Значительное оживление религиозной жизни в результате проводимой Синодом с 1940 г. политики «духовной мобилизации» позволило создать экономический фундамент для независимости Церкви. На одном из своих заседаний в конце 1942 г. Синод даже отметил, что в среде болгарского народа возникло небывалое прежде «религиозно-нравственное возрождение». Особенно членов Синода впечатлил состоявшийся в апреле 1942 г. в Асеновграде Собор православных христианских братств, в ходе которого 300 священнослужителей и несколько десятков тысяч мирян во главе с митр. Кириллом провели грандиозное шествие от города до Бачковского монастыря.[i] В это же время был создан общий Союз братств под единым руководством и принято решение образовать их во всех городах и во многих селах. Синод уделял значительное внимание деятельности движения православных христианских братств, в частности распространению им церковной литературы, вплоть до конца 1944 г.[ii]

Не прекращалась и другая религиозно-просветительская работа. Так, например, Синод сразу же откликнулся на письмо Дирекции национальной пропаганды от 28 марта 1944 г. с просьбой об усилении просветительской деятельности Церкви путем устройства в приходах специальных бесед по национальному просвещению.[iii]Широкое распространение получила подготовка монахинь — бывших учительниц в качестве проповедниц среди народа (т.н. диакония). В июле 1943 г. Синод добавил в бюджет новые статьи расхода на просветительные и общецерковные нужды в размере 4 млн. лев, оставив в прежних размерах содержание епископата и духовенства.[iv]

В связи с бедствиями военного времени увеличились размеры благотворительной церковной помощи. Весной 1942 г. от сильнейшего наводнения в г. Видине пострадало 19 тыс. человек, и 19 марта Синод выделил пострадавшим 500 тыс. левов; кроме того, Видинская митрополия пожертвовала 350 тыс. и Доростоло-Червенская — 30 тыс. левов.[v] Особенно широкую благотворительную помощь бедным, голодающим, сиротам и старикам оказывали приходские общины.

Также активно действовали епархиальные приюты, церковные больницы, летние детские лагеря при монастырях, осуществлялось сотрудничество с Болгарским Красным Крестом (особенно на «новоосвобожденных землях»). Только в Варненско-Преславской епархии в 1942 г. было 40 братств, занимавшихся религиозно-просветительской и благотворительной деятельностью, 4 церковных печатных органа, 107 православных христианских содружеств (7502 участника), 85 церковных училищ и читален, 5 приютов, детских домов, колоний на 340 человек и 61 бесплатная церковная трапезная на 2822 человека.[vi] В Велико-Тырновской епархии более 20 монастырей занимались благотворительной деятельностью; в конце 1942 г. завершалось строительство сиротского приюта, трапезной и профессионального училища при Видинской митрополии и т.д.

Определенный негативный отпечаток на церковную деятельность накладывали нередкие конфликты между епископатом и приходским духовенством. Так, например, 19 июля 1943 г. Синод, обсудив «сознательный и тенденциозный подрыв авторитета архиереев» на страницах печатного органа Союза священнических братств — газеты «Пастырское дело», отстранил от должности редактора и помощника редактора протоиереев Константина Кожухарова и Стефана Кючукова и запретил издавать газету под редакцией этих лиц.[vii]

Большой вред церковной жизни причинили жестокие бомбардировки англо-американской авиации крупных болгарских городов, продолжавшиеся с 14 ноября 1943 г. по 17 апреля 1944 г. (только в Софии за это время погибло 852 мирных жителя, и было разрушено 12 тыс. зданий). В результате частичного разрушения 19 ноября здания Синода и связанного с этим временного прекращения выхода официального печатного органа «Церковного вестника» административная церковная деятельность оказалась сильно ослаблена. Резко сократилось производство свечей для храмов. Бомбардировка 10 января 1944 г. произвела новые значительные разрушения (серьезно пострадала Синодальная палата), увеличилось число жертв. По этому поводу Синод 27 января выступил с «Посланием к болгарскому народу» (опубликованным в «Церковном вестнике»), в котором призывал не падать духом, а молясь и уповая на Бога, проявить единомыслие, сплоченность, твердость и братскую солидарность.[viii]

Из-за бомбардировок в январе 1944 г. Софийская семинария была эвакуирована в Петропавловский монастырь (округ Лясковец), Богословский факультет Софийского университета и Пловдивская семинария — в Бачковский монастырь, Пловдивская митрополия — в г. Асеновград, синодальная типография — в г. Луковит, а сам Синод (канцелярия, часть ризницы, библиотеки и другие службы) 22 января вынужденно переехал в Черепишский Успенско-Богородицкий монастырь, в здание местного Богословско-пастырского института, который, в свою очередь, был эвакуирован в Рильскую обитель. Учебный год был приостановлен, прекратился выпуск почти всех синодальных и епархиальных периодических изданий, кроме «Церковного вестника», который выходил в ограниченном объеме.[ix] В Рильский монастырь по решению Синода от 11 марта эвакуировали и Центральный церковный историко-археологический музей, в том числе ценности, вывезенные с греческой и югославской территории (после окончания войны их вернули этим странам).[x]

В марте 1944 г. в результате авиационных налетов был разрушен ряд софийских храмов (пострадал и собор св. кн. Александра Невского), здание Богословского факультета, сгорели все три столичных церковных магазина, склад книг и икон, а также 30 марта — синодальная часовня, синодальная библиотека и помещение синодальной ризницы, где была уничтожена остававшаяся там после эвакуации часть вещей и архивных документов. Из 19,3 тыс. хранившихся в библиотеке книг уцелели лишь эвакуированные ранее 514. Кроме перевезенных в Рильский монастырь документов, полностью сгорел бесценный Синодальный архив, в том числе хранившиеся в огнезащитном сейфе оригиналы султанского фирмана об учреждении Болгарского экзархата 1870 г. и свидетельство о крещении царя Бориса III. 31 мая 1944 г. от бомбардировки серьезно пострадало остававшееся в Софии синодальное издательство, сгорело много хранившихся там книг.[xi] Было разрушено и несколько храмов в других городах Болгарии: Пловдиве, Русе, Враце и т.д. Лишь 6 октября 1944 г. канцелярия Синода вернулась в Софию.

Вплоть до осени 1943 г. Германии с помощью болгарского правительства в основном удавалось удерживать Болгарскую Церковь в сфере своего влияния, хотя особых иллюзий на этот счет у нацистского руководства не было. Еще 31 марта 1942 г. в застольной беседе в своей штаб-квартире А. Гитлер заявил: «Болгарская Церковь тянется к Москве. Население Болгарии и сегодня, то есть уже при советской системе [в СССР], в идейном отношении настроено панславянски».[xii]

Стремясь использовать Болгарскую Церковь в антисоветской пропаганде, германский МИД пригласил ее представителя участвовать в Катынском акте 1943 г. (вскрытие массовых захоронений в Катыни под Смоленском), который установил факт расстрела органами НКВД польских военнопленных 1939 г. В Катынь ездил ректор Софийской Духовной семинарии архимандрит Николай. С этой же целью в июле 1943 г. правительство III рейха включило в состав международной комиссии по изучению массового захоронения жертв террора НКВД под Винницей трех представителей Болгарской Православной Церкви: упоминавшегося ранее ректора Софийской семинарии архим. Николая, протосингела Скопле-Велишской епархии архим. Стефана и служащего Синода архим. Иосифа. Они ездили через Германию в Винницу, участвовали в торжественном погребении 16 июля найденных останков жертв, однако использовать эту поездку в антисоветских целях нацистской пропаганде в Болгарии не удалось.[xiii]

14 ноября 1942 г. на братском кладбище павших воинов в Софии столичные священнослужители совершили панихиду, на которой, кроме болгарских властей, присутствовали представители германской армии. После окончания панихиды военный министр Михов и немецкий генерал Неймайер произнесли речи, в которых подчеркнули болгарско-германское братство по оружию; затем на немецком кладбище было совершено поминовение похороненных там солдат.[xiv]

С марта 1942 г. некоторые германские ведомства (МИД и Министерство церковных дел) пытались оказать содействие в открытии болгарского православного храма в Берлине. Однако решение этого вопроса, несмотря на неоднократные ходатайства болгарского посольства, затянулось. В апреле 1943 г. Министерство церковных дел предложило использовать здание закрытой французской реформаторской церкви, но болгарской общине оно не подошло. В передаче более подходящего помещения, которое занимала ликвидированная в 1941 г. секта «Христианское знание», отказало Главное управление имперской безопасности, написавшее 15 июня 1943 г. в Министерство церковных дел, что «ему не известно здание, которое могло бы быть предоставлено Болгарской Православной Церкви». Лишь к январю 1944 г. выяснилось, что болгарской общине может быть передано здание закрытой в 1941 г. Американской Церкви, однако оно находилось под защитой швейцарского посольства и, вероятно, так и не было предоставлено в пользование болгарам.[xv]

Последовавшая 28 августа 1943 г. смерть правившего с 1918 г. царя Бориса III была с глубокой скорбью воспринята Болгарской Церковью. В кафедральном соборе св. кн. Александра Невского состоялось торжественное отпевание царя, которое совершили 11 митрополитов в сослужении с сотней представителей черного и белого духовенства, последние слова о заслугах и служении почившего монарха произнес председатель Синода митрополит Неофит. Проститься с телом царя пришли около 300 тыс. человек. Вплоть до его погребения 6 сентября по решению Синода ежедневно совершались поминальные службы. Похоронили Бориса III согласно его желанию в Рильском монастыре (позднее при коммунистах захоронение было вскрыто, и тело тайно погребли во Враньском парке, лишь хранившееся в специальном сосуде сердце царя в 1993 г. было вновь положено в его гробницу в Рильском монастыре). На сороковой день после кончины, 6 октября, в храмах Софии и Пловдива были совершены поминальные службы, как и через полгода после смерти царя. Кроме того Синод провел траурное заседание и обратился к народу с особым утешительным посланием.[xvi]

В октябре 1943 г. на собрании, посвященном памяти монарха в актовом зале Софийского университета председатель философско-общественного отдела Болгарской Академии Наук протопресвитер Стефан Цанков выступил с докладом на тему «Царь Борис III, как человек и как государь», в котором отметил, что почивший «все свое царствование чувствовал и заявлял себя и словом и делом преданным сыном родной Церкви». В январе 1944 г. газета Зарубежной Русской Церкви «Православная Русь» опубликовала статью о. Стефана «Покойный царь болгарский Борис, как религиозно-нравственная личность». Сама же редакция газеты отмечала, что «царь Борис был сердечным другом русского народа, всегда подчеркивал он, чем обязана Болгария России, и за эту свою благодарную преданность России много претерпел он».[xvii] Архиерейский Синод РПЦЗ выразил Болгарской Церкви свое сочувствие в связи с кончиной монарха и в ответ получил благодарственное письмо митр. Неофита от 19 октября 1943 г.[xviii]

Новым царем Болгарии был провозглашен шестилетний сын Бориса III и царицы Иоанны князь Тырновский Симеон II, регентом стал брат покойного монарха князь Преславский Кирилл (расстрелянный коммунистами 3 февраля 1945 г.), а в число четырех опекунов малолетнего царя первоначально был выбран митрополит Ловечский Филарет (16 октября 1943 г. он отказался войти в опекунский совет).[xix] Еще 9 сентября Синод одобрил свое послание к болгарскому народу по случаю кончины Бориса III и восшествия на престол Симеона II, которое было зачитано 6 октября во всех храмах и напечатано десятитысячным тиражом. 14 сентября правительство Богдана Филова было отправлено в отставку и вскоре сформировано новое во главе с Добри Божиловым. Следует отметить, что князь Кирилл в основном продолжал курс политики своего брата, и, в частности по настоянию Церкви, также отказался выдать болгарских евреев Германии.

