(Notre Dame de Paris) 

Страницы истории

Место, где теперь возвышается собор Парижской Богоматери, издревле священно.

Нотр-Дам — собор Парижской Богоматери — построен на месте христианской базилики, сменившей, в свою очередь, древнеримский храм. Еще в начале нашей эры, во время римского владычества, там стоял храм, посвященный Юпитеру. В парижском музее Клюни можно видеть камни от этого храма, найденные в начале XVIII века во время работ под нынешним собором. В IV веке приблизительно там же находилась прекрасная церковь св. Стефана. Фрагменты ее 30 мраморных колонн тоже хранятся в музее Клюни.

Два века спустя чуть западнее воздвигли еще одну церковь и посвятили ее Божией Матери. Русский посол А.А. Матвеев, посетивший Париж в 1705–1706 годах, писал: «Вышеименованная церковь создана есть в королевство Шилдеберта 1-го, сына Кловиева, в 522 году, во имя Пресвятыя Девы»[1] (Хильдеберт I — король франков в 511–558 годах, сын Хлодвига I и Клотильды.— Авт.). Но этот храм разрушили норманны. Вскоре на том же месте воздвигли вторую церковь, тоже посвященную Пресвятой Деве.

В XII веке обе древние церкви: св. Стефана и Богоматери — пришли в упадок, так же как и дворцовая часовня Михаила Архангела, давшая имя мосту, набережной и бульвару Сен-Мишель. В 1165 году в этой часовне (Сен-Мишель-дю-Пале) парижский епископ Морис де Сюлли крестил Филиппа-Дьедоне-Августа, будущего короля Франции. Это был король, отдавший всю свою любовь Парижу и сделавший все, чтобы утвердить его в звании столицы.

Сын бедной сборщицы хвороста из Сюлли-на-Луаре, человек безвестного происхождения, Морис де Сюлли был человеком очень набожным и вел подлинно христианскую жизнь. Благодаря этим качествам в 1160 году он был избран епископом Парижа, 74-м по счету, и оставался на этом посту в течение 36 лет.

На правом портале собора, называемом порталом св. Анны, на тимпане, где изображена Богоматерь во славе, держащая на коленях своего Божественного Сына, рядом с ангелом, воскуряющим фимиам Пресвятой Деве, находится статуя епископа в митре, с епископским жезлом и свитком в одной руке, тогда как другая поддерживает длинную полосу развернутого свитка. Лицо епископа, благостное, с мягкими чертами, окаймлено небольшой кудрявой бородой. По преданию, это изображение Мориса де Сюлли. Этот тимпан XII века — самая древняя часть пор­тала.

Видя, в каком плачевном состоянии находились две главные церкви на острове Сите, центре Парижа, Морис де Сюлли решил вместо них воздвигнуть храм, который был бы достоин своего высокого назначения — стать главным собором, посвященным Божией Матери. По замыслу епископа будущий собор должен был превзойти великолепием все, что строилось до тех пор. Париж в то время как раз стал столицей королевства, и новое церковное здание должно было подчеркнуть торжественность этого события. Именно поэтому с самого начала планировалась не обыкновенная, а такая величественная церковь, каких Франция еще не видывала.

Де Сюлли знал, что воздвижение такого здания будет продолжаться не одно столетие и что сам он не увидит завершения своего дела. Но это его не останавливало, так как храм строился не для его личного прославления, но во славу Пресвятой Богородицы. Не останавливали епископа и суждения некоторых людей, как, например, Пьера Лешантра, находивших, что даже грешно воздвигать такие великолепные церкви, ибо Сам Христос учил смирению. На это де Сюлли по примеру аббата Сюгера (Сюже), создателя Сен Дени, отвечал: «Пусть каждый по этому поводу думает, как ему нравится. Я же, признаюсь, придерживаюсь того мнения, что чем ценнее вещи, тем больше наш долг посвятить их на служение Господу»[2].

Во второй половине XII века были начаты соборы в Сансе, Нуайоне, Лане, Суассоне. Тогда же был создан самый замечательный памятник ранней французской готики — собор Парижской Богоматери (Нотр-Дам де Пари). То было время, когда грандиозные храмы возводились повсюду, сначала на севере Франции, потом в ­Париже, затем южнее его: в Шартре, Бурже, Реймсе, Амьене, где были созданы блистательные образцы французской готики.

Начало строительства

Первый камень в фундамент Нотр-Дам был торжественно заложен в 1163 году королем Людовиком VII и специально приехавшим в Париж папой римским Александром III. Возведенный в период, когда все более утверждалось значение Парижа как столицы Франции и ее культурного центра, собор Парижской Богоматери должен был стать грандиознейшим храмом страны. Епископ Морис де Сюлли объединил две существовавшие на острове церкви и превратил их в клирос нового собора Нотр-Дам.

Главный алтарь собора Парижской Богоматери, который когда-то, до бесконечных перестроек, находился в его центре, между главным нефом и хорами, был освящен папским легатом 19 мая 1182 года. В январе 1185 года приехавший в Париж Иерусалимский патриарх совершил в Нотр-Дам торжественную литургию и в своей проповеди призывал ко третьему крестовому походу. Когда, устав от трудов, Морис де Сюлли скончался в 1196 году, в соборе осталось возвести лишь портал и башню.

Летописец нам оставил следующую характеристику епископа де Сюлли: «Морис, парижский епископ, чаша изобилия, плодородное оливковое древо в Доме Господнем, цветет среди прочих епископов Галлии. Я не говорю о его внутренних качествах, известных одному Богу, но он и внешне блистает своими познаниями, своими проповедями, своей щедростью, своими подаяниями и широкой благотворительностью. Именно он воздвиг церковь Пресвятой Деве в своей епископской резиденции, и для этого столь доброго, сколь и великолепного дела он меньше пользовался средствами других, чем своими собственными доходами… Он часто посещал собор, вернее, пребывал там постоянно. Я его видел однажды, в день не очень большого праздника, во время вечерни. Он не занимал своего епископского кресла, но находился среди певчих и вместе с ними пел псалмы…»[3]

Постройка собора, начавшаяся в 1163 году, продолжалась около двух веков. В 1200 году, уже при епископе Эде де Сюлли, был закончен фасад, хотя строительство башен продолжалось вплоть до 1245 года. Затем были встроены боковые капеллы между контрфорсами и увеличены выступы трансепта (архитекторы Жан де Шелль и Пьер де Монтро), а в конце XIII — начале XIV века завершены капеллы хора (архитектор Пьер де Шелль). Около 1250 года был закончен фасад с северной стороны трансепта, тогда как строительство фасада с южной стороны началось лишь восемь лет спустя. Собор был окончательно отделан лишь в 1345 году.

Это было одно из самых больших зданий того времени — пятинефная базилика, вмещающая до девяти тысяч человек. Во Франции есть и более обширные соборы, но по своим пропорциям, гармонии и законченности парижский собор — замечательнейший образец готической архитектуры. Это здание готического стиля раннего периода с преобладанием вертикальных линий над горизонтальными. Подобно тому, как случалось с большинством церквей той поры, собор к этому времени был со всех сторон закрыт плотным кольцом выросших вокруг домов. В небо взмывала лишь его стрельчатая верхушка.

Даже человек, никогда не бывавший прежде в Париже, воспринимает храм как нечто уже знакомое ему. Слава собора Парижской Богоматери так велика, что каждый имеет о нем свое собственное представление, очень близкое к действительности. Самую красивую его деталь — фасад —  знают все. Интерьер собора легко вообразить. Это готический неф, трансепт, хоры, витражи, слабый свет, струящийся сквозь цветное стекло. Синтез скульптуры и архитектуры дополняют полихромные витражи. Среди них особенно приме­чательны огромные, диаметром около 10 метров, розы на оси западного фасада. Воображаемый образ и действительные формы совпадают почти целиком, ибо наше представление о французской готике рождено именно архитектурой собора Парижской Богоматери.

Где римский судия судил чужой народ,

Стоит базилика,— и, радостный и первый,

Как некогда Адам, распластывая нервы,

Играет мышцами крестовый легкий свод.

Но выдает себя снаружи тайный план:

Здесь позаботилась подпружных арок сила,

Чтоб масса грузная стены не сокрушила,

И свода дерзкого бездействует таран.

Стихийный лабиринт, непостижимый лес,

Души готической рассудочная пропасть,

Египетская мощь и христианства робость,

С тростинкой рядом — дуб, и всюду царь —

отвес[4].

