19] (Самому А.И. Мокрицкому принадлежит рисунок, изображаю­щий Пушкина в гробу).[20]

Интересные подробности, подтверждающие сказанное, содержатся в воспоминаниях А.О. Смирновой (урожденной Россет) (1810-1882), хорошо знавшей поэта. «Мой муж повез меня смотреть «Распятие» Брюллова. Ми­моездом мы захватили Пушкина, — пишет Александра Осиповна. — Часо­вые, которых поставили в зале, где выставлено «Распятие» Брюллова, произвели на нас тяжелое впечатление; эти солдаты так не отвечают сюжету картины…»[21]

Фрейлина императриц Марии Феодоровны и Александры Феодоровны, Смирнова-Россет состояла в дружеских отношениях со многими литера­торами. Она чутко улавливала их творческие порывы, не исключая и Пушкина. Поэтому некоторое время спустя А.О. Смирнова сказала мужу: «Хочешь пари держать, что он напишет стихотворение на этот случай; когда что-нибудь произведет на него сильное впечатление, ему надо излить его в стихах». А вскоре А.О. Смирнова записала в своем днев­нике такие строки: «Я выиграла пари, Пушкин назвался обедать с Жуковским, больше никого не было; после обеда он вынул из кармана стихотворение на Распятие, охраняемое стражей; это истинный перл»[22].

(«Распятие» Брюллова украшало центральную часть церковного алтаря. В настоящее время находится в запасниках Русского музея. В нижней части алтаря находилось полотно Гольбейна, а по его бокам — 2 круг­лых медальона с изображением апостолов Петра и Павла, кисти Брюлло­ва. Эти картины в конце 1930-х гг. были переданы Эрмитажу).

История прихода Петрикирхе удивительным образом переплелась с трагической гибелью А.С. Пушкина. Сведения об этом содержатся в запис­ках литератора Владимира Петровича Бурнашева (1809-1888), опублико­ванных в «Русском архиве» за 1872 год. В.П. Бурнашев хорошо знал семью литератора Н.И. Греча; «замечательно, что Греч и его семейство — лютеране, а жена — реформатка или кальвинистка»[23], — отмечал он в своих мемуарах.

Владимир Петрович был дружен с младшим сыном Греча — Николаем. «В последний раз я видел его цветущего здоровьем и вполне счастли­вого, 6 декабря 1836 года, в Николин день, когда, несмотря на то, что Греч и его семейство были лютеране, отец и сын праздновали день своего Ангела по православному обычаю, — продолжает Бурнашев свой рассказ. — На этот раз именины Николая Ивановича и Николая Николаевича праздновались как-то особенно блистательно…Перед концом обеда принесена была и подана Гречу цидулочка с поздравле­нием знаменитого Пушкина»[24].

Далее в рассказе Бурнашева упоминаются два протестантских храма, стоящих на Невском проспекте. В декабре 1836 года, во время рожде­ственских праздников, он зашел «во французский книжный магазин Белизара, (что ныне Малье) в доме голландской церкви», где «ему сообщили, что Николай Греч нездоров.[25] Болезнь оказалась настолько серь­езной, что в январе следующего, 1837 года, юноша скончался в 18-летнем возрасте. Об этом Бурнашев узнал, зайдя в библиотеку Смирдина, в церковной доме при Петрикирхе.[26]

27 января в Петрикирхе, в присутствии многочисленных друзей и знакомых семейства Греча, было совершено отпевание усопшего. «У лютеран в церкви гроба не открывают, почему Греч и все близкие к усопшему окончательно простились с ним еще на дому, где крышка гро­ба была уже навсегда завинчена,[27] — пишет Бурнашев. Но еще раньше, в те минуты, когда траурная процессия направлялась к церкви св. Петра, В.П. Бурнашев стал свидетелем разговора в котором было упомянуто имя Пушкина. Н.И. Греч спросил: «Послано ли было приглашение к Александру Сер­геевичу? Он так любил Колю моего!» — » Как же, было послано с курьером из нашего министерства, а не по городской почте», — ответил Николай Иванович Юханцов, служивший тогда в Министерстве иностранных дел. — «Но только, — продолжал Юханцов конфиденциально, — как мне го­ворил курьер, которого я посылал к Александру Сергеевичу, тамошнее лакейство ему сказывало, что их барин эти дни словно в каком-то расстройстве… Никто ничего понять не может, что с ним делается»[28].

