С факта воскресения великая истина личного бессмертия получает новый харак­тер, приобретает влияние на политический и об­щественный строй народов, – влияние неизвестное дотоле миру. Она уже не есть более слабое и неясное чувство, не есть отвлеченное умозрение, но, говоря словами Лессинга, «всеобщее и преобладающее убеждение, присущее всем мыслям, входящее во все обычаи и наполняющее все нравственное существо человека». Если истина бессмертия, в своих первоначальных элементах и не была для человечества совершенною новостью, то она никогда не имела та­кого влияния на дела человеческого рода, какое начала иметь с этих пор. Всякий честный историк, если бы даже он не был расположен признать христианство за веру богооткровенную, должен при­знать эту эпоху кризисом в мире, а истину бессмертия руководящим принципом в истории чело­вечества в продолжении последних восемнадцати веков самого деятельного и плодотворного развития его. Ряд совершенно новых чувств и направленностей всех сил человеческого существа выступил на политическое поприще, в об­щественную и индивидуальную жизнь, или, вернее, естественные и всеобщие чувства и идеи пришли в подчинение более возвышенным и широким интересам. Круг опасений и надежд челове­ка расширился и обнял положения не только настоя­щей, но и будущей жизни. Человек стал личностью дельною, самостоятельною, принадлежащею прежде всего себе, а не обществу, среди которого он живет, как было в древнем классическом мире, его личные права и обязанности стали выше его прав и обязанностей общественных и государственных. Общество и государство для него лишь вре­менные условия земной жизни, более или менее благоприятные для его личного развития; но в другую жизнь он перейдет отдельною, самостоятельною личностью. Вот точка зрения, с которой всемирный историк должен признать совершенно законным продуктом христианства и замечательным моментом в истории развития свободы человеческого духа появление пустынников, анахоретов, отшельников. Это был совершенно естественный и весьма энергичный протест человеческой личности против древнего поглощения ее обществом и попрания государственным деспотизмом. На истине бессмертия церковь воздвигла свое поразительное господство, характеризующее историю нового мира; она управляла миром, как обладающая правом распоряжаться будущей судьбою человека. Этим она отличается от всех духовных каст древности, которые свое влияние обосновывали на наследственных правах и на превосходстве перед остальным населением и пред­ставляли из себя род наследственной аристократии. Но если эта новая и непреоборимая власть истины бессмертия в известные эпохи общественного разви­тая христианского мира давала простор человеческо­му честолюбию, пред которым падал ниц человеческий дух, то с другой стороны эта истина по­служила источником всего чистого, высокого и бескорыстного в христианской цивилизации, она приобрела ту всепокоряющую и гуманизирующую силу, ко­торой во все времена не доставало философии, она вызывала подвиги самопожертвования, которое в древности воспитывалось узким национальным патриотизмом, она ввела то учение о равенстве, кото­рое при своей возвышенности не угрожает, однако, опасностью существующим в человеческих обществах различиям состояний и положений, напротив еще мирит с ними загнанных и недовольных. С утверждением христианства бессмертие души и, как необходимое следствие его, будущее воздаяние послу­жили основою для законоположений и политических учреждений, и общественное мнение в такой мере настроилось в согласии е этой истиной, что отвержение тем или другим частным лицом принципа бессмертия всегда уступает общему, твердо укоренившемуся убеждению. Со смертью и воскресением Спасителя в истории мира произошел нравственный переворот, потому что в действие вступил великий нравственный двигатель – бессмертие человеческой души.

Дело освобождения человека совершилось. От голгофского Страдальца повел и многие тысячи лет будет вести счет дней своих человеческий род. Он сделался для человечества краеугольным камнем, которого нельзя сдвинуть, не поколебав основ всего мира. Царь не от мира сего, Он воз­несся на небо, и века и поколения в благоговении стремятся за Ним. Он отверз своим входом не­бо и первый христианский мученик зрел уже «небеса отверстия» (Деян. 7:56). Небо шлет ободрение и подкрепление пробуждённым Христом высшим нравственным силам человечества, в истории ко­торого вместе с этим начался третий и последний период – божественный. Этим выражением определяется сущность переворота, произведенного христианством в земных судьбах человека; но самое это выражение требует объяснений, а эти объяснения заставляют меня сделать довольно большое отступление от главного предмета речи.

Возникает вопрос: какие же периоды предше­ствовали христианскому или «божественному» периоду в истории человечества?

История слагается из взаимодействия трех деятелей: природы, человека и Бога; хотя средоточием истории всегда был и может быть только человек, как существо свободное и изменяющееся, но им не может быть ни неизменный Бог, ни природа, подчиненная законам необходимости. И смотря по тому, в какой мере человек подчинялся влияниям природы и испытывал воздействия Божества история человечества может быть разделена на три периода: физический, человеческий (или гуманный) и боже­ственный. Не надобно понимать этих периодов в обыкновенном значении исторических периодов, т. е., что они следовали, преемственно друг за другом в жизни всего человечества. Из пяти племен человеческого рода: кавказского (здесь подразумеваются народы индоевропейской расы), монгольского, малайского, негритянского и американского только к пер­вому, – в собственном смысле – историческому, пле­мени относится (и то не всецело) это разделение истории на три периода. Остальные четыре племени до сей поры находятся еще в первом периоде – физическом.

Охарактеризуем теперь каждый из двух предшествующих христианскому периодов, чтобы пока­зать, что нового внес в жизнь человечества Божественный Обновитель мира. Начну, с характеристики физического периода, пользуясь при этом превосход­ными замечаниями одного американского ученого.

