Прекрасный и благостный порыв проповеди, захвативший сердце великого князя, сквозь века истории увлекал молодые и ревностные души наследников веры святого Владимира, стремившиеся поделиться счастьем открытого им сокровища с теми, кто еще пребывал во тьме.
Известный миссионер и церковно-общественный деятель протоиерей Иоанн Восторгов, посетивший Японию в начале XX в., писал: «Не было человека в Японии, после императора, который пользовался бы в стране такою известностью. В столице Японии не нужно было спрашивать, где Русская православная миссия, довольно было сказать одно слово “Николай”, и буквально каждый рикша сразу знал, куда нужно было доставить гостя миссии. И православный храм назывался “Николай”, и даже само Православие называлось именем “Николай”».
Будущий архиепископ Николай (в миру – Иван Дмитриевич Касаткин) родился 1 августа 1836 г. в селе Береза Вельского района Смоленской губернии в семье сельского диакона. Ваня Касаткин был «обречен» на классическую для выходца из духовного сословия стезю: духовное училище, духовная семинария, женитьба, рукоположение и служение в какой-нибудь захудалой деревеньке все той же Смоленской епархии. Благо, если спустя полтора-два века историей этой деревеньки заинтересуется какой-нибудь местный краевед, который и извлечет на свет Божий хотя бы список имен священнослужителей местной приходской церквушки. Правда, скорее всего, мало кто обратит внимание на эти архивно-археологические «раскопки».
Однако Ивану Касаткину повезло. В годы обучения в среднем духовном учебном заведении, т.е. в семинарии, он проявит недюжинные способности, и, несмотря на не совсем хорошие оценки по древним языкам – греческому и латинскому – окончит духовную школу в числе первых. Это позволит ему в 1857 г. поступить на казенное содержание в Санкт-Петербургскую духовную академию. Это было несомненной удачей. И шансом.
Впрочем, поступив в высшую духовную школу, Иван особо не утруждал себя обучением. Именно в 1857 г. в академии, когда ее возглавил епископ Феофан (Говоров) – будущий Вышенский затворник, был введен специальный курс по миссионерству. Курс был факультативным, то есть по желанию, поэтому Иван не стал себя обременять дополнительными знаниями и отказался от посещения занятий.
Иван Касаткин казался простым и заурядным юношей, любил отдохнуть, посетить тот или иной танцевальный вечер, театр или частную пирушку. Как он сам позже вспоминал: «Будучи от природы жизнерадостен, я не особенно задумывался над тем, как устроить свою судьбу. На последнем курсе Духовной академии я спокойно относился к будущему, сколько мог, веселился и как-то отплясывал на свадьбе своих родственников, не думая о том, что через несколько времени буду монахом». В общем, столичная жизнь не могла не оставить след в юной, переживающей период становления, душе. С таким веселым нравом, обаянием, будущему выпускнику столичной академии наверняка удалось бы устроиться, может быть, даже в один из городских соборов.
Однако однажды, возвращаясь с очередной вечеринки, Иван Касаткин наткнулся на объявление Министерства иностранных дел, в котором сообщалось, что в российское консульство в Японии в г. Хакодате требуется священник, желательно в монашеском звании. Иван прочел объявление и… прошел мимо. Началось всенощное бдение в академическом храме, освященном в честь Двенадцати апостолов. Буднично-торжественно пел хор. Никто не замечал ничего особенного, все было как всегда, по писаному уставу, по Типикону: ектении, стихиры, малый вход, полиелей. Но в душе Ивана творилось что-то неладное: его душа трепетала, как трепетала душа у Савла под Дамаском. Тот шел гнать и преследовать христиан, Иван же, хотя и никого не гнал, но как гонитель Савл стал апостолом Павлом, так и Иван из храма вышел уже другим человеком.
Иван Касаткин сразу же пошел к ректору академии, уже епископу Нектарию (Надеждину), и заявил, что он согласен отправиться в далекую и чужую страну. Решение было неожиданным, но серьезным и бескомпромиссным. Именно эту решимость и почувствовал ректор академии, согласившийся ходатайствовать о нем перед высшим начальством.
