Чем дальше уходят от нас годы Великой Отечественной войны, тем очевиднее становится та значительная роль, которую сыграла Русская Православная Церковь в победе над нацизмом. 22 июня 1941 г., в день всех святых, в земле Российской просияв­ших, Германия напала на Советский Союз. Казалось бы, начавшаяся война должна была обострить противоречия между государством и жестоко преследуемой в 1920-е – 1930-е гг. Церковью. Однако этого не произошло. Складывавшиеся веками на­циональные и патриотические традиции Русского Православия оказа­лись сильнее обид и предубеждений. Несмотря на духовную несвободу, гонения на них, верующие приняли самое активное участие в борьбе с агрессором.

В первый же день войны Патриарший Местоблюститель митрополит Сер­гий (Страгородский) написал и собственноручно отпечатал на машинке яркое патриотическое «Послание пастырям и пасомым Христовой Православной Церкви». Это было в тот момент, когда многие государственные и партийные руководители пребывали в растерянности — И. Сталин смог обратиться к народу только на двенадцатый день после начала войны. О каком-нибудь да­влении властей на Патриаршего Местоблюстителя при написании им первого военного послания говорить не приходится. 26 июня в Богоявленском соборе митр. Сергий отслужил молебен «о даровании победы». С этого времени во всех храмах Московского Па­триархата стали совершаться подобные молебствия, по специально для них составленным текстам: «Молебен в нашествии супостатов, певаемый в Русской Православной Церкви в дни Отечественной войны».

26 июля  глава Ленинградской епархии митрополит Алексий (Симанский) также написал свое обращение к духовенству и мирянам «Цер­ковь зовет к защите Родины». С подобными обращениями вы­ступили и другие православные иерархи. Послания главы Русской Православной Церкви носили не только призывный и консолидирующий характер, но и имели разъяснитель­ные цели. В них определялась твердая позиция Церкви по отношению к захватчикам и войне в целом независимо от положения на фронте. Так, 4 октября 1941 г., когда Москве угрожала смертельная опасность и население переживало тревожные дни, митрополит Сергий выпу­стил послание к московской пастве, призывая к спокойствию верую­щих. Всего за годы войны Патриарший Местоблюститель обращал­ся к верующим с патриотическими посланиями 24 раза, откликаясь на все основные события в военной жизни страны.

Патриотическая позиция Церкви имела особое значение для православных христиан СССР, миллионы которых участвовали в боевых операциях на фронте и в партизанских отрядах, трудились в тылу. Тяжелые испытания и лишения войны стали одной из причин значительного роста рели­гиозности в стране. Представители разных слоев населения искали и находили в Церкви моральную опору и утешение, своеобразную пси­хологическую нишу. Существует множество свидетельств активного проявления религиозных чувств буквально с 22 июня 1941 г. Так, упо­минавшийся торжественный молебен 26 июня в Богоявленском соборе Москвы «прошел при исключительно большом стечении народа как внутри, так и вокруг храма.

В посланиях иерархов и проповедях священников Русская Церковь не толь­ко утешала верующих в скорби, но и поощряла их к самоотверженному труду в тылу, мужественному участию в боевых операциях, поддер­живала веру в окончательную победу над врагом, способствуя тем самым формированию высоких патриотических чувств и убеждений среди тысяч соотечественников. Кроме того, и от имени Церкви под­вергались осуждению дезертирство, сдача в плен, сотрудничество с оккупантами. Все это способствовало изживанию пораженческих на­строений, получивших определенное распространение в первый период войны, и в конечном итоге создавало «нравственные условия победы», которые в значительной мере изменили ход военных событий.