Физический мир развивается, постепенно совершен­ствуясь от полярных стран до умеренных поясов и от умеренных поясов до мест наибольшего жара. Животный мир приобретает наибольшую силу, породы его улучшаются, формы приближаются к подобию человеческой Фигуры. Человек среди всего живущего на земле, составляет в этом отношении исключение. Если бы он не имел другого назначения, кроме того, которое принадлежит другим обитателям земли, тог­да сильного, совершенного человеческого типа мы должны были бы искать в тропических странах; а между тем вся фигура тропического человека обнаруживает близость к животному, – древний европейский язычник посмотрел бы на нее с отвращением, европейский христианин смотрит на нее с глубоким чувством сожаления. Самый совер­шенный тип человека находится в самом центре умеренной части земного шара почти в средине громадного северо-восточного материка, в областях Ирана, Армении и Кавказа. По мере удаления от этого географического центра человеческого рода правильность в чертах лица и гармония частей тела постепенно исчезают. Проследим это вырождение человеческих племен по направлению в Запа­ду, Югу, Востоку и Северу. Европеец принадлежит к центральной (кавказской) породе, но черты лица его уже не так правильны; лицо его представляет меньше физической, но больше умственной и нрав­ственной красоты. Перейдем в Африку. Здешний араб имеет голову несоразмерно продолговатую, которой лоб слегка уклонился назад. Житель Абиссинии почти уже черен, длинные волосы начинают виться, губы довольно толсты. У кафра кудрявые волосы и толстые губы, как у негра. Готтентот поразительно безобразен. На западном берегу Афри­ки, дальше от Азии, перерождение человеческих форм еще разительнее. Берберы Атласа очевидно принадлежат к кавказскому племени, но их длин­ный головы, отдувшиеся губы и более темный цвет кожи обнаруживает большое перерождение. Впалый лоб феллатахов и жителей Сенегала, огромный рот, толстые губы, сильно развитая задняя часть головы показывают преобладание чувственных влечений над всеми другими способностями. На южной оконечности Африки живут несчастные бушмены, которые еще безобразнее готтентотов. Если от центра человеческого рода мы пойдем по направлению к Востоку чрез восточную Азию до самой Ав­стралии, то увидим тоже постепенное уменьшение красоты и правильности человеческого тела. Монгол, с выдавшимися скулами, с узкими глазами, с треугольной головой, уже весьма не красив. Папуас Новой Гвинеи, несмотря на черный цвет кожи, сохраняет еще некоторое достоинство форм; но южный австралиец, с своим сухим телом, вы­гнутыми коленями, сгорбленный, с впалым лбом и выдавшимися челюстями, весьма безобразен. Австралиец и обитатель Вандименовой земли представляют последнюю степень безобразия человеческого существа. Американский индиец с медным цветом кожи, холодный и равнодушный, у которого самые жестокие мучения не в состоянии исторгнуть из груди ни малейшего стона, представляет образчик преобладания в человеке растительного элемента: живя в лесах, он никогда не доходил даже до состояния пастуха; не большое исключение составляют жители Мексики и Перу. В южном американце недостатки эти еще заметнее, и жители Огнен­ной земли – пешерийцы – самые безобразные, самые неразвитые и самые жалкие из туземцев Нового Света. Закон перерождения с одинаковою силою действует и по направлению к северному полюсу: от финнов переходим здесь к лапландцам, от монголов к тунгусам, самоедам и эскимосам.

Мы не в состоянии отметить те ступени, но которым проходило это перерождение человека; оно могло произойти особенно быстро в те доисториче­ские времена, когда человеческий род в своем младенчестве имел еще впечатлительную натуру дитяти. Но географическая правильность перерождения составляет факт, который вызывает и допускает некоторые объяснения.

Географический ход усовершенствования земных созданий по направлению от полюсов и экватору на­рушается в человеке. Это происходит от различия между назначением человека и назначением других органических созданий. Растения и животные не предназначены сделаться чем-нибудь отличным от того, какими они являются в момент своего рождения. Идея их существования осуществляется самым появлением их на свет. Физический же человек, как бы совершенна ни была его организация, еще не представляет собою осуществления идеи человека; он еще не конец, а только начало другого высшего существа, долженствующего развиваться в нем и чрез него. Это другое существо есть умственный и нравственный, словом – духовный человек. Но он не может развиваться, если не будет упражнять способностей, составляющих его достояние. Вот причина, почему человеческая образованность воз­никла и человеческий тип лучше всего сохранился в средине северных материков или в умеренной части земли, где формы земной поверхности, строение стран и климат так много способствуют развитию как отдельного человека, так и человеческих обществ. Если бы первоначальная родина человека была в центре тропических материков, то бальзамическая, расслабляющая и ласкающая атмо­сфера усыпила бы его навсегда еще в колыбели. Пример этого мы видим в том жалком положении, в котором наши несчастные собратья разных пород живут до сих пор в отдаленных тропических или полярных странах. Человек физический, не вооруженный нравственным развитием, становится безоружным в борьбе с могучей при­родой, которая чрез несколько поколений совершен­но побеждает его и кладет на сам наружный вид его клеймо неволи. Отрекаясь от своей нрав­ственной свободы, от труда и самодеятельности, человек совершенно отдавался владычеству физиче­ской природы. И вот путь, каким совершилось вырождение многих человеческих племен. Сделаем еще несколько замечаний.

