10 декабря 2012 года исполняется 75 лет Сергею Сергеевичу Аверинцеву, покинувшему этот мир, увы, уже около девяти лет назад. Наша родина, да и прочий мир знает не так уж много ученых людей, которые волею Божией и собственными усилиями поднялись на такие, почти немыслимые, захватывающие дух культурные высоты, как Аверинцев. В послесталинском Советском Союзе шестидесятых-восьмидесятых годов, и это можно с уверенностью утверждать, он был несравненно популярнее – нет, не выше, не образованней, а именно популярнее всех ученых-гуманитариев его времени. Он очень хорошо и много писал как в серьезных научных изданиях, так и в популярных литературных журналах. Можно смело сказать, что его в упомянутые годы читали все интеллигентные люди Советского Союза. Большой популярностью он пользовался также и как преподаватель, читавший в Московском государственном университете курсы по классической и византийской филологии. Еще большей популярностью – как лектор для широкой аудитории, большой и маленькой.
Смело можно говорить даже не о его популярности, а его славе. В его слово вслушивались, его слово ловилось. Я вспоминаю, что во время его приездов в Ленинград мы, студенты разных факультетов университета – филологи, историки, физики, философы, математики – стекались на его лекции, до отказа набивались в аудитории. Не хватало места на стульях – сидели на полу. И вот что помнится: всякая его лекция, о чем бы он ни говорил – об античной классике, о византийской поэтике, о латинском средневековье или о философах последних столетий – всякая его лекция как бы вытекала за рамки своей непосредственной темы и сугубо академической проблематики в ту область, где знание ненавязчиво становится богопознанием. Это непосредственно ощущалось, это веяло в воздухе, и это очень ценилось.
Творческая деятельность великого филолога столь обширна и значительна, что нет никакой возможности говорить о ней в краткой радиопередаче. Это был бы либо напыщенный панегирик, либо жалкий лепет. Сегодня моя задача – сказать всего несколько слов о библейских переводах Аверинцева.
Вообще говоря, предполагалось, что эта работа должна проходить в официальных рамках Патриаршей Синодальной Библейской комиссии, постоянным членом которой являлся Сергей Сергеевич. Комиссия эта, мягко говоря, не отличалась особой производительностью. Первое, оставшееся, кажется, последним, ее заседание проходило в 1991 году, двадцать один год назад. На этом единственном ее заседании, проходившем под председательством Его Святейшества Алексия Второго, была высказана мысль о необходимости нового перевода Священного Писания на русский язык. Не станем вдаваться в сложные подробности этого замысла – здесь достаточно упомянуть, что Сергей Сергеевич Аверинцев был активным его сторонником. Но это в официальных рамках. На самом же деле его работа над библейскими переводами началась лет за тридцать до организации Библейской комиссии.
Все началось с поэтического перевода Книги Иова, появившегося в первом томе знаменитой двухсоттомной Библиотеки всемирной литературы. Затем последовали и другие переводы, в частности, многих псалмов Давида. В церковных кругах наиболее известен его перевод Шестопсалмия.
В русской словесности переводы, точнее, переложения псалмов – давняя традиция. Наиболее известны переложения Михаила Васильевича Ломоносова, вошедшие в сокровищницу русской поэзии. Как интересно сравнивать все эти разные интенции и стили. Вот в качестве примера переложение Ломоносова самого начала первого псалма «Блажен муж иже не иде на совет нечестивых». Для Ломоносова характерен ямбический ритм и стремление к рифмовке – и это отлично, потому что здесь мы наблюдаем как бы азы русской поэзии середины XVIII века: «Блажен, кто к злым в совет не ходит,/ Не хочет грешным вслед ступать,/ И с тем, кто в пагубу приводит,/ В согласных мыслях заседать». А вот то же начало псалма в переводе Аверинцева: «О благо тому, кто совета с лукавыми не устроял, на стезю грешных не вступал, меж кощунниками не сидел». Это уже нечто совсем иное. За плечами двухсотлетний опыт переводческого искусства – ведь это уже не поэтическое переложение, а именно перевод, соединивший в себе понятийную точность, лексический такт и, насколько это возможно, ритмическое подражание еврейскому оригиналу. Но вот что замечательно: оба прочитанных примера, при всей огромной дистанции, которая их разделяет, отмечены искренним религиозным чувством и уважением к оригиналу.
Позже, в начале девяностых годов, произошло следующее: воспользовавшись недолгой помощью Объединенных Библейских обществ, была создана небольшая группа для русского перевода Нового завета. В эту группу входил и Аверинцев. Весь канон Нового завета был разделен между членами группы. На долю Сергея Сергеевича пришлось переводить синоптиков. Конечно, задача перевода Нового завета при той немыслимой загруженности, которая была у Аверинцева, была очень трудной. Ведь переводу надо отдавать все свои силы, и когда это делается в свободное от общих обязанностей время, то работа, конечно, затягивается.
