— Вы из религиозной семьи?

— Бабушка у меня была верующая, а мама воспитывалась в 30-е годы – сами понимаете, что это было за время. «Промывка мозгов»… Поэтому мама была индифферентна к религии. Я уже самостоятельно выбрал путь церковного служения. Перед этим я закончил физический факультет нашего университета – тогда он был имени Жданова, а потом, когда город Жданов был переименован в Мариуполь, то университет стали в шутку называть «университетом имени А.А. Мариуполя».

— Для того времени было ведь довольно необычным такое сочетание – занятие наукой и вера…   

— Советские пропагандисты разводили это по разным полюсам. Но я не являюсь каким-то исключением из правил. Несколько лет назад в университете была организована встреча тех его выпускников, которые впоследствии избрали путь церковного служения. Оказалось, что нас таких человек двадцать, большинство – физики. Некоторые из нас – приходские священники, некоторые преподают. Тенденция такая была – люди разочаровывались в лживой марксистской идеологии. Кто-то уходил в сторожа, в кочегары, кто-то пил водку, а кто-то избирал путь служения Богу. У меня уже была тяга к этой сфере. И я решил, что я больше пользы принесу в Церкви, чем если я буду сидеть в какой-то лаборатории, прозябать в каком-то НИИ и заниматься «ниичаво». Отец Ианнуарий (архимандрит Ианнуарий (Ивлиев) – И.Л.) тоже пошёл из физиков в богословы, я его в своё время представил владыке Никодиму(митрополиту Ленинградскому и Ладожскому Никодиму (Ротову) – И.Л.), протоиерей Владимир Фёдоров окончил математико-механический факультет. Тут можно многих назвать.

— Ваша склонность к путешествиям когда проявилась?

— У меня с юных лет была, как говорят, охота к перемене мест. Ещё древние говорили: «Via vita est», «Дорога – это жизнь». Всегда какие-то новые впечатления. Потом, если просто так человек путешествует, то действительно можно подумать, что это клинический случай, а когда пишешь путевые очерки, и всё это связано с церковной темой – другое дело. И очерки – хорошее подспорье для будущих паломников.

Например, прошлой весной, когда я был с группой паломников в Святой Земле, мы остановились в Горненской обители. Местная монахиня, услышав моё имя, спрашивает: «Так Вы тот самый отец Августин?». Я говорю: «Какой тот самый?». Она: «Так по книге-то Вашей – «Русские паломники у христианских святынь Египта» — мы паломников на Синай возим». Паломники у нас со времён крещения Руси ходили в Святую Землю. А у меня ведь не то, чтобы дродомания — есть такое заболевание, когда человеку надо всё время передвигаться. Нет, я езжу в свободное время по новым местам, потом это выливается в путевые очерки, которые печатаются в разных изданиях. Если собрать эти статьи, то целая книга может получиться.

— А есть ли у Вас мысль издать такую книгу?

— Мысль-то у меня есть, но я ведь не буду обивать пороги издательств. У меня 15 книг вышло, и всё по стечению обстоятельств – где-то с кем-то поговорил… А ходить предлагать, как сирота казанская – просто времени не хватает.

Первая моя книга написана в соавторстве с мурманским журналистом Виктором Георги и называется «К Святой Земле под парусом “Надежды”». «Надежда» – это название шхуны. В 1991-м году плыли от Петрозаводска по речной системе Волго-Балт, потом Волго-Дон, вышли в Азовское море, в Чёрное, потом через Босфор в Эгейское и так далее – до Святой Земли. Четыре месяца заняло у нас это плавание.

Плавание было организовано петрозаводским клубом «Полярный Одиссей». Ещё в 1990-м году они из Мурманска до Шпицбергена дошли путём древних поморов. Там они встретились с норвежцами, которые подарили им Библию. А до этого они были людьми совершенно нецерковными. Вот они начали читать Библию, и у них родилась идея дойти под парусом до мест, которые в Библии описываются. А поскольку такое путешествие приобретало религиозный, церковный характер, то они начали искать священника, который принял бы в этом участие. Пришли они к нам в Духовную академию, ко мне обратились, я тут же согласился. Так началось наше сотрудничество. Потом мы с ними и по другим маршрутам путешествовали – тоже с паломническими целями. А последние две моих книги – это «Ислам в Европе» и «Русский медведь и китайский дракон». Вторая – на темы политологии, про то, как китайцы нас за горло берут: вот как краб своими клешнями медузу рвёт.