Ведомства III рейха попытались использовать смерть царя в пропагандистских целях. В состав германской делегации на похоронах входили: в качестве личного представителя фюрера адмирал Редер, генерал-фельдмаршал Кейтель, граф Шуленбург и другие высокопоставленные лица, а в траурном параде болгарской армии участвовал почетный немецкий батальон. 2 сентября 1943 г. все ведомства рейха были проинформированы о приказе генерального уполномоченного по использованию рабочей силы от 31 августа о выделении необходимого свободного времени болгарским рабочим для участия в траурных мероприятиях по случаю смерти царя.[xx]

Однако такие меры уже не давали желаемого эффекта. Следует отметить, что советский посол в Болгарии Анатолий Лаврищев также участвовал в похоронах Бориса III и, когда поклонился катафалку, на котором везли тело царя, демонстративно «перекрестился, как верующий христианин», чем, по информации германского МИДа, «произвел большое впечатление на болгарский народ».[xxi]

Cущественные перемены в положении Русской Православной Церкви в СССР и избрание 9 сентября 1943 г. митрополита Сергия (Страгородского) Патриархом Московским и всея Руси стали решающими событиями в изменении международной позиции Болгарской Церкви. Уже 9 сентября Священный Синод «с удовольствием» заслушал информацию о приеме Сталиным русских митрополитов, разрешении созыва Архиерейского Собора для выбора Патриарха и включении митр. Николая (Ярушевича) в состав Комиссии по расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков.[xxii] В письме членов Синода премьер-министру Болгарии от 14 октября 1944 г. отмечалось, что ранее они не пошли навстречу немецким требованиям осудить, как неканоничное, избрание Патриарха Сергия и «категорическим отклонили» их.[xxiii]

15 октября 1943 г. в официальном печатном органе Болгарской Церкви была опубликована статья, в которой, хотя и осторожно, но в целом позитивно оценивались перемены в СССР: «Быстрота, с которой Русская Православная Церковь канонически устроилась и получила легализацию со стороны советской власти, является поистине неожиданностью для всего христианского мира. Поэтому многие, знающие тяжелое положение Русской Церкви под большевистской властью последние 25 лет и мученичество, через которое она прошла, с полным правом относятся с сомнением, а другие — с определенной надеждой, к этому исключительно неожиданному событию, вероятно, имеющему огромные последствия для христианского мира… Новоизбранный Русский Патриарх Сергий — известный в Православной Церкви архиерей… архипастырь большого масштаба, огромного ума, знания и вдохновения… Лично он — подвижник, аскет и молитвенник. За все время гонения на Церковь в России он не покидал страну. Но в данном случае не личность играет первенствующую роль. Важное значение имеет тот факт, что большевистская власть официально признала право и свободу Церкви на организацию и управление…

Святая великая Русская Православная Церковь жестоко страдала целых 25 лет и плела свой мученический венец. Сейчас, кажется, этот кошмар прекратился или, по крайней мере, откладывается. Православные Церкви и христианский мир не могут не вздохнуть с облегчением. Неясными остаются, однако, главные причины того, почему советская власть делает такой крутой поворот в отношении к Православной Церкви. Можно предположить, что причины эти глубоки и, вероятно, являются не только внешнеполитическими. Может быть, такой неожиданный поворот вызвали глубокие внутренние причины… Кажется, что именно в эти тяжелые дни жестокого кровавого испытания для русского народа вновь с особой силой проявилась религиозная стихия, и власть с реалистическим взглядом примирилась с этим и приняла это как факт… Во всяком случае сколько бы православные христиане и христианский мир не хотели видеть и чувствовать облегчение в новом положении Русской Православной Церкви, которая, получив свободу, отдыхает от своих тяжких испытаний, в оценке этого столь же крупного, сколь и сенсационного события всем нам необходимо быть внимательными, бдительными и трезвыми».[xxiv]

Болгарский журнал «Вера и жизнь» также с воодушевлением подчеркивал, что советская власть и большевизм не смогли уничтожить христианство, и оно одержало победу, но отмечал, что при обсуждении случившихся перемен нужно проявлять осторожность и сдержанность.[xxv]

Проживавший в то время в Москве известный болгарский коммунист, политэмигрант К.Ф. Луканов, так прокомментировал 8 сентября изменение религиозной политики СССР и встречу Сталина с руководством Русской Церкви: «Огромное положительное значение этого приема для Болгарии неоспоримо. Почти все высшее духовенство Болгарии воспитывалось в русских духовных академиях (главным образом в Киевской) и многие руководители Болгарской Церкви связаны с видными деятелями Православной Церкви в СССР. Среди руководящего духовенства Болгарии имеется довольно сильная прорусская прослойка во главе с митрополитом Софийским Стефаном. Эти сторонники Стефана, выступая довольно последовательно против гитлеровского господства в Болгарии, все же не вели энергичной борьбы с руководящей верхушкой Священного Синода, где преобладают явные агенты Германии. Прием митрополитов т. Сталиным, образование Синода и избрание патриарха — все это усилит позиции антигерманских элементов среди болгарского духовенства. Болгарская Православная Церковь всегда больше тяготела к русскому патриарху, чем к патриарху Вселенскому. Это в особенности относится к рядовому духовенству, среди которого крепко держатся прорусские позиции. Прием митрополитов укрепит это тяготение среди болгарского духовенства. Наше болгарское радио намерено призвать своих слушателей в Болгарию, требовать посылки на предстоящий Собор русских епископов делегата православной Болгарии».[xxvi]

Через несколько месяцев Болгарская Церковь уже, по сути, занимала антигерманскую позицию. В аналитической записке от 31 марта 1944 г. референт германского МИДа Колреп писал, что БПЦ после выборов Московского Патриарха полностью изменила свой прежний антибольшевистский курс церковной политики и сейчас в ней господствуют просергианские и, таким образом, пробольшевистские настроения. Митрополит Врачанский Паисий во время встречи в ноябре 1943 г. с настоятелем монастыря прп. Иова архимандритом Серафимом в резких словах осудил резолюцию Венской конференции архиереев РПЦЗ о непризнании выборов Патриарха Сергия и их, по его мнению, «германофильскую позицию». В этом Владыка Паисий нашел одобрение у других болгарских архиереев. Колреп сообщал также, что советский посол А. Лаврищев посетил в Бачковском монастыре митрополита Пловдивского Кирилла и в продолжительной беседе с ним особенно интересовался возможностью признания выборов Московского Патриарха со стороны Болгарской Церкви. Владыка заверил посла, что оно последует, и другие архиереи выразили согласие с такой позицией. Лаврищев просил также помочь в возвращении и ремонте используемой болгарами русской церкви в Софии. Митр. Кирилл согласился это сделать в случае, если советское правительство пришлет в Софию священника.[xxvii]

Нацисты всячески пытались изменить ситуацию. Когда 9 октября 1943 г. в Берлине получили сообщение из немецкого посольства в Болгарии, что не удается организовать осуждение избрания митр. Сергия Московским Патриархом, было решено выслать в Софию для пропагандистского воздействия резолюции и воззвания некоторых русских архиереев, не признавших избрание Владыки Сергия. В течение месяца это было сделано, но особого успеха не принесло. 17 апреля 1944 г. германский МИД также переслал своему послу в Болгарии резолюцию состоявшейся 5 апреля в Риге архиерейской конференции Прибалтийского экзархата Русской Церкви, а 21 апреля митр. Неофиту было послано персональное антикоммунистическое письмо православного экзарха Прибалтики Сергия (Воскресенского), которое посол, согласно его сообщению от 13 июня 1944 г., передал председателю Священного Синода.

В этом письме, датированном 15-ым апреля 1944 г., в частности, говорилось: «Признавая себя состоящими в канонической юрисдикции Московского Патриаршего Престола, мы, вместе с тем, отвергаем ту политическую установку, которую большевики насильно ему навязали. В Советском Союзе Православная Церковь жаждет освобождения от большевизма, в котором усматривает своего непримиримого врага. Мы утверждаем это с уверенностью, ибо сами принадлежим к Русской Православной Церкви, знаем ее чаянья и на себе испытали весь ужас большевистского гнета. Призывая к борьбе с большевизмом, мы высказываем то, что Православная Церковь в Советском Союзе хотела бы, но не может высказать. Наш призыв к борьбе с большевизмом есть, вместе с тем, призыв к сотрудничеству со всеми, кто против него борется, не взирая на то, что в других вопросах между нами и ими могут быть глубокие расхождения. Усматривая в большевизме основное и величайшее зло нашего жестокого времени, мы призываем всех противников большевизма забыть на время этой общей борьбы все, что их между собою разделяет. Осмеливаюсь надеяться, что христианская мудрость Вашего Высокопреосвященства одобрит изложенную здесь точку зрения».[xxviii]

Митр. Неофиту также было передано письмо к нему Собора епископов автономной Украинской Православной Церкви от 6 апреля 1944 г., в котором отмечалось: «Мы… остаемся в мистической связи с Матерью-Церковью Всероссийской в смысле сохранения священных канонов, в вопросах вероучения, нравоучения, таинств и богослужения. В тоже время мы не имеем и не желаем иметь никакой связи с ныне существующим Высшим Церковным Управлением в советской стране, находящимся в услужении у безбожной власти; как равно и не признаем нынешнего Московского Патриаршества». Еще одно письмо митр. Неофиту пришло от администратора-митрополита автокефальной Украинской Православной Церкви Поликарпа (от 27 апреля 1944 г.), который просил Болгарский Синод взять на себя духовную опеку его паствы, оказавшейся в Болгарии, огласить ей послание администратора и молиться, «чтобы Господь милосердный послал освобождение нашему народу от насилия безбожного врага всего верующего человечества».[xxix]

Интересно отметить, что Первоиерарх РПЦЗ митр. Анастасий в письме митр. Неофиту от 29 июня 1944 г. предупреждал Болгарский Синод относительно неканоничности автокефальной Украинской Церкви, называя ее «раскольничьей сектой».[xxx] Впрочем, уже в феврале 1944 г. протопресвитер Стефан Цанков писал в Варшаву русскому профессору-богослову М.В. Зызыкину, что «дионисиевские и украинские епископы нового посвящения рассеются как дым пред лицом Божиим, ибо это — однодневки».[xxxi]

Пасхальные послания экзарха Сергия и архиереев автономной и автокефальной Украинских Православных Церквей (также резко антисоветские) были переведены на болгарский язык, напечатаны тиражом 5000 экземпляров и распространены среди священнослужителей и в церковных кругах.[xxxii] В частности в Пасхальном послании Собора епископов автономной Украинской Православной Церкви от 8 апреля 1944 г. отмечалось: «Мы не можем со скорбью не засвидетельствовать перед лицом всего христианского мира, что беззастенчивая советская ложь об изменившемся, якобы, отношении советского правительства к Церкви находит, к сожалению, иногда благоприятную почву в доверчивых сердцах верующих людей, не испытавших на себе советского гнета. Но те, кто перенес ужасы Сибирских лагерей и застенков НКВД, поверить этой лжи не могут и никогда не поверят… В заигрывании Сталина с Церковью, мы, Ваши Архипастыри, видим только очередной обман с единственною целью — использовать религиозность народных масс для защиты коммунистических, интернациональных интересов советской власти».[xxxiii] Планировалось также направить в Софию для антикоммунистической агитации митр. Анастасия (Грибановского) или эвакуированных с оккупированных территорий СССР православных архиереев, но по ряду причин этого не случилось. В конечном итоге все пропагандистские усилия нацистов оказались напрасны.

В своей аналитической записке от 15 июня 1944 г. другой чиновник германского МИДа, Круммхюбел, отмечал, что «в Болгарии отсутствие церковного главы и конфликт между правительством и Священным Синодом делает положение особенно тяжелым». «Англофил» митр. Стефан якобы препятствует выборам главы Болгарской Церкви и отстаивает точку зрения, что он как Софийский митрополит автоматически должен возглавлять Церковь, при этом «его склонность к русским очевидна». Хотя немецкое посольство еще писало об остающейся прежней дружественности к немцам митр. Паисия и значительной части болгарских архиереев, абвер и СД по своим источникам сообщали, что все иерархи, даже митр. Паисий, истолковывают немецкие трудности в прорусском духе.[xxxiv] К середине 1944 г. Болгарская Церковь твердо заняла промосковскую позицию.

Исходя из документов Архива внешней разведки России, к этому времени (не ранее конца 1943 г.) митр. Стефан стал активно сотрудничать с резидентом советской разведки в Болгарии Д.Г. Федичкиным. Согласно публикации в «Очерках истории советской внешней разведки», «соглашение о сотрудничестве было достигнуто быстро. Митрополит поставил вопрос так: он готов помогать при условии, если советские представители в свою очередь помогут ему сохранить место столичного епископа, а, возможно, и занять пост Патриарха Болгарской Церкви, которая должна отделиться от Константинопольской Православной Патриархии. Такая помощь ему была обещана. Митрополит Стефан, прекрасно осведомленный о политических интригах болгарской верхушки, начал регулярно информировать Федичкина о враждебных СССР планах и акциях болгарских властей и их немецких союзников».[xxxv]

Связь с митрополитом поддерживалась через священника расположенной рядом с советским посольством русской Никольской церкви (действовавшей в то время в качестве храма Софийского университета), а амвон этой церкви использовался в качестве тайника: «Федичкин спросил митрополита, а не будет ли это святотатством? Он ответил: «Если Бог узнает, что это служит святому делу, он простит и благословит!» И с тех пор Святое Евангелие в амвоне исправно выполняло функции контейнера для передачи секретной информации». Кроме того, Д. Федичкин нередко ездил по своим делам на личной машине митрополита, которую без проверки пропускали все полицейские посты в Софии и окрестностях (за рулем был племянник Владыки Стефана, которому он полностью доверял).[xxxvi]

К 1944 г. в стране развернулось довольно активное партизанское движение. Вооруженное сопротивление в Болгарии, в отличие от Югославии и Греции, находилось исключительно под контролем коммунистов (Болгарской рабочей партии — БРП), ориентированных на СССР. И все призывы из Иерусалима, претендовавшего на лидерство среди болгарской политической эмиграции, главы Национального комитета «Свободная и независимая Болгария» Г.М. Димитрова («Гемето») вовлечь в вооруженную борьбу за свержение прогерманского режима «земледельцев» и другие англофильские круги успеха не имели. Летом 1942 г. был образован Отечественный фронт, но до августа 1944 г. он оставался нелегальной революционной организацией под руководством БРП. Важную роль в деятельности последней играл проживавший в Москве глава Заграничного бюро БРП Георгий Димитров, являвшийся также до роспуска Коминтерна в июне 1943 г. генеральным секретарем его исполкома.[xxxvii]

Весной 1943 г. под руководством коммунистов началось объединение партизанских отрядов в Народно-освободительную армию. Для борьбы с разгоравшимся сопротивлением в Болгарии были созданы концлагеря, один из которых в 1943-1944 гг. находился в Горно-Воденском монастыре свв. Кирика и Иулитты вблизи Асеновграда. По некоторым сведениям в Болгарии и на занятой болгарскими войсками территории в результате акций возмездия за действия партизан погибло около 40 тыс. мирных жителей.[xxxviii] Коммунисты призывали население бороться за вывод болгарских оккупационных войск из Югославии и вели работу в армии под лозунгами: «Ни одного солдата на Восточный фронт!», «Братание с югославскими партизанами!».[xxxix] В условиях нараставшего кризиса прежнее правительство Добри Божилова было отправлено в отставку и в середине июня 1944 г. сформировано новое (пост министра иностранных и религиозных дел занял П. Драганов).

