Антирелигиозные гонения и репрессии духовенства существовали почти весь период истории Советского Союза, однако наиболее тяжелым периодом являются 1930-е гг. Самым непосредственным образом затронули они и Северо-Запад России. Образованная в 1928 г. Ленинградская области была значительно больше послевоенной и включала в тот период также нынешние Новгородскую, Псковскую, Мурманскую области, а также часть Вологодской, Тверской и даже Смоленской областей.
Отличительными особенностями истории Русской Православной Церкви и других конфессий в СССР в XX веке были ожесточенные гонения со стороны безбожных властей и мужественное стояние за Веру Христову целого сомна новомучеников и исповедников. Установление советской власти в октябре 1917 г. привело к беспрецедентным со времен преследований христиан в первые века нашей эры гонениям на христианство в России. Несколько сотен тысяч православных священно и церковнослужителей были убиты. Этот трагический опыт имеет глубокий духовный смысл, который требует изучения и осмысления.
Антирелигиозные гонения и репрессии духовенства существовали почти весь период истории Советского Союза, однако наиболее тяжелым периодом являются 1930-е гг. Самым непосредственным образом затронули они и Северо-Запад России. Образованная в 1928 г. Ленинградская области была значительно больше послевоенной и включала в тот период также нынешние Новгородскую, Псковскую, Мурманскую области, а также часть Вологодской, Тверской и даже Смоленской областей. На 1917 г. на этой огромной территории действовало 2654 храма всех конфессий, в том числе около 2500 православных. Из них к 1929 г. были закрыты 530, главным образом домовых, храмов[1]. Однако основные гонения были впереди.
С рубежа 1928 – 1929 гг. начали быстро нарастать массовые гонения на Русскую Православную Церковь. Произошло существенное изменение всего курса политики по отношению к религиозным организациям в СССР. Период относительно спокойных контактов с ними сменился длительной полосой крайне воинственного, нетерпимого отношения к Церкви. Это было связано с принятием общего курса руководящей группы ЦК ВКП(б) во главе с И.В. Сталиным на свертывание новой экономической политики, насильственную коллективизацию, обострение классовых отношений в городе и деревне. В период ликвидации нэпманов, кулачества власти обрушились и на Церковь, усматривая в ней инструмент эксплуататорских классов, охранителя старого строя.[2] Как следствие по всей стране началось массовое закрытие приходских храмов, как «тихоновских» (Московского Патриархата), так и обновленческих. Эта кампания сопровождалась массовыми репрессиями духовенства, не прекращавшимися все 1930-е гг., но имевшими при этом три заметных пика – в 1932-1933, 1935 и 1937-1938 гг.
Первая кампания массовых арестов православных священнослужителей и, прежде всего монашествующих, в Ленинграде была развернута в начале 1932 г. Главный удар по еще проживавшим в городе насельникам различных обителей и монастырских подворий, а также связанным с ними мирянам органы ОГПУ нанесли в так называемую «святую ночь» с 17 на 18 февраля 1932 г. Ее краткое описание имеется в автобиографической книге известного церковного историка А.Э. Краснова-Левитина: «…наступила светлая и страшная дата, страстная пятница русского монашества, никем не замеченная и сейчас почти никому не известная – 18 февраля 1932 г., когда все русское монашество в один день исчезло в лагерях. 18 февраля в Ленинграде были арестованы: 40 монахов из Александро-Невской Лавры…, 12 монахов Феодоровского собора, 8 монахов из «Киновии», отделения Александро-Невской Лавры за Большой Охтой, монахов и монахинь из различных закрытых обителей, живших в Ленинграде – около сотни. Всего 318 человек. Была арестована и привезена в Питер вся братия Макарьевой пустыни… Все были отправлены в Казахский край. Из всей этой массы знакомых мне людей вернулось только трое».[3]
Правда, воспоминания историка не совсем точны. Общее количество арестованных в ночь с 17 на 18 февраля составляло около 500 человек, в том числе более 40 членов последнего остававшегося в северной столице братства — Александро-Невского. Но даже такая массовая акция не смогла охватить всех монашествующих Ленинграда. В течение двух последующих месяцев агенты ОГПУ выявляли уцелевших монахов и представителей белого духовенства и мирян, связанных с братством или монастырями, арестовав еще около 200 человек.[4]
Все арестованные в ночь с 17 на 18 февраля были разбиты на несколько отдельных следственных дел, в среднем по 50 человек в каждом. И лишь в отношении Александро-Невского братства органы ОГПУ сделали исключение, сфабриковав огромное дело почти на 100 человек. Оно подразделялось на две части, каждая из которых имела свое обвинительное заключение. Первое было составлено на 41 человека, арестованного в Ленинграде, а второе – на 51 человека из «филиалов» братства на периферии, в том числе на семь членов петергофской общины, четырех монахинь и послушниц поселка Вырица и 40 насельников Макариевской пустыни (расположенной в Тосненском районе Ленинградской области).