Если человек должен, так сказать, сам «досозидать» себя, чтобы осуществить назначение, определенное ему его Творцом, идею своего существа, если вполне развить свои способности он может только своим трудом и энергией, то всего удобнее он мог на­чать это дело в климате умеренных материков. Чрезмерный жар расслабляет человека; он рас­полагает к бездействию и покою. В тропических странах физическая жизнь развита до высшей сте­пени; потому и в тропическом человеке жизнь те­ла берет верх над жизнью души, физические влечения заглушают потребности высших способностей, страсть и воображение господствуют над рассудком, страдательные способности преобладают над способностями деятельными. Природа слишком богатая, чересчур щедрая на дары, не вынуждает там человека брать у нее с боем каждый кусок. Регулярный климат и отсутствие полумертвых времен года делают для него всякую заботу о будущем излишнею. Ничто не вызывает его ум к борьбе с природой. Он обласкан, побежден ею, покоряется своей участи и остается «физическим» человеком. В умеренных странах все – движение и жизнь. Жар и холод, перемена времен года, более свежий и укрепляющий воздух побуждают че­ловека к борьбе, предусмотрительности и упражнению способностей. Более скупая природа не дает ничего, что не берется у ней трудом, каждый дар ее – награда человеку за усилия. Но, вызывая на борьбу, здешняя природа не отнимает ни надежды, ни возможности победы над нею; вознаграждая разумный и деятельный труд, она дает больше, чем нужно на необходимые физические потребности, доставляет возможность сбережений, чтобы на досуге он мог заняться развитием высших способностей своей природы. В холодных странах – около полюсов – человек также борется с природой, но с при­родой скудной и суровой. Здесь идет борьба без на­дежды на победу, борьба за жизнь. С трудом успевает житель холодных поясов спасать себя от голодной смерти и от продолжительных зим. Образование не может развиться, тем более начаться, при таких неблагоприятных условиях. Человек стран тропических – балованный ребенок богатой семьи: среди окружающей его роскоши труд пред­ставляется ему излишним; раб своих страстей он оставляет без упражнения свои способности. Человек полярных стран – нищий; он считает уже себя счастливым, если успевает добывать себе насущный кусок хлеба и не имеет времени подумать о чем-нибудь более высоком. Наконец, человек умеренных стран – это человек, рожденный в довольстве, состоянии, самом благоприятном для развития. Все окружающее располагает его к труду и в упражнении своих способностей он находит и наслаждение и залог дальнейших успехов.

Представленное описание географического распределения человеческого рода показывает, что больше, чем половина земного шара и его обитателей, на­ходится и в настоящее время в состоянии непод­вижной дикости, в состоянии полного подчинения физической природе. Человек и человеческая свобода здесь не сказываются; собственно говоря здесь нет и не было истории, потому что разум и сво­бода спали и снять, ожидая пробуждёния от более энергичных своих собратий. Потому-то умеренные материки земли, с населяющими их кавказскими народами, и называются историческими.

Но и тогда, когда человек начнет сознавать себя отдельным и высшим природы, влияние последней на него и на его историю, которая начинается собственно с сознания человеком своей самостоятельности, не прекращается. Влияние это может быть весьма различно по степени силы, смо­тря по грандиозности форм и произведений природы и по степени нравственного развития человека или народа. Но оно постоянно, неотразимо и, надобно заметить, преднамеренно Творцом природы и человека. Эту преднамеренность связи между природою и историей признает естествоиспытатель Риттер, когда называет землю «храминой, созданной Провидением для воспитания человечества». «Ход всемирной истории, – говорит наш отечественный естество­испытатель, – определяется физическими условиями… Никто, конечно, не возьмется определить, как сло­жилась бы история человечества, если бы физиче­ская условия нашей планеты были другие, чем те­перь. Но нельзя не обратить внимания на то, что небольшие отступления от действительно существующих ныне свойств необходимо были бы причиною очень значительных отклонений в ходе всемирной истории. Если бы, например, при неизменности всего остального на поверхности земли Суэцкий залив простирался градусом дальше на север, т. е. достигал бы Средиземного моря, то нет ни­какого сомнения, что рано установилось бы деятельное сообщение между берегами Средиземного моря и Индии, не говоря уже о берегах Аравии и Африки. Особенности, которым запечатлены природа и раз­витие человека в Индии, гораздо раньше смешались бы с особенностями Европы. Или, не изменяя очертания Красного моря, предположим, что воды Абиссинии и окрестных стран текут не в долину Нила, а кратчайшим путем прямо в Чермное море: для этого надо было только, чтобы местность на север от Абиссинии понизилась от запада к востоку. Тогда исчез бы великий путь сообщения между северным краем Африки и ее срединой. Египет, не оплодотворяемый приносимым с юга органическим веществом, был бы бесплодной пустыней. Он не имел бы влияния на развитие Греции и, конечно, судьбы народа израильского были бы тогда иные. Но за то тогда Абиссиния пришла бы в тесное соприкосновение с южным берегом Азии; тогда развились бы две надолго чуждые друг другу цивилизации – цивилизация Европы и цивилизация Индийского океана… Сказанного достаточно для уразумения той великой истины, что когда зем­ная ось получила свое наклонение, вода отделилась от суши, поднялись хребты гор и отделили друг от друга страны, судьба человеческого рода была уже определена наперед, и что всемирная история есть не что иное, как осуществление этой предопределенной участи». «Природа, – пишет Грановский, – не есть только предшественница истории, – она постоянная спутница духа… Человечество с начала веков под­чинено ее неизменным законам. Она действовала до начала истории и может пережить ее. Поэтому исходной точкой, при определении хода и характера развития человечества, нам должна служить есте­ственная сторона истории».

Три южных материка: Австралия, Африка (за исключением Египта, который почти не принадле­жит к ней) и Южная Америка не дали начала ни одной из тех великих цивилизаций, которые преем­ственно развились в мире. До самых позднейших времен сцена истории едва переходила границы Азии и Европы. Посмотрим теперь на ту зависи­мость от физической природы, в какой находились возникавшие здесь в древности цивилизации.

