Доклад профессора Санкт-Петербургской духовной академии М.В. Шкаровского на конференции, посвященной 200-летию Казанского собора, г. Санкт-Петербург, 22-24 сентября 2011 г.

Сразу после окончания русско-японской войны встал вопрос о необходимости создания мемориала, куда могли бы прийти родствен­ники погибших, чтобы поклониться подвигу героев и вспомнить их в своей молитве. 22 ноября 1908 г. был создан Комитет по сбору пожертвований на храм-памятник морякам, погиб­шим в войну с Японией. Почетным председателем комитета стала королева эллинов Ольга Констан­тиновна (дочь генерал-адмирала великого князя Константина Николаевича, много сделавшая для развития русского флота), председателем — П.Н. Огарев. 21 августа 1909 г. была избрана строительная комиссия. За­кладка храма состоялась в Петербурге на Английской набережной 15 мая 1910 г., в день пятилетия Цусимского сражения. Место для строительства (вблизи Морского корпуса и Адмиралтейских верфей) предложил морской министр Григорович, и хотя до этого предлагались различные варианты, предложение министра почти единогласно было признано лучшим. Вместе с закладной доской был положен солдатский Георгиевский крест.

К осени здание было вчерне окончено, и 14 сентяб­ря на куполе водрузили крест. 31 июля 1911 г. состоялось торжественное освящение храма в присутствии императора Николая II и других высочайших особ. Еще накануне в Неву вошли и встали на рейд боевые корабли, среди кото­рых был крейсер «Адмирал Макаров», названный в честь погибшего в этой войне знаменитого воена­чальника и ученого. Завершилось торжество военным парадом перед храмом. Позднее у причала вблизи церкви стояла императорская яхта «Штандарт», а в 1917 г. – крейсер «Аврора».

Здание церкви было выстроено в стиле ростово-суздальского зодчества по проекту архитектора М.М. Перетятковича, исполнившего также рисунки утвари в стиле храма. Каменные рельефы на фасаде выполнил скульптор Б.М. Микешин. Двухэтажным храм был установлен на небольшом искусст­венном возвышении с покрытыми травой откосами, напоминавшими братскую могилу. Интерьеры нижнего хра­ма святителя Николая были расписаны в русском стиле, а верхний отделан бе­лым камнем. Эскизы мозаик и росписи исполнили известные художники В.М. Васнецов и Н.А. Бруни. Заалтарный витраж верх­него храма работы Бруни, изображавший Хри­ста, шествующего по водам, дал храму народное на­звание «Спас-на-водах». Алтарная завеса была сделана в виде военно-морского Андреевского флага.

На внутренних стенах верхнего храма были уста­новлены бронзовые мемориальные доски с именами всех погибших моряков, от адмиралов до нижних чинов и священнослужителей. На каждой доске ука­зывалось название судна, главные бои, в которых оно участвовало, и число погибших на нем. Слева распо­лагались сведения о судах эскадры адмирала Рождест­венского, справа — Порт-Артурской эскадры. Над ка­ждой доской был помещен образ того святого, икона которого имелась на корабле в боях. В храме хранились подлинные судовые иконы, бывшие на судах во время боев и спасенные перед их гибелью: Христа Спа­сителя с «Севастополя», Христа Спасителя с «Ретвизана», святого Исаакия Далматского с «Баяна», Воскресе­ния Христова с «Варяга».

Близ алтаря у юго-восточного столба 27 июля 1911 г. был поставлен перенесенный из Адми­ралтейского собора знаменный флаг бывшего Квантунского флотского экипажа. Это знамя во время осады крепости находилось в Порт-Артуре и перед самой его сдачей было перевезено в Чифу, а оттуда в Петербург.

В церкви были собраны Георгиевские кресты и дру­гие военные награды, личные вещи, фотографии погибших моряков, документы и другие свидетельст­ва подвигов русских воинов в русско-японской войне. На основе этого уникального собрания при храме был открыт музей. Во время I Мировой войны в церковь поступили новые реликвии: в 1914 г. икона Христа Спасителя с фрегата «Паллада» — рели­квия, чудом уцелевшая и найденная в море на месте гибели корабля; в 1915 г. — икона святителя Ни­колая Чудотворца с минного транспорта «Енисей», также единственная реликвия, найденная в море по­сле взрыва судна. В 1913 г. при храме было учреждено Православное братство во имя Христа Спасителя.[1]

Почти всю историю церкви ее настоятелем служил протоиерей Владимир Александрович Рыбаков. Он родился 15 июля 1869 г. в с. Каменка Николаевского уезда Самарской губернии в семье священника и после окончания в 1890 г. Самарской Духовной семинарии некоторое время работал конторщиком в управлении строительством Уральской железной дороги, в 1893 г. состоял учителем церковно-приходской школы при Казанском соборе в Самаре. 3 февраля 1894 г. двадцатипятилетний юноша был рукоположен во иерея к церкви с. Ивантеевка Николаевского уезда и более десяти лет служил сельским приходским священником в Самарской епархии. Затем отец Владимир некоторое время был бесприходным священником в г. Николаевске Самарской губернии и при этом преподавал Закон Божий в сельских и городских школах, служил наблюдателем церковных школ Бугурусланского уезда. В 1907 г. он поступил в Санкт-Петербургскую Духовную Академию, которую успешно окончил 7 июля 1911 г. со степенью кандидата богословия и был оставлен профессорским стипендиатом. Обучаясь в Академии, о. Владимир с 26 февраля по 1 августа 1908 г. исполнял обязанности священника церкви Иконы Божией Матери «Утоли моя печали» при детском приюте принца П.Г. Ольденбургского.

Собирая материал о святом преподобном Иосифе Сикеоте, о. В Рыбаков посетил Афон, Стамбул, Иерусалим и Рим. Летом 1911 г. священник был определен на должность инспектора Могилевской Духовной семинарии, но в том же году — 16 сентября протопресвитер военного и морского духовенства назначил о. Владимира настоятелем церкви Христа Спасителя на Английской набережной (вместо иеромонаха Алексия Оконешникова), где тот и служил более двадцати лет – до закрытия храма в 1932 г. Правда, в 1914 г. оставаясь настоятелем Спаса-на-водах, о. Владимир был назначен старшим священником Генерального штаба и до 1917 г. служил при Ставке.[2]

Позднее, в первые годы советской власти, пока подобное можно было совмещать со службой в храме, о. Владимир Рыбаков также работал делопроизводителем в Управлении строительством железной дороги Петроградского военного района, представительств постройки железных дорог Овсилище-Суда, «Алгемба», фабрики «Гопит» и представительства Туркстроя.