Этот монастырь, хотя и имел связи с Александро-Невским братством, никогда его «филиалом» не был, но реальная картина мало интересовала следственные органы. Вся братия обители во главе с настоятелем архимандритом Никифором (Тихоновым) и проживавшем в монастыре на покое схиепископом Макарием (Васильевым) была привезена в Ленинградский Дом предварительного заключения (ДПЗ). 9 мая 1932 г. президиум Леноблисполкома вынес решение о закрытии трех церквей пустыни, «учитывая постановление колхозов и Пельгорского совета о ликвидации монастыря, как места скопища антисоветского элемента, и обращения зданий в культурно-просветительные учреждения, необходимые для обслуживания местного населения».[5]
Так оказался уничтожен последний (не считая закрытой в сентябре 1933 г. Александро-Невской Лавры) действующий монастырь епархии. Впрочем, монашествующие Александро-Невской Лавры также пострадали в ходе массовых арестов в ночь с 17 на 18 февраля. При этом, кроме части насельников обители были арестованы и все 11 проживавших на территории Лавры членов женской монашеской общины, состоявшей из сестер закрытого еще в 1923 г. Иоанновского монастыря.
При завершении уничтожения монашества в Ленинграде 18 апреля 1932 г. были арестованы еще 129 человек: насельники и насельницы Очаковского, Воронцовского, Творожковского подворий, Александро-Невской Лавры и т.д. В ходе следствия 15 арестованных были освобождены, а остальные 114 постановлением Коллегии ОГПУ от 16 июня 1932 г. приговорены к 3-5 годам заключения в лагерь или к 3 годам ссылки в Казахстан.[6].
В первой половине 1932 г. были проведены массовые репрессии и против старообрядцев-поповцев. В трагическую ночь с 13 на 14 апреля 1932 г. (после службы «Марьино стояние») агенты ОГПУ нанесли страшный удар по старообрядцам северной столицы, подвергнув тем или иным формам репрессий более 160 человек: все духовенство епархиального центра Белокриницкого согласия в Ленинграде, в том числе епископа Ленинрадского и Тверского Геронтия (Лакомкина), большинство постоянных прихожан Покровского и других храмов, а также почти всех членов братства имени протопопа Аввакума, включая подростков. В эту ночь началось следствие по делу «Всероссийского союза старообрядческих братств» (уже давно не существовавшего) и «Ленинградского братства имени протопопа Аввакума», по которому прошло в качестве обвиняемых 67 человек (46 из них были арестованы в ночь с 13 на 14 апреля, 3 человека – 17-18 апреля, 5 человек — 31 мая и с 13 взяли подписку о невыезде).[7]
После девятимесячного содержания арестованных в тюрьмах Ленинграда Особое совещание Коллегии ОГПУ 22 ноября 1932 г. вынесло приговор 11 главным обвиняемым: 10 и 5 лет заключения в концлагерь. Через неделю – 28 ноября Особое совещание Коллегии ОГПУ вынесло приговор остальным 56 обвиняемым старообрядцам: 20 человек приговорили к 3 годам заключения в концлагерь, 12 – к ссылке на 3 года в Северный край, 6 – к ссылке на 3 года в Казахстан, 5 – к ссылке на 3 года в Среднюю Азию, 7 — к лишению права проживания в 12 крупнейших городах СССР на 3 года с прикреплению к определенному месту жительства (что означало высылку из Ленинграда) и 6 человек — к ссылке на 3 года в Северный край условно. Уже в декабре 20 осужденных отправили отбывать срок в Свирлаг ОГПУ (Свирские лагеря, расположенные на реке Свирь в Ленинградской области), 11 человек выслали этапом в Архангельск и 5 – этапом в Ташкент.[8] Таким образом, практически вся легальная церковная деятельность старообрядцев-поповцев в северной столице была уничтожена на полвека.