Кризисное внутреннее и внешнее положение страны обсуждалось на заседании Священного Синода 21 июня. Архиереи отмечали, что большинство болгарского народа выступает за нейтральную внешнюю политику Болгарии; объявление войны Великобритании и США было «грехом», поэтому особенно важно упрочить добрые отношения с Россией, которая «может нас защитить». В этот же день было решено написать соответствующее письмо новому премьер-министру Болгарии Ивану Багрянову.[xl]

26 июня Синод обратился к премьер-министру с посланием, которое стало яркой иллюстрацией смысла проведенной Церковью «духовной мобилизации», давшей ей право выступать посредником между народом и государством, быть интерпретатором народной воли и моральным гарантом национальных интересов. Послание состояло из двух частей, в которых анализировалось внешнее и внутреннее положение страны. В области внешней политики Синод считал, что в период столкновения великих держав для Болгарии самой правильной позицией был бы нейтралитет. При этом отмечалось, что болгары хранят к русскому народу исконные чувства национальной и религиозной близости, а также благодарности за великое дело освобождения в 1878 г. Синод обращал внимание на необходимость особенно стремиться избежать ухудшения отношений с Россией, насколько это зависит от болгарского правительства.

В области внутренней политики предлагалось осуществить следующую программу:

1. Пресечение всякой чуждой политики, идеологии, культурной и религиозной пропаганды; 2. Скорейшее принятие мер против коррупции; 3. Установление близости между народом и государственной властью посредством «положительных законодательных и управленческих изменений» и «привлечения в администрацию и в правительство лиц, пользующихся общественным доверием и имеющих несомненную связь с широкими народными слоями»; 4. Принятие необходимых мер для обеспечения «патриотичной и честной администрации»; 5. Прекращение административного и полицейского своеволия, в частности, наложение наказаний на «врагов государства» и их косвенных пособников лишь после расследования и доказательства их вины законным судом, а также освобождение от репрессий членов семей «нелегалов» (то есть партизан).[xli]

Выпуск послания являлся очень смелым политическим шагом, так как содержание этого документа находилось в вопиющем противоречии не только с официальной внешней и внутренней политикой страны, но и с породившими ее условиями и мотивами. По справедливому замечанию историка С. Елдърова, послание от 26 июня 1944 г. было, «в сущности, крайним производным идеи независимости от государства, существовавшей у духовной элиты Болгарской Православной Церкви».[xlii]

Примерно в это же время с обращением «к духовенству и верующим болгарского народа» выступил Патриарший Местоблюститель Московского Патриархата митрополит Алексий (Симанский). В нем отмечалось: «Православная Русская Церковь давно уже с глубокой скорбью взирает на то, как единоверные нам болгары в преступном единении с потерявшими всякую совесть и честь немецкими фашистскими злодеями, участвуют в мировых бесчинствах, не задумываясь над тем, что за эти преступления горькая участь ожидает весь болгарский народ… Вы, пастыри, единоверные нам, призывайте всех верующих ваших к тому, чтобы исполнить долг христианский, долг совести, прекратить греховное следование по бесчестному пути единения с фашистами и скажите им о тех последствиях, которые неизменно сбудутся, если ваш народ не отойдет от этого гибельного сообщества… По долгу христианскому и по братской связи, связующей славянские народы, мы молимся, чтобы Господь открыл очи ваши и благословил ваш подвиг борьбы с засильем вражеским, держащим вас в нравственном плену. Святая общая Мать наша — Церковь Православная призывает вас к этому подвигу».[xliii]

Обращение не осталось без внимания, и Болгарский Синод стал пытаться завязать контакты с Московской Патриархией. На своем заседании 4 июля 1944 г. он отмечал, что премьер-министр выразил согласие на запрос о поставке пчелиного воска для свечей из СССР. Члены Синода считали, что это даст возможность установить связь с Русской Церковью и решили направить правительству запрос о возможности вступления в каноническое общение «двум сестрам Православным Церквам — Русской и Болгарской». В тот же день было решено в случае получения согласия правительства уполномочить митр. Паисия установить контакты с Московской Патриархией.[xliv] Правда в то время согласие властей не было получено.

В конце лета 1944 г. болгарское правительство потребовало вывода германских войск из страны и одновременно вывело свои части из Македонии и Эгейской Фракии. 26 августа И. Багрянов заявил, что Болгария будет соблюдать полный нейтралитет и разоружать немцев. Однако разоружения фактически не было, в это время в Варне и других крупных городах страны еще находилось 30 тыс. немецких солдат. В результате быстро нараставшего политического кризиса Багрянов был отправлен в отставку и 2 сентября сформировано новое, уже не профашистское, правительство во главе с Константином Муравиевым. 5 сентября СССР объявил войну Болгарии и через три дня (утром 8 сентября) советские войска вступили на ее территорию, болгарские части никакого сопротивления не оказали (их даже не разоружали), а население в основном приветствовало Красную армию.

Переход советских войск через Дунай сыграл роль катализатора внутриполитических процессов, и хотя правительство Муравиева 8 сентября объявило войну Германии, на следующий день, 9 сентября, произошел вооруженный государственный переворот, в результате которого к власти пришло коалиционное правительство Отечественного фронта (во главе с Кимоном Георгиевым), в котором доминирующую роль играли коммунисты. 15 сентября советские войска вошли в Софию, а 28 октября 1944 г. в Москве было подписано соглашение о перемирии, обеспечившее решающую роль представителя СССР в Союзной контрольной комиссии. В дальнейшем болгарские части на стороне антигитлеровской коалиции активно участвовали в военных операциях на территории Югославии, Венгрии и Австрии.[xlv]

Переворот 9 сентября 1944 г. коренным образом изменил не только внутреннюю и внешнюю политику Болгарии, но и положение Православной Церкви в стране. Болгарский Синод сразу же приветствовал политические изменения и благословил правительство Отечественного фронта. Эта позиция Синода была вызвана тем, что большинство его членов являлись убежденными славянофилами, не одобряли союз с нацистской Германией и приветствовали переход своей страны в антигитлеровскую коалицию в духе высказанной в завещании экзарха Иосифа I идеи единства славянства и православия. С данной идеей была созвучна декларация нового правительства о дружбе с западными демократиями и СССР, присоединении к антигитлеровской коалиции и организации славянских комитетов на широкой основе. В то же время архиереи опасались установления коммунистического режима в стране и надеялись на политическую победу других партий, входивших в Отечественный фронт. К тому же некоторые члены Синода были скомпрометированы активной поддержкой болгарской гражданской и военной администрации в Македонии и Эгейской Фракии.

В этих условиях на первый план выдвинулся Софийский митрополит Стефан, чья фигура первоначально удовлетворяла все политические силы, включая коммунистов. Он был известен открытым сопротивлением нацистской политике и симпатиями к России, имел хорошие связи с рядом политических деятелей в правительстве Отечественного фронта, экуменическим движением и западноевропейскими дипломатами (некоторые считали, что Владыка с 1920 г. сотрудничал с английской разведкой). Выражавший ранее антикоммунистические взгляды, митр. Стефан теперь стал активно сотрудничать с новой властью.

Уже 9 сентября Владыка огласил по радио «София» первое официальное заявление Синода, в котором выражалась надежда, что положено начало самостоятельному развитию болгарского государства и Болгарской Православной Церкви, и они будут работать вместе для счастья и будущего своего народа. Митрополит Стефан заявил, что болгары стали сильнее в союзе с «единоверной и единокровной Россией, и подчеркнул роль русского народа в двойном освобождении Болгарии — от векового османского владычества и от «надменного, гордого, жестокого и беспощадного, алчного и мстительного тевтонства».[xlvi]

Одновременно «Церковный вестник» опубликовал написанное митр. Стефаном «Послание к русскому народу», которое было напечатано на русском и болгарском языках. В нем развивалась идея о единстве славянства и Православия. Владыка назвал четыре года, когда Болгария была сателлитом Гитлера, «годами тяжелейшего и разорительнейшего для нашей страны рабства, которое опустошало материально и развращало морально!». Особенный интерес вызывала категоричность суждения, что судьба Болгарии будет решаться именно в Москве. В заключительной части послания было сказано, что гитлеризм — враг всего славянства, и он должен быть сломлен Россией и ее союзниками, США и Великобританией: «Наш народ надеется, что прославленный и великий русский народ будет в семействе славянских народов настоящим старшим братом, под мудрым и мощным воздействием которого малые славянские народы, не вредя своей самобытности и своим национальным идеалам, сплотятся в борьбе со своими врагами в дружную семью, сильную сознанием своего славянского единства и общности».[xlvii]

Председатель Священного Синода митр. Неофит не получил возможности публикации своих высказываний, его послание от 20 сентября, в котором он приветствовал правительство Отечественного фронта, и поздравительные письма новым руководителям государства остались в архиве.[xlviii] 3 октября Владыка Неофит подал в отставку, 16 октября она была принята, и председателем Синода избран митрополит Стефан. Через день новый министр иностранных и религиозных дел Петко Стайнов (занимавший этот пост с 9 сентября 1944 по 31 марта 1946 гг.) прислал ему поздравительную телеграмму.[xlix]

Быстрое возвышение Владыки Стефана, несомненно, согласовывалось с Москвой. Следует отметить, что письмо Патриаршего Местоблюстителя Московского Патриархата митр. Алексия от 5 октября 1944 г. было адресовано именно митр. Стефану, в то время лишь обычному члену Синода, который был назван «первосвятителем Болгарской Церкви». Владыка Алексий поздравил болгарский народ со вступлением в «ряды народных борцов за правду против сатанинских сил германского фашизма», писал о родстве языков и веры двух народов и выражал надежду, что в будущем болгарский народ будет следовать правильной дорогой, «выбранной с помощью Бога». Письмо завершалось выражением готовности Русской Православной Церкви поддержать митр. Стефана в его начинаниях.[l] Этим посланием фактически были восстановлены официальные отношения Болгарской и Русской Церквей, прерванные революционными событиями 1917 г.

Получив письмо Патриаршего Местоблюстителя, митр. Стефан 24 октября от лица Синода ответил телеграммой, в которой выразил единодушное решение болгарских архиереев засвидетельствовать свою преданность и молитву за Русскую Церковь и «за могущественный и великий Советский Союз во главе с мужественным и мудрым вождем, истинным носителем правды и мира, прогресса и благоденствия».[li] 20 октября Владыка Стефан посетил советскую делегацию в Софии, был принят командующим III Украинским фронтом маршалом Ф.И. Толбухиным и передал ему денежный подарок Болгарской Церкви — 1 млн. левов для раненых и больных советских воинов, оставленных на лечение в Болгарии, а также благодарственное письмо Синода, в котором отмечалось: «Второй раз в истории великий братский русский народ и могущественная русско-советская Родина приносят освобождение от чужого ига исстрадавшемуся болгарскому народу».[lii]

Позднее митр. Стефан поддерживал дружеские отношения с пребывавшим больше года в Софии в качестве заместителя председателя, а затем председателя Союзной контрольной комиссии начальником штаба III Украинского фронта генерал-полковником С.С. Бирюзовым, он знал его семью, бывал у генерала в гостях и получал подарки. В дальнейшем (26 февраля 1945 г.) при участии Болгарской Церкви был создан Комитет по увековечиванию памяти скончавшихся на болгарской земле бойцов Красной армии (в него вошел секретарь Синода архим. Дамаскин), а в 1948 г. Свящ. Синод выделил 50 тыс. левов на сооружение памятника советским воинам.[liii]

При активном участии Владыки Стефана болгарские архиереи начали сотрудничать с новым правительством. 14 октября Свящ. Синод направил письмо премьер-министру Кимону Георгиеву, в котором приветствовалась «мирная революция 9 сентября», говорилось о пагубной роли прошлого «антинародного управления» и выражалась готовность сотрудничать с правительством Отечественного фронта во внутренней и внешней политике. В ответном письме премьер-министр с «искренним удовольствием» приветствовал готовность Церкви к сотрудничеству.[liv] 17 октября митр. Стефан выступил на тему своего «Послания к русскому народу» по радио «София».