О. Э. Мандельштам. Notre-Dame

По-искусствоведчески детальное описание собора в стихотворении Осипа Эмильевича Мандельштама (1891–1938) связывает саму конструктивную основу постройки с обобщенной идеей дерзновенности человеческого духа, способного преодолеть как тяжесть материала, так и толщу времени, способного пронести сквозь века энергию и воодушевление творца, так же сильно воздействующие на потомков, как они воздействовали на современников.

Собор Парижской Богоматери в XIII–ХVII веках

Эпоха Средневековья отмечена не только новыми архитектурными творениями. В это время в Париже существует несколько значительных школ, в которых преподают, в частности, Абеляр, Альберт Великий и Фома Аквинский. Вокруг собора Парижской Богоматери, который тогда только поднимался, каноники в своих школах обучают желающих церковной премудрости. Школяры собора Нотр-Дам селятся среди римских развалин на левом берегу Сены. В капитуле собора Парижской Богоматери работают два известных кантора, составивших хронологический сборник церковной музыки, включивший и ранние произведения.

Для того чтобы лучше понять значение собора Парижской Богоматери, перед осмотром его внешних и внутренних богатств следует представить себе, как он выглядел вначале, когда перед ним не было теперешней огромной пустой площади. «Перед собором Парижской Богоматери, со стороны паперти, расстилалась великолепная площадь, застроенная старинными домами с вливающимися в нее тремя улицами, — пишет Виктор Гюго. — Далее направо, налево, к востоку, к западу в этом сравнительно тесном пространстве Сите вздымались колокольни двадцати одной церкви различных эпох, разнообразных стилей, всевозможных размеров»[5].

Первоначальная паперть была в шесть раз меньше современной. Расположенная вместе с храмом на возвышении двух с половиной метров над уровнем прилегавших к ней улиц, она была обнесена стеной. За восемь столетий разница уровней сгладилась. В средние века эта паперть имела важное и даже грозное значение. Перед северным порталом находился род виселицы, именуемой «лестницей парижского епископа». К подножию этой лестницы приводили особо важных преступников, осужденных на публичное покаяние — «аmendе hоnоrablе». В одной рубахе, босой, с непокрытой головой и с веревкой на шее, осужденный медленно подходил, неся в руке восковую свечу. На груди и на спине висели доски, где было начертано его преступление. Он должен был стать на колени, всенародно признать свою вину и покаяться, умоляя об отпущении грехов. После этого епископ выносил свой приговор.

Сюда в XIV веке привели Жака де Моле, великого магистра ордена храмовников, и командора ордена Ги, чтобы прочитать им папский указ. После этого они были сожжены живыми на одном из островов, где теперь находится площадь Дофин. Иногда эти публичные покаяния сопровождались жестоким издевательством. Когда в 1344 году провинившегося диакона де Малеструа поставили у лестницы, туда же привезли тележку, наполненную отбросами: гнилыми плодами и тухлыми яйцами, — чтобы толпа могла бросать их в осужденного. Позже на публичное покаяние были осуждены Равальяк, Картуш, Дамьен, Бренвилье и другие. Эту зловещую лестницу убрали в XVIII веке и на ее месте поставили позорный столб с колодкой, к которой привязывали преступника.

К концу Средневековья ужасное бедствие представляли собой нищие. Их жалкие оравы вторгались в церкви и своими воплями и стенаньями мешали богослужению. Немало среди них было и мошенников, «validi mendicantes». В 1428 году капитул собора Нотр-Дам тщетно пытался не пускать их дальше церковных врат; лишь позднее удалось вытеснить их, по крайней мере, с хоров, однако они остались в нефе[6].

На паперти бывали и представления мистерий. Воздвигались подмостки, и на них разыгрывались сцены из Священного Писания. Эти представления всегда имели большой успех и важное значение: они служили наглядным Евангелием в ту эпоху, когда грамотных было мало, а латинский язык знали только избранные. Видимые образы и слова мистерий на старофранцузском языке были всем понятны.

Наряду со сценами на священные сюжеты в Париже в 1389 году, во время въезда Изабеллы Баварской в качестве супруги Карла VI, можно было видеть белого оленя с позолоченными рогами и короной на шее; он возлежал на «lit de justice» («ложе правосудия»), поводил глазами, двигал рогами, ногами и, наконец, высоко поднимал меч. Тогда же с башни Нотр-Дам спускался ангел «par engins bien faits» («с помощью искусных орудий»); он показывался как раз в тот момент, когда проезжала королева, проникая сквозь прорезь в пологе из голубой тафты с золотыми лилиями, которым был перекрыт весь мост целиком, увенчивал Изабеллу короной и исчезал так же, как появлялся, «comme s’il s’en fust retourne de soy-mesmes au ciel» («словно бы он сам собой вернулся на небо»)[7].

(Но и в наше время эти средневековые мистерии изредка разыгрываются перед собором Парижской Богоматери. В 1935 году, после перерыва в несколько столетий, на паперти собора снова была представлена древняя мистерия. Ее постановка потребовала огромной работы и затрат, но успех оправдал их. И на протяжении нескольких лет представления мистерии возобновлялись.)[8]

Менее торжественно протекала будничная жизнь Нотр-Дам. В XV и XVI веках используемая в церковных целях часть сооружения едва ли не ограничивалась одними хорами, которые отгораживались перегородками от остальной части собора. В то время как каноники служили мессы, в нефах бегали бродячие собаки, занимались своим промыслом «жрицы любви», не один убийца воспользовался благодатной темнотой.

Теперешний собор Парижской Богоматери — лишь подобие того средневекового храма, который был возведен восемь веков тому назад. Ибо Людовик XIV (1661–1715) буквально искорежил его, уничтожив внутреннее убранство и алтарь, когда освобождал там место для трона, после чего при реставрации интерьера половина собора была построена заново. Но если то, что мы видим сейчас, не совсем подлинная старина, впечатление от нее все равно остается на всю жизнь.

Собор Парижской Богоматери в начале XVIII века

В 1705–1706 годах во Франции находилось русское посольство во главе с Анд­реем Матвеевым. В посольских записках приводится описание собора Парижской Богоматери, каким он предстал перед посланцами из России. «Древней есть самой архитектуры то здание, и изваянными ­особы снаружи исполненное, имеет ­над собою две башни плоския, — пишет А. А. Матвеев. — Ея здание в длину есть 164 паса, в ширину 60 пасов, по которой по всей на камени изображен Новый Завет от хоров. В ту церковь внесено премножество знамен, и значков, и флагг с караблей и с галер, которыя во время побед славных Франции с цесарем, с королем гишпанским, и с принцы Германии, и с иными державы при войнах взяты у них и с триумфами по благодарении Богу туды внесены»[9].

В те годы настоятелем собора Париж­ской Богоматери был кардинал де Ноайль (Louis-Antoine de Noailles, 1651–1729) — епископ Кагора (1679), затем Шалона-на-Марне, архиепископ парижский (1695), кардинал (1700). Вот что сообщает о нем русский посол: «Господин кардинал и архиепископ парижской де Ноаль имеет свое председание в катедральной, или соборной, церкви Парижской, именуемой по французски Нотродам, или Пресвятыя Госпожи, и духовное управление всего города Парижа монастырей и церквей зависит на нем, архиепископе, кроме аббатии святаго Германа.

Сей кардинал по вся пятницы о всех духовных дел исправлениях входит к королю в совет с его духовником, с отцом Пер, или с Петром, де ля Шассе и общим советом расположение и королевской указ принимает на те, после того их всенародне объявляет. Архиепископ тот больши 60 000 ефимков доходу годового имеет. Сей кардинал де Ноаль, муж изрядной тихости и вежества, но наук посредственных, языка латинскаго не основательно сведом. От короля любим и почитаем есть перед иными»[10].

Упомянув о том, что «ныне в той церкви собор есть каноников из честных фамилий, который имеют свои места в Парламенте», А. А. Матвеев уделяет внимание архиерейскому облачению: «Кардиналы ходят в платье долгом алого цвету, и в скуфьях, и в бонетах четвероугольных таких же, носят ордон Святаго Духа королевской с короткою лазоревою лентою на шее»[11].

А затем русский дипломат излагает «Чин кардинальской при миссе»: «Службу Божию или миссу церемониальную, оне редко сами отправляют, разве в год несколькижды, особливо же на Рождество Христово, на Пасху, и на Вознесение, и в день Пятидесятницы, по чиновнику папину в одеждах тех церемониальных убор, и инфулы, или митры, суть их по подобию древнему Аарона, малого богатства, и из золотоглавов немногоценных без запон, и в сослуженпи с ними архиепископы и епископы иногда бывают.