Митрополит Новгородский и Санкт-Петербургский Григорий (Постников), горячо симпатизировавший молодому иночеству, лично представил дело в Святейший Синод. В итоге, неожиданный, но искренний порыв студента Касаткина был оценен церковной властью по достоинству. Кроме того, ему, как подающему большие надежды студенту, была присвоена ученая степень кандидата богословия без соответствующего квалификационного сочинения. И это при том, что из четырех положенных лет Иван проучился в академии только три года! Такого в истории духовных школ еще не было.
23 июня 1860 г. был совершен монашеский постриг Ивана Касаткина с именем Николай, а уже 30 июня он был рукоположен в сан иеромонаха. Любопытно отметить, что даже ректор академии, постригавший молодого миссионера, сам в успех его миссии не верил. Так, в своем слове после монашеского пострига, обращаясь к отцу Николаю, он, имея в виду поездку в Японию, прямо сказал: «Конечно, может быть, недолго пробыть там суждено тебе; может быть, не в подвигах апостольства, а в тишине мирного богослужения и молитв пройдет там жизнь твоя, и с помощью Божией ты возвратишься на родину цел и здрав, с приобретением разнообразных сведений и запасом опытности в жизни». Кто бы мог тогда подумать, что всей произойдет с точностью до наоборот!
Осенью 1860 г. отец Николай добрался до Дальнего Востока. Но так как последний корабль в Японию уже ушел, то ему пришлось зимовать в Николаевске-на-Амуре. Здесь состоялась его встреча с просветителем Америки святителем Иннокентием (Вениаминовым). Наставления и поддержка маститого и многоопытного архипастыря оказались как нельзя кстати.
Молодой священник-идеалист ехал на место своего служения как на праздник. Но как только его нога ступила на берег Страны восходящего солнца, он понял, что все будет совсем по-другому. Японцы, недавно открывшие свои границы для европейцев, смотрели на прищельцев с запада с нескрываемой ненавистью, враждой и презрением. Были и такие радикалы, которые и вовсе смотрели на европейцев, как на чернокнижников, а на христианство, как на «волшебное искусство, обманывающее народ». Христианская вера, по словам таких националистов-патриотов, не будет терпима в Японии, пока солнце восходит с востока и закатывается на западе. Самого отца Николая в скором времени после его приезда некоторые японцы действительно приняли за чернокнижника и усердно упрашивали его показать им какой-нибудь фокус.
Вот и получается, что более безнадежного и обреченного на полный провал и забвение дела, чем православная миссия в Японии, в тот период времени сложно было и придумать. Однако будущий апостол уже вступил в свой удел, и отступать назад он был не намерен.
Первым делом отец Николай стал изучать японский язык, культуру, традиции и обряды. Особые проблемы вполне ожидаемо возникли с языком. Пришлось в течение семи лет посредством особого усердия и беспримерной усидчивости изучать язык, о котором католические миссионеры несколькими веками раньше говорили, что японский язык изобретен дьяволом, с целью оградить Японию от христианских проповедников.
В скором времени отец Николай познакомился с синтоистским жрецом в Хакодате Савабе, дворянином по происхождения, фехтовальщиком по профессии. Именно Савабе стал первым критиком и самым ярым противником молодого миссионера. Не раз отец Николай сталкивался с его взором, полным ненависти и презрения. Никто и предположить не мог, что синтоистский жрец станет первым и одним из самых ревностных учеников отца Николая и последователей Иисуса Христа. Но это действительно произошло.
Вот с каких слов началась первая миссионерская беседа иеромонаха Николая. Однажды Савабе подошел к священнослужителю и обрушился на него с критикой и ругательствами:
– Вы, варвары, приезжаете высматривать нашу страну. Такие как ты особенно вредны и опасны. Твоя вера злая!
– А вы знаете мою веру, что так отзываетесь о ней? – спросил отец Николай.
– Не совсем.
– А не зная вещи, разумно ли поносить их?
Последние слова были приняты как вызов. Савабе потребовал, чтобы отец Николай рассказал о христианской вере. Так началась первая огласительная беседа. Потом последовала вторая. Критика сменилась изумлением и интересом, а интерес – искренней верой и водным крещением.