Одновременно отец Владимир писал диссертацию на тему «Святой Иосиф Песнописец и его песнотворческая деятельность», за которую 24 мая 1927 г. ему была присуждена степень магистра богословия. Отрывки из его работы были опубликованы в 1985-1986 гг. в «Богословских трудах», а в 1999 г. этот труд был издан в Санкт-Петербурге. В 1927-1928 гг. отец Владимир преподавал патрологию на Высших Богословских курсах.[3]

В начале 1918 г. здание храма было национализировано, закрыто и опечатано. Однако службы в церкви — молебны, панихиды и после этого полулегально исправ­лялись. Многие прихожане, вдовы, сироты стали просить новые власти Петрограда «разрешить распечатать храм для посещения его и возобнов­ления в нем служб». 22 октября 1919 г. вышло постановление Народного комиссариата просвещения о том, что «памятник находится под охраной прави­тельства», и отдел по охране памятников искусства и старины выдал церкви соответствующее свидетельство.[4]

В это время приходские общины были обязаны перейти на новый порядок регистрации и админи­стративного подчинения. При них были созданы ор­ганы «самоуправления», именуемые «двадцатка­ми», выбираемые прихожанами из своей среды и облекаемые властями ответственностью за деятельность «заведения культа». Те из прихожан, кто пожелал войти в состав «двадцатки», чтобы быть «утвержденными» райсове­том, должны были «представить в инспекцию по делам культов, предварительно сдав отпечатки сво­их пальцев, справки из дактилоскопического бюро, что они не являются разыскиваемыми преступ­никами». В «двадцатку» Спаса-на-водах входили профессора университета, дворянки, домохозяйки, рабочие, служащие, крестьяне.

20 декабря 1919 г. был составлен первый до­говор между советом Центрального района Петрограда и двадцаткой о том, что «городская комис­сия по делам культов передает в пользование верующим гражданам двухэтажное здание культа с инвентарем в нем по описи, а прихожане обязу­ются: платить налоги, вносить в опись новые посту­пления и пожертвования, за свой счет содержать здание и имущество в сохранности и надлежащем порядке, что будет периодически проверяться упол­номоченным инспектором райсовета рабочих, кре­стьянских и красноармейских депутатов; за не­выполнение договора — уголовная ответственность лиц двадцатки и расторжение договора». Кроме того, под угрозой изъятия храма из пользования прихожанам запрещалось преподавать вероучение, проводить антисоветскую агитацию и деятельность. С этого времени церковь вновь стала действовать. Согласно справке коллектива верующих от 31 августа 1921 г. жизнью общины руководил приходской совет из пяти человек во главе с протоиереем Владимиром Рыбаковым.[5]

Во время массового изъятия церковных ценностей – весной-летом 1922 г. Спасу-на-водах посчастливилось избежать общей участи. Позднее – 20 февраля 1924 г. в объяснительной записке заведующему районным церковным столом о. Владимир так описывал причины этого исключительного случая: «В период изъятия церковных ценностей в помощь голодающим ко мне обратился председатель комиссии по изъятию из морских церквей т. Зимин (он тогда был, кажется, помощником командира Петроградского военного порта) с предложением представить ему опись храма и его принадлежностей для предварительного ознакомления. Через несколько времени (дней кажется через 8-10), пригласивший представителя от охраны памятников (так как самый храм находился в ведении этого учреждения) т. Зимин вместе с двумя представителями Помгола… прибыл в храм для проверки всего наличия церковного имущества. Не знаю намерений комиссии, но тогда она самого изъятия церковных ценностей из храма-памятника морякам не сделала. Тов. Зимин сказал, уходя, что мы придем потом, если найдем нужным. Некоторые вещи были тогда отобраны представителем охраны памятников и наложены этикеты, из которых некоторые сохранились и теперь, через несколько дней я лично пошел к тов. Зимину и обратился с вопросом, когда же Вы придете взять отобранные вещи. Тов. Зимин ответил: «Придем, когда найдем нужным». И не пришли. Какими соображениями они руководствовались, я не знаю. Может быть потому, что слишком ничтожно было то количество, какое можно было взять, не нарушая всего храмового ансамбля. Да и те, которые могли бы изъять, представляют или историческую или художественную ценность. Как бы то ни было, но результат тот, что ценности тогда изъяты не были. Все вещи, значащиеся по описи, налицо и в сохранности, как Вы могли убедиться сами».[6]

Настоятель был вынужден оправдываться, так как его обвинили в сокрытии ценностей. 20 февраля 1924 г. храм закрыли под предлогом того, что «двадцатка» своевременно не заключила договор о передаче ей церкви и не сдала в 1922 г. ценности. Комиссия по делам культов собиралась использовать здание по своему усмотрению, однако этому помешало сопротивление Наркомпроса, где нашлись со­трудники, не боявшиеся представлять свою точку зрения. 19 февраля 1924 г., «заслушав сообще­ние архитектора Н.В. Купцова о предполагаемом закры­тии церкви и изъятии из нее ряда икон, вделанных в стены, Реставрационный совет, принимая во вни­мание, что упомянутая церковь запечатлела одну из тяжелых страниц русской истории, что по архи­тектуре своей она является типичным образчиком эпохи подражательного зодчества, и что она при­надлежит творчеству выдающегося архитектора последнего времени Перетятковича… Реставрационный совет постановил провести повторный осмотр церкви… совместно с представителем Русского музея».[7]

Освидетель­ствование прошло 20 февраля в присутствии уполномо­ченного хозяйственного отдела НКВД и в результате его заведующим реставрационной мастерской Русского музея А. Кудрявцевым и архитектором Комитета по охране памятников В. Даниловым был составлен сле­дующий интересный акт: «По осмотру оказалось, что среди памятников станковой живописи имеются ценные памятники XVII века, из которых один датирован 1650 г., царские врата в нижнем храме, принадлежащие эпохе Грозного. Кроме того, в верхнем храме в архитек­турную обработку стен вошли впаянные в толщу стен иконы с погибших в японскую войну судов, являющиеся единственными историческими памятника­ми данного времени. Помимо означенных памятников алтарная абсида украшена мозаикой, исполненной по картонам Бруни, представляющей большое художественное значение. Мозаикой же украшены пилоны храма, арки и паруса под барабаном (работа исполнена в Берлине). Нижняя церковь расписана по холсту художником Адамовичем… С архитектурной точки зрения храм представляет безусловный художественный интерес, построен архитектором Перетятковичем в стиле Владимиро-Суздальских церквей XII века. Ввиду исторического значения памятника и наличия художественного ансамбля и, принимая во внимание, что 22 октября 1919 г. уже состоялось постановление о том, что памятник это находится под особой охраной правительства…признали, что этот памятник подлежит охране и в дальнейшем».[8]