К службе Божией приходят оне, кардиналы, с церемониами, встречают при церкви и провожают их, кардиналов, свещенники и диаконы с свечами, а перед ними предходят церемонии мастеры мирского чину в черных епанчах с малыми тростьми, оправленными серебром, который путь всегда очищают во время входу в церковь»[12].

Описание церковных обрядов и церемоний, совершавшихся в соборе Парижской Богоматери, содержится в разделе, озаглавленном «Королевской выход чиновной с ковалеры в церковь». «Выход королевской с ковалеры чиновной непременно бывает генваря 1-го, февраля 2-го чисел, в день Святыя Пасхи и Пятидесятницы последующим поведением.

Сперва идут начальники ордона того по два в ряд. По них последуют из шляхетства высокаго ковалеры по две особы же рядом. По тех дуки и ровные Франции двое ж. После них принцы крови королевской по своим порядкам по две же в ряд особы. По тех дук де Орлеан и внучата королевския. После них один последует пресветлейший дауфин перед самым отцем своим, королем. Все в епанчах злотоглавных и в бархатных черных, шитых золотом, богато золотыми на оплечьях положенными широкими ордоны и на сторонах с вышитыми звездами. Перед королем несут великия две булавы золотыя с многоценными каменьи два звычайных его дому дворян в платье рядовом, только богатом, и стоят в церкви потом по обе стороны перед королем. Потом идет король в такой же епанче и в шляпе с черным перьем великим и не снимает шляпы до самого входу своего в церковь, для того ему никто никакова поклону не отдает, а кроме тех церемоний, всегда он, король, ходит без шляпы. За королем ходят непременно всегда капитан его гвардии из марешалов Франции и первой шляхтич его комнаты по своей очереди и стоят за местом королевским безотступно.

Вступя в церковь, король стоит в средине церкви на бархатном красном широком подножии, с кружевом гораздо широким, и на том под ним стоят с обеих сторон сын его, дауфин, и внучата его двое, и племянник родной, дук де Орлеан, а, кроме их, никто из принцов крови королевской. Под ними по чину по обе же стороны ставятся те ковалеры по вышеозначенному порядку своему. Потом начинается великая мша (месса. — Авт.), которая с полтара часа исправляется с музыкою спеваною и с играною королевскою, при которой музыкантов с 60 человек есть голосов, и согласия в музыке превосходительнее итальянской. Служат тогда архиепископы или епископы того ж ордона Святаго Духа.

При той церемонии король целует святое Евангелие и икону, кои подносятся ему от великаго его напоминателя, кардинала и его духовника всечестнаго езуиты отца де ля Шесса. Тот кардинал бывает в обыкновенной кардинальной алого цвету одежде, а не в чиновной, и духовник его также в звычайном белом платье»[13].

Отец де Ла Шез (FranCois d’Aix, рerе de La Chaise, 1624–1709) — иезуит, духовник Людовика XIV (с 1675 года). Характеристика, данная ему русским послом Андреем Матвеевым, совпадает с тем, что пишет о нем Сен-Симон: «Отец Ла Шэз был человек посредственного ума, но доброго характера, толковый, разумный, кроткий и сдержанный, прямой и справедливый, очень не любивший доносов, насилий… В общем, он был рассудителен, осторожен, порядочный человек и хороший монах, преданный ордену, но без фанатизма и не рабски; он знал иезуитов лучше, чем это показывал, но среди них был своим человеком». Назначенный духовником короля по желанию маркизы де Ментенон, он всегда с нею держал себя независимо и не входил в близкое общение[14].

«Король причащается из рук своего напоминателя, от кардинала; пелену держат нз его принцов или дуков, кто выше фамилией) и честию из них, продолжает русский дипломат. — После пресуществления святаго сакраменту король с своего места сходит и целует у алтаря дискос, стоя на коленях; при том ему служит, за ним последуя, один сын его, дауфин, но однако же он того дискоса не целует. За королем тогда ходит гвардии его капитан, марешал Франции, прежде дауфина для того, что он никого, разве короля, не знает и при тех церемониях чтит одного короля и иного никого»[15].

На этом месса завершалась, но за ней следовали «церемонии Двора королевского», о чем также сообщается в записках А. А. Матвеева.

«При окончании той службы одна госпожа дуцесса из первых фамилий Франции и из министровых жен в дворовом платье (как есть там обычай) приходит к королю с поклоном для собрания милостыни на сирот и убогих. Ей сам король, поклоняся насупротив, подает довольное число золотых, кои ему великой напоминатель, его кардинал, к тому подносит времени, и сыну его, дауфину, и внучатом. По той даче та дуцесса к сыну его, к внучатом, и к принцом крови по их ряду, и ко всем подходит по обе стороны того чину ковалером, кои ей все с честным поклоном так же подают золотые.

Потом король возвращается в свои полаты с таким же вышеозначенным чином и в двери входит особыя, которыя, кроме того входу его, не отворяются.

Вне церкви стоят свейцары с галебарды по обе стороны во время той службы Божией, убраны с перьем на шляпах по-гишпански, в платье темнолазореваго цвету, с галябарды, и в приход, и в поворот королевской из церкви играют в флейты и бьют в барабаны марш, или поход. По входе королевском в церковь при тех дворянех его двора, кои держат булавы, еще по обе же стороны стоят по человеку великаго росту из его гардикоров, которыя называются гард ламанш, или караул подручной с алябардами, в платье, шитом высоким швом золотым, то надето на звычайное, которое по французски называют октом, или платье безрукавное, а больши того за ними иной службы нет, только что по вся дни при миссе чиновной звычайно стоять около короля.

У дверей церковных стоят офицеры и при них гардикоры королевския с мушкеты и никого туды не пропускают покамест те церемонии совершат»[16].

В «Записках» Андрея Матвеева имеется раздел, озаглавленный «О церемонии Двора королевского». Русский дипломат сообщает, что «тот чин уставлен во Франции при Генрике 3, короле французском, 1585 году» и что «в отправлении той церемонии ныне есть изящнейший господин маркиз де Брезе, которой называется великой мастер церемонии королевства французскаго»[17]. Эти церемонии совершались под сводами собора Парижской Богоматери по особым случаям, и в «Записках» Андрея Матвеева можно найти сведения об этом.

«Оне бывают, коли крещение королевским детем отправляется, когда оне приходят к короне своей и в лета своего правления, и посвещаются на королевство и принимают супружество, и при выходех королевских, коли оне Тело Христово принимают. Также при погребениях королей, королев, и принцев, и принцесс, их детей, ходят все три вместе, только великой мастер церемонии в средине тех своих товарыщев предходит, имея всегда розныя богатой руки одежды, — сообщает русский дипломат. — Он же, великой церемонии мастер, по указу королевскому посылает от себя указы королевския со известиями к архиепископам парижским о рождении принцов и принцесс, детей королевских»[18].

Продолжая рассказ о королевских церемониях в соборе Парижской Богоматери, А. А. Матвеев упоминает и о «прочих знатных того королевства делех, особливо ж о славных победах, которыя одерживает Франциа над своими неприятельми, о благодарении соборном Богу в великой катедральной церкви». Так, «в церковь соборную парижскую вносят знамена, и эстандары, и морския флагги, которыя при боях берутся у неприятелей французских от розных народов, и после отправления церемонии церковнаго и по благодарении и пении «Тебе Бога хвалим» те вешаются внутри той церкви на приличных местех, чтоб всегда были видимы всем»[19].

Во время пребывания русского посольства в Париже такого рода церемония имела место 25 апреля 1706 года. В записках А. А. Матвеева сообщается и о причине этого торжества: «Как о победе генералиссима французских войск светлейшаго принца Вандома при местех Калцинато и иных в Италии над цесарскими войски, церемониа такая же отправлена была в Париже в катедральной церкви Пресвятыя Девы». Далее русский дипломат приводит чин «Церемонии о победе над цесарцы в Италии».

«Прежде собиралися высокаго парламенту суврена, или свободнаго, президент и товарыщество все в алых суконных долгих епанчах, с малыми лоскутками горностаем по одному рукаву опушеных, проходя по два человека в ряд.