Восточная Азия – с своей монгольской породой – составляет сама по себе целый материк. Это обширная плоская возвышенность, окруженная со всех сторон высокими горными хребтами, которые, подобно колоссальным стенам, охраняют и уединяют ее от всякого внешнего влияния. На некоторых из равнин и на берегах рек развилось впервые образование между народами Восточной Азии. Китай и Индия дали начало двум древнейшим цивилизациям Востока: но варварские страны преобладают в этой части Азии. Высочайшие горы в мире, самые огромные плоские возвышенности, самые обширные равнины, реки, самые большие в старом свете, полуострова, величиною с целые материки, внезапные переходы от гор к равнинам, от жара к холоду, от обилия к бесплодию: вот характеристические особенности Восточной Азии. Какое действие производила на человека эта резкая и массивная природа, показывает история. Различ­ные по своему внутреннему характеру цивилизации Китая и Индии, быстро развившись под влиянием особенно благоприятных физических условий, и в древнейшие времена имели туже степень развития и те же главный черты, которыми отличаются в наше время. Три тысячи лет существования не сделали в положении их никакой существенной перемены. Объяснение этого явления представляет природа этих стран, отнявшая у них возможность сношения друг с другом и с остальными образованными народами. Между тем каждая из этих обширных и богатых стран сама по себе способна была к отдельному, замкнутому существованию. И они существовали замкнуто, не производя влияния на других и не воспринимая оного сами.

Образование Западной Азии также, как и Восточ­ной, явилось в первый раз на низменных наносных равнинах и на берегах больших рек, а не на берегах морей, как в Европе. Религиозное, политическое и общественное состояние них народов показывает огромное влияние при­роды, которого человек здесь преодолеть еще не успел. Но образование Западной Азии, характер ко­торого в разных странах различен соответ­ственно различию стран, не отличалось исключительностью, потому что природа сделала здесь взаим­ный сообщения легкими. Образование огромных монархий, включавших всю Западную Азию от пределов Индии до малой Азии и от степей Турана до пустынь Аравии, составляет факт, не раз по­вторявшейся в истории. Народы самой природой спа­сены были здесь от отчуждения я исключительности.

Предания говорят, что первобытные люди сошли с плоских возвышенностей Азии: но впервые стали они соединяться в общества и основывать постоянные жилища на низменных и плодородных равнинах, лежащих у подножия этих возвышенностей. Так было в Индии, Китае, Ассирии, Бактрии, Египте. Эти наносные равнины, орошаемые большими реками, всего лучше были приспособлены к тому, чтобы облегчить, первые, еще детские шаги на поприще образования. Богатая почва, на которую еже­годный разлив рек приносит плодородный ил и которая почти не требует плуга, обеспечивает здесь человеку обильную жатву, в вознаграждение за са­мый легкий труд. Несмотря на то природа взы­вала здесь человека и к некоторой самодеятельности: благодетельные реки не всегда регулярно оро­шали, иногда орошение было слишком обильно, иног­да скудно; времена года также взывали здесь к предусмотрительности и запасливости. Особенный отпечаток положила восточная природа на цивилизацию каждого восточного народа. Но есть, однако, некоторые черты, общие всем восточным цивилизациям, есть некоторое фамильное сходство, которое показывает, к какому периоду развития человеческого духа должны быть отнесены эти цивилизации. Представим себе громадные формы восточной природы, все ее резкие противоположности, ее климат – тропический в Индии и в некоторой части Китая, очень жаркий на берегах Евфрата и Нила; представим себе эту силу физической жизни, которая видна в жарких странах везде, где есть обилие влаги, – и мы поймем, что человек, еще в период детства, в присутствии такой природы, должен был чувствовать себя не только в зависимости от ее сил, но и сделаться совершенным ее рабом. Река, приносящая плодородие почве, животное и растение, служащие нуждам человека, а особенно солн­це, дающее природе жизнь и смерть, все это делалось предметом поклонения восточного человека. В некоторых странах Востока жители из религиозного страха отказывались истреблять диких зверей и ядовитых змей и таким образом вред, приноси­мый этими животными, составлял основание для их без­опасности.

В какой мере грандиозная природа Востока при­нижала дух и энергию восточного человека, только еще начинавшего свое духовное развитие, – об этом можно найти много превосходных замечаний у Боккля. Мы приведем лишь некоторые. Bсe в естественных явлениях, внушающее нам чувства ужаса или изумления, все это имеет особенную способность воспламенять воображение и парализовать деятельность рассудка: человек сравнивает свои силы с могуществом и величием природы и приходит к грустному сознанию своего ничтожества. Все великие цивилизации Востока развились там, где характер природы самый величественный и грозный. Земле­трясения, бури, ураганы, моровые язвы, – все они в этих местах встречаются весьма часто и производят ужасные бедствия. Чувства ужаса и страха отобразились на всех созданиях восточных народов, на литературе, религии и искусстве. Чем дальше от Европы, тем больше заметны на восточном образова­нии следы зависимости человека от природы, следы слабости и неспособности его бороться с физическими силами. Мифология, например, Индии основана на ужасе. Самыми почитаемыми божествами являются всегда те, с которыми более всего связано картин ужаса. Так поклонение Шиве распространено было в Индии более других культов. Шива представлялся уму индийца в виде страшного существа, опоясанного змеями, с человеческим черепом в руке и с ожерельем, снизанным из человеческих костей. У этого чудовищного создания, порожденного ужасом человеческой фантазии, есть жена Дурга: все ее тело темно-синее, а ладони рук красные, как знак ее кровожадности; у нее четыре руки и в одной из них она носит череп исполина; язык висит изо рта, к поясу прикреплены руки, убитых ею, а шея украшёна человеческими головами, снизанными в виде цепи. Вид окружающей восточного человека природы по­стоянно напоминает ему о его бессилии; поэтому-то боготворение человека вовсе не встречается ни в индийской, ни в египетской, ни в персидской религиях. Даже восточные храмы, возводимые нередко с большим искусством, поражают своей громадностью и и таинственностью и составляют решительною противоположность легким и грациозным греческим храмам.