Далее в записках В.П. Бурнашева читаем: «Юханцов сказал полутаин­ственно, что в городе относительно А.С. Пушкина идут толки, а имен­но, поговаривают о каких-то подметных и других письмах, даже толку­ют, что все это может кончиться дуэлью между Пушкиным и каким-то кавалергардским офицером Дантесом…Рассказ Юханцова совпал имен­но с той минутою, когда церемония остановилась у портала Петропав­ловской церкви, и множество лиц бросилось к гробу, чтобы внести его в церковь и поставить на возвышенный катафалк, против которого с кафедры пастор произнес свою речь на немецком языке, полную чувст­ва и высоких христианских понятий. По окончании речи покрытый гирляндами и венками гроб, снятый с катафалка, был снова принят множеством посетителей. Проталкиваясь в толпе довольно густой, чтобы участвовать в отдании последнего дол­га покойному юноше, я нечаянно очутился на том месте в головах, где придерживал посеребренную скобу скорбный отец…»[29]

Воспользовавшись случаем, В.П. Бурнашев выразил соболезнование Н.И. Гречу, заметив, что на проводы усопшего собралось много народа, в том числе и «журнальные враги» Греча. «Тем более мне жаль, отозва­лся Николай Иванович, что Александр Сергеевич Пушкин, которого бого­творил мой Коля, о котором говорил он в последние часы своей жизни, не захотел почтить сегодня нас своим присутствием…» «В этот мо­мент, — пишет Бурнашев, — произошло какое-то движение, совершенно неожиданное; сбоку через толпу кто-то пробирался с великим усерди­ем, подошел к Гречу и сказал ему довольно громко: «Николай Ивано­вич! Не грешите на бедного Пушкина, не упрекайте его в аристократи­зме, благодаря которому теперь, когда Вы здесь оплакиваете сына, вся Россия оплакивает Пушкина. Да, — он сегодня дрался на дуэли и пал от смертельной пули, которую не могли вынуть». Тогда до слуха моего дошли слова Греча: «Велика, ужасна моя потеря, но потеря Пу­шкина Россиею ни с какою частною горестью не может быть сравнена. Это несчастье нашей литературы! Это народная утрата!»[30]

Но на этом рассказ Бурнашева не заканчивается. Автор повествова­ния стал живой нитью, связавшей печальные события, имевшие место и в Петрикирхе, и в доме Пушкина на Мойке. «Среди этой суматохи наконец гроб вынесли из церкви и поставили на колесницу, которая медленным шагом 4-х траурных лошадей двинулась к кладбищу, — про­должает Бурнашев. — Во время движения погребальной процессии по Не­вскому проспекту, когда уже совершенно стемнело и фонари зажглись по улицам, ко мне подошел один из тогдашних моих по военному мини­стерству сослуживцев, Александр Александрович Пейкер и предложил мне отстать от церемонии, тем более, что с нашей стороны долг по­койному Коле отдан; а вместо путешествия на кладбище ехать те­перь же в дом княгини Волконской на Мойке, близ Певческого моста, где квартировал Пушкин, чтобы узнать, точно ли он скончался или еще жив. Я принял это предложение, и мы в собственных санях Алек­сандра Александровича поехали к означенному дому…»[31]

К сказанному можно добавить, что в школе при церкви св. Петра в свое время преподавал лицейский учитель Пушкина А. Галич; из воспитанников Петришуле можно упомянуть скульптора Р. Баха — автора известного памятника Пушкину в Лицейском саду.