Президент их сидел в первом месте от церковных дверей с губернатором парижским. Под ними по лавке сидели все того парламенту особы с правую сторону. Против их по другой стороне сидели два парламента суврены ж, один денежнаго збору, а другой розыскных дел, и генеральныя королевския адвокаты по левую сторону от дверей. Президенты их были в черных бархатных и отласных епанчах, а товарыщество их в епанчах алых и черных.

От олтаря сидел в высоком месте в епанче вишневой бархатной, алым подбитой бархатом, с звездою и с ордоном Святаго Духа великой канслер Франции господин Филиппо. Под ним сидели министры великаго совету королевскаго в черных суконных. Всякой из них сидел по местам, кто по ком в тот чин произведен.

По приходе великаго канслера в церковь с церемониею церковною вшел со свечами и клиром преимущественный господин кардинал де Ноаль, архиепископ парижской, в ту церковь во своей одежде кардинальной богатой. Потом сел на место свое при олтаре, дав благословение великому канслеру, и парламенту, и всему народу.

В то время с барабанным битьем, и с флейты, и с гарбоями, и с трубами компании мушкетеров и гардикоров внесены от свейцаров королевскаго двора при победе взятыя 12 эстандаров, 25 знамен, взятыя же вышепомянутаго принца в Италии у цесарцов. Несли их в два человека просто, не волоча. Когда внесли их к олтарю, после того церемонии рядовой мастер королевской, подступя к архиепископу, объявил ему указ королевской о благодарении Богу. То выслушав, кардинал велел те все эстандары и знамена положить перед олтарем. Положении их он, кардинал, пошел на свой трон под болдахин и запел сам „Тебе Бога хвалим“. Потом музыка 48 человек из лутчих королевских музыкантов пели с час тот стих партесом. По окончании того кардинал благодарил своею молитвою особою Бога. В те поры из Бастильлии великая была пушечная стрельба трожды, чем вся та церемония окон­чилась»[20].

Революция 1789 года

Во время Французской революции 1789 года в Нотр-Дам было уничтожено большинство статуй. Собор был превращен в «храм Разума»; внутри него поставили статую Свободы, бюсты Вольтера и Руссо, а на клиросе зажгли «вечный огонь истины».

Русский писатель и путешественник Н. М. Карамзин посетил собор Парижской Богоматери в мае 1790 года — незадолго до того, как «революционные массы» разграбили этот храм. Вот его впечатления об увиденном.

«Соборная церковь Богоматери, Notre Dame — здание готическое, огромное и почтенное своею древностию — наполнена картинами лучших французских живописцев; но я, не говоря об них ни слова, опишу единственно памятник супружеской любви, сооруженный там Новою Артемизою. Графиня д’Аркур, потеряв супруга, хотела посредством сего мавзолея, изваянного Пигалем, оставить долговременную память своей нежности и печали. Ангел одною рукою снимает камень с могилы д’Аркура, а другою держит светильник, чтобы снова воспламенить в нем искру жизни. Супруг, оживленный благотворною теплотою, хочет встать и слабую руку простирает к милой супруге, которая бросается в его объятия. Но смерть неумолимая стоит за д’Аркуром, указывает на свой песок и дает знать, что время жизни прошло! Ангел гаcит светильник… Тут же видел я грубую статую короля Фи­липпа Валуа. Победив неприятелей, он въехал верхом в соборную Парижскую церковь. Художник так и представил его: на лошади, с мечом в руке — не много уважения к святыне храма!»[21]

Революция нанесла собору большой урон. Безвозвратно исчезли старинные витражи, искажено внутреннее убранство, пострадала скульптура. Кроме скульптуры Богородицы у северного фасада трансепта, полностью погибли статуи всех порталов и «галереи королей», а также некоторые рельефы и фигуры разместившихся на карнизах и крышах фантастических чудовищ — химер.

Мощный и величественный, в идеальной гармонии стиля и формы, фасад собора разделен по вертикали пилястрами на три части, а по горизонтали — галереями на три яруса, из которых нижний имеет три глубоких портала. Над ними идет аркада, называемая «галереей королей», с двадцатью восьмью статуями, представляющими царей Израиля и Иудеи. Однако в народе их принимали за статуи французских королей, что даже отражено в записках А. А. Матвеева (1706 год): «На всех воротах трех от стороны церкви той древнею чудною работою изображено 28 подобия королей французских, которыя государствовали от Шилдеберта (Хильдеберт I, VI век. — Авт.) даже до Филиппа Августа». Народ, который видел в этих статуях образы ненавистных французских королей, низвергнул их в 1793 году. Эти фигуры были сброшены поодиночке на канатах вниз и обезглавлены вместо ненавистных монархов.

В середине XIX века в ходе реставрационных работ были изготовлены копии утраченных статуй, и они снова заняли свои прежние ниши. Так что все каменные фигуры, выстроившиеся в ряд между порталами и ярусом розеток, сделаны в XIX веке. А в 1977 году строители обнаружили некоторые из обезглавленных фигур при проведении земляных работ под одним старым домом. Выяснилось, что остатки статуй во время Французской революции купил один монархист под предлогом того, что он хочет использовать их в качестве фундамента для своего дома. Каменные короли были торжественно захоронены, а фундамент возводился над ними.

Осуждая вандализм поборников «свободы, равенства и братства», Виктор Гюго восклицал: «Кто низвергнул оба ряда статуй? Кто опустошил ниши? Кто вырубил посреди центрального портала эту новую незаконную стрельчатую арку? Кто отважился поместить туда эту безвкусную, тяжелую резную дверь в стиле Людовика XV рядом с арабесками Бискорнетта?.. Люди, архитекторы, художники наших дней.

А внутри храма — кто поверг ниц исполинскую статую святого Христофора, столь же прославленную среди статуй, как большая зала Дворца правосудия среди других зал и шпиц Страсбургского собора среди колоколен? Кто столь грубо изгнал из храма мириады статуй, которые населяли все промежутки между колоннами нефа и хоров, — статуи коленопреклоненные, стоящие во весь рост, конные, статуи мужчин, женщин, детей, королей, епископов, воинов, каменные, мраморные, золотые, серебряные, медные, даже восковые?.. Уж никак не время»[22]. Разрушения, вызванные временем, людьми, трагедиями бесконечных войн, в течение многих веков искажали первоначальный облик церкви, особенно во времена Французской революции, когда в 1793 году она была под угрозой сноса; ее спасло от этого посвящение богине Разума, культ которой ввел Робеспьер.

6 февраля 1924 года И. А. Бунин сделал в своем дневнике такую запись: «Был на могиле богини Разума». Вот о чем поведал далее русский писатель: «Богиня Разума родилась в Париже, полтора века тому назад, звали ее Тереза Анжелика Обри. Родители ее были люди совсем простые, жили очень скромно, даже бедно. Но судьба одарила ее необыкновенной красотой в соединении с редкой грацией, в отрочестве у нее обнаружился точный музыкальный слух и верный, чистый голосок, а в двух шагах от улички Сен-Мартен, где она родилась и росла, находилось нечто сказочно-чудесное, здание Оперы. Естественно, что „античную головку“ живой и талантливой девочки рано стали туманить обольстительные мечты, надежды на славную будущность. И случилось так, что мечты и надежды не только не обманули, но даже в некоторых отношениях превзошли ожидания. Тереза Анжелика Обри не только стала артисткой Оперы, не только пела и танцевала на ее сцене рядом с знаменитостями и вызывала восторженные рукоплескания, являясь перед толпой олимпийскими богинями — то Дианой, то Венерой, то Афиной-Палладой, — но и попала в историю: 10 ноября 1793 года она играла на сцене, которую никогда не могла и вообразить себе, — в соборе Парижской Богоматери, выступала в роли неслыханной и невиданной, в роли богини Разума, а затем — „после того, как была свергнута бывшая Святая Дева“ — торжественно была отнесена в Тюильрийский дворец, в Конвент: как живое воплощение Нового божества, обретенного человечеством. Погребена богиня Разума на Монмартрском кладбище»[23].

Наполеоновская эпоха

Пути истории, как и пути Господни, неисповедимы… В наполеоновскую эпоху многое изменилось и во Франции, и во всей Европе. Конкордат, заключенный в 1801 году между Бонапартом и папой Пием VII, определил отношения между Францией и папским престолом. С обеих сторон были сделаны уступки. Вскоре в Париж прибыл папский легат кардинал Карара, и в соборе совершилось торжественное молебствие о мире. В 1802 году храм был заново освящен, и «весь Париж» присутствовал на мессе, которую служил папский легат. Это событие, по словам Жильбера, знаменитого звонаря собора Парижской Богоматери, «завершило примирение Франции с Европой и Европы с самой собой». Для этого богослужения, чтобы отчасти скрыть повреждения, нанесенные храму во время революции, неф украсили гобеленами и картинами, взятыми из Лувра[24].