— Возвращаясь к проблеме дродомании… Некоторые верующие люди любые путешествия рассматривают, как проявления своего рода страсти. Так и мыслят: «Никуда ездить не надо, сиди, где сидишь».

— А это на языке медицины называется аутизмом.

— Помогают ли Вам Ваши поездки в плане сбора информации для лекций, например, по сектоведению?

— Да. Вот я прошлым летом был в Бразилии – кроме католиков там очень много пятидесятников. В больших городах это не так заметно, а в маленьких иногда кажется, что есть только пятидесятники. Мормонов немного там я встречал. Но что меня там поразило – обилие масонов. В каждом большом городе масонский храм с характерной символикой. В Европе, особенно где преобладают католики, масоны не очень выставляются. Когда-то их выгоняли из Испании и Португалии. Вот они перебрались в Латинскую Америку, где открыто действуют. Сейчас собираю материал по этой теме – хочу написать про масонов, но взглянуть на них не под углом конспирологии, заговоров, а как на обычную секту. Вот сайентологи, муниты, вот масоны. У меня есть книги и про сайентологов, и про мунитов. Потом ещё про мормонов хочу написать.

Книги архимандрита Августина (Никитина)

— У нас в России мормоны как будто не особо распространены…

— У нас появились две общины, но как-то потом у них не пошло дело. Потому, что они уж очень странные для нас – говорят, что некие еврейские мореплаватели когда-то достигли Америки, что нынешние индейцы – одичавшие потомки одного из колен. Поэтому обычные россияне на них не особо реагировали, разве что те, кто хотел через них получить грин-карту и остаться в Америке – но это уже другой разговор.

— Есть ли у Ваших путешествий миссионерский характер?

— Да нет. Например, в некоторых странах «третьего мира» иезуиты работали по 400 лет, и результат довольно скромный. А что я один сделаю за месяц путешествия, когда сегодня я – в одном городе, завтра – в другом? Диалоги на религиозные темы бывают, но очень сдержанные. А, например, в Индонезии, среди мусульман моя проповедь вообще была бы криминалом. По большей части я пользуюсь методом так называемого «включённого наблюдения».

— В Индонезии ведь есть и православные христиане.

— Это, в основном, при нашем посольстве, это — капля в море. И католики, и протестанты там живут, как в гетто, хотя работали там долгие десятилетия. А православные в Индонезии – маленькая общинка, такое исключение из правил.

В Бразилии есть православные храмы, принадлежащие Константинопольскому, Антиохийскому Патриархатам, ну и наша поросль там пошла. Это как островки, там наиболее распространены католики. А вообще в Америке параллельно действуют 16 православных юрисдикций.

— А как Вы относитесь к такой уже сложившейся практике? Ведь с канонической точки зрения это всё-таки неправильно – вот и отец Иоанн Мейендорф об этом говорил.

— Неправильно, да. Но исторически сложилось, что каждая община основывала собственные приходы, зависящие от Поместных Церквей, с территорий которых прибыли те или иные эмигранты. Вот образовалась Американская Автокефальная Церковь – Константинополь до сих пор её не признаёт. В Константинополе считают, что все должны замыкаться на Константинополь. А мы считаем, что все американские православные должны присоединяться к Американской Автокефальной Церкви – сербы, болгары, представители других наций. Но они все не торопятся.

— Вы читаете курс лекций, посвящённых Древним Восточным Церквам, называемым монофизитскими. И неоднократно на этих лекциях Вы упоминали, что между Православием и этими Церквами не так уж много богословских разногласий, и что серьёзный богословский диалог мог бы довольно быстро эти споры разрешить. Как по-Вашему, почему такого диалога не происходит?