В течение двух веков своего дореволюционного су­ществования школа св. Петра превратилась в блестящее учебное за­ведение со многими отделениями: гимназией, реальным училищем, училищем для девочек, начальными классами. И хотя языком обу­чения всегда оставался немецкий, многие русские стремились отдать туда учиться своих детей. В ней получили образование выдающиеся деятели русской культуры: М. П. Мусоргский, Л. Н. Бенуа, М. Месмахер. В широких кругах образованной русской общественности Петришуле была как бы визитной карточкой общины св. Петра. Многие русские в Санкт-Петербурге и далеко за его пре­делами знали о существовании этой лютеранской общины и ее цер­кви только по той славе и известности, которую имела их школа.

Русская интеллигенция в своем большинстве благожелательно относи­лась к лютеранам, жившим в России. Можно привести отрывок из стихо­творения известного русского поэта Федора Ивановича Тютчева (1803-1873). Будучи одним из идеологов панславизма, он, тем не менее, вы­разил положительное отношение к Реформации, что явствует из следу­ющих строк:

Я лютеран люблю богослуженье, Обряд их строгий, важный и простой — Сих голых стен, сей храмины пустой Понятно мне высокое ученье.

В 1836 г. Петришуле была приравнена к государственным гимназиям и училищам. В числе ее воспитанников были «генерал двенадцатого года» декабрист М. Фонвизин, немецкий путешественник Георг Форстер, архитектор К.А. Тон, педиатр К.К. Раухфус, географ В.В. Юнкер, основатель системы физического воспитания П.Ф. Лесгафт, химик Н.А. Меншуткин.[32] Некоторые из них нашли послед­ний приют на Волковском лютеранском кладбище, которое со времени своего основания (1773 г.) стало «филиалом» церкви св. Петра. Здесь же предавали земле и скончавшихся прихожан Петрикирхе.

Одним из них был петербургский литератор Нико­лай Иванович Греч (1787-1867). Современник Пушкина, Греч с 1825 года сотрудничал с Ф.Б. Булгариным, участвуя в издании «Северной Пчелы». Фаддей Булгарин пользовался печальной известностью, напа­дая на Пушкина, на Гоголя и других молодых писателей. Они отвечали ему взаимной неприязнью, и Н.И. Греч также попадал под огонь их кри­тики. Шли годы, и былые споры утратили свою остроту. 12 января 1867 г. Н.И. Греч скончался в 80-летнем возрасте. Вот как отозвался на это печальное известие его современник А.В. Никитенко: «Несмотря на некоторые черты ха­рактера и поступки, которые не раз восстановляли против него общес­твенное мнение, Греч всё-таки был замечательный деятель в литерату­ре и человек с несомненными способностями и заслугами. В последнее время он был у нас почти забыт; но это участь многих из наших зна­менитых людей. Им надобно умереть, чтобы о них вспомнили и их оценили»[33].

16 января 1867 года А.В. Никитенко присутствовал на похоронах Н.И. Греча. «Отпевали его в лютеранской Петропавловской церкви, а похоронили на Волковом (лютеранском — а. А.) кладбище, — пишет русский литератор. — В церкви мало кто был, а на кладбище и еще того мень­ше. Меня удивило присутствие в церкви графа Строгонова, Григория Але­ксандровича, который вместе со мной нес гроб спереди. Из сановных людей были братья Княжевичи, да еще два-три звездоносца, три-четыре литератора, три-четыре академика — вот и вся чиновная и умствен­ная знать»[34]. (Гранитный постамент Н.И. Греча и ныне находится в северо-западной части лютеранского Волковского кладбища; крест утрачен).[35]

