Высшая богословская школа на Неве, воспитавшая большое количество выдающихся церковных деятелей, особо гордится своим воспитанником, крупнейшим миссионером Русской Православной Церкви святителем Николаем (Касаткиным), жизненный подвиг которого всегда являлся объектом пристального внимания и изучения. Только за последнее десятилетие в СПбДА было написано две научные работы, посвященных жизни и деятельности святителя Николая. В 2007 г. выпускник академии Мирошкин Виталий защитил кандидатскую диссертацию «Архиепископ Николай Японский: его жизнь и богословское наследие», а в 2008 г. выпускник семинарии диакон Георгий Стефанов представил дипломную работу «Миссионерские методы святителя Николая Японского». Можно еще также упомянуть доклад ректора Ленинградской духовной академии епископа Германа (Тимофеева) «Жизнеописание приснопамятного архиепископа Японского Николая (1836-1912)», составленный в 1970 г. по поручению митрополита Ленинградского и Новгородского Никодима (Ротова), председателя комиссии по изучению вопроса канонизации приснопамятного архиепископа Японского Николая.
Так уж сложилось, что между Японской Православной Церковью и Санкт-Петербургской духовной академией существует целый ряд связующих нитей. И дело здесь не только в святителе Николае (Касаткине), хотя, безусловно, его деятельность является центральной. Можно еще также упомянуть Иосифа Антоновича Гошкевича, выпускника СПбДА 1839 г. (XIII курс), который был первым консулом в Японии и инициатором вызова в середине XIX в. в г. Хакодате священника и миссионера из числа студентов духовной академии. Отдельного внимания заслуживает также митрополит Сергий (Тихомиров), выпускник СПбДА 1896 г., который стал преемником святителя Николая в 1912 г. и занимал кафедру вплоть до 1940 г.
Однако особого внимания заслуживает другая работа, написанная в 1914 г., т.е. спустя всего два года после блаженной кончины святителя, иеромонахом Антонием (Марценко) на тему: «Архиепископ Николай Японский, как учитель нравственности (его жизнь, деятельность и взгляды)». Сведения об этой диссертации удалось обнаружить на страницах журналов заседаний совета Санкт-Петербургской духовной академии, выдержки из которых в дореволюционный период публиковались в виде приложения к журналу «Христианское чтение». Работа была написана под руководством профессора по кафедре нравственного богословия А.А. Бронзова, который в своем положительном отзыве на диссертацию отмечает: «Несомненно, что о. Антоний писал свое сочинение с увлечением, а не по одной лишь обязанности, тем более, что и вообще миссионерское дело ему близко в особенности. Посему сочинение написано живым языком и проникнуто теплым чувством. Отсюда читается с удовольствие. Он следит за развитием личности архиепископа Николая, начиная со дня его рождения и до его кончины включительно. Привлекает к делу весь материал, какой только мог оказаться и оказался в его распоряжении».
В целом, отмечая, что работа не лишена целого ряда недостатков, как, например, большое количество ошибок и опечаток, стилистическая неряшливость, А.А. Бронзов, тем не менее, высоко оценил труд отца Антония, считая, что после соответствующей переработки сочинение можно было бы издать, учитывая те уникальные архивные материалы, которые были использованы автором. Особо научный руководитель подчеркнул актуальность представленной работы. Несмотря на то, что со дня блаженной кончины святителя прошло совсем немного времени, тем не менее, написание диссертаций о таких деятелях, как архиепископ Николай, по мнению Бронзова, напротив, крайне полезно и необходимо. В связи с этим профессор приводит высказывание самого святителя Николая, который говорил по поводу студенческих кандидатских диссертаций, что хуже всего «писать на темы, в которых и дьявол ногу сломает или которые и лягушкам не нужны».
Рецензент, в роли которого выступил профессор по кафедре Священного Писания Ветхого Завета протоиерей Александр Петрович Рождественский, был менее благосклонен к диссертанту. В его критическом отзыве, в частности, отмечалось, что содержание работы не соответствует ее заглавию, согласно которому автор должен был рассмотреть педагогическую и просветительскую деятельность святителя Николая. Вместо этого, по словам рецензента, отец Антоний «дает лишь биографию преосвященного Николая, довольно бестолково написанную, и нигде не останавливается на его характеристике, именно как “учителя нравственности”. … Его сочинение написано чрезвычайно расплывчатым, нескладным и часто неправильным языком, в каком-то витиевато-развязном тоне». Каждое свое отрицательное суждение рецензент подкреплял ссылками на саму работу, и, казалось, что после всего сказанного исследование будет отправлено на доработку. Тем не менее, рецензент счел нужным в заключение своего отзыва не отказывать соискателю в кандидатской степени. Главный мотив такого благоприятного решения заключался в том, что автор очень много потрудился над «собиранием» действительно уникального материала.