При осмотре храмового имущества по описи было подтверждено наличие 664 предметов. На основании того, что ранее в этом храме изъятие для Помгола (Комиссия помощи голодаю­щим при ВЦИК) не производилось, 28 февраля были вывезены в Музейный фонд: выносные иконы Шуйской Божией Мате­ри и Владимирской Божией Матери; серебряные и золоченые ризы; Евангелие, обложенное сереб­ром, жемчугом и уральскими камнями, печатное Евангелие 1702 г.; резной деревянный с серебром прибор для причастия XVI в. и т.д. – всего 22 предмета. Кроме того, для губфинотдела изъяли 33 серебряных вещи, «не представляющие художественно-исторической ценности»: потиры, дискосы, тарелочки, кресты, ризы, лампады. Их просто переплавили на металл. Большая часть предметов церковного инвентаря была признана подлежащей оставлению «как соответствующий художественный ансамбль», оставили в храме в тот момент и 14 серебряных вещей, также входящих в художественный ансамбль, но предназначенных к временной передаче на хранение в Музейный фонд.[9]

Не смирившись с закрытием церкви, прихожане 25 февраля обратились в Президиум Центрального городского райсовета с ходатайством об открытии опечатанного храма и оставлении в нем ценностей и исторических реликвий. Райисполком 27 февраля запросил мнение административного отдела Ленгубисполкома и 3 марта получил ответ, что «препятствий к предоставлению группе верующих данного храма и перезаключению ими договора не встречается». На другой запрос райисполкома – изъято ли 14 имеющих музейное значение предметов, оставленных в церкви, 17 марта последовало указание: «…находящиеся в церкви «Спаса на водах» предметы, отмеченные архитектором Даниловым в количестве 14, как представляющие художественную ценность, подлежит изъять и передать в Госмузфонд. Обложению же выкупом таковые предметы вследствие минования надобности не подлежат».[10]

После проведения второй конфискации и составления новой описи имущества храм был вновь открыт 31 марта 1924 г., а его приходская община официально зарегистрирована. Помимо настоятеля – протоиерея Владимира Рыбакова в церкви в 1920-е гг. служил диакон Виктор Викторович Финне. Он родился в 1874 г., имел высшее образование – окончил в 1898 г. юридический факультет Санкт-Петербургского университета, затем служил в 1898-1899 гг. прапорщиком в лейб-гвардии Павловском полку. С 1899 и до революции 1917 г. В. Финне был чиновником и председателем уездного воинского присутствия, в годы гражданской войны по мобилизации служил командиром роты в Красной армии. В 1921 Виктор Викторович был уволен из армии в бессрочный отпуск и вернулся в Петроград, где поступил учиться в Богословский институт, а в 1922 г. принял сан диакона. Он служил в храме Христа Спасителя около пяти лет вплоть до ареста 7 апреля 1928 г. по делу «Братства преподобного Серафима Саровского». 22 июля 1929 г. отец Виктор Финне был приговорен к 3 годам ссылки, отправлен отбывать срок в Казахстан и больше в Ленинград не вернулся.[11] Отец Владимир Рыбаков в 1928 г. так же подвергался аресту, находился под следствием по подозрению в антисоветской деятельности, но через два с половиной месяца был освобожден и вернулся к исполнению своих обязанностей.

После открытия, как и раньше, храм принадлежал к Патриаршей Церкви. В период обновленческой смуты 1922-1923 гг. его община сумела выстоять, и Спас-на-водах один из немногих храмов города так и не перешел в подчинение Петроградского Епархиального управления обновленцев. Заслуга в этом, прежде всего, принадлежала членам приходского совета, среди которых было несколько известных ученых. Особо следует выделить двух преподавателей университета – А.П. Алявдина и М.Н. Соколова.

Первый из них был крупнейшим специалистом по истории раннего христианства. Он родился 3 декабря 1885 г. в Пензенской губ., окончил историко-филологический и восточный факультеты Петроградского университета, а с 1915 г. работал приватдоцентом по университетской кафедре истории Церкви. Анатолий Павлович также преподавал в 1920-1923 гг. в Богословско-пастырском училище, в 1921-1923 гг. – в Богословском институте, а в 1925-1927 гг. – на Высших Богословских курсах. В 1921-1928 гг. Алявдин также состоял действительным членом Научно-исследовательского института сравнительной истории языков и литературы, в 1924-1929 гг. работал старшим научным сотрудником «Азиатского музея» и до 16 февраля 1929 г. был доцентом Ленинградского государственного университета. Вплоть до своего ареста 13 марта 1929 г. по делу религиозно-философского кружка «Воскресенье» Анатолий Павлович состоял членом «двадцатки» Спаса-на-водах. 22 июля 1929 г. его приговорили к 5 годам лагерей и отправили на Соловки. Ученый выжил и после отбытия срока в мае 1933 г. вернулся в Ленинград, где работал до начала Великой Отечественной войны в Государственной академии материальной культуры и Институте востоковедения. Будучи эвакуирован в 1942 г. в Дагестан, Алявдин осенью 1945 г. был там арестован и приговорен к 10 годам лагерей за «проповедь о загробной жизни». Только в 1954 г. он был освобожден и вернулся в Ленинград, работал в архиве Академии Наук и скончался 19 августа 1965 г.[12]

Другим известным ученым был Михаил Николаевич Соколов. Он родился 19 июня 1890 г. в Москве в семье священника, закончил в родном городе Духовные семинарию и Академию, где в 1914 г. был оставлен профессорским стипендиатом. После учебы на Восточном факультете Петроградского университета Соколов с 1918 г. стал преподавать в нем и в конце 1920-х – 1931 гг. уже исполнял обязанности профессора, заведующего кафедрой гебраистики. С 1921 г. Михаил Николаевич также преподавал еврейский язык в Богословском институте, был секретарем Коллегии востоковедов при Азиатском музее Академии Наук, а с 1924 г. заведовал в нем еврейским отделом. Соколов состоял в двадцатке Спаса-на-водах вплоть до закрытия храма в 1932 г., а 22 декабря 1933 г. его арестовали по делу «евлогиевцев» и 3 марта 1934 г. приговорили к 5 годам лагерей. Михаил Николаевич отбывал срок в Бамлаге (г. Свободный), где в сентябре 1937 г. был вновь арестован, приговорен к высшей мере наказания и 10 октября 1937 г. расстрелян.[13]

В приходской совет храма в 1920-е гг. входили известный педагог-литератор (до революции редактор «Биржевых ведомостей»), научный сотрудник Академии Наук, главный редактор Коллегии академического издательства Владимир Александрович Бонди, наблюдатель Главной физической обсерватории Михаил Павлович Умаров, профессор физики в Ленинградском университете Николай Александрович Булгаков, профессор математики в различных вузах города Сергей Семенович Абрамович-Барановский, сотрудница Библиотеки Академии Наук Екатерина Николаевна Карцова и другие представители интеллигенции. Интересно отметить, что в 1928 г. из 26 членов «двадцатки» по происхождению 16 были дворянами, 2 – потомственными почетными гражданами, 6 – крестьянами и 2 – мещанами.