Ранее, в 1837 г., здесь был погребен сын Н. И. Греча – Николай. Один из очевидцев этого печального события – В. Бурьянов, в своей книге описывает место его захоронения. «Особенно мило устроено Немецкое (Волково) кладбище, в виде сада цветущего, — пишет автор. – Вот свежая могила юноши, замечательного по своим превосходным дарованиям и по доброте сердечной, отличавшей его. Это могила сына известного нашего писателя Греча. Я знал Николеньку Греча, скошенного быстро, неожиданно, в начале 1837 года, злою смертью, на осьмнадцатом году своей прекрасной жизни, украшенной всеми дарами провидения, но, к несчастью, кратковременной…Почтим вздохом и слезою эту могилу, и пожелаем, чтобы земля принимала поменее рановременных жертв неумолимой смерти»[36]. На этом же кладбище впоследствии, были похоронена и дочь Н.И. Греча — Софья Николаевна Безак (урожденная Греч,1811-1891). Она была женой Констан­тина Павловича Безака (1803-1845) — обер-прокурора Сената. Воспитан­ник второго выпуска Царскосельского Лицея, Безак был знаком с Пушкиным.[37]

В 1876 г. на Волковском лютеранском кладбище был похоронен Гус­тав Лерхе (1787-1876), президент церковного совета и школы св. Петра;[38] в 1879 г. — Николай Иванович Заремба (1821-1879) — директор Петербургской консерватории, регент хора Петрикирхе.[39] (Обе могилы не сохранились). Вот выдержки из стихотворения О. Мандельштама, озаглав­ленного «Лютеранин» (1912 г.):

Я на прогулке похороны встретил Близ протестантской кирки, в воскресенье. Рассеянный прохожий, я заметил Тех прихожан суровое волненье. Чужая речь не достигала слуха, И только упряжь тонкая сияла, Да мостовая праздничная глухо Ленивые подковы отражала. Тянулись иностранцы лентой черной, И шли пешком заплаканные дамы, Румянец под вуалью, и упорно Над ними кучер правил в даль, упрямый. Кто б ни был ты, покойный лютеранин, Тебя легко и просто хоронили. Был взор слезой приличной затуманен, И сдержанно колокола звонили.[40]

В 1883 году исполнилось 400 лет со дня рождения основателя немец­кой Реформации — д-ра Мартина Лютера (1483-1546). К этой дате была издана книга, озаглавленная «Реформатор Мартин Лютер» (Спб.1883). Ее автором был пастор евангелическо-лютеранской церкви св. Петра в Петербурге Александр Ферман. Подводя итоги Реформации за истекшие 4 столетия, автор отмечал, что на 1883 год членами Евангелическо-Лютеранской Церкви было 42 миллиона человек, в том числе в России — 4 миллиона 350 тысяч, из них немцев — 830 тысяч.[41]

За многие десятилетия, прошедшие со времени массового переселения немцев в Россию, усилился неизбежный процесс обрусения прихожан. Имен­но поэтому, — пишет пастор А. Ферман, — «в царствование императора Александра П (1855-1881) Евангелическо-Лютеранской Церкви даровано право совершать богослужение на русском языке, ввиду того, что не­мало прихожан, которым Церковь может преподать свое служение только на русском языке»[42]. Однако это не был процесс насильственной русификации немцев, живших в России. По словам отечественного пуб­лициста И.А. Ильина, «к началу XX века это был богатейший слой российского крестьянства, числом около 1.200.000 человек. Все соблюли свой язык, свои исповедания, свои обычаи. И когда доведенные экс­проприацией большевиков до отчаяния, они хлынули назад в Германию, то немцы с изумлением услышали в их устах исконные — голштинские, вюртембергские и иные диалекты»[43].

Петришуле по-прежнему была одним из интеллектуальных центров столицы. Химик Д. Менделеев, физиолог И. Сеченов, ботаник и географ А. Бекетов, историк Н. Костомаров, — все они читали лекции в великолепном – как убранством, так и акустикой – актовом зале школы. Здесь же часто выступал с докладами хирург Н. Пирогов, а в 1880 году на благотворительном концерте присутствовал автор исполняемых произведений – П. И. Чайковский.