Работа была очень ответственной, не только в силу священства материала, но и потому, что Сергей Сергеевич очень серьезно относился к тщательному сопоставлению синоптических параллелей, а это ведь очень кропотливая работа. Синоптические Евангелия очень похожи друг на друга, но между ними существуют и авторские различия, и очень большие. Аверинцев стремился сохранять стилистические особенности каждого из евангелистов.
Вспоминается тщательность, с которой он относился к тем нюансам текста, на которые переводчики подчас не обращают внимания – на артикли, на все эти союзы, сочинительные и подчинительные, которыми так богат греческий текст; на все эти, ничтожные на первый взгляд, частицы, которыми обычно и вовсе пренебрегают. У Сергея Сергеевича все это подвергалось анализу, все это отражалось в его переводе, что, как правило, незаметно для читающих на русском языке.
Всякий перевод текста с одного языка на другой, перенос его из одной культуры в другую – процесс герменевтический, то есть истолкование. Аверинцев выступает в своих переводах именно как замечательный христианский герменевт, толкователь. Но прежде, чем толковать текст, его надо тщательно изучить – и Аверинцев обнаруживал великолепные познания в области научного изучения библейского текста, то есть в области экзегетики. Ведь для того, чтобы так точно и искусно перевести даже маленький отрывок из Евангелия, как это делал Аверинцев, нужно перерыть тьму научной литературы, сотни наименований. Как ему это удавалось, я не знаю – ведь большинству нашей постсоветской публики, даже филологам, обильная научная литература в этой сфере, в сфере библеистики, и особенно в те годы, при отсутствии Интернета, была почти неизвестна. Где удавалось Аверинцеву доставать нужную литературу, трудно сказать. Тем не менее, он эту литературу хорошо знал. И в своих переводах он выступает как хороший экзегет. И кроме того – как художник слова и как глубоко верующий христианин.
Трудностей при честном, по возможности, максимально точном и в то же время литературном переводе возникает великое множество. О них и говорить здесь не стоит. Особенно много над переводами из Нового завета, а это переводы Евангелий от Матфея, Марка, Луки, а также над комментариями к этим Евангелиям, Сергей Сергеевич трудился в самые последние годы своей жизни, когда его жизненные силы, подорванные тяжелым недугом, были уже на исходе. Его работой руководило то, о чем он сам высказался в послесловии к своим переводам. Процитирую: «Когда я, наконец, решился сесть за перевод синоптических Евангелий, у меня было, прежде всего, две взаимосвязанные мысли: о страхе Божием и о гиппократовском императиве “не навреди”».
Если говорить о переводческой проблеме, которая осталась для Аверинцева не разрешенной и вряд ли будет разрешима в обозримом будущем для всякого переводчика Нового завета, это проблема единства Писания. Она всегда волновала Сергея Сергеевича и делала его труд заведомо предварительным и незавершенным в принципе. Дело в том, что перевод Нового завета останется незавершенным до тех пор, пока не будут существовать переводы Ветхого завета. Не просто какой-то один перевод Ветхого завета. Ведь авторы Нового завета, евангелисты, апостолы, местами цитируют еврейскую Библию, а местами – греческий перевод еврейской Библии. На самом деле все еще сложнее. Иногда ветхозаветные цитаты отличаются как от общепринятого еврейского текста, так и от греческого перевода Семидесяти. Эту проблему ощущало уже созданная в 1991 году Синодальная Библейская комиссия, поставившая чуть ли не эсхатологическую задачу создать два перевода Ветхого завета с еврейского масоретского текста и с греческого перевода Семидесяти. Мечты, мечты – скорее всего, наивно-благодушные.
Однако, несмотря на указанные, подчас не преодолимые принципиально трудности, Сергей Сергеевич Аверинцев совершил подвиг, переведя синоптические Евангелия с максимально доступной ему лингвистической, семантической и стилистической точностью. Он проявил себя как ученый, ибо экзегетика – это наука, стремящаяся к точности; и как художник, ибо герменевтика – это искусство, требующее вдохновения. И будучи вдохновенным герменевтом, он всегда выступал как благоговейный и харизматически одаренный член Церкви. В нем было почтительнейшее отношение к Слову Божию, к традиции, уважение к читателю.
Невозможно предсказать, какой будет дальнейшая судьба библейских переводов великого филолога. Это вопрос будущего. В настоящее же время неоспоримо то, что его переводы стали не только фактом русской литературы, но и серьезным достижением отечественной библеистики.