Проявления патриотической деятельности Русской Церкви были очень многообразны. Сотни священнослужителей, включая тех, кому удалось вернуться к 1941 г. на свободу, отбыв срок в лагерях, тюрьмах и ссылках, были призваны в ряды действующей армии. Так, уже по­бывав в заключении, заместителем командира роты начал свой боевой путь по фронтам войны С.М. Извеков, будущий Патриарх Московский и всея Руси Пимен. Наместник Псково-Печерского монастыря в 1950-х — 1960-х гг. архимандрит Алипий (Воронов) воевал все четыре года, обо­ронял Москву, был несколько раз ранен и награжден орденами. Буду­щий митрополит Калининский и Кашинский Алексий (Коноплев) на фронте был пулеметчиком; когда в 1943 г. он вернулся к священнослужению, на груди его блестела медаль «За боевые заслуги» и т.д.

Гражданским подвигом стало поведение духовенства и мирян Ле­нинграда. В городе и его северных пригородах, оказавшихся в кольце блокады, находилось 10 действующих православных храмов, в которых несмотря на страшный голод ежедневно шли службы. Всего за время блокады от голода умерло около 20 православных священнослужителей. Ленинград сражался не только силой оружия, но и молитвой Цер­кви, силой общего воодушевления. В чин Божественной Литургии вво­дились специальные молитвы о даровании победы нашему доблестно­му воинству и избавлении томящихся во вражеской неволе. На некоторых богослужениях в Николо-Богоявленском кафедральном соборе присутствовало командование Ленинград­ским фронтом во главе с маршалом Л. А. Говоровым. В целом, обращение к Церкви в блокадном Ленинграде но­сило массовый характер, более значительный, чем во многих других районах страны. Религиозный фактор сыграл очень существенную роль в обороне города. Действовавшие весь период блокады храмы ак­тивно способствовали мобилизации материальных средств и духовных сил ленинградцев.

Материальная помощь государству и советской армии в целом ста­ла одним из самых важных направлений патриотического служения духовенства и верующих в период войны. Уже с лета 1941 г. практически все православные приходы страны начали сбор денежных пожертвований и ценных предметов в фонд обо­роны. На эти средства строились танковая колонна «Димитрий Донской», эскадри­льи «Александр Невский», «За Родину» и т.д. По подсчетам Московской Патриархии, к лету 1945 г. было собрано более 300 млн. рублей, не считая драгоценностей, вещей и продуктов. Реально общая сумма была больше как минимум на несколько десятков миллионов рублей, так как далеко не везде был органи­зован четкий учет взносов прихожан. Естественно, не учитывались и суммы, вносимые верующими под влиянием призы­вов иерархов Церкви непосредственно в банки.

Трудно назвать все виды патриотической деятельности духовен­ства. К ним относятся и антифашистские послания к народам за­хваченных Германией стран, и постановление Архиерейского Собора 8 сентября 1943 г. «Осуждение изменников вере и отечеству», В прифронтовой полосе при храмах существовали убежища для пре­старелых и детей, а также перевязочные пункты, особенно в период отступлений 1941-1942 гг., когда многие приходы взяли на себя по­печение об оставленных на произвол судьбы раненых. Участвовало духовенство и в рытье окопов, организации противовоздушной оборо­ны, мобилизуя людей, утешая потерявших родных и кров. В тылу, в сельских местностях, бывали случаи, когда священники после воскрес­ной литургии призывали верующих вместе с ними выйти на колхозные поля для выполнения тех или иных срочных работ.

Особенно много священнослужителей трудилось в военных госпи­талях. Такие госпитали были устроены в значительной части мона­стырей и находились на полном содержании и обслуживании мона­шествующих. Так, например, сразу же после освобождения Киева в ноябре 1943 г. Покровский женский монастырь исключительно свои­ми силами организовал госпиталь, который обслуживали в качестве медсестер и санитарок насельницы обители, а затем в нем разместился эвакогоспиталь, в котором сестры продолжали работать до 1946 г. Монастырь получил несколько письменных благодарностей от адми­нистрации за отличное обслуживание раненых, а настоятельница игу­менья Архелая была представлена к награждению орденом за патрио­тическую деятельность. Настоятельницу другого — Одесского Михай­ловского женского монастыря игуменью Анатолию (Букач) наградили медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне», так как она с сестрами оказала советской армии большую помощь медика­ментами, продуктами и одеждой. В Красноярске в годы войны в должности главного хирурга эва­когоспиталя трудился епископ Лука (Войно-Ясенецкий), известный ученый-медик, прошедший лагеря и ссылки. Благодаря его операциям большому числу раненых воинов были сохранены жизнь и здоровье, а в 1945 г. за труд «Очерки гнойной хирургии» Владыку наградили Сталинской премией I степени, большую часть которой он пожертво­вал на помощь сиротам.