Начало первой мировой войны осложнило положение немцев, живших в России. В годы войны перестали выходить немецкоязычные газеты лютеранских общин («Санкт-Петербургская евангелическая воскресная газета» и др.) С началом Февральской революции 1917 г. и приходом к власти Временного правительства появились надежды на «свет в конце тоннеля». Однако все надежды Евангелическо-Лютеранской Церкви на светлое будущее рухнули через 7 дней после торжественного празднования 400-летия Реформации – 18 октября 1917 года. Временное правительство, которое за неделю до этого разрешило отменить в честь праздника занятия во всех лютеранских школах, было арестовано после взятия Зимнего дворца большевиками.[44]

Революция 1917 г. стала трагическим рубежом в более чем двух­вековой деятельности евангелическо-лютеранской общины св. Петра в Санкт-Петербурге. Значительное число членов общины вследствие тяжелых потрясений революции и гражданской войны покинуло Россию. Здание церкви, ее учреждений, вся недвижимость были национализированы.

В 1920-е годы богослужения в Петрикирхе еще продол­жались, но репрессии в отношении христиан всех конфессий все вре­мя усиливались.

Приход св. Петра, до 1-й мировой войны состоявший из 16,5 тысяч прихожан, в 1930 году объединял всего 4 тысячи верующих.[45] Постепенно один за другим протестантские храмы, а также и церкви дру­гих христианских конфессий в тогдашнем Ленинграде насильственно закрывались. Дольше других лютеранских церквей держалась церковь св. Петра, однако очередь дошла и до нее. Осенью 1937 г. Пауль Райхерт (пастор Петрикирхе с 1933 г.) и его сын Бруно Райхерт были арестованы органами НКВД. 24 декабря 1937 г. прихожане Петрикирхе, пришедшие на богослужение в Сочельник, увидели двери церкви закрытыми. Члены церковного совета были вынуждены написать заявление в райсовет об отказе использовать храм из-за отсутствия пастора. 20 февраля 1938 г. церковная утварь и ключи от церкви были переданы властям. Формальное решение о закрытии церкви Ленинградский облисполком принял 2 августа 1938 г. Пастор Пауль Райхерт был расстрелян 3 января 1938 г.[46]

На протяжении десятилетий не могло быть и речи о возвращении ве­рующим здания церкви св. Петра. Что касается упраздненной Петришуле, то ее традиции негласно поддерживались в старых стенах «новой» школы. Несмотря на тяжелые потери, на репрессии, которым в 1930-е годы подверглись директор Кляйненберг, многие учители и выпускники; на исчезновение имени школы из документации на десятилетия, — историческую память убить не удалось.

Лишь в 1990 году был поставлен вопрос о восстановлении исторической справедливости. 26 апреля 1992 г. в г. Пушкин состоялось официальное представление в качестве пробста Санкт-Петербурга и области пастора общины Немецкой Евангелическо-Лютеранской Церкви в России Франка Лотихиуса. В этот сан его возвели епископ Харальд Калнинь и профессор из Мюнхена Георг Кречмар.[47] А 1 июля 1992 года Петросовет утвердил решение Комиссии по имуществу о передаче здания церкви немецкой лютеранской общине. 31 октября 1992 года, в день Реформа­ции, в церкви св. Петра было совершено первое богослужение, которое провели епископ Карл Калнинь и пастор общины Франк Лотихиус.

В сентябре 1994 г. в Санкт-Петербурге был созван Генеральный Синод Евангелическо-Лютеранской Церкви России и других государств СНГ, который утвердил устав Церкви, принял отставку Х. Калниня и провел выборы нового епископа. Им стал 69-летний Георг Кречмар.[48]

В настоящее время церковь св. Петра является кафедральным собором. 16 сентября 1997 года, состоялось освящение глав­ного церковного зала храма св. Петра. Это торжество возглавил епис­коп Евангелическо-Лютеранской Церкви России и других стран СНГ д-р Георг Кречмар.

 Приложение 1. Кольцов А. В. Великое Слово // Сочинения. Л. 1984, С. 91-92.