По традиции короли Франции короновались в Реймсе. В соборе Нотр-Дам состоялись только две коронации: в 1430 году Генриха VI Английского, который фактически не правил Францией, и в 1804 году — Наполеона Бонапарта.

«Генрих VI Английский не короновался в Реймсе, традиционном месте коронации французских королей, хотя и был провозглашен королем Франции. В 1429 году Жанна д’Арк безуспешно осаждала Париж, однако с ее помощью Карл VII был коронован в Реймсе. Только после того, как Карл VII занял Реймс и принял там корону, его соперник Генрих совершил этот обряд в Париже. В глазах большинства французского населения коронация Генриха VI не имела действительной силы»[25].

«Так как Божественное Провидение и конституция Империи установили в нашей семье наследственное императорское достоинство, Мы назначили на 11-й день месяца Фримера (декабря) совершение священного обряда Нашей коронации»,— стояло в тексте приглашения на коронацию Наполеона. По случаю торжества опустошенный собор постарались разукрасить возможно пышнее.

Наполеон, как и Людовик XIV, любил роскошь и великолепие. Во всю ширину главного фасада сделали пристройку — высокий крытый вход на четырех колоннах, с готическими арками и двумя боковыми галереями. 36 статуй, олицетворявших 36 городов, представители которых были приглашены на церемонию, украшали вход. Императорские орлы, гербы, знамена, эмблемы — всюду прославляли Наполеона. В соборе же по обеим сторонам воздвигли три ряда трибун. У входа в неф, под триумфальной аркой на восьми колоннах, возвышался императорский трон. К нему вели 24 ступени. Трибуны и стены были покрыты шелковыми и бархатными драпировками, золотой бахромой, коврами и гербами. Со свода спускались 24 люстры, ярко освещавшие всю эту пышность, скрывавшую ужасные увечья храма, — пышность, прославлявшую не столько Пресвятую Деву, сколько земного властелина.

2 декабря 1804 года, в день коронации, императорская карета, запряженная восемью лошадьми, прибыла только к полудню. Папе Пию VII пришлось ожидать два часа в холодном соборе. Наполеона встретило духовенство, а вдоль всей площади стояли войска, конные и пешие. С плеч императора спускалась длинная мантия из малинового бархата, подбитая горностаем и усеянная золотыми звездами. Она весила 80 ливров и была создана по рисунку Давида и Изабе. Всем известна находящаяся в Луврском музее огромная картина Давида, где запечатлен один из главных моментов церемонии — коронование Жо­зефины самим императором…

Но времена меняются, и через несколько лет с не меньшей торжественностью совершился обряд бракосочетания Наполеона с Марией-Луизой. А в 1811 году в соборе и во всех парижских церквах служили благодарственное молебствие по случаю рождения наследника престола, «Римского короля». В мае кардинал Феш крестил «Орленка». После обряда Наполеон взял на руки сына, трижды поцеловал и высоко поднял, чтобы показать присутствующим. День закончился великолепным празднеством, где пели:

Прославленное дитя, всем должно

объединиться,

Чтобы воспеть счастливые предзнаменования,

Ты станешь на будущие времена

Тем, чем стал твой отец в наше время.

Реставрация монархии

Но проходит все… Минуло и время Наполеона. В 1814 году Людовик XVIII въехал в Париж, и через несколько дней в соборе состоялось богослужение за упокой души Людовика XVI, Людовика XVII, Марии-Антуанетты и Елизаветы, сестры казненного короля. Среди молящихся можно было видеть Людовика XVIII, герцогиню Ангулемскую, русского императора Алек­сандра I, австрийского императора и прусского короля…

1830 год — год краткого, но мощного восстания. На улицах Парижа — баррикады. Из записей капитула под 29 июля: «В то время как королевская гвардия боролась с некоторой частью горожан, огромная толпа народа ворвалась в архиепископский дворец и, разграбив его, проникла в зал капитула, а затем в сокровищницу храма. Шкафы тотчас же были взломаны, и все, что там находилось: архивы, серебро, книги, облачения и украшения, — стало добычей грабителей и было по большей части разбито, испорчено или уничтожено. Уцелели только ковчежцы с реликвиями…»[26]

В 1831 году вышел роман Виктора Гюго «Собор Парижской Богоматери». Благодаря ему к храму возник новый интерес. Как предсказывал современник Виктора Гюго Жерар де Нерваль (Жерар де Лабрюни, 1808–1855), собор и роман о нем стали неразделимы в сознании всех, причастных к европейской культуре. Перенесясь в средневековый Париж, Гюго смотрит на него с крыши собора, стремясь восстановить облик старинных улиц и исчезнувших домов. Задача эта не из легких, ибо средневековая литература не знала пейзажа и не оставила потомкам собственно описания Парижа.

«Какой же вид представлял город в целом с высоты башен собора Парижской Богоматери в 1482 году? — вопрошал своих читателей Виктор Гюго. — Вот об этом-то мы и попытаемся рассказать. Запыхавшийся зритель, взобравшийся на самый верх собора, прежде всего был бы ослеплен зрелищем расстилавшихся внизу крыш, труб, улиц, мостов, площадей, шпилей колоколен. Его взору одновременно представлялись бы: резной щипец, остроконечная кровля, башенка, повисшая на углу стены, каменная пирамида XI века, шиферный обелиск XV века, круглая гладкая башня замка, четырехугольная узорчатая колокольня церкви — и большое, и малое, и массивное, и воздушное. Его взор долго блуждал бы, проникая в различные глубины этого лабиринта, где все было отмечено своеобразием, гениальностью, целесообразностью и красотой; все было порождением искусства, начиная с самого маленького домика с расписным и лепным фасадом, наружными деревянными креплениями, с низкой аркой двери и нависающими над ним верхними этажами и кончая величественным Лувром, окруженным в те времена колоннадой башен»[27].

Жерар де Нерваль посвятил собору Парижской Богоматери такие строки:

Собор великий стар. Хоть наш Париж

моложе,

Он, может быть, его переживет. Но все же,

Когда пройдут века — ну десять сотен лет, —

Сильней окажется их сумрачная сила

Железные его свирепо скрутит жилы,

И каменную плоть изгложет, и скелет.

И будут приходить к развалинам собора

Всех стран паломники. Потом роман Виктора

Прочтут в который раз, и вот предстанет им

Вся мощь и царственность старинной

базилики,

Как предок предстает прославленный,

великий

В мечтанье иль во сне праправнукам своим![28]

Виктор Гюго одним из первых писателей обратил внимание городских властей на бедственное состояние знаменитого храма.

«Несомненно, еще и доныне собор Парижской Богоматери является благородным и величественным зданием. Но каким бы прекрасным собор, дряхлея, ни оставался, нельзя не скорбеть и не возмущаться при виде тех бесчисленных разрушений и повреждений, которым и годы, и люди одновременно подвергли этот почтенный памятник старины, без малейшего уважения к памяти Карла Великого, заложившего первый камень, и к памяти Филиппа-Августа, положившего последний. На челе этого старейшего патриарха наших соборов рядом с морщиной неизменно видишь шрам. Tempus edax, homo edacior (время прожорливо, человек еще прожорливей (лат.)), что я охотно перевел бы таким образом: „Время слепо, а человек невежествен“»[29].

Талантливые страницы с описанием бедственного состояния древнего памятника и огромного исторического и христианского значения собора пробудили общественное мнение и вызвали порыв к восстановлению и освобождению храма от поздних неумелых попыток реставрации. Вскоре образовался временный комитет для организации помощи этому делу. Обращение, подписанное многими видными людьми (монсеньор Аффр, Виктор Гюго, Энгр, Альфред де Виньи, Монталамбер и др.), было адресовано тем, кто мог бы поддержать это движение. В комитет начали поступать пожертвования. Сбор делали и в самом соборе.