Все религии Востока, как они ни кажутся раз­личными между собою, состояли в обожествлении видимой природы. Неизменные законы, управляющее движением небесных светил и жизнью природы, – вот боги древнего Востока, – боги непреклонные, деспотические, суровые. Вращаясь в кругу физических явлений, восточный человек никогда переступал границ нравственной зависимости и мир нравственной свободы был ему неведом: как человек, как нравственное лицо, он не пробовал жить. Все знания передавались преданиями. Человек не достигал истины своею собственною мыслью: она не была вознаграждением его усилий, eго развития, усовершенствования его способностей: от предков она передавалась ему готовою. Физическое рождение определяло занятия гражданина в большей части восточных государств (касты); Физическое стар­шинство, или патриархальная власть, определяла до­машние отношения. В государственной жизни везде господствовал деспотизм в разных видах: патриархальный, военный, жреческий и плутократический. Раб в своем сознании пред природою, во­сточный человек легко терпел и переносил все крайности рабства общественного. Один только небольшой народ на Востоке, именно евреи, составлял в этом отношении исключение. Он был под особенным воздействием Истинного Бога, тогда как все другие образованные народы Востока никогда не выходили из первого периода развития человечества, – периода физического.

Второй период истории – человеческий, начинается со времени утверждения образованности в Европе. Нигде и никогда ум человеческий не достигал та­кой высоты развития, нигде и никогда человек так хорошо не выучился покорять природу и делать ее орудием своих намерений. Наша часть света – пер­вая по нравственной силе. А между тем, какая противоположность между нравственным величием и физической величиной этого самого малого из материков земли. Самые высокие горы здесь едва достигают половины высоты Гималаев и Анд. Европейские полуострова ничтожны в сравнения с Индией и Аравией. В Европе нет ничего подобного тем гигантским рекам, которые орошают бесконечные равнины Азии и Америки, или тем девственным и непроходимым лесам, которые покрывают обширные страны Нового Света, или тем пустыням, которым огромность пространства придает вид ужаса и смерти. В созданиях органической европейской природы встречаем туже умеренность; деревья наши не достигают ни той высоты, ни той толстоты, которых достигают они в странах тропиков. Как согласить такую видную посредственность физической природы Европы с тою важностью, какую приобрел этот материк в истории? Не скрывает ли Европа под своей скромной наружностью каких-нибудь условий, который делают ее более всех способною к содействию прогрессу человеческого рода? Не было ли каких-нибудь особенных, высших влияний, который воспринять, сохранить и развить она оказалась особенно приготовленною?

Природа Европы имеет свой особенный характер. В ней нет уже громадных форм Восточной Азии, нет препятствий, неодолимых для человека. В ней нет тех огромных степей, которые уничтожают саму возможность сообщений; нет тех недоступных горных хребтов, которые отчуждают один народ от другого. Север и юг Европы менее противоположны, менее враждебны и климаты их более сходны, чем север и юг Азии. Поверхность почти везде перерезана горными цепями и при­нимает самый разнообразный вид, так что на самом небольшом пространстве возможно здесь обра­зование многих, политически независимых государств. Прибавим еще к этому умеренный климат, скорее холодный, чем жаркий, требующий от человека труда и усилий, и мы увидим, что природа нигде не способствует в такой мере раз­вивать человеку свои силы. И хотя древнейшие обра­зованные общества появились не в Европе, потому что она слишком отдалена от первобытной родины человеческого рода и вследствие этого первые шаги на пути образованности были сделаны в Азии, но, когда под влиянием Востока на европейских морских берегах образовались первые гражданские общества, тог­да образованность начала расти в ней с силой, правильностью и быстротою, небывалыми в Азии. Таким образом, Европа представляет для человека самый удобообуздываемый из материков самый удобный для проявления человеком своей самодеятельности. Потому-то в ней только и мог начаться человеческий или гуманный период истории.