Глубокая вечность Огласилась словом. То слово — «да будет!» «Ничто» воплотилось В тьму ночи и свет; Могучие силы Сомкнуло в миры, И чудной, прекрасной Повеяло жизнью. Земля красовалась Роскошным эдемом, И дух воплощенный — Владетель земли — С челом вечно юным, Высоким и стройным, С отсветом свободы И мысли во взоре, На светлое небо Как ангел глядел…

Свобода, свобода!.. Где ж рай твой веселый? Следы твои страшны, Отмечены кровью На пестрой странице Широкой земли! И лютое горе Ее залило, Ту дивную землю, Бесславную землю!..

Но слово «да будет!» — То вечное слово Не мимо идет: В хаосе печали, В полуночном мраке Надземных судеб Божественной мыслью На древе креста Сияет и светит Терновый венец…

И горькие слезы, Раскаянья слезы, На бледных ланитах Земнова царя Зажглись упованьем Высоким и светлым, И дух вдохновляет Мятежную душу, И сладко ей горе, Понятно ей горе: Оно — искупленье Прекрасного рая…

«Да будет!» — и было, И видим — и будет… Всегда — без конца. Кто ж он, всемогущий? И где обитает?.. Нет Богу вопроса, Нет меры Ему!.. 1836 г.

Приложение 2. Академик Аполлон Мокрицкий. Воспоминания о Брюллове // Отечественные записки, 1855, т. 103, декабрь, отд. П, С.175-176.

С утра уже был я в мастерской. Брюллов продолжал портрет Демидовой, урожденной баронессы Шернвальд; большая картина «Распятие» ждала вдохновения; по временам обращался он к ней, смотрел на нее пристально и опять подходил к портрету, оживавшему более и более от каждого прикосновения его кисти. В этот день, как и в продолжение всей недели, когда он начал писать «Распятие», столько видел я и слышал от него касательно искусства, что потребовалось бы много времени, чтобы все это привести в порядок, не только пересказать. Высокие истины о тайнах искусства целыми массами входили в мой ум, еще слабый и не готовый принять и постигнуть все, что с такой легкостью лилось из души гения. Мало писал он сегодня: докучливые посетители мешали ему; это сердило его чрезвычайно; он бранил нас и весь свет и наконец велел запереть студию на ключ. Заперли, но не надолго: вошел слуга доложить, что пришел профессор Зауервейд; впустили. За ним пришел Жуковский. Приятно было видеть, с каким благоговейным восторгом стоял он перед картиною и, сильно тронутый выражением лика Спасителя, обнимал художника, поздравлял его с счастливым выполнением идеи. И подлинно, чего недоставало к созданию этой великой картины, которая, по сюжету и выполнению, станет на ряду с первыми произведениями бессмертных живописцев! Спустя полчаса по приезде Жуковского, мне дали знать, что пришел Алексей Васильевич Кольцов. Я сказал об этом Брюллову и просил позволения представить ему степного певца, стихи которого любил он слушать. Он стал было извиняться, что не может теперь принять, потому что ожидает Великую Княгиню, но Жуковский молвил слово в пользу Кольцова и я ввёл в студию дорогого гостя. Василий Андреевич отрекомендовал Кольцова Брюллову и, обратясь к картине, сказал: «Вот тебе сюжет, Алексей Васильич; выскажи ты его прекрасными стихами»; но поэт, пораженный гениальным творением, казалось, не слышал слов: он смотрел на картину и слезы востор­га дрожали у него на глазах; его восхищало также свидание с великим художником, которого жаждал он видеть. Благодаря художни­ка за счастье, которым он обязан свиданию с ним, Кольцов вручил ему экземпляр своих стихотворений; в книжонке было вло­жено одно рукописное сочинение. Жуковский раскрыл — и что ж? Это было новое его сочинение Великое слово, в котором распятый Христос выражал Собою предвечное слово: «Да будет!» — «Как кста­ти!» сказали мы в одно слово. Жуковский прочел вслух; сочинение написано прекрасно; Брюллов был тронут и, обнимая поэта, благодарил его за дружеское внимание. Каким же образом Кольцов, не видав картины, мог выразить ее стихами? Очень просто: дня за три до того, был я у Кольцова и говорил о Брюллове, описал ему картину; он просил доставить ему свидание с Брюлловым, которое и устроилось так, как я описал.