Уже весной 1924 г. ГПУ было установлено наблюдение за вновь зарегистрирован­ной общиной, вся дальнейшая деятельность которой проходила в борьбе за существование храма. Чтобы заставить «двадцатку» отказаться от своих прав, инспектор по делам культов Октябрьского рай­она и куратор из ГПУ использовали самые разные механизмы. В 1927 г. эксперты Главнауки объяви­ли верующим о необходимости исправить купольный свод. Он действительно был не в порядке, но, учитывая, что в это время сносили церкви, не нуждающиеся в ремонте, такое указание становилось опасным поводом для прекращения богослужений по техническим причинам. 6 октября 1927 г. уполномоченный «двадцатки» литератор В. Бонди писал в административный отдел губисполкома: «Храм-памятник морякам нуждается в немедленном капитальном дорогостоящем ремонте купола… Между тем, этот храм-памятник, кро­ме художественного значения имеет и большое об­щественно-политическое, как единственная память и о громадном русском флоте, почти сполна погиб­шем в результате близорукой политики император­ского правительства, и о тысячах моряков, имена которых вычеканены на бронзовых досках, почти сплошь покрывающих среднюю часть всех стен. Заслуживает отметки, что эти доски единствен­ные, вторых досок не отливалось, и что на этих досках помещены имена всех погибших, не делая разли­чия между адмиралом и матросом «последней ста­тьи», и даже без различий вероисповедания. Таким образом, в православном храме впервые с почетом хранятся даже имена мусульман. Главнаука не имеет средств поддержать этот памятник, не имеет их и двадцатка. С великим трудом справляясь с текущими расходами, двадцатка совершенно лишена возможности восстановить купол, разрушение которого равносильно и разрушению всего памятника. Двадцатка вынуждена поэтому ходатайствовать… о разрешении ей сбора добровольных пожертвований в других храмах Ленинграда и среди верующих на капитальный ремонт храма-памятника».[14]

Просьбу приходского совета поддержала Ленинградская государственная реставрационная мастерская в своем письме от 5 октября 1927 г.: «Ввиду того, что перекрытие над храмом-памятником морякам, погибшим при Цусиме, находится в состоянии близком к разрушению, вследствие неправильного его сконструирования и выполнения строителями храма, почему в настоящее время приходится делать не ремонт перекрытия, а совершенно новое перекрытие купола, каковая работа обойдется не менее 5–6 тыс. рублей, — Лен. гос. реставрационная мастерская Главнауки просит адмотдел оказать содействие двадцатке означенного храма в изыскании ею средств для производства означенной работы, так как Цусимский храм находится под госохраной, как памятник искусства».[15] В течение года пожертвованиями верующих средства на реконструкцию купола были собраны, осенью 1928 г. проведен его ремонт, и угроза закрытия вновь временно отодвинулась.

В середине 1920-х гг. в церкви Христа Спасителя нередко совершались архиерейские богослужения – 31 января, 27 мая, 13 августа 1926 г., 21, 27 мая 1927 г. и т.д. При этом чаще всего служил епископ Гдовский Димитрий (Любимов). Влияние этого Владыки, ставшего в дальнейшем фактическим руководителем так называемого иосифлянского движения, отразилось на позиции членов приходского совета Спаса-на-водах. Упомянутое движение возникло в конце 1927 г. и получило свое название по имени формального руководителя – митрополита Ленинградского Иосифа (Петровых).

Иосифляне 26 декабря 1927 г. отделились от Заместителя Патриаршего Местоблюстителя митрополита Сергия (Страгородского), которого резко критиковали за уступки советской власти. Еще до официального отделения многие представители ленинградского духовенства и мирян написали митрополиту Сергию послание, убеждая изменить курс церковной политики. Одно из них от имени ученых Академии Наук и профессуры ленинградских вузов написал член «двадцатки» Спаса-на-водах профессор Военно-юридической академии Сергей Семенович Абрамович-Барановский. По некоторым сведениям он и лично ездил в Москву к митрополиту Сергию в составе церковной делегации, передавшей 12 декабря 1927 г. упомянутое послание Заместителю Патриаршего Местоблюстителя.[16]

Иосифляне были частью более широкого движения «непоминающих» (за богослужением митр. Сергия и советскую власть). При этом большинство «непоминающих» не отделилось от Заместителя Патриаршего Местоблюстителя и сталось в подчинении ему и назначенным митр. Сергием епархиальным архиереям. Эту позицию заняла и приходская община Спаса-на-водах. 8 января 1928 г. члены «двадцатки» храма подписали письмо против поминовения Владыки Сергия, но к иосифлянам не присоединились, несмотря на старания епископа Димитрия (Любимова). Постановлениями Заместителя Патриаршего Местоблюстителя и Временного при нем Патриаршего Священного Синода от 25 января и 11 апреля 1928 г. иосифлянские архиереи были уволены на покой и запрещены в священнослужении, причем в обоих документах говорится: «В своем ослеплении расколом епископ Димитрий дошел до такого безумия, что один из православных храмов (Спаса на водах) публично назвал храмом сатаны».[17]

Возможно, епископ Гдовский выражал недовольство позицией прихожан церкви, но приписываемых ему слов не произносил. В конце апреля 1928 г. он написал и публично огласил после литургии в кафедральном соборе Воскресения Христова свой ответ по поводу «возведенной на него клеветы»: «Возлюбленные о Господе собратья, архипастыри, пастыри и все чада Церкви Православной. В январе сего года я получил указ от м. Сергия и его Синода, запрещающий мне священнослужение. В нем было сказано, что я дошел до такого безумия, что одну церковь – храм «Спаса на водах» публично назвал «храмом сатаны». Недавно был прислан второй указ, в котором говорится это обвинение. Вероятно, с какой-либо целью это обвинение было связано с церковью, которая особенно была близка моему сердцу. Свидетельствую моею архиерейскою совестью, что ни в частной беседе, ни публично я таких слов не произносил. Указ рассылается повсеместно, и найдутся люди, которые поверят этой клевете и соблазнятся. Будем молиться, чтобы Господь охранил слабых колеблющихся людей от соблазна, а тех, которые прибегают к такой клевете, вразумил и поставил на истинный путь».[18]

Приход Спаса-на-водах оставался «непоминающим» до 1931 г., а затем в храме начали поминать власти и митрополита Сергия. К этому времени целый ряд прежних членов «двадцатки» был репрессирован, и их сменили новые люди. Так, в мае 1930 г. председатель приходского совета О.С. Горданова сообщила районному инспектору по делам культов, что А.П. Алявдин, Е.Н. Карцова и С.С. Абрамович-Барановский выбыли из состава «двадцатки» и не могут подать заявление о выходе, так как находятся вне Ленинграда. Все трое были арестованы еще в 1929 г., осуждены и отправлены в лагерь или ссылку. Впрочем, до середины 1929 г. открыто общину не преследовали. 8 февраля 1928 г. прихожане вновь беспрепятственно заключили договор о приеме в свое пользование храма и церковного имущества.