На основании имеющейся в отзывах информации можно сделать следующий вывод. Общий объем работы отца Антония (Марценко), посвященной жизни и деятельности святителя Николая (Касаткина), составил 480 страниц машинописного текста. Помимо основного текста имелось также и приложение на 112 страницах. В приложение вошли 14 писем архиепископа Николая, причем 12 из них – это автографы. К сожалению, ни один из рецензентов не упомянул, кому эти письма были адресованы. В ходе написания своей диссертации отец Антоний пользовался не только опубликованными источниками – всевозможными отчетами, воспоминаниями, письмами и т.д., но и материалами, хранящимися в архивах Св. Синода, Санкт-Петербургской духовной академии, Смоленской духовной семинарии и др. Основным источником для написания диссертации послужили рукописные дневники преосвященного Николая, переданные сразу после его смерти в собрание рукописей Св. Синода, а теперь хранящиеся в фондах Российского государственного исторического архива (РГИА) и недавно опубликованные в 5-ти томах. Любопытно, по замечанию рецензента, заявление отца Антония, который во введении к своему исследованию утверждал, что у него есть «категорические сведения (от архиепископа Антония Волынского, епископа Василия Можайского, епископа Владимира, архиепископа Сергия Финляндского) о том, что многочисленные письма преосвященного Николая уже сожжены и уничтожены». К сожалению, когда, кем и почему были уничтожены письма, автор диссертации решил не распространяться.
Указанные отзывы на кандидатскую диссертацию, написанную в дореволюционной академии, являются весьма любопытным и важным источником по изучению наследия святителя Николая. Эти крупицы тем более важны, если учесть, что произошло с архивом и библиотекой СПбДА после революции 1917 г. Дело в том, что в 1918 г. СПбДА была закрыта. В здании академии был размещен приют для детей-беспризорников, которые спустя некоторое время взломали архив, в результате чего многие документы были безвозвратно потеряны. В настоящее время часть уцелевших документов из архива дореволюционной академии находится в Центральном государственном историческом архиве Санкт-Петербурга (ЦГИА СПб. Фонды 277, 2182) и Отделе рукописей Российской национальной библиотеки (ОР РНБ. Фонды 91, 102, 194, 558, 573, 1179 и др.). Естественно, в указанных архивохранилищах находиться только малая толика дореволюционных материалов.
Однако именно в Отделе рукописей РНБ, при подготовке материала для данного доклада, удалось обнаружить в фонде Санкт-Петербургской духовной академии (Ф.573. Оп.2. Ч.2.) дело под номером 270, которое в описи и в настоящее время обозначается следующим образом: «Неустановленное лицо. Архиепископ Николай Японский как учитель нравственности. Б.д. Машиноп. 53 л.». После изучение данного дела можно смело утверждать, что обнаруженная работа является кандидатской диссертацией иеромонаха Антония (Марценко). Точная идентификация рукописи стала возможной, в том числе благодаря рецензенту диссертации протоиерею Александру Рождественскому, который в своем опубликованном и выше цитированном отзыве привел первый абзац из данной диссертации и этот абзац полностью совпадает с текстом обнаруженной работы в Отделе рукописей.
С сожалением приходится констатировать, что работа полностью не сохранилась. В рукописи всего 106 страниц, вместо указанных в академических рецензиях 480-ти. Приложение отсутствует полностью. Кроме того, правая сторона текста немного обгорела, что затрудняет прочтение отдельных выражений и предложений, поэтому иногда текст приходится «додумывать» исходя из контекста. Хотя в целом надо отметить, имеющаяся часть диссертации является вполне читабельной.