Древние народы Востока, подавленные сознанием своего бессилия пред могучей природою, научились только одному – страдательно подчиняться всякой вла­сти, основанной на силе. Древние цивилизации Восто­ка должны были бороться с бесчисленными трудно­стями, не существующими для европейской цивилиза­ции. Нападения враждебных животных, опустошения, производимые ураганами, бурями, землетрясениями, моровыми язвами, постоянно тяготели над этими странами и возбуждали в уме восточного человека такие сближения понятий, которые доставляли воображению преобладание над рассудком, поощряли в нем расположение пренебрегать исследованием естественных причин физических явлений и везде видеть божественные силы. В Европе действовал закон диаметрально противоположный, в силу которого все естественные явления направлялись, – по крайней мере не препятствовали, – к тому, чтобы возбуждать тот пытливый дух исследователей, который постоянно стремится вперед и от которого зависит исторический прогресс. На небольшом полуострове Европы, соседнем Востоку, где в малом виде соединены все самые характерные черты и преимущества всего европейского материка, началось собственно европейское образование. Здоровый климат, незначитель­ность территории, удивительное разнообразие в строе­ние частей, гостеприимное море, ничто в Греции не стращало, не ужасало человека, но ничто и не усыпляло его. Труд с его стороны, труд не из­нурительный, конечно, был необходима и поощрялся хорошим вознаграждением. Множество островов, покрывающих Эгейское море, облегчало греку сношения с малоазийским берегом и с берегами Финикии и Египта. Племенное единство обитателей беретов Малой Азии и Эллады вызывало постоянный обмен произведений почвы и понятий. Сознание сво­ей силы пробудило в древнем греке энергию. Грек своими торжествами, своими песнями, своими играми, как юноша, праздновал освобождение человека от могучих оков природы. В доисторическое время он, как и народы Востока, чтил силы природы, но с тех пор, как Зевс ниспровергнул влады­чество прежних суровых богов, грек с презрением вспоминал об этом «физическом» периоде сво­ей истории Явилась новая цивилизация: это не был более мир физической природы, это был мир че­ловеческой души. Религия грека в историческое вре­мя была обоготворением способностей, привязанностей и занятий человека. Вместо бесстрастных, невозмутимых божеств Египта и Персии, греческий Олимп представлял собой существ человечных, страстных, свободных к независимых, которые далеко не то, что неподвижные, слепые боги Востока, боги необходимости, неограниченно властвовавшие над восточным человечеством. Mope, реки, горы, красота, безобразие, все области внешней и внутрен­ней природы самого человека – все преобразовано бы­ло греком и представлялось под видом очеловеченных богов. Боги сделались людьми, люди воз­водились в достоинство богов, предметы природы представлялись в образе очеловеченных богов. Антропоморфизм грека охватывал весь мир: боги принижались до человека, неодушевленная природа представлялась в форме человека и возвышалась до него. В Греции был только человек и собственно не было ни природы, ни Бога. Этот пананфропизм служит свидетельством того восторга, с каким человек в первый раз встретился с внутренним миром своего духа. Греческое знание не было достоянием преданий, как восточное. Оно было плодом усилий человеческой души и было способно к даль­нейшему развитию. Начавши с умозрений о внешней природе, греческая наука, подобно греческой религии, подобно греческой поэзии, постепенно перехо­дила к вопросам о духе. С Сократом и его школами философия перешла из области природы в область человеческого духа: она сделалась нравствен­ной философией. В Греции же сделана была человеческим умом первая рациональная попытка покорения природы человеку – чрез научное исследование ее явлений и законов: Аристотель справедливо признается отцом науки о природе, разоблачающей тайны последней, и с каждым поколением в последние три века все больше и больше ставящей эту прежнюю владычицу человека в служебное к нему отношение. Политическое развитие греков, отличав­шееся «крайним разнообразием я раздробленностью политических единиц (государств-городов) не бы­ло прочно. Александр Великий покоряет Грецию и распространяет эллинскую образованность по завое­ванному им Востоку, за исключением Индия, Ки­тая или восточной Азии. Средоточием греко-восточного умственного развития сделалась основанная македонским завоевателем Александрия: сюда для долгой вековой беседы сошлись идеи Востока и За­пада. Окаменелые формы Востока пришли в движе­ние от соприкосновения с европейской мыслью, а для европейской мысли открылась новая природа, несход­ная с ее развитием история и целый мир самобытных религиозных идей и нравственных представлений. Словом сказать, Александрия сделалась духовною столицею Древнего мира подобно тому, как Рим после стал политическою столицею его.

Не прошло 300 лет после смерти Александра, как все части его монархии были провинциями Ри­ма. Подобно Греции, физическая природа Италии бы­ла далека от того, чтобы властвовать над человеком. По пространству Италия была на много больше Греции; благорастворенный климат, довольно плодо­родная почва, близость моря, сношения с Грецией и с греческими колониями, которыми были усеяны бе­рега южной Италии, облегчали древним итальянцам их первые шаги на пути развития. В течении семисот лет от основания Рима до смерти Юлия Цезаря, Рим постепенно перешел три важных периода: период царей или период патриархальной общинной жизни в ограниченных пределах тесной римской области, период великого национального государства в пределах Италии и период завоевания мира республикой. Грек, почувствовав в себе энергию, не останавливаемый влияниями внешней природы, хотел обследовать мир человеческой души, удовлетворить всем ее эстетическим и умственным потребностям, мало заботясь об укреплении общественных и международных связей. Римлянин, напротив, до самого покорения Греции не чувствовавший особенного вкуса к эстетическим и умственным наслаждениям, обратил свою деятельность на более практическую область человеческой жизни – на государственную и общественную. Грек от обожания природы перешел к обожанию человека; римлянин от обожания человека перешел к обожанию человеческого общества. Как на Востоке при­рода господствовала над человеческим духом, так в Риме общество или государство давило собою не только покоренные народы, но и самих римских граждан. Рим не только лишил древние народы их национальности и дорогих для них преданий, но самые боги покоренных народов отводимы были, как пленники, в римские храмы, Взамен богов, Рим заставил боготворить своих цезарей или себя самого. Грубое поклонение императорам само со­бою следовало за эпохой упадка политеизма, когда Эвгемер стал проповедовать, что боги не более, как цари, обоготворенные после их смерти. Таким образом, недостаточно было, чтобы народы стали ра­бами Рима, нужно было, чтобы они обоготворили свое рабство. К такому результату пришел классический мир, оканчивая тот период в развитии человече­ства, который я назвал периодом человеческим или гуманным. Как видите, оба периода, предшествовавшие христианскому или божественному, закончи­лись одинаково печально для человеческой свободы и для самодеятельности человеческого духа, закончи­лись апофеозой или обоготворением рабства.

Да простят мне мои почтенные слушатели и слушательницы это длинное, но необходимое по мое­му мнению, уклонение от главного предмета моей речи. Я снова приблизился к тому пункту, от которого уклонился в сторону, т. е., к началу божественного периода в истории человечества. Под власть Рима попал, вместе с другими народами Востока, и тот небольшой народ, который называл и имел полное право называть себя народом Божиим, – потому что в еврейской истории божествен­ный элемент имел преобладающее значение сравни­тельно с элементами физическим и человеческим, – и который сделался непосредственным свидетелем начала переворота, произведенного христианством в судьбах мира, когда сам Бог вторгся, так сказать, во всемирную историю, из которой Он до­толе был удален человеческим неразумием и произволом, чтобы основать на земле царство Божие (Марк, 1:14-15; 25:43 и мн. др.) ила положить начало новому божественному периоду истории.