Священнослужители церкви разделяли позицию приходского совета. Сам о. В. Рыбаков на допросе 31 декабря 1933 г. так объяснил свое критическое отношение к действиям митр. Сергия, но в то же время признание его церковной власти: «Считаю себя сергиевской ориентации, имеющей возможности легального существования. Со вступлением Сергия Горьковского на место блюстителя российской православной церкви начались в ней расколы, виновным в которых я считаю исключительно митрополита Сергия и его последователей, вбивающих клинья в единую православную церковь и тем самым ослабивших ее мощь. На путь возражения Сергию я стал благодаря его нетактичности по отношению к отдельным руководителям церкви, как митрополита Иосифа и других, которые были просто отстранены… Со своей стороны я считаю, что никаких канонических оснований к расколу нет; российская церковь должна быть единой православной церковью, все течения в ней должны быть объединены, всякие расколы устранены, и тогда только она может стать опять мощной организацией и вести более сильную борьбу с растущим безбожием. Себя я считаю сторонником этого объединения».[19]

После ареста диакона Виктора Финне в помощь настоятелю отцу Владимиру 4 ноября 1928 г. «двадцатка» временно пригласила диакона Сергия Александровича Александрова. Позднее, после рукоположения во священника он служил настоятелем Троицкой церкви в Старом Петергофе, был арестован 13 января 1933 г. и 5 апреля 1933 г. приговорен к 10 годам лагерей. С 5 апреля по 12 июня 1929 г. ввиду отсутствия прот. Владимира Рыбакова обязанности настоятеля Спаса-на-водах временно исполнял протоиерей Николай Петрович Тихомиров. Он родился в 1873 г. в с. Рель Гдовского уезда Санкт-Петербургской губернии в семье священника, в 1894 г. окончил Петербургскую Духовную семинарию и после рукоположения во иерея служил в приходах Лужского уезда. В 1918 г. отец Николай был назначен в Смоленскую кладбищенскую церковь Петрограда, после службы в Спасе-на-водах он с 1930 г. являлся настоятелем Успенской церкви подворья Киево-Печерской Лавры на Васильевском острове. 22 декабря 1933 г. о. Н. Тихомиров был арестован по делу «евлогиевцев» и 25 февраля 1934 г. приговорен к 3 годам лагерей. После освобождения отец Николай с 1936 г. служил настоятелем Тихвинской церкви с. Неболчи Новгородского округа, в ноябре 1937 г. был арестован и расстрелян.[20]

С лета 1929 г. представители советской власти возобновили свое давление. Начались допро­сы с запугиванием, вследствие чего некоторые чле­ны «двадцатки» подали заявление о своем выходе из общины. Но на их место заступили новые. В те годы перед каждым большим церковным праздником «двадцатка» испрашивала письменно, с оплатой пош­линного сбора, разрешение у инспектора по делам куль­тов на проведение колокольного звона и крестного хода вокруг храма.

3 июня специальная комиссия административного отдела Леноблисполкома тщательно проверила все стороны деятельности церковной общины, стараясь выявить какие-либо нарушения законов. В составленном по итогам проверки акте отмечалось, что «двадцатка в большинстве состоит из интеллигенции тихоновского толка», но «раскола…не установлено». Путем опроса членов приходского совета и просмотра протоколов его заседаний комиссия пыталась установить факт отделения общины от Заместителя Патриаршего Местоблюстителя митр. Сергия, но естественно уличить прихожан в этом не смогла. Согласно акту «при осмотре здания церкви…был обнаружен неизвестный «музей», со слов двадцатки таковой находится под ведением Морского музея». В вынесенном комиссией заключении говорилось: «Для обследования «музея» вызвать специалиста для разрешения вопроса о находящихся там вещах, впредь же до осмотра сообщить инспектору культа для опечатывания помещения». Кроме того, комиссия постановила изъять серебряные предметы, состоящие на учете Комитета охраны государственного музейного фонда общим весом 11 килограммов 280 граммов.[21]

11 июня 1929 г. за подписью начальника Цент­рального военно-морского музея П. Сивкова на бланке управления РККА в церковный стол райсовета города было направлено письмо с прось­бой «выдать из церкви Спаса на Водах имеющиеся там музейные предметы, относящиеся к русско-японской войне». Члены приходского совета вынуж­дены были осуществить полную передачу, к тому же они считали, что в смутном будущем истори­ческие вещи сохранятся в музее с большей вероят­ностью. О большом уникальном военно-морском собрании Спаса-на-водах можно судить хотя бы по одному из сохранившихся в фондах современного Центрального военно-морского музея альбому «Проводы эскадры Верениуса». Старая этикетка экспоната гласит: «Музей при Храме-памятнике морякам, погибшим в войне с Японией, № 1201, поступ. 29 сентября 1912 г., снимки Ея Величества Королевы Эллинов».[22]

С начала 1930 г. жесткая политика админи­стративного отдела привела к тому, что некоторые члены «двадцатки» вынуждены был отказаться от храма. Бессменный ее председатель дво­рянка Ольга Сергеевна Горданова (дочь генерала, в прошлом медсестра, участница I Мировой войны), протоиерей Владимир Рыбаков и еще несколько человек остава­лись стойкими защитниками Цусимского храма. На смену выбывшим членам приходского совета пришли новые, запугать которых не удалось. В мае 1930 г. прихожане подали заявление о перерегистрации их религиозного общества, но решение вопроса затянулось. Проведенная 13 июня 1930 г. проверка имущества существенных недостатков не выявила, в этот день была составлена новая инвентарная опись, куда внесли поступившие в храм в последнее время предметы. Еще 13 мая представители райисполкома провели технический осмотр здания и потребовали проведения ремонтных работ. Почти все они были выполнены в течение лета – осени, и 15 декабря 1930 г. приходскому совету, наконец, выдали удостоверение о регистрации общества верующих при церкви.

Однако храм был обречен, потому что в Ле­нинграде в первую очередь сносили церкви, постро­енные в так называемом псевдорусском стиле, и даже искусствоведы старой школы спешили при­знать их нелепыми для исторического Петербурга. План превращения Ленинграда в образцовый социали­стический город и борьба с ре­лигией на разных уровнях не оставляли шансов на спасение народной святыни.

Уничтожение церкви ускорило обращение администрации соседнего судостроительного завода в президиум Октябрьского райсовета от 3 сентября 1931 г.: «На территории нашего завода «Судомех», бывшего «Новое Адмиралтейство», находится церковь бывшего морского ведомства, построенная в память Цусимского боя. В данное время эта небольшая церковь закрыта [что являлось ложью], и при ней живут лица не имеющие отношения к заводу, как-то: поп, сторожа и их семьи.