В конце октября Синод опубликовал послание к болгарскому народу, в котором заявил, что Болгарская Православная Церковь поддерживает новую власть. Вскоре был создан Временный комитет Отечественного фронта при Болгарской Церкви. Вероятно, этот шаг являлся компромиссом, связанным с намеченным избранием митр. Стефана экзархом, так как в принципе Синод выступал против членства священнослужителей в подобных комитетах. В первые месяцы правления новой власти у нее не было особых конфликтов и противоречий с Церковью. Это во многом объясняется полученными из Москвы указаниями. Так 21 октября 1944 г. Г. Димитров отправил 1-му секретарю БРП Т. Костову следующую радиограмму: «Сейчас не нужно выдвигать вопрос об отделении Церкви от государства. Единственное, что следует сделать посредством комитета священников Отечественного фронта — это тактично отстранить пронемецки и прогитлеровски ориентированных церковнослужителей».[lv]

Церковная политика Болгарии внимательно контролировалась в Москве, и при отклонении от указанной линии оказывалось быстрое воздействие. В частности, 18 декабря 1944 г. Г. Димитров вновь писал из Москвы руководству БРП, что, учитывая отношения с партиями-союзниками и международное положение страны, не следует увлекаться и забегать вперед в двух вопросах: относительно Церкви и царской династии: «Нет никакого интереса к форсированию вопроса отделения Церкви от государства. Наше стремление в настоящий момент состоит в том, чтобы поставить церковь на службу власти Отечественного фронта».[lvi]

Вскоре после 9 сентября были разорваны непосредственные связи Болгарской Церкви с армией, военных священников заменили помощники командира по политической части, но Церковь все же помогала армии на заключительном этапе II Мировой войны. 12 октября 1944 г. Синод принял решение оказать сражавшейся с немцами болгарской армии щедрую помощь: выделить 2 млн. левов из Синодальной кассы, по 200 тыс. из митрополичьих касс, 1 млн. из сумм Рильского монастыря, и кроме того, епархиальные архиереи должны были добавить по одной своей месячной зарплате (15 тыс. левов). Так образом, было собрано 5365 тыс. левов. Однако Синод не ограничился этим и решил призвать приходских священников принять самое активное участие во всенародной акции помощи войскам и поставить на видное место в храмах по две кружки для сбора пожертвований: сражающимся воинам и бедным и осиротевшим семьям солдат. Вскоре специальная делегация Синода посетила бойцов на фронте и подарила купленные на церковные средства подарки. Кроме того, 14 октября 500 тыс. левов было выделено беженцам и пострадавшим от бомбардировок жителям Софии.[lvii]

18 октября Свящ. Синод пожертвовал 1 млн. левов на помощь пострадавшему в годы войны населению Югославии. В сопроводительном письме митр. Стефана маршалу И.-Б. Тито отмечалось, что «проклятые тевтонские насильники» посеяли интриги и коварством вражду между братскими болгарским и югославским народами, но болгары весь период оккупации «с восхищением» следили за героической борьбой руководимой Тито армией «с тевтонским нашествием». Владыка подчеркивал, что болгарские иерархи верят «в вечную братскую дружбу и любовь» родственных народов.[lviii]

Архиереи также оказывали моральную и материальную помощь беженцам и переселенцам в Болгарию из Югославии и Греции (еще в 1943 г. в страну были переселены болгары из Баната) и с февраля 1945 г. активно участвовали в народном «займе свободы», на который было отпущено 15 тыс. левов из фондов Свящ. Синода. В первой половине 1945 г. некоторое время обсуждался вопрос о включении в программу радиостанции «София» религиозных передач, и 12 июня Министерство пропаганды согласилось передавать по радио 1 час в неделю церковную службу с проповедью.[lix] Установление сравнительно хороших отношений правительства с епископатом дало возможность решить некоторые наболевшие проблемы Болгарской Церкви.

18 декабря 1944 г. Синод на своем заседании постановил просить правительство разрешить выборы Предстоятеля Церкви с титулом экзарх Болгарский. Просьба была удовлетворена, и вскоре в устав экзархата внесли изменения, предполагавшие расширение степени участия клира и мирян в выборах: сначала Синод тайным голосованием избирал трех митрополитов — кандидатов на экзарший престол, их должно было одобрить Министерство иностранных и религиозных дел, затем созывался Церковный Собор, который выбирал экзарха не менее чем двумя третями голосов, и, наконец, после утверждения министерством экзарх вступал в должность, принеся клятву перед главой государства. Фактически же результаты выборов были предопределены заранее и согласованы Политбюро ЦК Болгарской рабочей партии с Москвой. В частности, Т. Костов 25 декабря отправил телеграмму Г. Димитрову в Москву: «Принято решение, что владыка Стефан должен стать экзархом и присутствовать на церковном соборе в Москве [созываемом в конце января для избрания Патриарха Московского и всея Руси] как глава Болгарской церкви».[lx]

1 января митр. Стефан послал Патриаршему Местоблюстителю митр. Алексию поздравление с Новым годом, в котором писал: «Светло радуемся, что великий русский народ стал спасителем и путеводителем не только славянских народов, но и всей свободолюбивой Европы».[lxi] 14 января 1945 г. состоялись епархиальные собрания, избравшие по 7 делегатов (3 клириков и 4 мирян) на Собор, который состоялся 21 января. В этот день из трех кандидатов: митрополитов Стефана, Неофита и Михаила больше всех голосов (84 из 90) было отдано за Владыку Стефана. Став новым экзархом Болгарской Церкви после 30-летнего перерыва, он несколько лет успешно отстаивал ее внутреннюю независимость и право на самоуправление. Также 21 января Синод принял важное решение о переносе кафедры экзарха из Стамбула в Софию.[lxii]

Вскоре была успешно решена и еще более важная проблема — отмена схизмы. В конце 1944 — начале 1945 гг. в этом оказались заинтересованы не только Болгарская Церковь, но и новые политические власти страны (в случае отмены схизмы на церковную ситуацию в Болгарии переставали влиять внешние факторы, и таким образом расширялась зависимость Церкви от государства), а также соседние государства: Югославия, Греция и Турция (уменьшалась возможность болгарских территориальных претензий к ним). Был в этом заинтересован и Московский Патриархат (как и стоявшее за ним советское государство), укреплявший таким образом свои позиции на Балканах. Наконец, решение проблемы схизмы оказалось в интересах союзников по антигитлеровской коалиции, чьи зоны влияния на Балканах уже были распределены. США и Великобритания не были заинтересованы в том, чтобы Болгарская Церковь сохраняла какие-либо претензии на часть Турции и Греции, отходившие в их зону.[lxiii]

Еще 30 октября 1944 г. Болгарский Синод направил Патриаршему Местоблюстителю митрополиту Алексию письмо, в котором выражалась благодарность за освобождение болгар от немецкого правления, но особое внимание уделялось схизме, как главному препятствию для установления всеобъемлющих связей между двумя Церквами. В письме также содержался краткий обзор истории схизмы, и в заключение говорилось: «Священный Синод Болгарской Церкви сердечно просит Вас, главного иерарха Русской Православной Церкви, нашего неизменного защитника, взять на себя инициативу ходатайства об отмене схизмы, чтобы установить мир и взаимосвязь между нашей и Греческой Церквами и начать вместе, одними устами и сердцем славить Бога. Если окажется, что для решения вопроса необходимо предпринять некоторые шаги, они будут предприняты». 21 ноября Синод отправил Патриаршему Местоблюстителю еще одно письмо с просьбой стать посредником в переговорах между Болгарским экзархатом и Константинопольской Патриархией.[lxiv]

22 ноября митр. Алексий написал ответное письмо, адресованное Владыке Стефану, в котором настаивал на соблюдении канонов, согласно которым только Вселенский Патриарх имел право решать проблему схизмы; митрополит подчеркнул, что это единственный путь, которым может быть сохранен мир в православном мире. Патриарший Местоблюститель обещал поддержку и посредничество в переговорах с Константинопольской Патриархией, но отмечал, что Болгарская Церковь сама должна сделать первый шаг, попросив Вселенского Патриарха простить прошлые ошибки. Впрочем, существуют некоторые документы, свидетельствующие о том, что первоначальная инициатива в контактах с Константинополем относительно проблемы схизмы все-таки исходила от митр. Алексия (в частности, доклад председателя Совета по делам Русской Православной Церкви Г.Г. Карпова).[lxv] Уже в письме от 22 ноября Патриарший Местоблюститель на основе имевшийся у него информации подчеркивал, что нынешний момент «очень благоприятен для подобной попытки в связи с благосклонностью» Вселенского Патриарха Вениамина. Когда в декабре 1944 г. Болгарский Синод установил первые контакты с Константинопольской Патриархией, ее представители при встрече с посланцем Синода заявили, что «болгарская схизма в настоящее время уже является анахронизмом».[lxvi]

21 января 1945 г. Свящ. Синод послал письмо митр. Алексию с извещением о выборе экзарха и новой просьбой поддержать их ходатайство об отмене схизмы. В этот же день было отправлено письмо и Вселенскому Патриарху с прошением о признании автокефалии Болгарской Церкви и начале переговоров относительно схизмы. Синод предложил, чтобы переговоры были основаны на Иерусалимском соглашении 1934 г., которое болгарские церковные власти в то время отказались подписать.

На Всероссийском Поместном Соборе 1945 г. делегация Болгарской Церкви из-за проблемы схизмы не присутствовала (греческие архиереи не захотели служить вместе с экзархом Стефаном), хотя на встрече болгарского политического представителя в Москве с Г. Карповым накануне открытия Собора было сказано, что митр. Стефан может быть гостем Патриаршего Местоблюстителя и «ему будет оказан братский прием».[lxvii] И все же в начале февраля во время торжеств по случаю интронизации нового Патриарха Московского и всея Руси Алексия состоялась его беседа с Патриархами Александрийским Христофором, Антиохийским Александром III, представителем Константинопольского Патриарха митрополитом Фиатирским Германом и представителем Иерусалимского Патриарха архиепископом Севастийским Афинагором, в ходе которой «болгарский церковный вопрос» обсуждался в позитивном ключе, и было получено предварительное согласие Вселенской Патриархии снять схизму.[lxviii]

Вскоре в Стамбул выехала специальная делегация Болгарской Церкви в составе митрополитов Бориса, Софрония и епископа Величского Андрея, уполномоченная вести переговоры и подписать итоговые документы. 9 февраля Патриарх Вениамин II, несмотря на тяжелую болезнь, дал аудиенцию делегации, и в тот же день начались переговоры совместной комиссии. Проходили они с определенными трудностями. Представители Константинопольской Патриархии первоначально хотели предоставить Болгарскому экзархату лишь ограниченную автономию, при условии получения Святого Мира от Вселенского Патриарха и необходимости обращаться к нему с вопросами, касающимися общеправославных дел, а члены болгарской делегации твердо настаивали на полной автокефалии своей Церкви. Кроме того, стамбульские газеты распространяли слухи о возможном полном или частичном объединении Русской и Болгарских Церквей и существовании плана будущих совместных действий этих Церквей против Константинопольского Патриарха с целью передачи первенства в православном мире от него Московскому Патриарху. Практически вся турецкая и греческая пресса писала о том, что отмена схизмы будет крупной и неоправданной уступкой Сталину и России. В письме болгарских представителей в свой Синод от 20 февраля и других их донесениях даже говорилось о вероятной возможности неудачи переговоров.

Ситуацию помогло изменить посредничество Русской Православной Церкви. В частности, 20 февраля Патриарх Алексий написал экзарху Стефану, что он получил информацию о совершении некоторых шагов к отмене схизмы. Патриарх разделял надежду экзарха относительно всеобъемлющей связи в будущем с Болгарской Церковью и обещал вмешаться в случае необходимости. Уже 22 февраля, совершенно неожиданно для болгарских представителей, они были приглашены к Вселенскому Патриарху (на которого, возможно, оказали давление и представители стран антигитлеровской коалиции), и их известили о принятии Константинопольским Синодом решения, удовлетворяющего все предыдущие пожелания болгар: отмене схизмы 1872 г., восстановлении канонического общения между Вселенским Патриархатом и Болгарским экзархатом и предоставлении полной автокефалии Болгарской Православной Церкви. В тот же день в патриаршей часовне была проведена совместная греко-болгарская литургия, и представители обеих Церквей подписали Томос об отмене схизмы и предоставлении автокефалии.[lxix] Согласно дополнительному протоколу к Томосу, Болгарская Церковь должна была получать Святое Миро из Константинополя (самостоятельно она начала его изготавливать в 1951 г.).

Большое значение помощи Патриарха Алексия в отмене схизмы неоднократно отмечалось руководством Болгарской Церкви. Так, экзарх Стефан в телеграмме от 26 февраля сообщил Первосвятителю, что «схизма отменена в результате Вашего вмешательства и поддержки», и указал, что он усердно молит Бога дать Патриарху силы, «чтобы быть мудрым главой не только Русской Православной Церкви, но также и всех Православных Церквей, во славу Бога и во имя успехов всех славянских братьев и всего православного славянства». Более развернуто эти мысли были выражены в письме Болгарского Синода Патриарху Алексию от 27 февраля: «Мы счастливы, что с самого начала Вашего срока правления Вы сочувствовали положению нашей Церкви и преуспели в помощи отмены ее схизмы, так, чтобы это грязное пятно на ризах нашей Церкви, которое лишало ее паству возможности связи с другими Православными Церквами, было удалено. Таким образом, Ваша Святость навсегда вписала свое имя на страницы истории нашего народа… Учитывая пробудившееся сознание общего прошлого наших славянских народов, также как и общих интересов и потребностей славянского единства, мы верим, что Вы возьмете на себя бремя заботы об остальных славянских Православных Церквах и мудрого отеческого участия в их жизни». В письме Московскому Патриарху от 25 апреля 1945 г. митр. Стефан также отмечал: «Вы… своим высокоавторитетным и действенным участием ускорили снятие тяготившего и стеснявшего нас прещения».[lxx]

В дальнейшем связи Болгарской и Русской Церквей продолжали активно развиваться. В конце февраля 1945 г. Свящ. Синод пригласил Московского Патриарха приехать в Болгарию, в начале марта Патриарх Алексий известил экзарха о скором прибытии в страну делегации Русской Церкви «во главе с архиепископом Московским» (?). В ответной телеграмме от 6 марта митр. Стефан писал: «Глубоко обрадован решением Вашего Святейшества прислать представителя, которого ждем с любовию каждый день, когда угодно Вам».[lxxi]

6 апреля 1945 г. в Софию приехала делега­ция Московского Патриархата во главе с одним их ближайших помощников Патриарха, архиепископом Псковским и Порховским Григорием (Чуковым). Приветствуя ее, митрополит Стефан заявил: «Православная Русская Церковь заняла ведущее место в большом семействе славянских народов как старшая и передовая среди пра­вославных церквей».[lxxii] Болгарское правительство помогло Синоду необходимыми для достойного приема автомобилями, квартирами и другими материальными средствами. Интересно отметить, что возглавлявший Синод в «фашистский период» митр. Неофит в эти дни отсутствовал в Софии якобы по причине болезни. Делегация пробыла в Болгарии до 23 апреля, проведя успешные переговоры об укреплении связей двух Церквей. Входивший в ее состав профессор А.И. Георгиевский прочитал на Богословском факультете Софийского университета лекцию «О церковном обряде».