При непосредственном знакомстве с данной научной работой студента дореволюционной академии приходится согласиться с рецензентом, что исследование написано стилистически крайне неряшливо с большим количеством ошибок и опечаток. Так, например, вместо «Нектарий» везде употребляется почему-то «Некторий». Однако в контексте заявленной темы доклада данная рукопись представляет особый интерес, т.к. автор, в частности, при написании раздела о времени обучения будущего святителя в Смоленской семинарии и Санкт-Петербургской академии пользовался документами, в настоящее время безвозвратно утерянными, из дореволюционного академического архива. В этом смысле работа является уникальным источником по изучению периода обучения святителя Николая в СПбДА и именно поэтому обстоятельствам ее обнаружения и непосредственно самому содержанию уделено столько внимания.
Итак, будущий святитель Николай, в миру, как известно, Иван Дмитриевич Касаткин, родился 1 августа 1836 г. в Березовском погосте Смоленской губернии. Окончил сначала начальную приходскую школу Бельского уезда, затем Смоленскую семинарию, по окончании которой отправился и поступил в Санкт-Петербургскую духовную академию на казенный счет.
Почему именно в Санкт-Петербургскую? Дело в том, что в соответствии с реформой духовного образования 1808-1814 гг. в России была учреждена четырехступенчатая модель духовного образования, включавшая в себя приходские школы, духовные училища, семинарии и академии. Причем все семинарии и училища были разделены на четыре духовно-учебных округа, по числу четырех духовных академий – в Санкт-Петербурге, Москве, Киеве и Казани. В Петербургский округ в середине XIX века входило 11 семинарий, одной из которых была в том числе и Смоленская. В академию на казенный счет направлялись, как правило, лучшие выпускники семинарий, входивших в состав духовно-учебного округа.
Теперь что касается времени поступления. В одних работах, посвященных жизни и деятельности святителя Николая, указывается, что в духовную академию Иван Касаткин поступил в 1856 г. В других время поступления относят к 1857 г., но датой окончания полного академического курса называют при этом 1860 год: «Во время учебы Иван Касаткин выделялся блестящими способностями, и в 1857 г. по окончании семинарии был направлен в Санкт-Петербургскую духовную академию за казенный счет. В 1860 г. он окончил академию в числе первых студентов». В третьих, учитывая существующую путаницу, годы поступления и обучения вообще не указываются.
Версию о том, что Иван Касаткин поступил в столичную академию в 1856 г., надо отбросить. Связано это также с тогдашней системой духовного образования. Полный академический курс составлял четыре года, но делился не на четыре курса, а на два отделения: низшее и высшее, или философское и богословское. Обучение в каждом отделении продолжалось два года. Поэтому и набор в академии осуществлялся один раз в два года, причем если, например, в Санкт-Петербургской академии вступительные экзамены проходили по нечетным годам, то в Московской – по четным. Таким образом, в СПбДА Иван Касаткин мог и поступил только в 1857 г. и учился в составе XXIV курса, время обучения которого завершалось в 1861 г.
Ректором академии в это время был только что вернувшийся из посольской церкви в Константинополе архимандрит Феофан (Говоров), будущий святитель и Вышенский Затворник. Пост ректора он занимал с 13 июня 1857 г. по 9 мая 1859 г. На этот краткий период пришлось очень важное и знаковое событие: 17 февраля 1859 г. СПбДА отпраздновала свое 50-летие со дня основания. Как и полагается в таких случаях, в академии прошли праздничные торжества, во время которых не только звучали поздравительные речи, но и подводились итоги, говорилось, что сделано, строились планы на будущее. Академию в этот день посетили такие выдающиеся ее выпускники, как митрополит Григорий (Постников), краса академии протоиерей Герасим Павский, протопресвитер Василий Бажанов и мн. др.
Среди особых достижений академии за предшествующую половину века можно отметить следующее. Именно в СПбДА в 1821 г. был основан первый духовный журнал «Христианское чтение», издание которого было возобновлено в 1991 г. и который в настоящее время является старейшим периодическим не только духовным, но и вообще российским изданием. С 1848 по 1866 гг. профессора академии переводили творения одного из самых известных древних церковных учителей – святителя Иоанна Златоуста. Кроме того, в 1858 г. была возобновлена деятельность по переводу и изданию Библии на русском языке. Дело перевода было возложено на профессоров всех четырех духовных академий, но особый спрос был именно с наставников столичной высшей богословской школы.