В данное время уже приступлено к генеральной реконструкции нашего завода, к постройке новых цехов и мастерских, к восстановлению стапелей и к прокладке заводских железнодорожных путей, соединяющихся с железнодорожной магистралью порта. Последние должны пройти по месту расположения названной церкви, и на ее территории намечено строить заводские постройки подсобного характера. В связи с этим в настоящее время наступила крайняя необходимость сноса этой церкви с территории завода.

В период 1930-31 гг. коллектив рабочих завода неоднократно возбуждал ходатайство о передаче этой церкви под заводской клуб или столовую, но в данное время этого недостаточно, необходим полный снос церкви. Имея в виду, что по окончании реконструкции наш завод по ценности массового своего производства будет иметь общесоюзное значение, освобождающее СССР от ввоза импортных судовых механизмов и от фрахта морского тоннажа, а потому, исходя из этих соображений, и, идя навстречу требованиям рабочих завода, бюро партколлектива ВКП(б), дирекция и завком просит президиум райсовета срочно обсудить данный вопрос, и вынести решение о сносе указанной церкви с территории завода».[23]

6 сентября 1931 г. районный инспектор по делам куль­тов доложил в президиум Октябрьского райсовета, что по находящемуся на территории церкви старому мо­сту граждане могут проникать на завод «Судомех», «по моим наблюдениям в церкви молящихся бывает очень мало даже в воскресные дни, не говоря уже о буднях, когда бывает 10-15 человек… Так как церковь стоит на терри­тории завода и мешает ему, то договор с 20-кой предлагается расторгнуть, церковь закрыть и использовать здание ее под культурные нужды завода». Спасению храма не помогло даже то, что 1 октября 1931 г. был заключен новый договор о передаче его в пользование верующих, а 2 ноября приходской совет известил районные власти о проведенных в течение лета и осени дорогостоящих ремонтных работ и выполнении требований, указанных в акте технического осмотра церковного здания от 5 июля 1931 г.[24]

2 декабря 1931 г. состоялось заседание Прези­диума Ленинградского совета, подтвердившее за­ключение областной комиссии по вопросам культов от 29 октября относительно «церкви па­мяти моряков», находящейся на набережной Крас­ного флота: «Исходя из того, что церковь нахо­дится рядом с заводом «Судомех», который крайне нуждается в занимаемой ею территории для рас­ширения завода и построения новых цехов, кроме того церковь расположена на путях вновь прокладываемой ж/д магистрали к порту, в силу чего постановление Октябрьского райсовета о ликвида­ции церкви утвердить. Здание передать заводу на слом с использованием материалов на строитель­ные нужды» (протокол № 42, пункт 6).

8 декабря 1931 г. районный инспектор доложил председателю комиссии по вопросам куль­тов при Леноблисполкоме т. Неглюевичу: «…поста­новление Президиума облисполкома …о ликвидации церкви «Памяти морякам» (наб. Кр. флота, 76) объявлено председателю 20-ки под рас­писку и объявлен срок обжалования». Развернутая верующими активная борьба по защите храма встревожила администрацию завода «Судомех», и она 14 декабря вновь обратилась к городским властям, приведя дополнительные аргументы: «Прилагая выкопировку из генплана завода с показанием запроектированной железнодорожной линией, Управление заводом настаивает на осуществлении постановления президиума Ленсовета от 2.XII.31 по вопросу о ликвидации церкви, находящейся на островке, на коем расположен завод, так как канал Круштейна, отделяющий территорию завода от города, является естественной границей и одновременно будет служить и хорошей защитой и изоляцией завода от города, ибо никем не охраняемая территория церкви и отделяющий ее от завода низкий кирпичный забор, могут привести к проникновению на территорию завода всякого рода злоумышленников».[25]

Заводоуправление опасалось не зря. 17 декабря 1931 г. О.С. Горданова написала хода­тайство от имени верующих во ВЦИК об отмене постановления о сломе храма-памятника. В защиту церкви были собраны тысячи подписей горожан. 20 декабря «двадцатка» известила райсовет о подаче заявления во ВЦИК. Таким образом, закрытие Спаса-на-водах было отсрочено, и еще два с половиной месяца в нем продолжались богослужения.[26]

7 марта 1932 г. со ссылкой на распоряжение Президиума ВЦИК верующим объявили, что их жалоба оставлена без последствий: «Ликвидацию-приемку и распределение имущества произвести в два дня, с таким расчетом, чтобы к 10 марта по­мещение было очищено». Однако реальное закрытие храма произошло еще раньше – 8 марта. Вскоре, весной того же 1932 г. церковь взорвали. Согласно городскому преданию старые моряки на коленях просили 1-го секретаря Ленинградского горкома ВКП(б) С.М. Кирова сохранить здание храма, но это не помогло, и городское начальство во главе с Кировым наблюдало за взрывом с наб. Лейтенанта Шмидта на противоположном берегу Невы.

Взрыв разбросал обломки мозаики на десятки метров вокруг (их до сих пор находят на прилегающей территории). Городская легенда гласит, что доски с именами погибших моряков были брошены на дно Невы. Часть центрального купола с мозаичным ликом Спаса Пантократора был выброшен взрывом на дно Новоадмиралтейского канала изображением вверх, причем мозаика чудом практически не пострадала. Живший неподалеку известный ленинградский писатель моряк Виктор Конецкий в одном из своих рассказов писал, что лик Христа некоторое время просвечивал сквозь воду, а затем вдруг исчез. Лишь около десяти лет назад стало известно о подвиге сотрудника Русского музея Морозова, который спас мозаичный образ из купола (весом около одной тонны), организовав его подъем со дна канала и перевозку в музей. Туда же были доставлены и три мозаики (каждая весом более 200 кг), изготовленные в 1915 г. в мастерской Академии Художеств по эскизам знаменитого художника В.М. Васнецова, и вставленные в металлических рамах в стены храма. Эти мозаики, фактически в тайне, более 60 лет хранились в подвалах Русского музея, пока не были обнаружены при разборке помещения в 1995 г., повернутыми изображением к стене. В настоящее время спасенные, возможно с риском для жизни, Морозовым и другими сотрудниками музея мозаики временно находятся на выставке в Военно-Морской Академии имени адмира­ла Н.Г. Кузнецова.