В 1832 году был объявлен конкурс на проект реставрационных работ, и после обсуждений совет комиссии решил, что «проект гг. Лассю и Виолле-ле-Дюка наилучшим образом соответствует хорошей и подобающей реставрации». Проспер Мериме, с самого начала горячо принимавший участие в предпринятом деле, поддержал это решение. Вот что писал по этому поводу российский литератор Н.И. Греч, побывавший в Париже в 1843 году: «Собор Богородицы, Nоtre Dame, древнейшая из церквей Парижа, угрожает падением. Стены ее во многих частях растрескались, и если не будут приняты скорые меры, может последовать большое несчастье. Правительство занялось сим предметом. Четыре архитектора (гг. Лассю, Виоле-ле-Дюк, Арвеф и Фонтен) представили планы и проекты. Они будут внесены в Палату депутатов, потому что на cию работу потребуется значительная сумма»[30].

Реставрация собора

По специальному указу короля Луи-Филиппа в 1844 году была начата капитальная реставрация собора, которая продолжалась почти 20 лет. Но, несмотря на предстоявшие ремонтные работы, в соборе по-прежнему совершались богослужения. В августе 1838 года в соборе Парижской Богоматери побывал отечественный поэт П.А. Вяземский. Вот его впечатления об увиденном.

«На днях пели „Те Deum“ в церкви Notre Dame; король, все семейство, все газетные знаменитости тут были. Все было битком набито, и я в десятых рядах никого и ничего не видал. Уж только после видел мельком короля, когда он проезжал в карете и кланялся народу в окошко, и должно отдать справедливость неустрашимости его, довольно высовывал голову свою из кареты. Впрочем, около кареты телохранителей бездна, и полицейских предосторожностей тьма, как и везде здесь, и гораздо более запретительных мер, нежели у нас: тут не ходи, здесь не езди и проч. Одно возбудило мое особенное внимание: когда король вступил в церковь, раздались крики: „Chapeaux bas, chapeaux bas!“ (шляпы долой! — Авт.). Следовательно, в церкви были люди и в шляпах, и никто не заботился о уважении к хозяину дома, а только о уважении к гостю. Следовательно, здесь все-таки более монархического, нежели религиозного чувства»[31].

Николай Иванович Греч присутствовал на богослужении в соборе Парижской Богоматери в 1843 году, незадолго до начала реставрации храма.

«В прошедшее воскресенье знаменитый духовный оратор Теодор Лакордер начал свои проповеди в соборе Богородицы Парижской, — пишет отечественный автор. — Стечение слушателей всякого звания было чрезвычайно великое. Оратор явился в одежде доминиканского монаха, запрещенной законами Франции, и говорил очень смело о правах и обязанностях проповедника Слова Божия. Отдавая справедливость его жару и красноречию, мнoгиe дивились, что он в проповеди христианской приводил в пример Дария, Катона, Сократа, Демосфена»[32].

Государство ассигновало 2,65 млн франков «для работ по реставрации Парижского собора и постройки ризницы, прилегающей к нему». Эта ризница была закончена в 1850 году. При ней находилась сокровищница, куда поместили ковчежцы и церковную утварь. Некоторые вещи были заново исполнены по рисункам Виолле-ле-Дюка, как, например, ковчежец для Тернового Венца и частицы Креста Господня.

Сначала архитекторы предполагали лишь укрепить собор, а разбитые статуи восстановить только там, где это казалось необходимым, как, например, на первой галерее, где должны были находиться 28 царей Израиля и Иудеи, и на центральном портале фасада. Но после кончины своего сотрудника Лассю Виолле-ле-Дюк так увлекся работой, что задался целью восстановить весь собор, возвратив его к первоначальному облику. Но это было трудно, так как многие детали давно погибли безвозвратно. И все же Виолле-ле-Дюк решил восстановить все статуи, южный фасад, розетки и т. д. Многие были против такой смелой реставрации. Но, считая эту работу делом своей жизни, Виолле-ле-Дюк вложил в нее всю душу.

Насколько это было возможно, он сохранял древние изваяния, дополняя их изъяны скульптурными частями, изготовленными в его мастерской. Где статуи отсутствовали целиком, он ставил новые, но при их создании обычно пользовался моделями статуй той же эпохи, уцелевших в других церквах. При такой сложной работе, конечно, нельзя было избежать ошибок. Но все же благодаря труду Виолле-ле-Дюка собор Парижской Богоматери воскрес.

Во время реставрации собора герцог Виоле (Виолле-ле-Дюк) приказал ваятелям создать для Нотр-Дам скульптуры химер; они должны были олицетворять неприкаянные души безбожников. Многие, рассматривая оригиналы или рисунки с них, задаются вопросом: чья же изощренная фантазия могла выдумать подобные чудища? Их создатель оставался неизвестным. Но сравнительно недавно французские специалисты по карикатуре (ведь ясно, что химеры — это сатирические персонажи) с большой долей убедительности доказали: автором столь оригинальных украшений собора был Оноре Домье. Внимательно изучив гротескные изображения, эксперты обнаружили характерные особенности стиля знаменитого французского художника, создателя нашумевших в XIX веке серий политических, социальных карикатур. Кроме того, Домье дружил с архитектором Виолле-ле-Дюком, который в середине XIX века реставрировал Нотр-Дам и, вполне вероятно, поручил художнику придумать новых химер.

Виолле-ле-Дюк дал волю своей фантазии: он создал ирреальный мир химер — демонов, смотрящих иронично и задумчиво на раскинувшийся далеко внизу город; фантастических и чудовищных птиц; гротескных фигур злобных монстров, выглядывающих из самых неожиданных точек. Взгромоздившись на готический пинакль, спрятавшись за шпилем или повиснув над выступом стены, эти каменные химеры, кажется, существуют здесь целые века — неподвижные, погруженные в раздумья о судьбах человечества, копошащегося там, внизу.

Поврежденные статуи, которые архитектор решил убрать и заменить новыми, находятся в различных музеях. В Клюнийском музее можно видеть перенесенные из собора подлинные произведения XIII–XIV веков, например, статую Адама, группу волхвов, ангелов, возвещающих Судный день… Кое-что хранится в Лувре. А в музее «Памятников Франции» есть прекрасная голова апостола Иоанна, отлитая из гипса до реставрации и дающая возможность судить о чистоте стиля и духовности древних изваяний.

Торжественное освящение обновленного собора совершилось 31 марта 1864 года. К тому времени была завершена постройка усыпальницы парижских архиепископов. Она находится под хорами, на глубине девятнадцати ступеней. В 1860-е годы, во время реконструкции Парижа, старые постройки близ собора были снесены, а перед центральным фасадом разбита красивая площадь.

Череда испытаний

Во время Коммуны собор перенес еще одно испытание. В мае 1871 года весь Париж ощетинился, около 600 баррикад преградили улицы. Во время беспорядков были расстреляны шесть священников и чуть было не погиб сам собор… Взломали кружки для пожертвований, расхитили ценную церковную утварь, сорвали и разбили люстры. А что хуже всего — подожгли деревянные скамьи и заперли собор. К счастью, об этом стало известно раньше, чем пожар разгорелся. Двери вышибли, огонь потушили и храм спасли[33].

Незадолго до Первой мировой войны во Франции побывал В.Я. Брюсов. Он посвятил французской столице стихотворение «Париж».

И я к тебе пришел, о город многоликий,

К просторам площадей, в открытые дворцы;

Я полюбил твой шум, все уличные крики:

Напев газетчиков, бичи и бубенцы…

Но, устав от городской суеты, русский поэт нашел отдохновение под сводами собора Парижской Богоматери.

Когда же, утомлен виденьями и светом,

Искал приюта я — меня манил собор,

Давно прославленный торжественным

поэтом…

Как сладко здесь мечтал мой

воспаленный взор,

Как были сладки мне узорчатые стекла,

Розетки в вышине — сплетенья звезд и лиц.

За ними суета невольно гасла, блекла,

Пред вечностью душа распростиралась ниц…

Забыв напев псалмов и тихий стон органа,

Я видел только свет, святой калейдоскоп,

Лишь краски и цвета сияли из тумана…

Была иль будет жизнь? и колыбель? и гроб?

И начинал мираж вращаться вкруг, сменяя

Все краски радуги, все отблески огней.

И краски были мир. В глубоких безднах рая

Не эти ль образы, века, не утомляя,

Ласкают взор ликующих теней?[34]

…Подошло время Первой мировой войны. И снова Париж обратился к своей Заступнице — Матери Божией. В сентябре 1914 года 40 тысяч человек присутствовали на богослужении и молились за Францию. Как это издревле бывало в годины бедствий, раки святых вынесли из храма в торжественной процессии. И Богородица вняла молитвам. А во время войны, когда неприятель сбросил на собор четыре бомбы, только одна из них повредила кровлю с северной стороны. Храм же был защищен мешками с песком. В ноябре 1918 года в соборе служили благодарственное молебствие за дарованную победу. Ветер весело трепал на башнях трехцветные флаги, а храм был переполнен до отказа.