Из числа профессоров, которые в указанное время преподавали в академии, можно отметить профессора истории философии Василия Николаевича Карпова, профессора литургики Василия Ивановича Долоцкого, профессора математики Евграфа Ивановича Ловягина, профессора Священного Писания Моисея Александровича Голубева. В это же время в академии начинали свою преподавательскую деятельность Иларион Алексеевич Чистович, Иван Васильевич Чельцов, Андрей Иванович Предтеченский, Михаил Осипович Коялович и др. Каждый из них внес свой посильный вклад в развитие русской богословской науки в XIX в. Вне всякого сомнения, студентам академии можно было чему и у кого поучиться.
Преобразования и реформы императора Александра II пробудили общественную мысль. Требование свободы, желание перемен не могли не проникнуть и в церковную среду. После того как в конце 1850-х гг. в Лейпциге было опубликовано «Описание сельского духовенства» священника Иоанна Беллюстина, церковное и светское общество заговорило о церковных проблемах. Именно в это время «в духовенстве пробуждается живая мысль, в первую очередь, касающаяся обобщающей постановки проблем, постепенно вырисовываются пути их разрешения». В начале 1860-х гг. по всей России, но главным образом пока в Москве и Санкт-Петербурге, учреждаются новые периодические издания, отвечающие требованиям и вызовам времени. С 1860 г. в Москве начинают выходить «Православное обозрение» и «Душеполезное чтение», в Петербурге – «Духовная беседа» и «Странник», в Киеве – «Руководство для сельских пастырей» и «Труды Киевской духовной академии», в Казани еще с 1855 г. выпускается «Православный собеседник». Указанные духовные периодические издания в это время становятся той самой медийной площадкой, на которой обсуждались острые и болезненные вопросы, волновавшие светскую и церковную среду. Эти вопросы напрямую касались нравственного состояния и материального положения духовенства, большое внимание уделялось качеству духовного образования, начиная с приходских школ и заканчивая духовными академиями.
Все эти внешние изменения в жизни государства и общества не могли не оказать влияние на внутренний размеренный ритм академической жизни. Изменения происходили разные, но внимание хотелось бы обратить только на отдельные моменты. В этот период особо активно развивается в СПбДА именно миссионерское направление. Студенты и выпускники академии получают возможность отправляться в составе духовных миссий в Китай, в Константинополь, Афины, Иерусалим и т.д.
Так, в 1856 г. Св. Синод по ходатайству Министерства иностранных дел обратился к руководству СПбДА сделать объявление среди студентов о том, не найдется ли желающих поехать в составе очередной Пекинской миссии в Китай. Предлагались три иеромонашеские и несколько светских вакансий. В течение непродолжительного времени все желающие подали заявки. Причем иногда студенты без сана подавали заявление именно на иеромонашеские вакансии и только в случае одобрения их кандидатур готовы были принять монашеский постриг. В конечном итоге в состав очередной Пекинской миссии были включены студенты академии иеромонахи Исаия (Поликин) и Александр (Кульчицкий). Третьим иеромонахом был избран вдовый священник эконом Александро-Невского духовного училища Александр Люцернов. В качестве светских членов в состав миссии вошли преподаватель Александро-Невского училища Афанасий Попов, выпускник Казанской духовной академии Константин Павлинов и учащийся высшего отделения СПбДА Николай Мраморнов.
Иеромонахи Исаия (Поликин), Александр (Кульчицкий) и студент Николай Мраморнов на момент включения их в состав Пекинской миссии еще не закончили академию. Поэтому, с одной стороны, им разрешили не слушать и не сдавать целый ряд дисциплин, но с другой — обязали в самый кратчайший срок написать и предоставить на рассмотрение выпускные сочинения. После предоставления сочинений все трое недоучившихся студентов были, согласно отзывам профессоров и указу Св. Синода, удостоены степени кандидата богословия.
В 1857 г., согласно сохранившимся архивным данным, еще один студент низшего отделения СПбДА – Александр Заклинский – согласился «занять место иеродиакона при Русской Миссии в Константинополе», предварительно приняв монашеский постриг. Причем, опять же, А. Заклинский принял монашество (ректор академии епископ Макарий (Булгаков) постриг его с именем Акакий) только после того, когда его кандидатура была одобрена на высшем уровне.