Судьбы прихожан и священнослужителей церкви Христа Спасителя сложились, как правило, трагически. Председатель приходского совета О.С. Горданова уже в 1932 г. была арестована и по обвинению в контрреволюционной деятельности сослана в Алма-Ату. В начале 1933 г. органы ОГПУ арестовали и отправили в концлагерь активных прихожан Спаса-на-водах бывших морских офицеров Н.А. Корнилова и А.Г. Галкина. После закрытия своего храма протоиерей Владимир Рыбаков перешел слу­жить в Николо-Богоявленский собор. С ним в этот собор ушла и большая группа его духовных детей: капитан 2-го ранга царского флота А.И. Лебедев, бывшие морские офицеры Д.К. Неупокоев, А.А. Пеликан, участник Цусимской битвы Осипов, внук графа Витте М.М. Меринг, дочь адмирала В.М. Елчанинова, жены и дети морских офицеров – Всеволожские, Корниловы, Н.С. Радькова, профессора Н.А. Булгаков, М.Н. Соколов, литератор В.А. Бонди, вернувшийся из ссылки А.П. Алявдин и другие. Эти люди сохраняли память об уничтоженном храме. Отец Владимир устраивал ежегодные молебны-панихиды по погибшим морякам; распространялась фотография Спаса-на-водах с надписью на ней: «Кровью венчавшимся благодарная Россия», стихотворения «Храм-памятник морякам» и «Песня колокола», в которых говорилось о разрушении большевиками церкви в память погибших в русско-японской войне.

Разгром этой группы произошел в связи с фабрикацией ОГПУ так называемого дела «евлогиевцев». Аресты по этому делу начались 22 декабря 1933 г. Его «сутью» была целиком надуманная концепция — якобы в 1932-1933 гг. в Рус­ской Православной Церкви произошел новый раскол, по тактическим соображениям не имевший открытого выражения. После того, как проживавший во Фран­ции митрополит Евлогий (Георгиевский) разорвал отношения с Заместителем Патриаршего Местоблю­стителя митрополитом Сергием (Страгородским), «наи­более контрреволюционная часть» духовенства и ми­рян будто бы «вступила на путь антисоветской борьбы, ориентируясь на митрополита Евлогия, белую эмиг­рацию и Англиканскую Церковь». Их целью, по вер­сии ОГПУ, было свержение советской власти и уста­новление конституционной монархии, подобной английской. Аресты продолжались до 26 января 1934 г. В Доме предварительного заключения ока­зались два епископа, священники главных храмов города и активные прихожане.[27]

Всего по делу «евлогиевцев» проходили 175 чело­век, из них 157 были арестованы. Среди пяти главных руководителей «антисоветской организации» значи­лся прот. Владимир Рыбаков. Его арестовали 22 декабря 1933 г. и обвинили в систематическом проведении черносотенной пропаганды, руководстве «контрреволюционной ячейкой» организации из восьми прихожан, боль­шинство которых ранее служило в царском флоте. Они также были арестованы: А.И. Лебедев, Д.К. Неупокоев, М.Н. Соколов, В.М. Елчанинова, М.М. Меринг и др.

На допросах 31 декабря 1933 – 17 января 1934 гг. о. Владимир не скрывал своего негативного отношения ко многим действиям советских властей: «К антирелигиозной политике советской власти я отношусь отрицательно, т.к. этот момент в корне расходится с моим мировоззрением идейного христианства и человека преданного делу православной церкви. Являясь противником атеизма, теми средствами, которыми я располагаю и как священник, и как духовный руководитель верующих, данных мне в результате легального существования церкви в СССР, я веду активную борьбу с ним и воспитываю окружающих в духе антиатеизма. Такое воспитание только естественно может препятствовать растущему безбожию и неверию и создать активные церковные кадры [препятствующие] раздроблению православной церкви…

По своим политическим убеждениям я являюсь сторонником конституционной монархии. К политике советской власти и партии, направленной к окончательному уничтожению религии и ее представителей — руководителей российской православной церкви, носителей монархических идей, я отношусь отрицательно. Я считаю, что в России необходима конституционная монархия, по типу Англии, которая может вывести страну из бедственного положения, в котором она сейчас находится. Церковь как проводница монархических идей и укрепления устоев государственного строя, во главе с монархом, должна иметь свое прежнее положение и права».

Не стал отказываться протоиерей и от окормления своих духовных детей – бывших прихожан Спаса-на-водах: «В бытность мою настоятелем храма памяти погибших в японскую компанию морякам вокруг этого храма группировались бывшие моряки, морские офицеры и их семьи. Часть из них после закрытия постановлением советской власти этого храма-памятника перешла со мной в Николо-Морской собор. Этой группой, возглавляемой мною, ежегодно в день памяти Цусимского боя совершались традиционные молебны. Это обстоятельство давало возможность нам общаться, поддерживать связь и осуществлять традиции, которые существовали в закрытом большевиками храме».

«Евлогиевцы» были осуждены Тройкой Полно­мочного Представительства ОГПУ в Ленинградском военном округе 25 февраля 1934 г. Главных обвиняемых приговорили к 10 годам лагерей, большинство осужденных прихожан Николо-Богоявленского собора отправили в ссылку. Протоиерей Владимир Рыбаков, перенесший пытки, был приговорен Коллегией ОГПУ 3 марта 1934 г. к 5 годам ссылки, но через несколько дней был освобожден в предсмертном состоя­нии, помещен в городскую больницу, где 20 марта, умер.[28] Отпевание проходило в Николо-Богоявленском соборе, и целая демонстра­ция — более двух тысяч человек — сопровождала тело до места похорон на Смоленском кладбище.

Сохранился бюллетень, составленный работниками Ленгорисполкома по итогам наблюдения за проведе­нием пасхальных служб в 1934 г. В нем говорится о реакции верующих на дело «евлогиевцев» и похороны о. Владимира: «Наши наблюдения фиксируют заметный рост фак­тической преданности церкви, выражавшейся в уве­личении количества предпасхальных «исповедующихся и причащающихся», в увеличении доходов церкви и проявления пассивной озлобленности по поводу за­крытия ряда храмов и ареста церковников… Основным моментом в настроениях верующих, напол­нивших церкви перед Пасхой, было выражение пас­сивного недовольства мероприятиями советской вла­сти: «Церкви закрывают, а ничего не дают взамен. В красные клубы мы никогда не ходили и не пойдем». «Литвинов говорил Рузвельту о том, что в СССР нет преследования духовенства, а ГПУ арестовывает луч­ших священников только за то, что они добросовестно выполняли свой пастырский долг и вели работу по духовному воспитанию верующих». Группа «верую­щих», по внешнему виду интеллигентов, в Николо-Морском соборе пыталась устроить демонстрацию во время похорон священника Рыбакова, осужденного в ссылку по делу «евлогиевцев» и умершего вскоре после освобождения из ДПЗ. Распространились слу­хи, что Рыбаков подвергался пыткам, и во время похорон вышеуказанная группа настаивала на том, чтобы «открыть и показать народу лицо батюшки-мученика»…».[29]