Всемирную историю или историю человеческой обра­зованности, которая должна обнять все народы, ког­да либо жившие, и все проявления и все степени раз­вития человеческого духа – в течении нескольких тысячелетий, часто сравнивают по громадности ее объема с океаном. Я воспользуюсь этим сравнением, чтобы нагляднее представить отношение божественного или христианского периода всемирной истории к двум предшествовавшим ему. Океан этот разделяется на две половины – островом, который можно справедливо назвать островом обновления человечества; первая половина океана, в свою очередь, делится на две части – восточную и западную, на периоды – физический и человеческий. Воды этой поло­вины океана мутны и чем ближе к острову обновления, тем становятся мутнее и, кроме того, мельче. Однако они совсем не пересохнут и, обойдя остров со всех сторон, потекут дальше. С голгофской горы на этом острове живым и неиссякаемым ключом бьет вода поразитель­ной чистоты и прозрачности, и тихим потоком скатывается в мутный океан. Мутные воды океана особенно яростно пенятся, когда сталкиваются с чистою полосою вод потока; полоса эта, между тем, получая постоянно с остро­ва спасения новые подкрепления, расширяется и углу­бляется, – это уже целый пролив, это уже целое море, это наконец уже целая половина океана, и притом самая глубокая. Воды языческой половины океана, борясь и пенясь, смешиваются и по краям мутят чистые воды христианства, – мутят и в жизни между­народной, и в общественной, и в философии, и в законодательстве, даже прорываются в область христианско-церковную, – в область богословия, христианской морали и церковного управления. По краям океана христианско-европейской образованности лежат и занимают огромные пространства стоячие, мелкие и нездоровые лагуны, – с одной стороны языческая древность и иудаизм, с другой исламизм, – лагуны, которых еще не коснулись и до сей пора струи воды с «острова обновления» и в которых наши собратья томятся от жажды освобождения. Всемирный историк, плывя пo океану христианской цивилизации, попеременно вступает то в градусы тишины и мирного прогресса, то в градусы порывистых течений и сильных бурь, где новые национальности вступают в историю, где поднимаются кре­стовые походы, реформации, революции, где вода смешивается с кровью людей и с потом тружеников и где происходит борьба между высокими на­чалами христианства с унаследованными преданиями древности. Где же и есть ли конец этой половине океана жизни человечества? Конец ее там, где текучее и изменчивое время упадет в бездну не­изменной и покойной вечности, когда наступит пол­ное торжество Христа в истории и когда Бог сделается всем во всем.

К этой картине жизни человечества за последние 1840 лет мы присоединим лишь несколько объяснительных замечаний.

Третий период будет если не вечный, то самый продолжительный. Тысяча восемьсот лет, протекшие с начала его, далеко еще не исчерпали, и не порешили тех великих задач, который поставило миру христианство. Образование и само христианство ограничиваются пока еще одним кавказским племенем, а из частей земного шара почти теми же умеренными материками, которые и до христианства были уже историческими. Одна Европа – страна без промежутков цивилизованная и христианская, если не брать во внимание ничтожного количества европейских магометан. Из всесильных некогда деятелей истории побежден или близок к покорности человеку пока один – физическая природа. Дух исследований, господствующий теперь, создал науку о внешней природе. Трудно перечислить те бесчисленные приложения естественных наук, те дивные изобретения, которые появляются почтой ежед­невно, те удивительные машины, которые, под надзором человека, с одинаковой легкостью исполняется и самые гигантские и самые мелкие работы. Океан утратил свой ужас; с помощью пара, моряк идете против ветров и волн, компас ведет его с са­мой безошибочной точностью к цели его путешествий. Пространство уничтожено железными дорогами; слово человеческое передается электричеством с быстро­тою мысли, расстояния исчезают, все преграды фи­зической природы, некогда неодолимые для человека, падают. Земля наконец действительно служит (Быт. 1:28) европейцу, а уже не господствует над ним и во всяком случае не боготворится им.

Смотря на современное европейское образование, можно подумать, что развитие человека близко к своей цели. Но цель, предначертанная Божественным Основателем христианства, гораздо выше я шире. Эти драгоценные дары веры и образования не должны оставаться исключительною собственностью одного какого либо материка: христианские начала всемирны, как всеобъемляюща любовь Христа. Могут ли в самом деле три южные материка – Африка, Австралия и южная Америка, стоящие теперь так низко, остаться навсегда в стороне от общеисторической жизни земного шара и некогда не разделить благ христианской цивилизация, которая развивается в Европе? Неужели те роскошные дары природы, которыми они владеют, должны будут всегда оставаться бесполезными для человека? Неужели целых четыре человеческих породы должны, чем дальше, тем больше вырождаться? Нет, подобной участи не мог назначить навсегда Создатель. Как некогда Греция передала Востоку и Риму свое «гуманное» образование, точно Европа должна передать всему миру свои знания, свое образование и свое Евангелие. Настоя­щими пределами христианской образованности должны быть пределы земного шара.