Таким образом, в 1850-е гг. студенты СПбДА довольно часто получают возможность отправляться в составе различных миссий заграницу. Об открывающихся вакансиях они узнают из соответствующих объявлений, которые вывешиваются в академии, как правило, по ходатайству Министерства внутренних дел с разрешения Св. Синода. Очень часто в состав миссий включались студенты, которые еще не закончили академию. Поэтому многим из них выдавался «усеченный» аттестат (т.е. в документе указывались оценки только по пройденным дисциплинам), но выпускное сочинение для получения ученой степени кандидата или магистра богословия они все же были обязаны представить, даже после своего отъезда на место служения.
В контексте данного доклада важно отметить, что общепринятой традицией к середине XIX в. стало отправление в посольские церкви в Европу и другие части света в качестве духовников и настоятелей посольских храмов выпускников именно СПбДА. В этом отношении любопытна статистика за 1916 г. Несмотря на то что это совершенно иное время, данные цифры лишь свидетельствует о сохранявшейся на протяжении практически целого столетия традиции. Общее количество священнослужителей, служивших при русских церквах заграницей в 1916 г., составило 35 человек, 18 из них являлись выпускниками СПбДА, еще 4 из МДА, 2 из КДА, остальные не имели высшего богословского образования. Точно такая же ситуация и с начальниками заграничных Духовных Миссий, где 3 из 4 являлись выпускниками СПбДА. Впрочем, в том, что заграницу отправляли в первую очередь выпускников именно СПбДА, нет ничего удивительного. Находясь в столице Российской империи, академия располагалась с главными центрами не только церковной, но и светской власти. Поэтому как Св. Синоду, так и Министерству иностранных дел было очень удобно, а главное, можно было довольно оперативно комплектовать составы тех или иных миссий.
Возвращаясь ко времени обучения святителя Николая, необходимо отметить, что 17 июля 1859 г. архимандрита Феофана на посту ректора академии сменил архимандрит, а чуть позже епископ Нектарий (Надеждин), который занимал ректорский пост вплоть до 22 сентября 1860 г. Именно епископу Нектарию, являвшемуся ректором всего чуть больше года, суждено было сыграть главную роль в судьбе Ивана Касаткина, а значит и в судьбе Японской Церкви.
Теперь, что касается непосредственно Ивана Касаткина. Из кандидатской диссертации отца Антония (Марценко), который в свою очередь ссылается на несохранившиеся материалы дореволюционного академического архива, мы узнаем, что у будущего святителя был хороший семинарский аттестат. Исходя из указанных там баллов, автор делает вывод, что «самыми нелюбимыми предметами его из общего курса семинарских наук были древние языки, помеченные у него минимальными баллами» . Несмотря на это, по итогам обучения в Смоленской духовной семинарии Ивану Касаткину и двум его товарищам – П.А. Лебедеву и А.О. Смирнову – была предоставлена возможность поступить в СПбДА на казенный счет «как лучшим между своими сверстниками по успехам в науках и благонадежным по поведению».
В академии Иван Касаткин шел в числе лучших студентов и в разрядном списке за первый год обучения числился десятым из более чем 50-ти учащихся. Правда, не по всем предметам были хорошие оценки. Так, по психологии и математике у него встречается даже низкий балл 7 (по десятибалльной системе). Лучше всего дела у будущего святителя обстояли с историческими дисциплинами . На втором и третьем годах обучения средний балл Ивана Касаткина значительно повысился. Примечательно, что только по миссионерскому отделению, которое считалось тогда еще необязательным предметом, у будущего миссионера балл отсутствовал.
В связи с обучением святителя Николая в академии особый интерес представляет вопрос о том, как складывались его отношения со сверстниками и с профессорами. Воспоминания близких академических друзей Ивана Касаткина за этот период его жизни весьма светлые и задушевные. Отец Антоний (Марценко) лично слышал многочисленные рассказы протоиереев Феодора Быстрова и Иоанна Демкина, однокурсников будущего святителя, которые утверждали, что в бытность студентом академии архиепископ Николай «всегда оставался самым веселым и самым беззаботным вдохновителем посещения танцевальных вечеров и театров, организатором визитов по частным пирушкам. Все видели и все знали резвого студента, но никто никогда не мог допустить и мысли, что перед ними не простой и заурядный юноша, а великий и замечательный деятель церкви» . Сам владыка позже вспоминал: «Будучи от природы жизнерадостен, я не особенно задумывался над тем, как устроить свою судьбу. На последнем курсе духовной академии я спокойно относился к будущему, сколько мог, веселился и как-то отплясывал на свадьбе своих родственников, не думая о том, что через несколько времени буду монахом. Проходя как-то по академическим комнатам, я совершенно машинально остановил свой взор на лежавшем листе белой бумаги, где прочитал такие строки: «Не пожелает ли кто отправиться в Японию на должность настоятеля посольской церкви в Хакодате и приступить к проповеди Православия в указанной стране». А что, не поехать ли мне, — решил я, — и в этот же день за всенощной я уже принадлежал Японии».