Настал 1939 год… И опять собор обложили мешками с песком. Во время оккупации парижане усердней, чем когда-либо, посещали храм и молились о спасении страны. В мае 1944 года, во время моления за Францию, собралась такая огромная толпа, что 25 тысяч человек были принуждены остаться снаружи. В этот день кардинал Сюар посвятил город и приход Пресвятой Деве: «Все: наше прошлое и настоящее, наши памятники и наши дома, наши тела и души в единении с теми, кто отсутствует, — мы в этот день молитвами препоручаем тебе, Богоматерь города Парижа. Услышь наши молитвы, ты, Царица Франции и Царица мира».

25 августа 1944 года танки генерала Леклерка, покрытые цветами и флагами, въехали в освобожденный город. В этот счастливый день радостно звонили колокола. А на следующий день, 26 августа, в соборе возносились благодарственные моления. Окончательное поражение неприятеля и победу Франции отметил торжественный «Tе Deum» в мае 1945 года.

В продолжение восьми столетий собор Парижской Богоматери всегда принимал и продолжает принимать участие во всех значительных, радостных или горестных событиях, отмечающих исторический путь Парижа и Франции. Так, после кончины генерала де Голля в этом храме объединились в общем молении представители почти всех народов мира[35]. Нотр-Дам — символический центр Франции, у его входа на площади лежит бронзовая плита, от которой отсчитываются все расстояния на дорогах, идущих из Парижа.

Реставрация 1990-х годов

Парижане не всегда хорошо обращались с памятником, которым ныне так дорожат,— собором Парижской Богоматери. Они пытались его взорвать, разбивали его статуи, выскребали его добела. Однако у 800-летнего собора нашелся более коварный враг, который изуродовал его внешние стены, постепенно разрушал башенки и контрфорсы, оставил без клювов и ушей его знаменитых горголий. Этот враг — загрязненный воздух.

В начале 1990-х годов самый посещаемый во Франции собор было решено подвергнуть серьезной реставрации. Его смотрители рассказывали, что многие камни снаружи «хрупки и больны», а с отделки и украшений отвалилось много кусков. По их подсчетам, работа должна была занять 10 лет и обойтись, по крайней мере, в 20 миллионов долларов. Весной 1993 года небольшая бригада каменщиков начала работу на южной башне, которую одели в леса. У них была задача — удалять расшатавшиеся хрупкие камни, заменять их новыми и восстанавливать многие из тысяч статуй и резных орнаментов, изъеденных серой из выхлопных труб автомашин, дымом от мазута, сжигаемого на городских ТЭЦ, газами заводских труб.

Бернар Фонкерни, архитектор, руководивший реконструкцией, указывая на поврежденные жемчужины ранней готики, словно оглядывал поле боя — обломки парапетов, сносившиеся колонны, трещины в арочных контрфорсах. Каменные плиты истерлись, сточные желоба протекали. Его не беспокоило основное сооружение, которое стоит прочно. Стены собора от двух до трех метров толщиной уверенно покоятся на основании старого собора и римских укреплений. Но практически вся внешняя поверхность пострадала от эрозии — действия кислотных дождей, солнца, ветра и мороза.

Самое удивительное, по его мнению, что дополнительные статуи и ризница, возведенные лишь в середине XIX века, повреждены в такой же мере, как и остальной собор. «Это свидетельствует, что памятник пострадал больше всего за последнюю сотню лет,— считал Фонкерни. — В условиях нашей суровой цивилизации камень стал очень недолговечным»[36]. Самая главная задача, считал Фонкерни, заключалась в том, чтобы сохранить подлинный вид памятника. Это значит, что все камни и резные орнаменты должны быть обработаны вручную. «Собор строили много пар рук, и каждая пара была не похожа на другую, — говорил он.— Мы не можем поставить камни или выложить ряды, которые были бы высечены слишком безупречно. Это резало бы глаз, создавало бы излишний контраст».

В своей мастерской позади апсиды каменщики замеряли и формировали каждый отдельный кусок, который должен лечь в точно предназначенное ему место в этой гигантской головоломке. Самое главное — это найти достаточно большой камень, который был бы под пару тому, с каким работали средневековые строители и Эжен Виолле-ле-Дюк, который проводил реставрацию в XIX веке. «Мы знаем, какими каменоломнями они пользовались,— говорил реставратор Эрик Сальмон. — Но теперь на этом месте стоит Париж, и нам не добраться до них»[37].

Так же трудно было найти и каменщиков. Это древнее ремесло исчезает. Реставраторы считали, что резчиков и каменотесов недооценивают, им мало платят, а это профессионалы, которые должны знать исторически сложившуюся технику работы и иметь глаз художника. Они должны быть готовы вести кочевую жизнь, переезжая от памятника к памятнику. Для Нотр-Дам реставраторам нужно более тридцати каменщиков, но на первых порах они отыскали только пятнадцать.

Потребовалось много труда, чтобы исправить работу реставраторов XIX века, которые во многих случаях для соединения камней пользовались цементом и даже свинцом. Все это пришлось убирать. Средневековые строители применяли пористые смеси, сквозь которые просачивалась вода, а цемент менее порист. Вода застаивалась и разрушала камни. Рассматривая развалившуюся химеру, архитектор рассуждал о подлинности, достоверности, которые, на его взгляд, вызывали тревогу. «Как бы тщательно мы ни работали,— считал он, — наша реставрация и наши камни будут принадлежать 1990-м годам. Мы изменяем памятник. Наша цивилизация торопит нас консервировать и сохранять, чтобы продлить жизнь тому, что не создавалось навечно»[38].

Осмотр собора

С живописной набережной Монтебелло, одной из многочисленных, всегда оживленных набережных Сены, открывается великолепный вид на правую (южную) часть собора. Эта улица получила известность благодаря своим букинистам, торгующим старинными и современными гравюрами, книгами и картинами. Удлиненный корпус собора и прямоугольные башни и теперь еще значительно возвышаются над окружающими строениями.

Башни были построены без шпилей. Мнение, что башням будет не хватать шпилей, теперь кажется устаревшим. Шпили башен полностью нарушили бы равновесие между высотой и шириной и поэтому, вероятно, никогда не планировались. Такое решение оказалось удачным всплеском архитектурной фантазии, так же как знаменитые химеры, появившиеся в XIX веке, когда проводилась последняя реконструкция собора.

С моста под названием мост Турнель, построенного в 1370 году, неоднократно реконструированного, можно видеть широкое полукружие апсиды собора. Она создает ощущение движения, которое передается каждому структурному элементу: от сводчатых арок до нервюр. Сводчатые арки, достигающие в радиусе 15 м, — работа Жана Рави. С площади, от которой расходятся все дороги Франции (бронзовая доска с надписью «0 км», стоит посередине эспланады), в храм ведут три двери, украшенные многочисленными ста­туями.

Красивейшая часть собора — западный фасад, выходящий на городскую площадь. В нижнем его ярусе располагаются три портала, над которыми тянется пояс ниш со статуями — так называемая «галерея королей». Средний ярус, увенчанный легкой ажурной аркадой, занимают три больших окна. Над ним по сторонам фасада высятся две симметричные башни. Все проемы — порталы, окна, арочки галерей — представляют собой вариации стрельчатых арок, более широких и пологих в нижних поясах, более стройных и заостренных наверху. Лишь одно окно имеет иную форму — это помещенная в фокyce всей композиции круглая роза с каменным переплетом, расходящимся радиусами от центра, подобно спицам огромного колеса.

Вот что пишет об этом шедевре Виктор Гюго: «Немного найдется архитектурных страниц прекраснее той, какою является фасад этого собора, где последовательно и в совокупности предстают перед нами три стрельчатых портала; над ними — зубчатый карниз, словно расшитый двадцатью восемью королевскими нишами, громадное центральное окно-розетка с двумя другими окнами, расположенными по бокам, подобно священнику, стоящему между дьяконом и иподьяконом, высокая и легкая аркада галереи с лепными украшениями в форме трилистника, несущая на своих легких колоннах тяжелую площадку, и, наконец, две массивные башни с шиферными навесами. Все эти гармонические части великолепного целого, воздвигнутые одни над другими в пять гигантских ярусов, в бесконечном разнообразии безмятежно разворачивают перед глазами свои бесчисленные скульптурные, резные и чеканные детали, могуче и неотрывно сливающиеся со спокойным величием целого. Это как бы огромная каменная симфония; колоссальное творение человека и народа… чудесный результат соединения всех сил целой эпохи, где из каждого камня брызжет принимающая сотни форм фантазия рабочего, направляемая гением худож­ника»[39].