После уничтожения церкви Христа Спасителя ее территорию передали заводу «Судомех» (Адмиралтейскому судостроительному заводу). В 1930-е гг. он назывался именем Марти, некоторое временем частично был «шарашкой» и представлял собой почти лагерную зону с охранными вышками и овчарками. На большей части фундамента взорванного храма, примерно через 30 лет после его сноса, был построен промышленный корпус завода. Казалось бы, ничто больше не напоминает о святыне, которая когда-то возвышалась здесь:

«Янтарный сумрак, тишина,

Скрижали вдоль колонн,

А на скрижалях – имена…

Ряды, ряды имен…» [30]

Однако как только появилась возможность, еще в конце советского периода была создана общественная организация «Санкт-Пе­тербургский комитет восстановления храма Спас-на-водах», которую возглавляет бывший флотский офи­цер Владимир Бельков, зарегистрированная 22 ноября 1990 г. К 1995 г. архитектор В. Бутырин подготовил проект восстановления церкви и постройки на участке часовни. Строительство каменной шатровой часовни святителя Николая Чудотворца в па­мять о взорванном храме началось 27 мая 1998 г. — в 93-ю годовщину Цусимского сражения. В этот день по благословению митрополита Санкт-Петербургского и Ладожского Владимира в основание новой часовни были заложены камень, мраморная доска с канониче­ским памятным текстом и офицерский Георгиевский крест с бантом, привезенный из Франции проживающим в Париже протоиереем Николаем Солдатенковым. У отца Николая сохранилась бесценная реликвия – напрестольный золотой крест, пожертвованный когда-то в церковь Христа Спасителя его дедом морским офицером Солдатенковым. В начале 1930-х гг. этот крест купила в Ленинграде американская миллионерша, которая, приехав в Париж, и, узнав, что там живет жертвователь реликвии, подарила ему крест. Руководителям фонда восстановления храма-памятника удалось разыскать мраморный престол, предположительно из взорванной церкви.

В 2002 г. возведенная часовня была освящена отцом Николаем Солдатенковым. В октябре 2002 г. в нее состоялась торжественная церемония передачи церковных и мор­ских реликвий. Эти реликвии хранились в семьях потомков российских морских офицеров. Среди даров — подлинная медаль участни­ка русско-японской войны, опись церковного имуще­ства Спаса-на-водах, фотографии, архивные документы, раритетные издания, посвященные офице­рам российского флота. Часовня святителя Николая символизирует связь с храмом Христа Спасителя, на ней был установлен крест, представляющий собой уменьшенную копию креста уничтоженной церкви (изготовленный по типу владимиро-суздальских крестов с морскими якорями).31 Внутри часовни установлена памятная доска с именами моряков, погибших в 1904 г. на броненосце «Петропавловск», в том числе адмирала Макарова; совер­шаться панихиды по погибшим морякам. В ближайшие годы планируется приступить и к воссозданию самого храма Христа Спасителя. В Русском музее сохранились несколько памятных досок из Спаса-на-водах. Хочется верить, что скоро они займут свое историческое место в возрожденном храме.

---

[1] Смирнов С.Н. Храм-памятник морякам, погибшим в войну с Японией. Пг., 1915; Российский государственный исторический архив, ф. 806, оп. 5, д. 7629, 7746, 8618. [2] Там же, д. 7746, л. 11, 19, 22, оп. 12, д. 89. [3] Нечаева Т.А. Протоиерей Владимир Александрович Рыбаков // Звезда. 1990. № 3. С. 97-102; Санкт-Петербургские Епархиальные Ведомости. 1999. № 21-22. С. 89; Санкт-Петербургский мартиролог. СПб., 2002. С. 210; Богословские труды. 1985. № 26. С. 280-306, 1986. № 27. С. 81-106. [4] Центральный государственный архив Санкт-Петербурга (ЦГА СПб), ф. 7384, оп. 33, д. 260, л. 5. [5] Там же, ф. 1001, оп. 7, д. 4, л. 169; Морской собор в Кронштадте. М., 1998. С. 86. [6] ЦГА СПб, ф. 7384, оп. 33, д. 13, л. 5. [7] Там же, л. 6. [8] Там же, л. 7; Морской собор в Кронштадте. С. 86. [9] ЦГА СПб, ф. 7384, оп. 33, д. 13, л. 3-4об. [10] Там же, л. 8-9. [11] Санкт-Петербургский мартиролог. С. 245; Санкт-Петербургские Епархиальные Ведомости. 1996. №16. С. 94-96. [12] Санкт-Петербургский мартиролог. С. 40-41; Санкт-Петербургские Епархиальные Ведомости. 2000. № 21-22. С. 24; Минувшее. Т. 24. СПб., 1998. С. 510-511. [13] Санкт-Петербургский мартиролог. С. 224; Санкт-Петербургские Епархиальные Ведомости. 2000. № 21-22. С. 22; Минувшее. Т. 24. С. 544. [14] Морской собор в Кронштадте. С. 86-87; ЦГА СПб, ф. 7384, оп. 33, д. 13, л. 18-18об. [15] Там же, л. 17-17об. [16] См.: Шкаровский М.В. Иосифлянство: течение в Русской Православной Церкви. СПб., 1999. С. 15. [17] Акты Святейшего Патриарха Тихона и позднейшие документы о преемстве Высшей церковной власти 1917-1943. М., 1994. С. 565, 607. [18] Дело митрополита Сергия (документы к церковным событиям 1927-1928 гг.). Китеж, 1929. Рукопись. С. 178-179. [19] Архив Управления Федеральной службы безопасности Российской Федерации по Санкт-Петербургу и Ленинградской области (АУФСБ СПб ЛО), ф. архивно-следственных дел, д. П-66773. [20] Морозова Н.П. Врата. СПб., 1995. С. 8, 38-42; Попов И.В. Святой край // Средняя Рогатка. 1998. № 1(5). С. 5; Санкт-Петербургский мартиролог. С. 235. [21] ЦГА СПб, ф. 4913, оп. 3, д. 3, л. 67. [22] Там же, л. 68; Морской собор в Кронштадте. С. 87. [23] Как закрывали «Спас на водах» // Невский Духовный вестник.1989. № 10. С. 4-5. [24] Морской собор в Кронштадте. С. 87. [25] Как закрывали «Спас на водах». С. 5. [26] Антонов В.В., Кобак А.В. Святыни Санкт-Петербурга. Т. 2. СПб., 1996. С. 75; Морской собор в Кронштадте. С. 87. [27] АУФСБ СПб ЛО, ф. арх.-след. дел, д. П-66773, т. 12. [28] Там же. [29] ЦГА СПб, ф. 7384, оп. 2, д. 39, л. 40-42. [30] Морской собор в Кронштадте. С. 87; Антонов В.В., Кобак А.В. Указ. соч. С. 75.