Один из тяжелых ударов по духовенству Ленинградской епархии был нанесен весной 1933 г. при проведении в Ленинграде (как и в других крупных центрах страны) паспортизации населения. 16 марта на совещании районных инспекторов по вопросам культов представитель ОГПУ Медведев проинформировал их о проживании в городе около 600 служителей культов, из которых только 60% прошло регистрацию, и указал, что выдача паспортов для них с момента данного совещания устанавливается в следующем порядке: «1. Ни один из паспортных столов не выдает паспортов служителям культов, и выдача таковых устанавливается в тройке при Райсовете… 2. Не выдавать академикам (т.е. с высшим духовным образованием) и со средним образованием (семинарии), при этом обращая особое внимание на их полезность оставления в Ленинграде. 3. Не выдавать паспортов служителям культов иосифлянского вероисповедания. 4. Не выдавать паспортов дьяконам и регентам хоров, хотя бы он был и любитель… 9. В церквах не оставлять больше 2 и в часовнях больше 1 служителя культа… 11. Справки о перерегистрации выдавать служителям культов по согласованию с т. Медведевым. 12. Условившись с тройкой, что слово, вписанное в справку «является», служит правом для выдачи паспорта, а «ограничивается» — отказом… При выдаче справок и получении паспортов особенно крепко подходить к Сергиевской ориентации и мягче к обновленцам… Обратить особенное внимание на вредные и классово-чуждые кадры, выявляя особенно активных из числа религиозников, несмотря на то, что хотя бы он и не является членом 20-ки, но активно в ней работает, о чем и сообщать в местную тройку».
В заключительном слове председателя совещания К. Неглюевича отмечалось: «Выдача паспортов попам является серьезным вопросом, поэтому угробить нужно обязательно того, кто мешает нашей работе больше всех… Данное совещание носит исключительно важный характер, совершенно секретный характер и каким-либо оглашениям не подлежит, за что все присутствующие несут сугубую ответственность».[9]
В результате, в ленинградских паспортах было отказано примерно 200 священнослужителям, в основном не зарегистрированным, и им пришлось покинуть город. В их числе был и священномученик митрополит Ленинградский Серафим (Чичагов), который, оставаясь правящим архиереем, должен был теперь жить в Тихвине — в конце концов, осенью 1933 г. он был заменен митрополитом Алексием (Симанским).
Самым крупным церковным следственным делом середины 1930-х гг. в Ленинграде было так называемое дело «евлогиевцев», по которому проходил 171 человек (из них 157 арестовали и с 14 взяли подписку о невыезде). Сутью дела была полностью выдуманная ОГПУ концепция – якобы в 1932-1933 гг. в Русской Православной Церкви произошел новый раскол, по тактическим соображениям не имевший открытого выражения. После того, как проживавший во Франции глава Западно-Европейского экзархата митрополит Евлогий (Георгиевский) разорвал отношения с Заместителем Патриаршего Местоблюстителя митрополитом Сергием (Страгородским) и перешел в юрисдикцию Константинопольского Патриархата, «наиболее контрреволюционная часть» духовенства и мирян будто бы вступила на путь антисоветской борьбы, ориентируясь на митрополита Евлогия, белую эмиграцию и Англиканскую Церковь. Их целью, по версии ОГПУ, было свержение советской власти и установление конституционной монархии, подобной английской. Аресты начались 22 декабря 1933 г. и продолжались до 26 января 1934 г. В Доме предварительного заключения оказались священники главных храмов города, церковные активисты-миряне и даже два епископа – Сергий (Зенкевич) и Валериан (Рудич).[10]
В ходе расследования дела «евлогиевцев» органами ОГПУ была разгромлена тайная монашеская община под руководством известной церковной писательницы монахини Анастасии (Платоновой). Саму монахиню Анатасию арестовали 22 декабря на квартире инокини Анны Усс на Черновской ул. вместе с хозяйкой. В тот же день агенты ОГПУ схватили еще семь сестер «платоновской» общины. Их обвинили в принадлежности к контрреволюционной тайномонашеской ячейке «Братство Евлогия» или в другом варианте «Союз евлогиевцев». Следователи пытались доказать, что Платонова через бывшую настоятельницу Холмского монастыря игумению Анастасию (Громеко) получала какие-то директивы от митрополита Евлогия, хотя никаких реальных подтверждений этому не существовало (последние контакты игумении с митрополитом Евлогием были в 1910-е гг., когда Владыка управлял Холмской епархией). «Евлогиевцы» были осуждены Тройкой Полномочного Представительства ОГПУ в Ленинградском военном округе 25 февраля 1934 г. Сестер «платоновской» общины приговорили к трем, а мать Анастасию к пяти годам лагерей. 7 марта 1934 г. ее отправили отбывать срок в Северо-Восточный лагерь (г. Владивосток).