Вскоре после отъезда делегации Московского Патриархата Болгарский Синод на своем заседании подчеркнул, что с этого момента началась реальная связь между двумя Церквами. Также было отмечено, что благодаря приезду делегации старое представление о подавлении религиозной свободы в СССР преодолено. В упоминавшемся письме Патриарху Алексию от 25 апреля экзарх Стефан писал: «Прежде всего благодаря Вашей делегации рассеялись упорно распускавшиеся нашими общими врагами и легковерными людьми и находившие для себя почву слухи, что Русская Православная Церковь расстроена, обессилена, что она потеряла всякое влияние и значение в народе… Косвенно этим, в переживаемое трудное время, была оказана поддержка нашей Церкви, обуреваемой злонамеренными слухами и разными домогательствами врагов и «друзей». Пребывание делегации в Софии и ее поездка по Болгарии дали повод и возможность нашему православному народу ярко проявить свою любовь к Матушке-России и свою веру в несокрушимую мощь Русской Церкви и русского народа… Существующим в эмиграции русским людям, всегда близким моему сердцу, пребывание делегации принесло великое утешение… Они остаются преданнейшими своей Родине верными сынами своей Церкви».[lxxiii]

В отчете Владыки Григория о поездке была дана подробная характеристика внутренней ситуации в Болгарской Церкви: «Экзарх Митрополит Стефан, несомненно, самый умный из архиереев, пользуется большим авторитетом среди болгар, большой дипломат и до мозга костей политик. По видимому, его отношение к немцам по существу было отрицательным, хотя он принужден был лавировать. Англоманство в нем скрытно, вероятно, еще есть в некоторой степени и теперь. Но сейчас он чрезвычайно ярко проявляет свое русофильство… идею славянства и его объединения под главенством России он громко заявляет в своих речах… О своих митрополитах он отзывался, как о «немцах»… Тем не менее эти «немцы»-митрополиты являются его ближайшими помощниками (м. Михаил и м. Паисий), хотя вообще он всех их держит довольно властно… Теперь он приблизил к себе и поставил на ответственные должности наилучших людей русофильского направления: новорукоположенного епископа Парфения, архимандрита Мефодия (протосингела Синода), иеродиаконов Александра и Григория, иеромонаха Серафима. Эти лица — духовные воспитанники управляющего русскими приходами архиепископа Серафима Соболева».[lxxiv]

5 мая экзарх отправил теплую телеграмму командующему III Украинским фронтом маршалу Ф.И. Толбухину: «С восхищением слежу за Вашими удивительными победами. От всей души поздравляю Вас с высшими военными наградами, которыми одновременно и Советское, и наше Болгарское Правительства оценили Ваши великие заслугами. Отныне Ваше славное имя вписано на страницах нашей истории рядом с вечно памятными именами генералов Гурко, Драгомирова, Скобелева».[lxxv] 10 мая в Софии на площади перед собором св. кн. Александра Невского состоялся многолюдный митинг по случаю капитуляции нацистской Германии, на котором в числе почетных гостей присутствовал митр. Стефан.

Вскоре после этого (28 мая) он был приглашен Патриархом Алексием приехать в СССР. 27 июня 1945 г. в Москву впервые прибыла болгарская церковная делегация из 6 человек: экзарх Стефан, епископы Парфений и Никодим, архимандрит Мефодий (Жерев), иеродиакон Григорий (Иванов) и редактор издававшегося прокоммунистическим Священническим союзом журнала «Православный пастырь» иерей Петр Попалександров, который в последний момент по причине болезни заменил протопресвитера Стефана Цанкова. Делегация встречалась с руководством Московского Патриархата, представителями советского государства.[lxxvi]

В своем приветствии экзарх выразил надежду, что Патриарх Алексий будет назван «вождем Общеславянской Православной Церкви», и подчеркнул: «Верим и ждем, как ждут и многие-многие другие, что ваша святая Церковь, особенно в последнюю четверть века пережившая много испытаний, накопившая много опыта, просветленная и умудренная, скажет новое, вещее слово христианским народам, ожидающим, что с Востока придет свет, который оживит и обновит осуетившийся, погрязший в материализме мир».[lxxvii]

В другом обращении к Патриарху и духовенству Русской Церкви митр. Стефан говорил: «Взявший 9 сентября прошлого года в свои руки власть Отечественный фронт направил болгарский государственный корабль на единственно верный для него путь, завещанный историей, диктуемый близким родством крови и единством веры, — путь тесной и верной дружбы со своей освободительницей». Экзарх выразил благодарность «Советскому Союзу и его великому Вождю за второе освобождение Родины, на этот раз от тевтонского ига» и отметил: «Теперь все мы уповаем, что увенчанный пышными лаврами одержанной победы Советский Союз покажет свою неистощимую мощь и на мирном поприще благодетельного культурного развития и человеколюбия, что он станет надежным оплотом вожделенного для всех народов долгого и прочного мира, что, как старший брат в великой Славянской семье, он своим мудрым воздействием, братской любовью и помощью положит конец печальным распрям и даже убийственной вражде среди славян, примирит их родственные племена и выведет их на путь истинно демократической свободы и культурного прогресса».[lxxviii]

В ходе нескольких встреч митр. Стефана с Г.Г. Карповым обсуждались вопросы о создании болгарского подворья в Москве, принятии на обучение болгарских, сербских и черногорских студентов в Духовные семинарии в СССР, издании общецерковного православного журнала и денежном займе на нужды Болгарской Церкви. В последующем докладе Г. Карпова в Совет Министров отмечалось: «Обещанный Стефану и его Синоду крупный заем от лица Русской Православной Церкви должен больше связать Стефана с нами… Установлению тесных связей с Болгарской Православной Церковью способствовало также и то, что по инициативе патриарха Алексия с Болгарской Церкви была снята схизма запрещения общения с другими Церквами, наложенная Константинопольским Патриархом в 1872 г. И, беря пример с Русской Православной Церкви в ее взаимоотношениях с государством, митрополит Стефан в Болгарии проводит политику поддержки демократического фронта, что особенно ярко сказалось в недавно прошедших выборах в Великое народное собрание Болгарии».[lxxix]

В благодарственной телеграмме председателю Совета по делам Русской Православной Церкви от 19 июля экзарх писал: «…в Вашем лице мы чувствуем Ангела-хранителя, посланного Господом Православной Церкви по молитвам бесчисленного сонма ее праведников и подвижников».[lxxx] На встречах с Карповым также впервые был поднят вопрос о провозглашении Болгарской Церкви Патриархатом, по предложению Патриарха Алексия этот вопрос рассматривался и на заседании Священного Синода Русской Церкви.

Владыка Стефан неоднократно встречался в Москве с руководителями Болгарской рабочей партии Г. Димитровым, Д. Михалчевым и В. Коларовым. Согласно докладу экзарха Синоду по итогам поездки, они якобы уверяли митрополита, что «нет никаких намерений большевизации Болгарии», Церковь должна быть сильной, решение от ее отделении от государства отложено, а реформа по устранению преподавания Закона Божия в учебных заведениях начата необдуманно.[lxxxi] Скорее всего, Владыка отразил в этом докладе свои собственные надежды и представления о желаемом положении Церкви в стране.

О личных беседах экзарха с Г. Димитровым судить трудно, но из письма митр. Стефана от 7 августа 1945 г. последнему видно, что Владыка очень надеялся на провозглашение Болгарской Церкви Патриархатом, сам предполагал стать Патриархом и ссылался на обещание Димитрова, что правительство утвердит устав Болгарского Патриархата.[lxxxii] В свою очередь многие руководители БРП недоброжелательно относились к экзарху. Так, Т. Костов в радиограмме Г. Димитрову от 30 мая 1945 г. писал: «Работники церковного комитета интересуются, какова точка зрения партии на него и его работу по демократизации церкви и ограничению прав экзарха, который показывает истинное лицо как политический интриган, ненавистник коммунистов и англофил». Димитров же так выразил свое впечатление о встрече с митр. Стефаном в письме Костову от 13 июля 1945 г.: «Он страшно словоохотлив. Заявил категорично, что свой выбор сделал за коммунистов… Хитрая лиса, но в известные моменты и в известных делах еще может быть полезен».[lxxxiii] Это и другие подобные письма показывают, что хотя руководство БРП и относилось к экзарху с недоверием, но при сохранении взаимного интереса дальнейшее сотрудничество с ним было возможно.

Из письма митрополита Стефана Г. Димитрову от 7 августа 1945 г. следует, что Владыка взял на себя в Москве некоторые обязательства: обещал поддержку Болгарской Церкви Отечественному фронту на предстоящих выборах в Народное собрание и укрепление отношений с Русской Церковью в русле принципов славянства и православия. Вскоре после возвращения из СССР, 28-30 июля экзарх собрал в Черепишском монастыре совещание руководителей всех епархий, на котором был обсужден и положительно решен вопрос о поддержке духовенством на ближайших выборах Отечественного фронта. Кроме того 3-6 августа в Рильском монастыре под председательством экзарха состоялся Собор православных братств (объединявших 50 тыс. членов), завершившийся единодушным прославлением великой России и выражением горячей поддержки новой власти в лице Отечественного фронта.[lxxxiv]

Вернувшись из трехнедельной поездки в СССР (в ходе которой он побывал в Москве, Ленинграде и Киеве), митр. Стефан 19 июля выступил с подробным и почти восторженным рассказом о своем путешествии на радио «София», в котором заявил: «Самым характерным из впечатлений о жизни Советского Союза является глубокая терпимость к вере. Свобода совести — самый священный закон в созидательной политике Советского Союза… Патриарх Алексий с достоинством своей авторитетной кафедры и со своими ценными личными качествами встал во главе православного мира».[lxxxv] Следует отметить, что митр. Стефан впервые посетил Вселенского Патриарха в Стамбуле только в октябре 1945 г., уже после поездки в Москву.

В мае 1946 г. Болгарская Церковь сумела организовать грандиозное чествование 1000-летия преставления прп. Иоанна Рильского, на котором присутствовала и делегация Московского Патриархата во главе с Патриархом Алексием (в ходе своего визита с 20 мая по 3 июня делегация также посетила Софию и другие города Болгарии). В это время митрополит Стефан подтвердил, что он «всецело ориентируется на Восток, на великий могучий Советский Союз, на Русскую Церковь и Патриарха Алексия».[lxxxvi] Всенародная демонстрация любви к Церкви в ходе чествования 1000-летия преставления прп. Иоанна Рильского вызвала открытое раздражение властей, и ставший к тому времени премьер-министром Г. Димитров в своей речи в Рильском монастыре даже пригрозил Болгарской Православной Церкви репрессиями, подобными советским.[lxxxvii] В декабре 1946 г. Владыка Стефан встречался в Софии с митрополитом Крутицким и Коломенским Николаем (Ярушевичем).

В тот период экзарх пытался активно участвовать в политических событиях, используя связи с партией земледельцев и экуменическим движением для осуществления своих взглядов о месте в послевоенном обществе Болгарской Церкви, которую он видел сильной, независимой и равноправной с государством. Однако это очень расходилось с политикой самого государства. Заручившись поддержкой Болгарской Церкви в вопросе объявления Болгарии республикой (на референдуме в сентябре 1946 г. 94 % населения проголосовало за отмену монархии, а малолетний царь Симеон II и царица Иоанна были высланы из страны) и получив абсолютное большинство на выборах в Народное собрание, коммунистические власти уже в опубликованном 4 октября 1946 г. проекте новой конституции объявили об отделении Церкви от государства.[lxxxviii]

Вскоре стало ясно, что надежды митр. Стефана на взаимное проникновение и слияние славянства и православия с коммунистической властью являются утопией. Тоталитарное государство не могло допустить такой влиятельной соперницы, как Церковь в своем стремлении идейно подчинить себе всех граждан. К 1947 г. в школах и гимназиях полностью прекратилось преподавание Закона Божия, в печати началась атеистическая пропаганда, Болгарский экзархат был лишен своих земельных наделов и основной части финансовых средств, священнослужители начали подвергаться гонениям со стороны властей. Законом 1947 г. Болгарской Церкви запретили заниматься благотворительной деятельностью, а с принятием в том же году новой конституции она была отделена от государства.[lxxxix] В результате Церковь стала быстро терять свое значительное влияние на общество, которое пронесла через века османского владычества.

Впрочем, первые трения и конфликты с новой властью начались еще в конце 1944 — начале 1945 гг. Так, 3 ноября 1944 г. Синод отправил министру пропаганды письмо с протестом по поводу передач на радио «София», порочащих болгарских священнослужителей.[xc] В это же время здания Софийской и Пловдивской Духовных семинарий оказались заняты советскими и болгарскими войсками, при этом Софийская семинария св. Иоанна Рильского оставалась в Черепишском монастыре с 1944 по 1991 гг., а Пловдивская семинария свв. Кирилла и Мефодия вообще была закрыта с 1948 по 1990 г.