Доклад преподавателя СПбПДА архимандрита Августина (Никитина) на Международной научной конференции «Межэтнические и межконфессиональные отношения в русском фольклоре и русской литературе», Институт русской литературы (Пушкинский Дом), 22-24 октября 2012 года.

1 «Церковный вестник»,1878, № 44, С.17. 2 Георги И.Г., указ. соч., ч. П, С.166. 3 там же, С.552-564. 4 там же, С.553. 5 там же, С.558. 6 Гордин А., Гордин М. Путешествие в пушкинский Петербург. Л. 1983, С.159. 7 Северная пчела, 26 июня (ст. ст.) 1833 г. 8 Павлов А.П. Храмы Санкт-Петербурга.., С.162. 9 Панаев Иван. Литературные воспоминания. ч.1. 1830-1839 гг. Спб.1876, С.48-49. 10 Пушкин А.С. Полное собрание сочинений. т.ХУ1. Переписка 1835-1837 гг. М.1949, С.386. 11 Указ. соч., т. Х. М.1938, С.187. 12 ПСС, т. Х1У, М. 1941, С. 431. Письмо П. Я. Чаадаеву. 6 июля 1831 г. Царское Село. 13 Летопись жизни и творчества Александра Пушкина. т. 3. 1829-1832. М. 1999, С. 358-359. Июль, 14-15, 1831. Остафьево. Письмо П. А. Вяземского и А. И. Тургенева Пушкину. 14 Указ. соч., т. Х1У. Переписка 1828-1831 гг. М.1941, С.205. 15 Берестов В. Еще 9 пушкинских строк? // Вопросы литературы,1981, № 8, С.174. 16 Павлов А.П., указ. соч., С.163. 17 Пушкин А.С. Полное собрание сочинений. т. Ш. ч.I. Стихотворения 1826-1836 гг. М.1948, С. 417. Стихотворение 1836 г. 18 Мокрицкий А.И., указ. соч., С.165-166. 19 Лернер Н. Лже-брюлловский портрет Пушкина // Старые годы,1914, № 4, С.31. 20 Русская старина,1880, июль, С.531. 21 Записки А.О. Смирновой. ч.1.Спб.1895, С.241. 22 там же, С.245. 23 Воспоминания В.Н. Бурнашева // Русский архив,1872, С.1789. 24 там же, С. 1788. 25 там же, С.1789,1792. 26 там же, С.1787. 27 там же, С.1798. 28 там же, С. 1799. 29 там же, С.1800-1801. 30 там же, С. 1802. 31 там же, С.1803-1804. 32 Пирютко Ю.М., Кобак А.В. Волковское лютеранское кладбище // Исто­рические кладбища Петербурга. Спб.1993, С.361. 33 Никитенко А.В., указ. соч. т.Ш. Спб.1893, С.133. 34 там же, С.134. 35 Исторические кладбища Петербурга.., С.369. 36 Бурьянов В. Прогулки с детьми по Санкт-Петербургу и его окрестностям. Ч. П. Спб. 1838, С. 335-336. 37 Исторические кладбища Петербурга.., С.363. 38 там же, С.363. 39 там же, С. 363. 40 Мандельштам О. Стихотворения. Л.1974, С.73. 41 Ферман А., пастор. Реформатор Мартин Лютер. Спб.1883, С.127. 42 Ферман А., пастор., указ. соч., С.130. 43 Ильин И.А. О России. М.1991, С.25-26. 44 Лиценбергер О. А. Евангелическо-Лютеранская Церковь и советское государство. (1917-1938). М. 1999, С. 68. 45 Там же, С. 228. 46 Там же. С. 279. 47 Вечерний Петербург, № 98, 25.04. 1992, С. 1. 48 Лиценбергер.., С. 286.