Во второй половине 1930-х гг. советская религиозная политика еще более ужесточилась. В декабре 1934 г. был убит первый секретарь Ленинградского обкома ВКП(б) С.М. Киров Его гибель использовали для нагнетания широкомасштабной кампании репрессий и террора. Она затронула все слои населения, но особенно пострадали духовенство и верующие. Церковные организации все чаще и чаще обвинялись в контрреволюционной, антисоветской деятельности Гонения на них в 1935-1938 гг. шли по нарастающей. Требовались все новые жертвы для обоснования бесчеловечной и авантюристической концепции Сталина об обострении классовой борьбы в обществе по мере строительства социализма. И Церкви отводилось место только в лагере противников этого строительства.
В конце 1930-х гг. общественное мнение обрабатывали уже таким образом, чтобы создать представление о подготовке в стране широкого заговора духовенства, руководимого зарубежными центрами и направленного на свержение советской власти. Для этого органами НКВД выстраивалась версия, что подобные шпионско-диверсионные организации действуют во многих областях СССР. Практически встал вопрос о самом существовании Православной Церкви, религии в стране.
В марте – апреле 1935 г. в Ленинграде произошло массовое выселение «чуждого населения» — так называемый Кировский поток. В газетах сообщалось, что из города «выселено некоторое количество граждан из царской аристократии и из прежних эксплуататорских классов». Под последними, видимо, подразумевалось и духовенство, так как его эта кампания коснулась прежде всего. На совещании районных инспекторов по вопросам культов от 21 марта 1935 г. им были даны указания о проведении массовой «чистки» среди клириков: «1. Оставшийся твердый штат необходимо перерегистрировать к 1/IV с.г. 2. Довести до сведения двадцаток и взять с последних расписки о недопущении к отправлению служб служителями культа, не состоящими на учете. 3. Усматривая политическое значение, не допускать никаких сборов денег по подписным листам для сокращенного духовенства, как в зданиях церкви, так и в других местах. 4. Во всех случаях обращения духовенства для выяснения мотивов сокращения предлагать обращаться в Епархиальный Совет… 6. Соблюсти особое повседневное наблюдение самим и через свой актив в этот период времени за церквами. 7. При подаче 20-ой заявлений о принятии новых служителей культов на постоянное или временное совершение служб, впредь до особого распоряжения воздержаться, за исключением архиерейские разовых служб, каковые согласовывать лично с т. Неглюевич».[11]
К 15 апреля «чистка» духовенства в основном была закончена, всего, согласно хранящимся в Центральном государственном архиве Санкт-Петербурга спискам из 429 священнослужителей Ленинграда и пригородов выслали в сельскую местность, на периферию, почти половину – 198 человек. Так, например, из 11 его членов причта Свято-Троицкого Измайловского собора выслали семь: протоиереев Леонида Богоявленского, Константина Кедрова, Всеволода Окунева, протодиакона Леонида Спартанского и диаконов Александра Кудрявцева, Иоанна Чернышева и Михаила Шелехова.[12]
Согласно же справке начальника Управления НКВД по Ленинградской области Л.М. Заковского из Ленинграда двумя партиями были высланы 267 служителей культа различных конфессий (в январе – середине марте 1935 г. – 219 человек и еще 48 – в конце марта).[13] При этом большинство из удаленных священнослужителей выслали в административном порядке с помощью милиции (в основном в города Поволжья и Среднюю Азию), а некоторые клирики были арестованы НКВД и приговорены к различным срокам наказания (лагерей или ссылки).