1944/1945 учебный год во многом оказался сорван. Этому способствовали и репрессии отдельных преподавателей. Так, например, ректор Софийской семинарии архимандрит Николай был арестован в конце 1944 г. за участие в международной комиссии, расследовавшей убийство польских офицеров органами НКВД в Катыни. Осенью 1945 г. были задержаны по обвинению в фашизме преподаватели Пловдивской семинарии Д. Поптомов и прот. Михаил Шишкин. Тем не менее, в 1946 в Болгарии еще действовали четыре средних духовных учебных заведения с 620 учащимися: Софийская семинария (270 учащихся), Пловдивская семинария (217), Черепишское священническое училище (84) и Черепишский пастырско-богословский институт (49 студентов). Кроме того, 140 студентов обучалось на богословском факультете Софийского университета, отделение которого от остальных факультетов правительство отложило до «удобного политического момента».[xci]

Указом министра народного просвещения от 6 октября 1944 г. преподавание Закона Божия было удалено из учебных программ, а также запрещена молитва перед уроками и после. В ответ Синод отправил правительству официальную просьбу о терпимом и уважительном отношении к преподаванию вероучения. Хотя Церковь исключили из состава Высшего учебного совета, в результате переговоров в январе 1945 г. министр издал новый указ, согласно которому было разрешено факультативное преподавание Закона Божия и курса истории Болгарской Православной Церкви. Согласно решению административного совета при Министерстве народного просвещения от 11 мая 1945 г., обучать Закону Божию должны были назначенные духовной властью священники.

Для подготовки факультативных преподавателей на 1945 г. Синод в срочном порядке организовал специальный краткосрочный курс в Черепишском пастырско-богословском институте для 135 священнослужителей. Впрочем, этого было явно недостаточно, так как в 1945 г. Болгарская Церковь имела 3158 приходов и 2400 приходских священников. Согласно указу Синода от 27 декабря 1945 г. об организации факультативного преподавания Закона Божия в приходских училищах, в 1945/1946 учебном году была создана целая сеть таких училищ: в Пловдивской епархии — 321, Велико-Тырновской — 205, Старо-Загорской — 153, Варненско-Преславской — 147, Доростоло-Червенской — 139, Врачанской — 121, Виденской — 110, Сливенской — 107 и т.д. Однако уже в январе 1946 г. началась тенденция насаждения антирелигиозной пропаганды и коммунистической идеологии в школах. Указом и.о. министра народного просвещения Р. Ангелова от 15 января 1946 г. в государственных училищах не разрешалось религиозное воспитание в любой форме и фактически приостанавливалось создание приходских училищ, так как Церковь не располагала подходящими помещениями для их устройства.[xcii]

В конце 1944 г., как уже говорилось, начались репрессии священнослужителей. В этот период так называемыми народными судами по обвинению в сотрудничестве с фашистами (в соответствии с принятым законом о наказании виновных в вовлечении Болгарии во II Мировую войну и связанных с ней злодеяниях) было осуждено 90 духовных лиц (многие невинно), а некоторых арестовали или убили без всякого суда и следствия. В частности, 3 ноября 1944 г. Синод написал в Министерство иностранных и религиозных дел об арестованных без всякого судебного приговора священниках Доростольско-Червенской епархии.[xciii] Синод также просил Дирекцию милиции извещать епархиальное начальство о задержанных священниках и позволить им отбывать сроки наказания в монастырях. В декабре, ввиду предстоящего праздника Рождества Христова, часть первых политических заключенных нового режима была помилована.[xciv]

Как раз в это время начальник милиции Главинчев готовил аресты всех членов Синода, кроме митр. Стефана, за то, что они в одном из своих посланий летом 1944 г. высказались против партизан. Узнав об этом, Г. Димитров в письме Т. Костову от 13 ноября попросил не допустить этого: «Арест членов Синода произведет отрицательное впечатление и, несомненно, будет использован звенаритами, земледельцами и другими нашими союзниками против нашей партии, что вызовет неблагоприятное для нас смущение у сельского населения».[xcv]

Однако Димитров не заступился за двух арестованных в октябре 1944 г. архиереев: митр. Паисия, взятого под арест из-за его высказываний в пользу Германии на страницах «Церковного вестника» и из-за выпуска пронемецкого епархиального послания «Духовное возрождение» (при этом Владыка был непримиримым защитником болгарских евреев и убежденным противником расовой идеологии), и митр. Кирилла, заключенного под стражу как начальника военного духовенства, хотя он лишь формально занимал эту должность. Их продержали в тюрьме до марта 1945 г. и при этом подвергали пыткам.[xcvi]

Первая волна репрессий духовенства (под знаком антифашизма) продолжалась с сентября 1944 по май 1945 гг. Так, например, 9 сентября был арестован и после долгих мучений расстрелян священник с. Тръстеник о. Иоанн Тодоров, 17 сентября в г. Боян убит священник Евстатий Пандурски, 2 октября замучен священник с. Дълбни Дыбник о. Николай Йотов, 5 октября в г. Севлиево арестован и расстрелян протоиерей Стефан Кривошиев, в тот же день в г. Разлоге убит кирками вместе с 39 местными жителями священник Петр Дивизиев и т.д.[xcvii] В этот период по церковным данным были подвергнуты суду 158 священно- и церковнослужителей, из них 152 осуждены, в том числе 13 на смерть. Кроме того, 45 духовных лиц были задержаны без судебных санкций, из них 25 бесследно исчезли и 4 оказались убиты.[xcviii]

В 1945 г. из ведения Церкви были изъяты дела о разводах, в следующем году гражданский брак был объявлен единственно законным. В своей антицерковной политике болгарские власти подрывали влияние Синода, умело используя Священнический союз, так как ощутимые противоречия между епископатом и приходским духовенством существовали в Болгарии с начала XX века. В частности, уже 23 апреля 1945 г. Сливенский митрополит Евлогий писал Владыке Стефану о нарушении устава экзархата управлением Священнического союза.[xcix]

В ответ Синод пытался добиться соблюдения духовенством церковной дисциплины. 20 апреля 1945 г. он решил контролировать точное исполнение устава Союза священнических братств, в частности, выполнение не соблюдавшегося требования, чтобы архиерейские наместники были председателями епархиальных братств и руководителями окружных и епархиальных собраний. В окружном послании Синода от 21 апреля строго запрещались переходы священников в другие епархии, а так же их участие в политической жизни страны и членство в каких-либо политических партиях. Однако эти решения и призывы не оказали должного воздействия: в различных частях страны продолжали возникать «Комитеты по сотрудничеству и единству между Церковью и властью Отечественного фронта» и тому подобные организации. На заседании Синода от 12 сентября 1945 г. отмечалось, что некоторые священнослужители требуют провести «революцию» в Церкви, подобная «революционная» деятельность ряда клириков, в том числе членов управляющих советов священнических братств, строго осуждалась. Синод решил наказывать клириков, не подчинявшихся верховной церковной власти.[c]

При этом дружеские отношения Болгарской и Русской Церквей продолжали развиваться. 20 марта 1946 г. экзарх поздравил Патриарха Алексия и Г.Г. Карпова с присоединением украинских униатов к Московскому Патриархату. В телеграмме Карпову приветствовалось возвращение к Святой Русской Церкви-Матери «отторгнутых когда-то от нее католической агрессией… карпатороссов».[ci]

В июле 1948 г. болгарская делегация во главе с митр. Стефаном приняла участие в проведенном в Москве под благовидным предлогом празднования 500-летия авто­кефалии Русской Церкви совещании глав Православных Церквей. Незадолго до этого на встрече 5 марта в Бухаресте с экзархом Московского Патриархата в Чехословакии архиепископом Елевферием викарий Софийской епархии епископ Парфений передал точку зрения митр. Стефана о желании предварительно послать в Москву небольшую болгарскую делегацию для выяснения позиции Московской Патриархии. Владыка Парфений полагал, что наиболее спорным будет вопрос об экуменическом движении, так как митр. Стефан при поддержке профессора Цанкова считал, что Православные Церкви должны влиться в него. Сам еп. Парфений, как и многие другие болгарские архиереи, имел другую точку зрения: экуменическое движение «направлено против Православия и проводит протестантские идеи, помимо политической западнической окраски».[cii] В конце концов, предварительная поездка болгарской церковной делегации в Москву не состоялась.

Целью совещания 1948 г. была попытка объединения Православных Церквей под эгидой Московского Патриархата или как минимум окончательное оформление европейского Православного блока. В Москву приехали делегации 11 автокефальных Церквей из 13, правда две делегации — Константи­нопольская и Элладская — прибыли только на празднества и в работе совещания непосредственно не участвовали, пытаясь воздей­ствием на некоторых глав Церквей (прежде всего на митр. Стефана) сорвать принятие ряда решений.[ciii] Празднества и заседания проходили в Москве почти две недели, среди докладчиков были митрополит Пловдивский Кирилл, выступивший с докладом «Ватикан и Православная Церковь в Болгарии» и митрополит Сливенский Никодим, зачитавший доклад «Об англиканской иерархии». Все решения совещания заранее получили санкцию партийного руководства. В результате предварительной работы удалось достичь единства позиций участников, хотя без борьбы не обошлось. И наибольшие ко­лебания проявил именно экзарх Стефан. Несмотря на заверения, данные им перед отъездом представителям болгарского правительства, он, приехав в Москву, все же решил сделать заявление о поддержке экуменического движения (с которым много лет сотрудничал) и о целесообразности участия Православных Церквей в созываемой этим движением в августе 1948 г. Амстердамской ассамблее.[civ]

Позицию экзарха изменила срочная телеграмма министра иностранных дел В. Коларова о принципиальном согласии правительства Болгарии на установление Патриаршества.[cv] Следует отметить колебания болгарских властей в этом вопросе. Несмотря на то, что со стороны советского правительства еще в ходе подготовки к совещанию было высказано мнение о целесообразности преобразования экзархата в Патриархат, накануне открытия совещания Политбюро ЦК БРП приняло решение: «Вопрос о возведении Экзархии в Патриархию пока отложить. В связи с этим провести консультации с Советским правительством».[cvi]

Кроме указанной телеграммы на митрополита Стефана повлияло и сильное давление со стороны Московской Патриархии и Сербского Патриарха Гавриила. В результате экзарх в своем докладе на совещании рассказал о многолетней успешной экуменической деятельности Болгарской Церкви, но сообщил, что ввиду внешних политических влияний на экуменическое движение Болгарский Синод решил отказаться от направления своей делегации на Амстердамскую ассамблею. Владыка Стефан стал автором проекта обращения совещания к христианам всего мира «Духа не угашайте». В конце концов, на совещании были единогласно приняты постановления «Ватикан и Православная Церковь», «Экуменическое движение и Православная Церковь», напра­вленные против Римского Папы и «гнезда протестантизма» Америки, а также схожее по характеру «Обращение к христианам всего мира». В резолюции «Об англиканской иерархии», ей, хотя и в мягкой форме, фактически отказывали в признании.[cvii] Конфрон­тация бывших военных союзников повлияла на межцерковные связи, Англиканская Церковь рассматривалась уже как претендент на евро­пейское лидерство.

В ходе празднества и совещания экзарх Стефан неоднократно говорил об исключительной роли Московской Патриархии в современном православии: «Для нас Русская Церковь остается очагом Православия. В ней мы видим гарантию того, что все попытки врагов Православия поколебать его будут развеяны в прах… Да возвеличится через вашу святую Церковь весь православный мир и да умиротворяется и возвышается все человечество».[cviii]

В середине июля болгарская делегация посетила Совет по делам Русской Православной Церкви. В личном разговоре с Г. Карповым Владыка Стефан заявил, что «в Болгарии нет правильных взаимоотношений между церковью и государством. Церковь лишена какой-либо самостоятельности и полностью подчинена департаменту по делам вероисповедания». Митрополит отрицательно отозвался о руководителе департамента Д. Илиеве и попросил «сделать все возможное, пользуясь дружескими отношениями между Советским Союзом и Болгарией, чтобы в Болгарии установить тот же порядок во взаимоотношениях между церковью и государством, какой существует в Советском Союзе». Владыка Стефан также обратился с просьбами о денежной помощи Болгарской Церкви в размере 100 млн. левов (около 1 млн. рублей) и продаже 150 тонн воска, необходимого для производства свечей.[cix]

В июле же Болгарская Церковь получила храм-подворье в Москве (Успения Божией Матери в Гончарах), и был выработан проект положения, в котором предусматривалось полное содержание этого храма и его причта Московской Патриархией (в 1950 — 1955 гг. настоятелем подворья был архим. Максим Минков, в дальнейшем генеральный секретарь Болгарского Синода в сане епископа).[cx]

Возвратившись в Болгарию, экзарх подробно уведомил руководство страны и членов Синода о результатах московского совещания, с надеждой говорил о необходимости введения Патриаршества, о поддержке этой идеи Русской Церковью и советским руководством. Однако еще во время его пребывания в Москве в Болгарии было проведено тайное заседание узкого состава Синода с руководителем дирекции вероисповеданий Д. Илиевым, которое приняло решение об ограничении прав экзарха и возможном скором снятии Владыки Стефана с этого поста.[cxi] Коммунистическому руководству Болгарии был нужен полностью подконтрольный глава Церкви, который бы во всем следовал за религиозной политикой государства.