Всего за патриотическую деятельность почти 40 представителей духовенства были награждены медалями «За оборону Ленинграда» и «За оборону Москвы», более 50 удостоены медали «За доблестный труд в Великой Отечественной войне», несколько десятков — медали «Пар­тизану Великой Отечественной войны». Личным примером духовенство Московского Патриархата призывало народ к мо­билизации всех сил в помощь обороне и укреплению тыла. Все это, наряду с другими факторами, не могло не оказать воздействие и на религиозную политику советского правительства.

Особое внимание в своей патриотической деятельности Русская Православная Церковь уделяла работе с верующими на оккупирован­ной территории. В январе 1942 г. в специальном обращении к право­славным людям на временно оккупированной немцами территории Па­триарший Местоблюститель напомнил, чтобы они, находясь в плену у врага, не забывали, что они — русские, и сознательно или по недомы­слию не оказались предателями своей Родины. Одновременно митропо­лит Сергий призывал содействовать партизанскому движению.

В целом православные священнослужители активно участвовали в партизанском движе­нии. На оккупированной территории они подчас являлись единствен­ным связующим звеном между населением и партизанами. Священни­ки укрывали отставших при отступлении от частей красноармейцев, сбежавших из лагерей военнопленных, вели патриотическую агитацию среди населения, сами вступали в ряды антифашистских отрядов. Де­сятки их были награждены медалью «Партизану Великой Отечествен­ной войны». Особенно многочисленны были примеры участия священнослужи­телей в антифашистской борьбе на оккупированной территории в «пар­тизанской республике» — Белоруссии. Так из письма прот. Александра Романушко, посланного осе­нью 1944 г. митрополиту Алексию (Симанскому) известно, что число священников в Полесской епархии уменьшилось на 55% в связи с рас­стрелами их фашистами за содействие партизанам.

Следует отметить, что предпринимая нападение на СССР, нацисты рассчитывали активно использовать религию в своих целях. Методы и практика нацистской церковной политики, опробованные в 1933-1941 гг. в Германии и в различных покоренных европейских странах, были перенесены на религиозные организации в Советском Союзе. Кроме того, эта политика определялась здесь в значительной степени общим отношением к славянам и к русским в частности.

Уже в августе 1941 г., через два месяца после начала войны с СССР в соответствии с личными указаниями А. Гитлера была выработана основа направляющей линии в церковном  вопросе на Востоке, которая все же продолжала в дальнейшем дорабатываться вплоть до лета 1942 г. Германские органы власти должны были лишь терпеть Русскую Церковь и при этом содействовать ее максимально возможному дроблению на отдельные течения, во избежание возможной консолидации «руководящих элементов» для борьбы против рейха. Но также ставились задачи пропагандистского использования Православия, как духовной силы, преследуемой советской властью и потенциально враждебной большевизму,  и применения церковных организаций для содействия германской администрации на оккупированных территориях.

Действия нацистов перед отступлением из оккупированных областей – массовое сжигание и разграбление храмов, вплоть до снятия колоколов, депортация и убийства священнослужителей говорили об их враждебности православию. Свидетельств намеренного разрушения ими церквей очень много. Например, в рапорте благочинного Ленинградской епархии протоиерея Н. Ломакина от 1 сентября 1943 г. говорилось о трагедии, случившейся в Старом Петергофе: «Свои обстрелы и разрушения храмов фашисты обставили так, что вместе с  храмами погибли молившиеся в них (преимущественно старики, женщины и дети), искавшие под сводами храмов убежища и спасения от обстрелов и бомбежек. Под сводами Троицкой церкви и в самой церкви собралось свыше 2000 человек, из них не менее 100 детей. В подвале Лазаревской церкви и на кладбище (в склепах) укрывалось до 2000 человек. В убежище Серафимовской церкви было до 1000 человек. Эти цифры примерно определяют число жертв, погибших под развалинами храмов». Только в Ленинградской области нацисты уничтожили 44 храма, в Московской – около 50 и т.д.