Действительно, эта история с листком в одной из академических аудиторий, многократно описанная в разных вариациях в многочисленных жизнеописаниях святителя, является едва ли не центральным эпизодом в раннем периоде жизни будущего святителя.
В конце октября 1858 г., после открытия российского консульства в Японии в г. Хакодате, первый консул И.А. Гошкевич приступил к своей сложной деятельности. 60-летний священник Василий Махов, настоятель посольской церкви, спустя почти два года исполнения своих обязанностей в связи с болезнью сердца подал прошение о возвращении на родину для прохождения лечения в Санкт-Петербурге . А Гошкевич через Министерство иностранных дел обратился в Св. Синод с ходатайством о назначении в Японию священника и «не иначе как из окончивших курс Духовной Академии, который мог бы быть полезным не только своею духовною деятельностью, — но и учеными трудами и даже своею частною жизнью в состоянии был бы дать хорошее понятие о нашем духовенстве не только японцам, но и живущим здесь иностранцам» . Св. Синод по принятой традиции обратился к руководству академии с указанием сделать объявление учащимся духовной школы об открывшейся вакансии при посольской церкви в Японии.
В здании академии было вывешено соответствующее объявление. По версии отца Антония (Марценко), листок с запросом висел в вестибюле академии несколько дней. «Значились на нем и подписи нескольких студентов 4-го курса, в частности, Благоразумова, Горчакова и Левицкого, которые согласились отправиться в Японию в качестве безбрачных священников, когда, вдруг, совершенно случайно, возвращаясь с бала у проф. Чельцова, студент Иван Касаткин замечает на столе эту записку. Не обращая внимания на ее содержание, будущий апостол Японии, по обыкновению, собрался в церковь на всенощное бдение. И только во время службы, по словам самого архиепископа, в нем произошло и созрело окончательно его решение».
После вечернего богослужения Иван Касаткин незамедлительно отправился на квартиру к преосвященному ректору академии, несмотря на то, что «это был час для посещения владыки неурочный, без всяких уклонений сообщил ему, что желает ехать в Японию и принять монашество» . В свою очередь и епископ Нектарий с сочувствием отнесся к решению Ивана и обещал уже на следующий же день лично доложить по этому поводу митрополиту.
Об этом вечере сохранились воспоминания одного из однокурсников святителя Николая епископа Балахнинского Анастасия (Опоцкого), который впоследствии, обращаясь к еще одному своему и святителя Николая приятелю по академии Григорию Афанасьевичу Полисадову, говорил: «А помните ли вы, Г.А., тот вечер, когда в номер, где жили вы, Самоцветов, Попов, Орлов и другие и в котором случайно находился и я, быстрой походкой вошел возбужденный и взволнованный студент Касаткин и громко объявил: «Братцы, сейчас я был у о. ректора и изъявил желание поступить в японскую миссию и ехать в Японию». Тогда к такому заявлению мы отнеслись как-то индифферентно, и едва ли кто из нас тогда подумал, что этот не дождавшийся окончания академического курса студент составит себе историческое имя, и что известность его пронесется из края в край по всему православному миру, — что он там — на дальнем востоке — заблистает яркой звездой и явится буквально светом во откровение языков, обратив ко Христу десятки тысяч язычников, построив для них многочисленные православные храмы, основав многие училища и переведя богослужебные книги на японский язык… И все это, действительно, совершилось, благодаря неустанным трудам, великим подвигам и молитвенному непрерывному благовестию нового апостола, бывшего когда-то студентом Санкт-Петербургской академии 24-го курса, а ныне Христова святителя архиепископа Николая. Честь и слава ему! Благоговею я пред этим именем».