30 августа 1948 г. на встрече с заместителем председателя Совета Министров Василием Коларовым митр. Стефану были предъявлены требования об отказе Церкви от участия в воспитании молодежи, о разрешении священникам участвовать в Отечественном фронте и кооперативном движении и о допущении коммунистов к ключевым должностям в церковной администрации. Отказ митрополита сделал его отставку неизбежной.[cxii]

4 сентября 1948 г. в результате провокации Врачанского митрополита Паисия Владыка Стефан был вынужден покинуть заседание Синода, и через два дня в письме своему заместителю митрополиту Доростоло-Червенского Михаилу экзарх написал, что в сложившейся ситуации он не может остаться Предстоятелем Церкви. Владыка рассчитывал, что его отставка не будет принята, однако уже 8 сентября решением Синода митр. Стефан был освобожден от должности экзарха «по важным соображениям церковного характера» и лишен права управления Софийской кафедрой, а 10 сентября это решение утвердило Политбюро ЦК компартии.[cxiii] Новым председателем Синода на несколько месяцев стал митр. Михаил.

Все усилия Владыки Стефана показать незаконность этих решений не помогли, ему также не позволили встретиться с Георгием Димитровым, с которым у экзарха раньше были хорошие личные отношения, и которому он 12 сентября написал довольно подобострастное письмо.[cxiv] Бывший секретарь Коминтерна уже тяжело болел, и Болгарией фактически руководил Василий Коларов, не допустивший этой встречи. Вся акция по отстранению митрополита от власти заняла лишь несколько дней. 25 сентября 1948 г. информация о ней была отправлена в советское посольство. В этом сообщении говорилось, что митр. Стефан будет выселен за пределы Софии в с. Баня Карловско Пловдивской области без права передвижения по стране и с предоставлением персональной пенсии 25 тыс. левов ежемесячно.[cxv] На самом деле Владыка был 24 ноября 1948 г. насильно выдворен в указанное село, лишен права свободного передвижения и возможности совершать богослужения. Там он и жил в ссылке до своей кончины 14 мая 1957 г. (Московский Патриарх Алексий глубоко сострадал митрополиту Стефану и оказывал помощь в его лечении).[cxvi]

Так начался период полного подчинения Болгарской Церкви коммунистическому государству. Экзархат был непосредственно вовлечен в советскую международную политику, в частности, в начале 1950-х гг. поддерживал мирные инициативы социалистического лагеря и подписал антиамериканское обращение против войны в Корее. Несмотря на это нарастали ограничения церковной жизни; так, в июне 1950 г. богословский факультет был отделен от Софийского университета и преобразован в самостоятельную Духовную Академию св. Климента Охридского, почти закрытую для свободного поступления в нее. Прекратила действовать сеть приходских училищ. К 1953 г. кроме Духовной Академии в стране осталось лишь одно церковное учебное заведение — Софийская семинария (120 учащихся), а из 21 религиозного периодического издания (на 1946 г.) уцелело только 3.[cxvii]

Власти подавляли приходскую жизнь, а в конце 1940-х гг. началась новая, связанная с холодной войной волна репрессий духовенства. Еще в 1946 г. Велико-Тырновского митрополита Софрония обвинили в выступлениях против Отечественного фронта, критике Сталина и советской системы. В подобном обвиняли также Старо-Загорского митрополита Климента и Доростоло-Червенского Михаила. Тяжелую утрату Болгарская Церковь понесла в результате убийства 7 ноября 1947 г. лишенным сана священника И. Стаменовым (известным в округе в качестве осведомителя) митрополита Неврокопского Бориса (Разумова). За месяц до своей мученической кончины митр. Борис написал в Свящ. Синод письмо, в котором жаловался на произвол коммунистов в его епархии. Владыка был объявлен органами власти врагом, против него развернули клеветническую компанию в прессе, в частности, в газете «Работническо дело» опубликовали статью под названием «Один недостойный служитель Болгарской Православной Церкви». С апреля 1948 по 1 января 1949 гг. под предлогом обвинения в финансовых нарушениях содержался под арестом митрополит Ловчанский Филарет. Репрессий не избежал и самый авторитетный в межвоенный период болгарский иерарх — Видинский митрополит Неофит.[cxviii]

Массовая волна антицерковных репрессий конца 1940-х гг. началась с ареста 29 июля 1948 г. почитаемого в народе за нищелюбие и прозорливость настоятеля Рильского монастыря архимандрита Калистрата (Накова), приговоренного через год к 10 годам тюремного заключения, и сопровождалась в основном административными мерами. От нее пострадало около 200 священников, обвиненных в деятельности против Отечественного фронта. Их отстраняли от службы, отправляли в трудовые воспитательные учреждения (лагеря) или выселяли в другую местность вместе с семьями.[cxix] Этим преследовалась цель поставить под контроль власти все активные церковные кадры. За весь период коммунистической власти в Болгарии Православная Церковь потеряла 120 убитых и 600 репрессированных священнослужителей, значительная часть духовенства прошла через тюрьмы и лагеря.[cxx]

И в этих тяжелых условиях некоторые священнослужители и миряне боролись, как чисто церковными средствами, так и через свою периодическую печать, стараясь и в условиях цензуры не оставлять без ответа нападки на веру и Церковь. Особенную активность и бесстрашие в этом плане проявляли редакторы ежемесячного журнала «Духовная культура» профессор Борис Маринов и Александр Величков.[cxxi]

В то же время среди духовенства экзархата появились течения, близкие по своим взглядам обновленчеству в СССР. Так протоиерей Всеволод Шпиллер еще в 1946 г. писал в Совет по делам Русской Православной Церкви, что Рильский монастырь превращен в место отдыха туристов. При этом монашество там «просто планомерно и систематически истреблялось», такой вывод о. Всеволод делал в связи с отменой ночных и ранних утренних богослужений, якобы «утомлявших без нужды» братию. Вопрос сближения Церкви с обществом и народом предполагалось решить в смысле приспособления к миру: священство требовало второ- и третьебрачия, в том числе для разводящихся, участия в доходах монастырей, командировок за границу для специализации, политических прав и организации священнического профсоюза с правом представлять везде, в том числе перед Синодом, профессиональные интересы священства.[cxxii] Одновременно происходило огосударствление церковной жизни, так, например, Священнический союз на своем XXXI конгрессе принял резолюцию: «Союз будет приобщать свои усилия к силам правительства в деле построения социализма и благоденствия в нашей стране, за построение Царства Божия на земле».[cxxiii]

В 1949 г. управлявший русскими приходами в Болгарии архиепископ Серафим (Соболев) поместил в «Церковном вестнике» статью, в которой «осудил как неканонические притязания Союза священников на умаление власти Синода и на внедрение второбрачия, предостерегая от «живоцерковнических» ошибок и сползания в экуменизм». В ответ в журнале «Народный пастырь» (№ 40 от 21 декабря 1949 г.) была опубликована статья священника Николая Загарова, который писал: «…мы совершенно не обязаны подражать тем обычаям жизни Русской Церкви, которые для нашего духовенства являются уже анахронизмом, так как объединенное болгарское духовенство благодаря своему союзу, чего русское духовенство еще не имеет, подняло свое общественно-церковное сознание до такой степени, что может претендовать на свои законные права равноправного члена в управлении жизнью Церкви, а не быть только раболепно настроенной массой. В этом именно смысле мы безбоязненно заявляем сейчас, что ничто не препятствует русскому духовенству поучиться у нашего».[cxxiv]

Интересная, хотя и односторонняя, характеристика ситуации в Болгарской Церкви уже после отстранения от управления экзарха Стефана содержится в письме архиеп. Серафима (Соболева) Московскому Патриарху Алексию I от 26 апреля 1949 г.: «Все митрополиты являются решительными последователями экуменизма, как до Московского совещания, так и после него… если экуменическое разложение будет идти и впредь такими же шагами, то недалек тот день, когда вожди Болгарской Церкви приведут ее на радость врагов православия к полному духовному единению с создавшимся на Западе религиозным единством, которое в лице экуменизма ставит своею задачею поглощение всех Поместных Православных Церквей и образование единой вселенской, только не православной, а экуменической, т.е. еретической и масонской Церкви, в чем и состоит сущность экуменизма…

В экуменическом направлении болгарских иерархов, в их явном попустительстве экуменической деятельности профессоров богословского факультета и в его отрицательном отношении к православию надо искать одну из главных причин возникновения здесь великого зла — священнического союза. Последний стремится уничтожить власть епископата в лице Синода, быть главным распорядителем всего церковного имущества, допустить женатый епископат и двубрачие духовенства, а в конце концов образовать в Болгарии живую, или обновленческую, Церковь, как это было в России, в целях уничтожения канонов и догматов и всей Православной Церкви. Надо всегда помнить, что болгарские священники сплошь и рядом являются питомцами софийского, враждебного Православной Церкви богословского факультета. И вполне естественно, что священнический союз отражает в себе всю противоцерковность и антиканоничность сего факультета».

По мнению Владыки Серафима, необходимо было предпринять «какое-то высшее вмешательство для оздоровления Болгарской Церкви… включить в число митрополитов Болгарской Церкви таких иерархов, которые отличались бы преданностью Православной Церкви и могли бы вести борьбу с экуменизмом… Такими стойкими борцами за св. православие являются епископ Парфений, архимандрит Мефодий и архимандрит Серафим… Этих трех лиц и следовало бы теперь же сделать митрополитами. Причем на еп. Парфения надо возложить временное исполнение обязанностей председателя Синода. Он, как непоколебимый в православии, поведет Болгарскую Церковь противоэкуменическим путем… Митрополитов же Паисия, Кирилла, Иосифа и Филарета — совершенно беспринципного, самого худшего из всех болгарских иерархов — удалить на покой».[cxxv]

Пересылая 10 июня 1949 г. копию письма архиепископа в МИД СССР, Г. Карпов намечал обширный план действий по «ослаблению рядов экуменистов». В частности, предлагалось организовать кампанию против названных в письме архиеп. Серафима митрополитов как «реакционеров, которые своей деятельностью хотят поссорить духовенство и верующих болгар с Русской Православной Церковью и русским народом».[cxxvi]

В сентябре 1949 г. по запросу МИД в Совете по делам Русской Православной Церкви были подготовлены предложения по «оздоровлению положения» в Болгарской Церкви:

«1. Постепенное отстранение и удаление наиболее реакционных митрополитов и епископов из состава Синода и епархий;

2. Подготовка нового епископата из числа монашествующих и белого духовенства (вдовые священники) — сторонников Отечественного Фронта. Замена ими вакантных епископских кафедр или назначение викариями к митрополитам;

3. К опубликованию Синодом официальной декларации об отношении к правительству Отечественного Фронта и его политике. Декларация связала бы церковную верхушку и налагала бы на подписавших ее соответствующие обязательства. Это тем более необходимо, что за декларацию экзарха Стефана митрополиты не считают себя ответственными. Возможный отказ отдельных иерархов мог бы явиться поводом для их устранения;

4. Ввести единоначалие в Церкви, решив вопрос о патриаршестве, подобрав соответствующего кандидата на этот пост. Пополняя Синод приемлемыми кандидатами, превратить его в совещательный орган при патриархе;

5. Деятельность Союза священников требует постоянного наблюдения и направления в сторону укрепления народно-демократического государства и борьбы за мир против поджигателей новой войны».[cxxvii]

Однако из этого плана мало что получилось. Организаторами и фактическими руководителями деятельности Священнического союза были сами болгарские власти. Митр. Паисий еще в начале 1949 г. был избран наместником-председателем Синода, в связи с чем Патриарх Алексий I 21 февраля отправил ему поздравительную телеграмму.[cxxviii] После принятия 24 февраля 1949 г. направленного против всех конфессий Болгарии закона об исповеданиях глава дирекции вероисповеданий П. Тагаров встретился с митр. Паисием и потребовал от него согласования деятельности Болгарской Церкви с правительственной политикой, в частности с отстранением ряда служителей Церкви, которых власти считали «реакционерами» и разработкой нового устава. В конце концов, Владыка Паисий отказался участвовать в принятии предложенного коммунистами проекта устава и осенью 1950 г. был отстранен от управления экзархатом.

Следующим экзархом после Владыки Стефана был избран митрополит Пловдивский Кирилл, который согласился принять «коммунистический» вариант устава лишь с одним изменением. Владыка Кирилл имел албанское происхождение и ранее изменил свою первоначальную фамилию на Марков по имени отца (по уставу лишь болгарин мог быть главой Церкви), кроме того, он не имел высшего духовного образования. Однако эти обстоятельства не стали препятствием. 3 января 1951 г. Синод утвердил новый устав Болгарской Православной Церкви, который существенно ограничивал ее права.[cxxix] Религиозные организации оказались изолированы от участия в общественной жизни, и в тоже время были созданы условия для прямого вмешательства властей в жизнь и деятельность Церкви.

23 июля 1951 г. экзарх Кирилл в числе собравшихся в Троице-Сергиевой Лавре предстоятелей пяти автокефальных Православных Церквей обратился к христианам всего мира с призывом умножить свои усилия в деле защиты мира и осуждением агрессивных государств во главе с США в связи с Корейской войной.[cxxx] В мае — июне 1952 г. в Болгарию приезжал митрополит Крутицкий и Коломенский Николай (Ярушевич) в связи с присуждением ему ученой  степени доктора богословских наук Софийской Духовной Академией.

С санкции болгарского правительства 8 мая 1953 г. был созван III Церковный Народный Собор, который с небольшими изменениями принял новый устав Православной Церкви и провозгласил восстановление патриаршества, 10 мая Патриархом был избран митрополит Кирилл (Марков), возглавлявший Церковь до своей кончины 7 марта 1971 г. На торжествах интронизации Патриарха Кирилла присутствовала делегация Московского Патриархата во главе с митрополитом Ленинградским и Новгородским Григорием (Чуковым), но не было представителей Константинополя. В июле 1954 г. Патриарх Кирилл посетил Москву, а в октябре 1957 и в мае 1962 гг. Патриарх Московский и всея Руси Алексий приезжал в Болгарию.[cxxxi] Болгарский Патриархат был восстановлен с определенным нарушением канонов, но с согласия и по решению Политбюро ЦК БРП (в 1961 г. Вселенская Патриархия, все же, признала патриаршее достоинство Болгарской Церкви).