Органы НКВД также целенаправленно уничтожали легальный молодежный церковный актив, фабрикуя соответствующие дела. В качестве примера можно привести инсценированное весной 1934 г. «дело Захарие-Елизаветинского братства», якобы контрреволюционной организации, смыкавшейся с троцкистами. По нему были арестованы 8 молодых обновленческих священно- и церковнослужителей. В феврале 1936 г. в Ленинграде прошли аресты по делу контрреволюционного молодежного кружка в Патриаршей Церкви, который будто бы возглавлял протоиерей Иоанн Орнатский. В итоге 12 молодых людей, прислуживавших в храмах, были приговорены к 5-10 годам лишения свободы и т. д.[14]
Довершил разгром духовенства северной столицы и Ленинградской области «большой террор» 1937-1938 гг., сопровождавшийся массовым закрытием храмов. Особенного размаха репрессии достигли в 1937 г. В отечественной историографии утвердилась точка зрения, что все монастыри в СССР были ликвидированы к середине 1930-х гг. Это не так. На Северо-Западе России в Боровичском районе (тогда Ленинградская, а в настоящее время — Новгородская область) в труднодоступном месте вплоть до лета 1937 г. с дореволюционных времен продолжал существовать небольшой мужской монастырь – Забудущенская пустынь. Все его насельники были арестованы и после коротких допросов расстреляны в конце 1937 г.
За еще оставшимися действующими храмами был установлен тщательный контроль. Большинство посещавших их было известно и всех представлявших, по мнению НКВД, какую-либо опасность постепенно высылали. Относительно безопасным являлось посещение храмов лишь в праздничные и воскресные дни ввиду большого наплыва народа. В этих условиях многие прежние формы церковной работы стали невозможны. Резко изменился возрастной состав членов приходских советов. К концу 1930-х гг. в них остались почти одни пенсионеры. Менялся и состав участников церковных хоров, прислуживавших в храмах, которые теперь также стали регистрироваться.
Руководство антирелигиозной кампанией возглавлял лично нарком внутренних дел Н.И. Ежов. По стране прокатилась волна судебных процессов над священнослужителями по обвинению их в шпионаже и террористической деятельности. «Вершину логики» демонстрировал тогда в своих рассуждениях начальник Управления НКВД по Ленинградской области Л.М. Заковский, утверждавший, что «очень большую роль в разведке играет духовенство, особенно католические ксендзы. Ксендзы занимаются шпионажем в пользу Польши, а значит, и в пользу Японии…».[15]
Особенно страшный удар в период «большого террора» был нанесен по жителям северной столицы, в том числе ее священнослужителям и мирянам. В эти трагические годы погибло много выдающихся церковных деятелей. Так, 25 ноября 1937 г. Особая тройка Управления НКВД по Ленинградской области приговорила к расстрелу величайшего мыслителя и ученого священника Павла Флоренского. 8 декабря он был казнен и похоронен на Левашовской пустоши (вблизи пос. Левашово под Ленинградом). В феврале 1937 г. арестовали, а затем после пыток расстреляли в здании областного управления НКВД бывшего управляющего Ленинградской епархией, до августа 1936 г. архиепископа Новгородского Венедикта (Плотникова). Он также был похоронен на Левашовской пустоши.