Но племена, населяющие южные материки, пора­бощены могучей природой Юга и сами не в состоянии выйти из рабского, полуживотного состояния. Поэтому жители северных материков первые должны прийти к ним. Тропиче­ская природа может быть побеждена только человеком образованным, вооруженным знанием и энергией. Только жители умеренных материков могут помочь обитателям Юга войти в общее дви­жение всемирной истории, в котором должен участвовать весь человеческий род. Только таким путем низшие племена будут в состоянии выйти из того унижения, в которое они погружены, и войти в круг жизни высших народов. Тогда весь мир, обращенный человеком на общую пользу, исполнит свое назначение. История показывает нам начало осуществления этих надежд. Европа с конца XV века и до наших дней, подобно Риму, завоевывает мир, но не столько оружием, сколько своими колониями, торговлей, образованием, а больше всего своей верою. Открытие и завоевание Нового света было самым великим подвигом этого рода и теперь Америка трудится вместе с Европой над распространением образования по миру. Африка и Австралия имеют европейских переселенцев, перенесших на новую почву, до сих пор враждебную вся­кому образованию, все нравы и порядки цивилизованного общества. Дряхлая, неподвижня Азия, этот синоним нравственного застоя, потрясена уже до основания. Политическая сила Индии раздавлена искусством и политикой Англии, а христианство и европейское образование окончательно подрывают ветхое знание браминства, существовавшего более 3000 лет. Се­верная Aзия давно, а Средняя недавно подпали под власть или влияние России. Мусульманские государства и ханства обнаруживают все признаки внутреннего разложения, в не в силах противостоять цивили­зующему давлению христианских народов. Япония до­бровольно открыла, а Китай силой принужден отворить свои ворота и идеи христианства и европейского обра­зования, вместе с произведениями европейской промышленности, проникают понемногу в обе монголь­ские империи. Наконец на всем пространстве океанов, нет ни одного отдаленного острова, к которому корабль какой-нибудь христианской земли не принес бы начал будущего развития.

Такие поразительные успехи сделал человек после того, как христианство освободило и укрепило в нем духовные силы: но ему еще многое ос­тается сделать. Сделанное им сделано пока благодаря той победе, которую христианство даровало ему одержать над физическою природою. Все это результаты нау­ки естествознания, которую еще ожидает впереди большое развитие. Но есть еще другой враг челове­чества и его прогресса, – это сам человек, – равно его душа, как и тело, – и есть еще другая победа, которую христианство взялось доставить человеку, – это победа человека над самим собою, это – нрав­ственное самоосвобождение. Благодатные силы и вы­сокое учение христианства оказались достаточным для того, чтобы отдельные личности представили образцы высокой нравственной свободы духа: но нравствен­ное освобождение масс возможно только при условии всестороннего и твердого развития науки о человеке. Естествознание, приняв научный метод, покорило христианину природу внешнюю, хотя отдельные лич­ности и прежде с одними благодатными силами возвышались над природою: точно также и наука о человеке, став на твердые основы наведения и опыта, покорит христианину самого человека, мир покорит царству Божию, насилие и неправду – любви и справедливости. Но это великое дело самоосвобождения человеческого духа путем науки только лишь начато в христианском мире, хотя в философских и социальных теориях самых разнообразных здесь не было недостатка. Пока на твердые научные осно­вы стали только те отрасли знания о человеке, ко­торые относятся к его телесной природе. Из наук о человеческом обществе становятся на такую почву только две: политическая экономика и нрав­ственная статистика. Работа, как видно, предстоит многосложная и трудная, она потребует многих веков и усилий многих поколений, но начало уже по­ложено, а результаты будут громадны. Когда человеческий дух раскроет самому себе свои тайны, когда он с точностью определит основные законы своей деятельности и наиболее благоприятные для своего развития внешние условия, тогда наступит время самых широких и разнообразных применений к земным судьбам человека той духовной сво­боды, которую проповедал и утвердил в мире Христос. Тогда невозможными станут те утопические теории, который доселе нарушали правильный ход общественного развития, тогда без особенных насилий сами собой отвалятся от строя государственной и общественной жизни те исторические наросты, которые безобразят современную историю христианских народов, и человек явится подлинно свободным сыном Божиим. Наука и прогресс, требова­ния первой и успехи второго до сих пор вели только к тому, что земные судьбы человека переустроялись по духу и началам христианства, и нет решительно оснований опасаться, чтобы в будущем подобный порядок изменился. Не наука, а невежество масс – вот что препятствовало доселе и будет впредь пре­пятствовать более обширному и быстрому введению в социальную и политическую жизнь народов христианских принципов.

«Познайте истину и истина сделает вас сво­бодными», – учил ХVIII веков назад Божествен­ный Освободитель мира. «Не рабские цепи делают человека рабом, а рабское сознание», – повторяет германский мыслитель в ХIХ-м веке. Раcсмариваемая с этой точки зрения, жизнь христианского человечества есть великий процесс освобождения и тор­жества человеческого духа, а наука об этой жизни или история христианской культуры есть средство к сознанию или пониманию той степени свободы, кото­рой в данное время успел достигнуть человек. Много степеней уже прошел человеческий дух, но еще больше остается ему пройти, чтобы достигнуть той высоты духовной свободы, на которую предположило христианство возвести его. Пройдут тысячелетия, наука сделает громадные приобретения, жизнь человечества получит великие улучшения, но христианство всегда останется впереди и науки и жизни, подкрепляя первую, освещая путь второй и поощряя обе к дальнейшему прогрессу. Для историка ХIХ-го века великое влияние Христа и христианства, на земные судьбы человечества стало яснее, чем для историков, например, IѴ-го века; для историков будущих столетий оно уяс­нится еще более, чем для вас. И когда хронология новой христианской истории сравняется с хронологиею древней, когда образованность, охватит весь земной шар и проникнет в страны теперь еще дикие и недоступные даже для наиболее смелых путешественников, когда пешериец и самоед будут слушать академические или университетские курсы, и тогда, т. е. в 5508 году по Рождестве Христове, такие названия, как Вифлеем, Голгофа, Сион, будут произ­носиться историками с не меньшим, – я даже уверен, – с большим уважением, чем ныне. Христос – не только альфа, но и омега последнего периода в жизни человечества, не только первый виновник и начало, но вместе с тем завершитель и конец освобождения человеческого духа…

Христианское чтение. – 1874. – № 3. – С. 401-434