На следующий же день, согласно заявлению владыки Нектария, вопрос, действительно, был практически решен. Митрополит Новгородский и Санкт-Петербургский Григорий (Постников), горячо симпатизировавший вообще молодому иночеству, лично представил дело в Св. Синод и в результате добрый порыв Ивана Касаткина был оценен церковной властью по достоинству. Ему не только было представлено место в Японии, но также благодаря личному ходатайству митрополита Григория, будущему святителю, недоучившемуся, но подающему большие надежды, студенту было присвоена ученая степень кандидата богословия без предоставления соответствующего квалификационного сочинения. Однако, несмотря на это, по целому ряду дисциплин Иван Касаткин был не аттестован, т.к. пропустил целый год обучения. Именно поэтому в списках выпускников у И.А. Чистовича и А.С. Родосского он числиться в группе студентов «не докончивших полный курс» и в общем перечне идет под №50 из 55 выпускников.
Примечательно, что заступничество митрополита Григория (Постникова) за Ивана Касаткина было одним из последних деяний этого выдающегося архипастыря первой половины XIX века. 17 июня 1860 г. Петербургский митрополит скончался. 1 июля того же года на столичную кафедру был назначен митрополит Исидор (Никольский).
23 июня 1860 г. был совершен монашеский постриг Ивана Касаткина с именем Николай, а 30 июня он уже был рукоположен в сан иеромонаха. Постриг совершил ректор академии епископ Нектарий. Причем любопытно, что, наставляя будущего миссионера, владыка Нектарий сомневался в успехе миссии недоучившегося студента академии. В своем слове, произнесенном после пострига новому монаху ректор академии, между прочим, сказал следующее: «Господь один ведает, что ожидает тебя в этом дальнем пути по суше и морю. В этом служении Церкви в стране языческой. Конечно, может быть не долго пробыть там суждено тебе; может быть не в подвигах апостольства, а в тишине мирного богослужения и молитв пройдет там жизнь твоя, и с помощью Божиею ты возвратишься на родину цел и здрав, с приобретением разнообразных сведений и запасом опытности в жизни, с искусством и навыком в терпении и побеждении опасностей» . Возможно, это не было сомнением, а всего лишь попыткой успокоить взволнованную и мятущуюся душу молодого монаха, который с трепетом ожидал будущего.
О своем постриге и об обстоятельствах с ним связанных сам святитель в своем дневнике от 30-го марта 1889 г., между прочим, писал следующее: «Как я уехал сюда, в 1860 году? Самое благонамеренное и неудержимое желание служить Церкви толкнуло, — неудержимое, говорю, ибо все-все до единого кругом удерживали от этого шага (собственно, от монашества, ибо тогда было время самое антимонашеское). Я считал бы себя эгоистом и прочее, и прочее, если бы не поехал сюда».
Действительно, конец 1850-х гг. и два последующих десятилетия в определенном смысле были временем «антимонашеским». Об этом, в цитированной выше речи говорил и епископ Нектарий, который смог потрясающе кратко и емко в виде вопроса сформулировать основные положения, которые использовались критиками ученого монашества на протяжении всего дореволюционного периода: «А что сказать о тех враждебных отношениях к нам, в которые нередко становятся и свои и чужие и по которым называют наше вступление в монашество порывом честолюбия, наше смирение и терпение – лицемерием, наше благочестие – ханжеством, нашу твердость в правде – упрямством, нашу ревность о благе общем или о пользах Церкви – властолюбием и фанатизмом, нашу доброту и кротость – слабостью и малодушием, нашу ласковость и приветливость – человекоугодничеством и искательством? Что сказать о тех жалких заключениях, которые так часто в наше время делают от одного случая в жизни инока к негодности всего монашества?»
На все эти вопросы и претензии, предъявляемые тогдашним обществом ученому монашеству, на этот своеобразный вызов, прозвучавший из уст преосвященного ректора академии, святитель Николай ответил всей своей подвижнической жизнью и доказал себе, своим товарищам, наставникам, что совсем не напрасно для миссии в Японию избрали именно его, недоучившегося студента Санкт-Петербургской духовной академии, в настоящее время считающегося одним из лучших ее выпускников. Студент, который в семинарии не справлялся с древними классическими языками, в совершенстве овладел языком японским; студент, который в годы обучения в академии проигнорировал миссионерское отделение, стал одним из выдающихся миссионеров Русской Церкви за весь многовековой период ее существования; студент, который в молодости был заводным и веселым юношей, не пропускавшим ни одной вечеринки, стал образцовым монахом и строгим подвижником.