С прискорбием следует отметить, что некоторые священнослужители, пытаясь уцелеть во время «большого террора», активно давали показания на других пастырей. К их числу относится и будущий митрополит Крутицкий и Коломенский, а тогда епископ Петергофский Николай (Ярушевич). В этом плане показательно дело архимандрита Антония (Коробейникова). В феврале 1935 г. митрополит Ленинградский Алексий назначил его настоятелем Свято-Иоасафовской церкви в пригороде Ленинграда – пос. Парголово. Отец Антоний был арестован 25 февраля 1938 г. по обвинению в проведении контрреволюционной агитации и пропаганды против советской власти, распространении пораженческих и провокационных слухов, выступлении «с церковного амвона с проповедями контрреволюционного содержания» и членстве в контрреволюционной организации церковников. Тщательный обыск не дал никаких компрометирующих материалов.[16]
Поводом же для ареста стали свидетельские показания об о. Антонии епископа Николая (Ярушевича), который на допросе 22 февраля 1938 г. заявил: «Мне известно, что он состоит в одной из организаций контрреволюционной группы, который по указанию руководителя контрреволюционной группы Воскресенского Севастьяна Николаевича, ведет контрреволюционную агитацию и пропаганду против советской власти и, восхваляя монархический строй». На вопрос следователя о конкретных фактах епископ ответил: «Не припомню точно, какого числа 1937 года Коробейников выступил с проповедью антисоветского характера, где присутствовало несколько десятков человек верующих, Коробейников стал говорить: «Настают последние денечки существования советской власти, и скоро придет к власти наш сочувственник и сожалетель духовенства Гитлер, и мы священники и верующие заживем по-хорошему». Из разговора с Коробейниковым, он мне сказал, что такую работу он проводит не только проповедями, группам, а также ведет антисоветскую пропаганду и по одиночке [среди] близко примыкающих ко мне людей. Продолжая свой разговор, Коробейников стал говорить о новой конституции, что там мол написано, говорит он, что голосовать будут все за кого хотят, а получается наоборот, кого большевики выставят, за того и заставляют принудительно голосовать. После этих разговоров он стал хвалить жизнь в капиталистических странах, и особенно Германии, где так священникам и крестьянам живется хорошо».[17]
Эти утверждения, несомненно, далеки, от истины, так как после ареста о. Антония, органы следствия смогли найти только одного свидетеля, который дал негативные показания о нем – регента церковного хора И.Д. Яковлева. На допросе 5 марта 1938 г. тот сказал об о. Антонии чрезвычайно кратко, что он — «тихоновец» (то есть оставался верен Патриарху Тихону во время обновленческого раскола), «антисоветски настроен, в разговорах и его проповедях проглядывают пораженческие настроения [в отношении] советской власти. Строго выполняет староцерковные обряды». И это было все.[18] Никто из других многочисленных прихожан Свято-Иоасафовской церкви или духовных детей старца желательных следователям НКВД показаний не дал.
На единственном допросе 5 марта отец Антоний признался в том, что был враждебно настроен по отношению к советской власти и коммунистической партии и говорил прихожанам в проповедях об издевательствах над религией и верующими, но несмотря на вполне вероятное применение пыток, категорически заявил: «В контрреволюционной организации не состоял, и о существовании таковой мне неизвестно». Архимандрит также сказал, что о протоиерее Севастьяне Воскресенском даже не слышал. Никого из прихожан Свято-Иоасафовской церкви старец не назвал, взяв всю «вину» на себя.[19]
6 марта было составлено обвинительное заключение, в котором говорилось, что архимандрит Антоний якобы «систематически проводил среди своего окружения злостную контрреволюционную пораженческую агитацию. Доказывал, что в предстоящей войне фашистских стран с Советским Союзом необходимо помогать фашистам. Утверждал, что фашисты победят Советский Союз. Восхвалял жизнь царской России. Выступал против колхозного строительства. Распространял контрреволюционную клевету на Сталинскую Конституцию».[20] Следует отметить, что подобные, полностью сфабрикованные, обвинения в поддержке фашистов или участии в фашистских заговорах, как и в шпионаже в пользу различных иностранных разведок, были наиболее типичными для «большого террора» 1937-1938 гг. 10 марта 1938 г. Тройка Управления НКВД по Ленинградской области приговорила архимандрита к высшей мере наказания, 12 марта он был расстрелян и похоронен на Левашовской пустоши. В 1989 г. следственное дело было признано полностью сфабрикованным, и о. Антония реабилитировали.[21]
В 1937-1938 гг. не фабриковались такие массовые церковные следственные дела, как в прежние годы, обвиняемым в основном выносили приговоры в составе небольших групп или в индивидуальном порядке. При этом репрессиям уже активно подвергались не только священнослужители Московского Патриархата, но и обновленцы. Правда, на территории Ленинградской области (включавшей тогда нынешние Новгородскую и Псковскую области) органы НКВД иногда создавали церковные дела, по которым проходили несколько десятков обвиняемых.