— Могу проиллюстрировать это на примере Армянской Церкви. В 2001 году армяне праздновали 1700 лет со времени принятия их народом христианства в качестве государственной религии. К этому году был, наконец, отремонтирован их храм в Санкт-Петербурге, на Невском проспекте, и на освящение прибыл армянский католикос Гарегин II. В качестве почётного гостя был приглашён наш Патриарх Алексий II. Они обменялись речами, Патриарх Алексий говорил о наших исторических связях, про то, что мы всегда помогали армянам, защищали их от мусульман, а Гарегин затронул богословский аспект. В частности он сказал, что расхождения наши скорее не догматические, а филологические. Это сказал не кто-нибудь, а глава Армянской Церкви. Но при этом, если зайдёт разговор о том, чтобы Армянская Церковь слилась с Православной, то армяне не будут соединяться по чисто практическим причинам. Ведь большая часть армян живут в рассеянии, в самой Армении их меньше, чем в остальном мире. И вот возьмём пример: Австралия, Сидней – третий в мире город по количеству проживающих в нём греков (первые два – Афины и Фессалоники). Но и армян там много. И армяне стараются сохранить свою, как сейчас модно говорить, идентичность: браки внутри общины, армянские школы с изучением их родного языка и т.д. Если сейчас армянская девушка захочет выйти замуж за грека, ей нужно будет переходить в его веру, а это некий барьер. Но если объявить, что у нас больше нет разногласий и все мы православные, то такие браки будут заключаться чаще, и армянская община будет «размываться». Поэтому армянские иерархи на словах за воссоединение, а на практике – будут препятствовать ему. Такая вот двойственность. И с другими Древними Восточными Церквами то же самое.

— А какова география Ваших путешествий в целом?

— Ну, проще сказать, где я не был. Около 90 стран я посетил. Из европейских стран я не был в Албании, из азиатских – не был в Иордании, Монголии, Ираке, Афганистане, Бутане, Японии, Северной Корее, на Тайване. В Бутан можно поехать только с туром, а это дорого. В Японии – очень жёсткий визовый режим.

— Какие-то Ваши поездки являются официальными с точки зрения Церкви?

— До 1990-го года я мог выезжать только по церковной линии, свобода у нас понималась, как осознанная необходимость. Потом в отдел внешних церковных сношений пришли новые люди, многое изменилось. И есть ещё одно определение свободы: свобода – это когда тебя посылают подальше, а ты идёшь, куда хочешь. Иногда мне присылают предложения войти в какие-то советы при президенте, но мне это неинтересно.

— Вы иногда попадали в весьма экстремальные ситуации – тогда, когда путешествовали по нашей тайге, например.

— В советское время для меня такие путешествия были способом снятия стресса. У нас же в тогдашнем Ленинграде всё было опутано осведомителями, рядом с кабинетом митрополита сидел гэбэшник, занимался прослушкой. Вербовка начиналась с семинарии. В 60-е, в 70-е годы было так: в сентябре семинаристы поступают, а в октябре им приходят повестки из военкомата. И вот парнишка приходит к военкому, тот смотрит документы, говорит: «Мне сейчас некогда, вот, с товарищем поговорите, а я потом приду». А товарищ из КГБ… Кто-то отказывался, а кто-то начинал «стучать» на своих собратьев. И среди части преподавателей то же самое было. Из такой вот атмосферы я вырывался куда-нибудь в Забайкалье, спускался на байдарке по рекам – а там 4-я категория сложности (5-я – высшая). И там – на грани жизни и смерти. Когда я возвращался, то воспринимал все эти доносы, всё это давление КГБ, как мышиную возню.

— Насколько это нормально с христианской точки зрения – по своей воле оказываться в экстремальных условиях?

— У меня был разумный риск: если я видел непроходимый порог, я обходил его по берегу, иногда переносил груз в два-три приёма. Зато там нет никаких «стукачей». Разве что беглые заключённые, но это гораздо менее опасно.