После появилось еще несколько учеников, которых привел Савабе, – врачи Сакаи, Ацунори и Урано. Далее пришло еще несколько последователей. Отец Николай располагал к себе любовью, вниманием, терпением. И уже к середине 1870-х гг. количество обращенных японцев стало вполне достаточным для того, чтобы можно было озаботиться рукоположением православных священнослужителей из среды самих японцев. На соборе 1875 г. отец Николай и православные японцы избрали трех кандидатов для рукоположения. Ими оказались катехизаторы Иоанн Оно, Павел Сабаве и Павел Сито. Однако неожиданно кандидаты стали отказываться от возложения на себя столь ответственного служения, ссылаясь на свое недостоинство. После долгих уговоров согласился только один из них. А дальше произошло то, чего никто из присутствующих никак не ожидал. Святитель Николай проявил не только свою любовь к новообращенным, но и строгость. Обращаясь ко всем присутствующим, он подчеркнул, что избранные к священству кандидаты поставили свое мнение выше мнения Церкви, а это было неправильно и весьма опасно. «Если теперь оставить без внимания это неповиновение, то это сделается в Церкви примером для будущего. В таком случае все распоряжения Церкви будут презираемы». Оба катехизатора, согласно решению отца Николая, были не только не рукоположены, но и отстранены от своих прежних обязанностей.
Действительно, как свидетельствовали хорошо знавшие святителя Николая люди, вместе с мягкостью он был железным человеком, не знавшим никаких препятствий, практичным администратором, умевшим находить выход из всякого затруднительного положения. Вместе с любезностью в нем была способность быть ледяным, непреклонным и резким с людьми, которых он находил нужным воспитывать строгими мерами. Вместе с обаятельностью, в нем имелась и осторожная сдержанность, и нужно было много времени и усилий, чтобы заслужить его доверие и откровенность. Наряду с какой-то детской наивностью веселого собеседника в нем заключалась широта идеалов крупного государственного ума, бесконечная любовь к Родине.
В последующие годы Японская миссия стала развиваться еще более активно. Открывались школы, все больше японцев рукополагалось в священный сан, начали выходить церковные периодические издания на японском языке. В 1880 г., будучи уже архимандритом, Николай в Санкт-Петербурге был рукоположен в сан епископа, что значительно облегчило дело миссии, так как теперь не надо было отправлять ставленников в Иркутск для рукоположения.
В 1884 г. началось строительство величественного собора в честь Воскресения Христова. Место, которое было выбрано в Токио, было одним из самых красивых и находилось вблизи императорского дворца на высоком холме Суругадай, с которого был виден весь город. Японцы уступили это место только потому, что оно пользовалось у них дурной славой и считалось гибельным и непригодным для жизни. Таким парадоксальным образом суеверие позволило построить православный храм в самом центре столицы.
К концу XIX столетия Православная церковь в Японии, благодаря ежедневным и неустанным трудам святителя Николая, была еще молодой, но уже достаточно крепкой организацией.
Гром грянул среди ясного неба. С началом русско-японской войны все члены миссии из русских за исключением главы миссии покинули Японию. Конечно, владыка Николай был горячим патриотом своей Родины, но сначала он был христианином и не мог оставить молодую Японскую Церковь без своего архипастырского попечения. Не для того он сорок лет тяжело и беспрерывно трудился, чтобы теперь если не все, то очень многое потерять. Японское общество, власти, сами православные японцы – все замерли в ожидании того, какую позицию займет святитель Николай. Смело предполагаем, что для многих она был неожиданной, но единственно правильной. В «Окружном письме», которое было разослано по всем приходам Японской православной церкви, епископ благословлял японских христиан исполнять свой долг верноподданных: «Кому придется идти в сражения, не щадя своей жизни, сражайтесь – не из ненависти к врагу, но из любви к вашим соотчимам… Любовь к Отечеству есть святое чувство… Но кроме земного Отечества у нас есть еще Отечество небесное… Будем вместе исполнять наш долг относительно нашего Небесного Отечества, какой кому надлежит… И вместе с тем будем горячо молиться, чтобы Господь поскорее восстановил нарушенный мир…».