По одному из таких дел, в частности были осуждены два члена Александро-Невского братства – Екатерина Ивановна Арская и Кира Ивановна Оболенская, причисленные к лику святых Русской Православной Церковью 8 мая 2003 г., вместе с руководителем братства священномучеником архимандритом Львом Егоровым. Обе они после отбытия лагерного срока заключения поселились в г. Боровичи (ныне Новгородская обл.), так как проживание в Ленинграде было запрещено. Боровичи тогда являлись местом ссылки многих священнослужителей и церковных активистов-мирян северной столицы. Все эти лица, в том числе Екатерина Арская и Кира Оболенская, вместе с духовенством Боровичей были арестованы осенью 1937 г. (всего около 60 человек) и объявлены состоящими в контрреволюционной организации. Арестованные подвергались многочасовым допросам и пыткам, которые смогли выдержать только две женщины – Екатерина Арская и Кира Оболенская. Они до конца отрицали свою вину и отказывались давать ложные показания. 17 декабря 1937 г. обе святые (вместе с еще 50 осужденными по Боровичскому делу) были расстреляны.[22]
В сентябре – октябре 1937 г. органы НКВД арестовали в Боровичском районе еще одну большую группу священнослужителей и мирян — церковных активистов, в том числе священномученика известного ленинградского протоиерея Викторина Добронравовова. По этому делу в общей сложности в Боровичскую тюрьму был помещен 31 человек, из которых стали «выбивать» признания в антисоветской деятельности.[23] Из 31 арестованного по делу один умер во время следствия, 24 признали вину, а 6, в том числе о. Викторин, ее категорически отвергли. 4 декабря в Ленинграде было составлено обвинительное заключение на 30 человек, утвержденное 7 декабря 1937 г. 15 декабря 1937 г. Особая Тройка Управления НКВД по Ленинградской области постановила приговорить о. Викторина и еще 24 человек к высшей мере наказания, а 5 обвиняемых к 10 годам лагерей. Через две недели 28 декабря священника Викторина Добронравова и других осужденных расстреляли по месту заключения в тюрьме г. Боровичи.[24]
В одном из частных собраний сохранился список духовенства Северо-Запада России (нынешних Ленинградской. Новгородской и Псковской областей) на 1 мая 1937 г., подведомственного митрополиту Ленинградскому Алексию (Симанскому). В нем значится 1262 человек, из которых согласно изысканиям петербургского историка А.А. Бовкало удалось установить судьбу 885. Из них подавляющее большинство – 758 священнослужителей были расстреляны, а остальные, как правило, подвергались арестам.[25]
К 10 июня 1937 г. в Ленинграде осталось 34 открытых православных храма — 25 «тихоновских» (один из них «иосифлянский») и девять обновленческих (один — «живоцерковный»), в которых служило соответственно 79 и 43 члена причта. Кроме того, еще 14 церквей действовали в южных пригородах — Петергофе, Пушкине и Колпине.[26]
К лету же 1941 г. в одной из крупнейших епархий страны – Ленинградской уцелел лишь 21 незакрытый православный храм, в том числе 13 в Ленинграде и пригородах. В семи городских и пригородных храмах Московского Патриархата в это время служили 19 членов причта, к ним надо добавить еще одну церковь Московского Патриархата – храм Спаса Нерукотворного Образа в Шувалово, где служил протоиерей Александр Мошинский, иосифлянскую церковь Пресвятой Троицы в Лесном — настоятель иеромонах Павел (Лигор), а также четыре обновленческих храма: Спасо-Преображенский собор, церковь прп. Серафима Саровского на Серафимовском кладбище, Князь-Владимирскую церковь в Лисьем Носу и храм св. Николая Чудотворца на кладбище в Колпино, которые обслуживали протопресвитер Алексий Абакумов, протоиерей Павел Фруктовский, протоиерей Гавриил Васильев, протоиерей Димитрий Георгиевский, протоиерей Иоанн Громов, диакон Иоанн Долгинский и диакон Лев Егоровский.