Готика этих порталов (приблизительно 1220 год) характеризуется точным воспроизведением натуры. Фигурные украшения порталов лишь частично сохранились в своем первоначальном виде, многое разрушено было при перестройке, что-то — во время Французской революции, что-то — еще перед ней.

На центральном портале — изображение одного из любимых сюжетов художников готики — Страшного суда. На пилястре, разделяющем портал на две части,— фигура Христа, а в проемах — панно с изображениями, олицетворяющими Пороки и Добродетели, а также со статуями апостолов. В изгибе арки — сцены Рая и Ада, выполненные с великолепным мастерством. Тимпан с рельефным изображением Страшного суда разделен по горизонтали на три части. В верхней — фигура Христа в окружении Богоматери, св. Иоанна и ангелов.

Внизу — изображения душ: с одной стороны — избранники, заслуживающие спасения, возносятся на небо, с другой — проклятые; их, закованных в цепи, влекут в ад, к последнему возмездию. Непосредственно над большими фигурами апостолов на правой стороне несут они адские муки. В самой нижней части — сюжет Воскресения.

Правый портал, называемый порталом св. Анны, построен между 1160 и 1170 годами. На нем — рельефные изображения XII–XIII века; на пилястре — статуя св. Марселя, парижского епископа V века. На тимпане — Богородица в окружении ангелов, по сторонам ее — изображения епископа Мориса де Сюлли и короля Людовика VII. Изображение представителей духовной и светской власти: епископа — стоящим, короля — коленопреклоненным, подчеркивает превосходство «града небесного» над «градом земным».

Третий — левый — портал, называемый порталом св. Девы, — возможно, самый красивый из трех по великолепию скульптур.

Высокие стрельчатые тимпаны готических храмов Франции заполнялись большими рельефами. Над главным входом помещали обычно изображение «Страшного суда», над порталом Богоматери — «Успение и коронование», над порталами, посвященными святым, изображали эпизоды из их истории. Ранним примером готического рельефа является скульптура тимпана собора Парижской Богоматери «Успение и коронование Марии» (1210–1220).

Поле тимпана разделено на три яруса. Нижний занимают сидящие в ряд шесть ветхозаветных царей и пророков. В среднем представлена сцена Успения. В центре два ангела, склонившись над саркофагом, бережно опускают в него тело Марии, позади саркофага стоит Христос, а по сторонам его — двенадцать апостолов, явившихся, чтобы проводить Марию в последний путь. Верхний ярус занимает сцена коронования. Спускающийся с неба ангел надевает корону на голову Марии, восседающей на троне рядом с Христом.

Интерьер храма

При входе в собор поражаешься его размерам: почти 130 м в длину, 50 м в ширину и 35 м в высоту. Он может вместить более 9000 человек. Цилиндрические столбы диаметром 5 м разделяют церковь на пять нефов, а вокруг трансепта и хоров идет двойная галерея: галерея из стрельчатых аркатур с двойными проемами покоится на огромных столбах-колоннах, а верх ее венчают огромные окна, сквозь которые в собор проникает мягкий теплый свет.

Капеллы, богатые произведениями искусства XVII–XVIII веков, идут вдоль нефов до трансепта. На окнах-розетках, расположенных по краям трансепта, выполнены великолепные витражи XIII века. Особенно красив витраж с северной стороны, датируемый приблизительно 1250 годом, с сюжетами из Евангелия, в центре которого — Мадонна с Младенцем. Он по праву считается непревзойденным шедевром благодаря чудесным тонам светящейся лазури.

От трансепта переходим к хорам, при входе на которые — два пилястра: на правом, с северной стороны, установлена знаменитая статуя Парижской Богоматери XIV века из часовни Сент Энян. Резные деревянные хоры XVIII века окружают половину пресвитерия, над главным алтарем которого — скульптурная композиция «Снятие с Креста» (Пьета) работы Никола Кусту, по сторонам ее — еще две статуи: одна, изображающая Людовика XIII (скульптор Гийом Кусту), другая — Людовика XIV (скульптор Куазевокс). И, наконец, галерея с капеллами, в которых находятся многочисленные гробницы.

Справа, между капеллами св. Дионисия (Сен Дени) и св. Марии Магдалины (Сент Мадлен) — вход в Сокровищницу, где хранятся драгоценные церковные реликвии. Из самых знаменитых реликвий можно назвать фрагмент Животворящего Креста, Терновый Венец и Священный Гвоздь. Если от пресвитерия повернуть к главному входу, то нас ослепит дивное сияние огромного окна-розетки над органом XVIII века.

В интерьере храма выделяется своей красотой южное окно-розетка.

Произведение XIII века, отреставрированное в XVIII столетии, изображает Христа в окружении апостолов и мучеников, благословляющего мудрых и неразумных дев. Богатство и яркость красок, а также искусное расположение фрагментов стекла создают впечатление, что сквозь витраж блестит ослепительно яркая звезда, излучающая дивный свет. От средневековых витражей остались лишь три окна, именуемых в архитектуре розами. Все остальные в середине XVIII века были уничтожены, поскольку тогда посчитали, что они не представляют никакой ценности.

В центральном ярусе находится ажурное окно-розетка 1220–1225 годов, диаметром около 10 м. По обеим сторонам его расположены два огромных парных арочных окна. Скульптурный декор центрального яруса образуют статуи Мадонны с Младенцем в окружении ангелов — в центре; Адама и Евы — по краям. Выше идет галерея из узких, переплетающихся вверху аркатур, объединяющая две боковые башни, которые так и не были завершены, но даже без шпилей они завораживают зрителей своими стрельчатыми парными окнами.

Высота башен собора 69 м, а шпиля — 90 м. На южную башню собора можно подняться по лестнице. Большой колокол в 15 тонн весом звонит только в самых торжественных случаях.

…3 октября 2007 года в знаменитом соборе Парижской Богоматери побывал Святейший Патриарх Московский и всея Руси Алексий II. Здесь он совершил православный молебен перед великой общехристианской святыней — Терновым Венцом Спасителя. Иерархи Русской Православной церкви молились перед этой святыней и раньше. Так, в пятницу 16 марта 2007 года, во время традиционного поклонения Терновому Венцу Господа нашего Иисуса Христа, архиепископ Брюссельский и Бельгийский Симон вместе с сослужившими ему русскими и румынскими священниками совершил православную вечерню в соборе Нотр-Дам в Париже.

За богослужением русский православный хор исполнял песнопения на церковнославянском и французском языках. Отрывок из Евангелия был прочитан архиепископом Симоном на церковнославян­ском, а священником Сергием Моделем — на французском языке. В завершение вечерни владыка Симон от имени православных паломников выразил благодарность духовенству собора и рыцарям Святого Гроба за возможность участвовать в почитании святынь Страстей Господних. Около трех тысяч паломников католиче­ского и православного исповеданий из различных стран Европы смогли затем приложиться к великим святыням: Терновому Венцу, части Древа Креста Господня и Гвоздю Распятия[40].

В наши дни Терновый Венец выносят для поклонения верующих в строго определенное время: с 15.00 в первую пятницу каждого месяца и в Страстную пятницу Великого поста (по католическому календарю). Представители Православной церкви в отдельные дни совершают в Нотр-Дам де Пари православные богослужения — молебны, а также ежегодную вечерню на Крестопоклонной неделе Великого поста.

…Когда Патриарх Московский и всея Руси Алексий II 3 октября входил в собор Парижской Богоматери под звуки католического гимна, казалось, что вот оно — зримое единство христиан. После этого ­католики и православные по очереди совершили молебен. Затем патриарх и париж­ский архиепископ поклонились христиан­ским святыням, хранящимся в кафедральном соборе французской столицы: Терновому Венцу Спасителя и частице Креста Господня. Все происходящее в алтарной части транслировалось на телеэкраны, расположенные в западной и центральной частях огромного собора. Верующих двух Церквей в кафедральном соборе на острове Сите собралось не меньше, чем на Пасху. Архиепископ Парижа Андре Ван-Труа обратился к прихожанам с речью, а затем слово взял Алексий II и призвал католиков и православных «объединить усилия перед лицом новых вызовов современности»[41].