Так закончилась эпоха самостоятельной международной и внутриполитической деятельности Болгарской Православной Церкви, особенно активной в годы II Мировой войны. В это время экзархат, чувствуя поддержку широких народных масс, неоднократно выступал против тех или иных действий прогерманского правительства, что наиболее ярко проявилось в защите евреев и оказании помощи возрождавшейся Русской Церкви. Эта по своему славная и героическая эпоха в истории Болгарской Православной Церкви не должна быть забыта.

---

[i] Елдъров С. Указ. соч. С. 242.

[ii] ЦДА, ф. 791к, оп. 2, е. х. 10, л. 14, е. х. 25, 162.

[iii] Там же, е. х. 84, л. 1.

[iv] Церковное обозрение. 1943. № 7. С. 6.

[v] ЦДА, ф. 791к, оп. 2, е. х. 10, л. 1.

[vi] Там же, е. х. 106, л. 67-69.

[vii] Там же, оп. 1, е. х. 70, л. 186.

[viii] Църковен вестник. 1.03.1944.

[ix] ЦДА, ф. 791к, оп. 1, е. х. 71, л. 1-4, 35, оп. 2, е. х. 11, л. 2, 25, 26; Spuler B. Die orthodoxen Kirchen, In: Internationale kirchliche Zeitschrift. XXXIV. Heft 1/2. 1944. S. 71; Калканджиева Д. Указ. соч. С. 205.

[x] ЦДА, ф. 791к, оп. 1, е. х. 105, 115.

[xi] Там же, оп. 2, е. х. 13, л. 29-34.

[xii] Picker H. Hitlers Tischgespärche im Führerhauptquartier. Hitler, wie er wirklich war. Stuttgart, 1976. S. 55.

[xiii] ВА, R5101/23177, Bl. 159; Церковное обозрение. 1943. № 9. С. 6; Калканджиева Д. Указ. соч. С. 202.

[xiv] Церковное обозрение. 1942. № 11-12. С. 6.

[xv] ВА, R5101/23177, Bl. 135-138, 151-157, 160, 168-170.

[xvi] Spuler B., a.a.O., S. 168-169; Църковен вестник. 10.09.1943. С. 249-264, 15.10.1943. С. 284, 29.10.1943. С. 295; Царь болгарский Борис III // Православная Русь. 1993. № 18. С. 13.

[xvii] Православная Русь. 1943. № 7-8. С. 2, 1944. № 1. С. 13-15, 1993. № 18. С. 12-13, 15.

[xviii] СА, д. Протоколы Архиерейского Синода 28 ноября 1940 — 12 января 1944.

[xix] Völkischer Beobachter. 15.10.1943; ЦДА, ф. 791к, оп. 1, е. х. 70, л. 240, 250.

[xx] ВА, R5101/23177, Bl. 161-162.

[xxi] Ebd., R6/178, Bl. 76; АА, Inland I-D, 4779.

[xxii] ЦДА, ф. 791к, оп. 1, е. х. 70, л. 211-212.

[xxiii] Там же, оп. 2, е. х. 106, л. 78.

[xxiv] Църковен вестник. 15.10.1943.

[xxv] Ökumenischer Pressedienst. Genf. 1944. № 1.

[xxvi] Русская Православная Церковь в годы Великой Отечественной войны 1941-1945 гг. Сборник документов. М., 2009. С. 211.

[xxvii] АА, Inland I-D, 4756, 4757.

[xxviii] ЦДА, ф. 791к, оп. 2, е. х. 22, л. 17-18.

[xxix] Там же, л. 24-27.

[xxx] Там же, л. 22-23.

[xxxi] СА, д. 42/44.

[xxxii] АА, Inland I-D, 4756, Bl. 60-61.

[xxxiii] ЦДА, ф. 791к, оп. 2, е. х. 22, л. 8-12.

[xxxiv] АА, Inland IIg 280, 2489.

[xxxv] Очерки истории российской внешней разведки. Т. 4. 1941-1945 годы. М., 1999. С. 507.

[xxxvi] Там же. С. 507-508.

[xxxvii] Потрашков С.В. Антигитлеровская коалиция и Болгария 1941-1944 гг. Харьков, 2005. С. 85.

[xxxviii] Поленков О.Ю. Третий рейх. Война: до критической черты. Кн. 1. СПб, 2005. С. 350.

[xxxix] История Югославии. Т. 2. М., 1963. С. 198.

[xl] ЦДА, ф. 791к, оп. 1, е. х. 72, л. 58-63.

[xli] Там же, оп. 2, е. х. 30, л. 1-3об.

[xlii] Елдъров С. Указ. соч. С. 300.

[xliii] Центральный государственный архив Санкт-Петербурга, ф. 9324, оп. 1, д. 5, л. 39-39об.

[xliv] ЦДА, ф. 791к, оп. 1, е. х. 72, л. 70.

[xlv] Потрашков С.В. Указ. соч. С. 270.

[xlvi] Калканджиева Д. Указ. соч. С. 37-39, 231.

[xlvii] Църковен вестник. 9.09.1945.

[xlviii] ЦДА, ф. 791к, оп. 2, е. х. 39, л. 1, д. 40, л. 1.

[xlix] Там же, е. х. 47, л. 1.

[l] Калканджиева Д. Указ. соч. С. 40-41.

[li] ГАРФ, ф. 6991, оп. 1, д. 16, л. 11, 125-148.

[lii] ЦДА, ф. 791к, оп. 2, е. х. 163, л. 68.

[liii] Там же, оп. 1, е. х. 178, оп. 2, е. х. 34, л. 19-20.

[liv] Там же, оп. 1, е. х. 114, л. 7-9.

[lv] Калканджиева Д. Указ. соч. С. 59

[lvi] Там же. С. 61.

[lvii] ЦДА, ф. 791к, оп. 1, е. х. 72, л. 157, 160; Елдъров С. Указ. соч. С. 305.

[lviii] ЦДА, ф. 791к, оп. 2, е. х. 163, л. 69.

[lix] Там же, е. х. 170, л. 2-3.

[lx] Калканджиева Д. Указ. соч. С. 43.

[lxi] ЦДА, ф. 791к, оп. 2, е. х. 34, л. 7.

[lxii] Калканджиева Д. Указ. соч. С. 44; Косик В.И., Темелски Хр., Турилов А.А. Указ. соч. С. 638.

[lxiii] Бълхова М.И. Указ. соч. С. 196.

[lxiv] Калканджиева Д. Указ. соч. С. 41, 48.

[lxv] РГАСПИ, ф. 17, оп. 125, д. 407, л. 14.

[lxvi] Калканджиева Д. Указ. соч. С. 48; Журнал Московской Патриархии (ЖМП). 1976. № 8. С. 50.

[lxvii] ЦДА, ф. 791к, оп. 2, е. х. 170, л. 13.

[lxviii] См.: Протоиерей Иоанн Христов. Русско-болгарские церковные отношения в годы болгарской схизмы // ЖМП. 1976. № 8.

[lxix] Там же, ф. 246к, оп. 4, е. х. 158, л. 1-2; Скурат К.Е. Указ. соч. С. 268; Косик В.И., Темелски Хр., Турилов А.А. Указ. соч. С. 638; Калканджиева Д. Указ. соч. С. 49.

[lxx] ЦДА, ф. 791к, оп. 2, е. х. 170, л. 24.

[lxxi] Там же, л. 15-16.

[lxxii] ЖМП. 1945. № 5. С. 19; ГАРФ, ф. 6991, оп. 1, д. 65, л. 280.

[lxxiii] ЦДА, ф. 791к, оп. 2, е. х. 170, л. 24-25.

[lxxiv] ГАРФ, ф. 6991, оп. 1, д. 16, л. 88-89; Косик В.И. Русская Церковь в Болгарии (1940-1950-е годы) // Славяноведение. 2003. № 6. С. 86-87.

[lxxv] ЦДА, ф. 791к, оп. 2, е. х. 34, л. 30.

[lxxvi] ЦПА, ф. 1, оп. 7, а. е. 807.

[lxxvii] ЖМП. 1945. № 9. С. 29-30.

[lxxviii] ЦДА, ф. 791к, оп. 2, е. х. 170, л. 40-41.

[lxxix] РГАСПИ, ф. 17, оп. 125, д. 407, л. 13; Русская Православная Церковь XX век / Беглов А.Л., Васильева О.Ю., Журавский А.В. и др. М., 2008. С. 365..

[lxxx] ЦДА, ф. 791к, оп. 2, е. х. 170, л. 38.

[lxxxi] Калканджиева Д. Указ. соч. С. 62-63.

[lxxxii] ЦПА, ф. 1, оп. 7, а. е. 564.

[lxxxiii] Калканджиева Д. Указ. соч. С. 64.

[lxxxiv] Там же. С. 65-66; Бълхова М.И. Указ. соч. С. 205.

[lxxxv] ЦДА, ф. 791к, оп. 2, е. х. 170, л. 42-43.

[lxxxvi] Васильева О.Ю. Русская Православная Церковь в политике Советского государства в 1943-1948 гг. М., 1999. С. 160.

[lxxxvii] Бойкикева К.-А. Указ. соч. С. 181.

[lxxxviii] Бълхова М.И. Указ. соч. С. 203.

[lxxxix] Бойкикева К.-А. Указ. соч. С. 182.

[xc] ЦДА, ф. 791к, оп. 2, е. х. 43, л. 1.

[xci] Калканджиева Д. Указ. соч. С. 205-207.

[xcii] Там же. С. 79-83.

[xciii] ЦДА, ф. 791к, оп. 2, е. х. 210, л. 1-2.

[xciv] IfZ, Fa502/Bd2, Bl. 233.

[xcv] Калканджиева Д. Указ. соч. С. 60.

[xcvi] ЦДА, ф. 791к,, оп. 1, е. х. 71, л. 98; Елдъров С. Указ. соч. С. 304.

[xcvii] См.: Църковен вестник. 2003. № 1, 5, 13.

[xcviii] Калканджиева Д. Указ. соч. С. 182-183.

[xcix] ЦДА, ф. 791к, оп. 2, е. х. 238, л. 1.

[c] Там же, е. х. 34, л. 3-6.

[ci] Там же, е. х. 170, л. 49-50.

[cii] ГАРФ, ф. 6991, оп. 7, д. 42, л. 38-39.

[ciii] РГАСПИ, ф. 17, оп. 125, д. 407, л. 100-103.

[civ] Там же, оп. 132, д. 8, л. 47.

[cv] Там же, л. 102.

[cvi] ЦПА, ф. 1, оп. 6, а. е. 515; Бълхова М.И. Указ. соч. С. 208.

[cvii] РГАСПИ, ф. 17, оп. 125, д. 407, л. 104-105.

[cviii] ЖМП. 1948. № 8. С. 17, 33.

[cix] РГАСПИ, ф. 17, оп. 132, д. 8, л. 36, 41.

[cx] Русская Православная Церковь. Устройство, положение, деятельность. М., 1958. С. 184.

[cxi] Устное свидетельство автору Даниеллы Калканджиевой 15 сентября 2007 г. в Софии.

[cxii] Косик В.И., Темелски Хр., Турилов А.А. Указ. соч. С. 639.

[cxiii] ЦПА, ф. 1, оп. 6, а. е. 539; Бълхова М.И. Указ. соч. С. 212.

[cxiv] Димитров Г. Дневник. София, 1997. С. 627.

[cxv] ЦПА, ф. 146, оп. 5, а. е. 607; Бълхова М.И. Указ. соч. С. 212.

[cxvi] Косик В.И., Темелски Хр., Турилов А.А. Указ. соч. С. 639.

[cxvii] Калканджиева Д. Указ. соч. С. 336; ЦДА, ф. 791к, оп. 2, е. х. 271-272.

[cxviii] Калканджиева Д. Указ. соч. С. 193-198.

[cxix] Там же. С. 184-186.

[cxx] Бойкикева К.-А. Указ. соч. С. 178.

[cxxi] Там же. С. 183.

[cxxii] Косик В.И. Некоторые сведения о церковном строительстве в Болгарии и судьбах русского зарубежного духовенства (1940-1950-е гг.) // Ежегодная богословская конференция Православного Свято-Тихоновского Богословского института: Материалы 2004 г. М., 2004. С. 302-303; ГАРФ, ф. 6991, оп. 1, д. 132, л. 29-34.

[cxxiii] Там же, д. 731, л. 18.

[cxxiv] Там же, л. 16-17.

[cxxv] Косик В.И. Русская Церковь в Болгарии (1940-1950-е годы). С. 87-88; ГАРФ, ф. 6991, оп. 1, д. 576, л. 92-97.

[cxxvi] Там же, л. 100-101.

[cxxvii] Косик В.И. Некоторые сведения о церковном строительстве в Болгарии и судьбах русского зарубежного духовенства (1940-1950-е гг.). С. 304; ГАРФ, ф. 6991, оп. 1, д. 731, л. 19.

[cxxviii] ЦДА, ф. 791к, оп. 2, е. х. 179, л. 1-2.

[cxxix] Там же, е. х. 62, л. 1-4, е. х. 65, л. 1-57.

[cxxx] Журнал Московской Патриархии. 1951. № 8.

[cxxxi] Русская Православная Церковь. Устройство, положение, деятельность. С. 183-184; Косик В.И., Темелски Хр., Турилов А.А. Указ. соч. С. 640.