Сам святитель прекратил всяческую переписку с Россией и всецело посвятил себя переводческой работе. Общественные богослужения он совершать не мог, потому что не желал молиться вместе со своей паствой о победе японского оружия, поэтому молился только келейно. Такая позиция епископа Николая вызвала уважение не только в Японии, но и в России. За такое отношение к делу миссии и ревностное пастырское служение его поблагодарил император Николай II, а в 1906 г. епископ Николай был возведен в сан архиепископа.
Итог русско-японской войны известен. Российская империя проиграла, но Японская православная церковь от этого только выиграла. Не сложно представить, что случалось бы с Православной миссией в Японии, если бы в той войне был другой победитель. Православие в Стране восходящего солнца было бы наверняка уничтожено. Всякий, кто рискнул бы тайно или явно принять православие, считался бы предателем и шпионом, заслуживающим не только общественного презрения, но и осуждения, заточения или даже сметной казни.
Военные неудачи России на полях сражений привели к тому, что в Японии оказалось более 70 тысяч пленных. Такой неожиданный прирост паствы для святителя Николая оказался неожиданным, и ему пришлось приложить максимум усилий, чтобы помочь своим соотечественникам и единоверцам.
Для оказания помощи многочисленным пленным святитель даже оставил дело перевода, а ведь до этого в течение сорока лет каждый день с 6 до 10 вечера он занимался исключительно переводческой деятельностью. И всегда при этом говорил: «Хотя бы небо разверзлось, я не имею право отменить занятий по переводу». Делал он это потому, что считал себя наиболее авторитетным переводчиком: «Я не из гордости говорю, но по глубокому сознанию, что я действительно теперь могу лучше всякого другого заниматься переводом богослужебных книг. Я знаю русский и славянский языки и знаю греческий язык, а потому могу сличать славянский текст с греческими оригиналами; знаю японский и китайский языки и потому могу излагать переводы. Наконец, я имею уже опытность в деле переводов».
Святитель знал и понимал, что кому много дано, с того много и спросится. И владыка трудился. Кто бы мог подумать, что Иван Касаткин, у которого самые плохие оценки в семинарии были именно по языкам, станет блестящим знатоком японского и китайского языков, что переводы он будет делать, сличая славянские и греческие тексты!
В начале 1912 г. святитель серьезно заболел. Тяжело страдая от телесного недуга, он спросил врачей, есть ли надежда на выздоровление и сколько ему осталось жить. Те откровенно ответили, что шансов нет, и осталось несколько недель. Великий миссионер даже при приближении смерти остался верен себе. Он покинул больницу, и, находясь дома, когда ему становилось лучше, продолжал трудиться, спеша окончить наиболее важные дела.
16 февраля того же 1912 г. большой храмовый колокол известил жителей Токио о кончине святителя Николая. На похоронах присутствовали все члены русского посольства, послы европейских государств, министры, представители города, американский епископ и пасторы. Среди прочих венков выделялся венок от императора Японии. Такой чести иностранцы удостаивались исключительно редко.
Итог деятельности величайшего православного миссионера потрясает. К 1 января 1912 г. в Японии было 266 общин, 1 архиепископ, 1 епископ, 35 иереев, диаконов, 116 катехизаторов, 14 учителей пения, действовала семинария, два женских училища в Токио и в Киото. Общее число православных составляло 33017 человек. Выходили церковные журналы «Кеоквай Хосци» («Церковный вестник»), «Сэйке Симпо» («Православный вестник»), «Сэйкё ёва» («Православная беседа») и др. А ведь еще в середине XIX в. в Японии не было ни одного православного японца.
Все это было осуществлено благодаря инициативе и безудержной деятельности всего лишь одного человека! И какого? Недоучившегося студента Санкт-Петербургской духовной академии: студента, который в семинарии явно не ладил с древними классическими языками, а позже в совершенстве овладел японским языком; студентом, который в годы обучения в академии проигнорировал миссионерские курсы, но, когда пришло время, стал величайшим православным миссионером; студентом, который в годы обучения не пропускал ни одной вечеринки и пирушки, но, внимая зову Христа, стал образцовым монахом и строгим подвижником. Действительно, апостолами не рождаются!
Дмитрий Андреевич Карпук, кандидат богословия, заведующий Аспирантурой Санкт-Петербургской Духовной Академии