Таким образом, всего к началу Великой Отечественной войны в храмах северной столицы и ее пригородов оставалось 28 официально зарегистрированных священнослужителей, кроме того в городе проживало еще около 30 приписных и заштатных священников. Это было все, что осталось от превышавшего тысячу человек дореволюционного духовенства Петрограда. Подобные же страшные потери понесло и духовенство Ленинградской области.
Сейчас память о новомучениках в северной столице возрождается. В помещениях церкви иконы Божией Матери «Всех Скорбящих Радость» на Шпалерной ул. в 2004 г. был устроен Музей новомучеников Санкт-Петербургской епархии, часть экспозиции которого посвящена св. Екатерине Арской, дочери ктитора этого храма А.П. Уртьева. День памяти этой новомученицы (17 декабря) стал особым праздником Скорбященской церкви и совершается с торжественностью храмовых дней. При Александро-Невской Лавре воссоздано Александро-Невское братство, в котором особо получается имя священномученика архимандрита Льва (Егорова). В стенах обители создается и музейная экспозиция, посвященная петербургским новомученикам ХХ века. Под руководством председателя Комиссии по канонизации новомучеников и подвижников благочестия Санкт-Петербургской епархии протоиерея Владимира Сорокина подготовлены Синодик и Мартиролог репрессированных за веру, составляется база данных новомучеников и собираются экспонаты для открытия Епархиального музея. С начала 2000-х гг. в Санкт-Петербурге прошло несколько церковных выставок посвященных подвигу новомучеников, а в январе 2010 г. в Санкт-Петербургском отделении Союза художников России была открыта выставка большая художественная выставка «Мученичество и святость», научными консультантами которой были члены Епархиальной комиссии по канонизации новомучеников и подвижников благочестия.
Литература:
[1] Центральный государственный архив Санкт-Петербурга (ЦГА СПб), ф. 7383, оп. 1, д. 72, л. 41, 38-39, 45. [2] Алексеев В.А. Цели разные, участь общая // Агитатор. 1989. № 21. С. 39. [3] Краснов-Левитин А. Лихие годы. Париж, 1979. С. 222. [4] Архив Управления Федеральной службы безопасности Российской Федерации по Санкт-Петербургу и Ленинградской области (АУФСБ СПб ЛО), ф. архивно-следственных дел, д. П-77283. [5] ЦГА СПб, ф. 7179, оп. 10, д. 431, л. 6об. [6] АУФСБ СПб ЛО, ф. арх.-след. дел, д. П-77283. [7] Там же, д. П-79521, т. 4, л. 364. [8] Там же, л. 371, 792, 800-802. [9] ЦГА СПб, ф. 7384, оп. 33, д. 205, л. 116, 120. [10] АУФСБ СПб ЛО, ф. арх.-след. дел, д. П-66773, т. 12 , л. 1-57. [11] ЦГА СПб, ф. 7384, оп. 33, д. 112, л. 2-3. [12] Там же, л. 16-17, 24, 84. [13] См.: Нева (Санкт-Петербург). 1996. № 10. [14] Краснов-Левитин А. Указ. соч. С. 257; АУФСБ СПб ЛО, ф. арх.-след. дел, д. П-64611. [15] Алексеев В.А. Указ. соч. С. 41. [16] АУФСБ СПб ЛО, ф. арх.-след. дел, д. П-72384, л. 3-4, 8. [17] Там же, л. 9-10. [18] Там же, л. 11-12. [19] Там же, л. 13-18. [20] Там же, л. 16. [21] Там же, л. 17-19. [22] Архив Управления Федеральной службы безопасности Российской Федерации по Новгородской области, ф. архивно-следственных дел, д. 1-а/1307, т. 5, л. 507. [23] Там же, д. 1-а/8822, т. 1, л. 133-136. [24] Там же, т. 3, л. 76-77, 101, 113. [25] Бовкало А.А. Список духовенства митрополита Ленинградского Алексия (Симанского) 1937 г. // XXI Ежегодная богословская конференция Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета. Т. 1. М., 2011. С. 403-405. [26] ЦГА СПб, ф. 7384, оп. 33, д. 69, л. 1, 22-23, д. 208, л. 113.
Доклад доктора исторических наук, преподавателя Санкт-Петербургской духовной академии Михаила Витальевича Шкаровского на конференции Православного Свято-Тихоновского университета 16 ноября 2012 года. г. Москва.