Всего же, согласно отчету Чрезвычайной комиссии по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков, они разрушили и повредили 1670 православных церквей, 69 часовен и 1127 зданий других религиозных культов. В отчете приводятся многочисленные конкретные примеры. Правда, надо отметить, что некоторые из занесенных в отчет Чрезвычайной комиссии церквей были разрушены еще в 1930-е гг., а ряд храмов пострадал от действий советских войск.

Бурное развитие церковной жизни на оккупированной территории СССР началось стихийно и сразу приняло массовый характер. Германское руководство рассчитывало использовать религиозный фактор и к началу войны уже, в основном, разработало политику по отношению к Русской Церкви, принявшую окончательные формы в 1941–1942 гг. Эта политика сводилась к раздроблению Церкви, использованию ее для помощи немецкой администрации, ликвидации Православия после окончания войны и созданию новой религии, призванной воспитывать послушных подданных рейха. Стремление к «атомизации» религиозной жизни проявлялось в поддержке иерархов, выступавших против Московской Патриархии. Однако фактически на всей оккупированной территории была восстановлена Русская Церковь, хотя в определенной степени и разделенная на три части. Сепаратистских национальных Церквей нигде, кроме Украины, создать не удалось, да и там за ней пошло меньшинство духовенства и верующих. Не только религиозность россиян, но и Русская Церковь как организация оказалась гораздо более сильной и живучей, чем полагали немецкие власти.

Открывшиеся храмы превратились в центры русского национального самосознания, проявления патриотических чувств. Вокруг них сплотилась значительная часть населения. Всего за три года оккупации в условиях голода, разрухи, отсутствия материальных возможностей было восстановлено более 40% от дореволюционного количества церквей. Общее количество открытых на оккупированной территории СССР православных храмов составляло примерно 9400. Кроме того, было воссоздано около 60 монастырей – 45 на Украине, 6 в Белоруссии и 8-9 в РСФСР. Несомненно, что при соответствующих условиях подобный религиозный подъем произошел бы во всей России.

Религиозная жизнь на оккупированной территории СССР сразу же стала сферой острой идеологической, пропагандистской борьбы между нацистской Германией с одной стороны и советским государством, Московской Патриархией с другой. На первом этапе указанной пропагандистской борьбы перевес имела Германия, но затем она стала все больше и больше проигрывать ее. Следует отметить, что до 1943 г. цели и интересы Московской Патриархии и советского государства совпадали далеко не во всем. Патриархия отнюдь не отождествляла себя с советским строем и учитывала возможность его падения. На оккупированной территории для руководства там церковной жизнью были оставлены экзархи Прибалтики и Белоруссии – митр. Сергий (Воскресенский) и архиеп. Пантелеимон (Рожновский). Выбор экзархов оказался правильным – Владыки Сергий и Пантелеимон в главном остались верны Московской Патриархии до конца.

Своими методами пыталось оказывать влияние на религиозную деятельность в оккупированных республиках и областях советское командование – через партизан, разведку, внедрение своих агентов и т.п. Первоначально с церковной политикой германских властей пытались бороться и с использованием физических методов. Так, в ряде населенных пунктов священники, – не взирая на степень их вины, были расстреляны партизанами. Но уже с 1942 г. тактика начала меняться. Постепенно она все больше координировалась с Московской Патриархией. С 1943 г. и советское командование и Патриархия согласованно переходят к наступательным действиям. Резко активизировались попытки расширить влияние на религиозную жизнь оккупированной территории. И они во многом дались – вероятно, были установлены регулярные связи с митрополитами Александром (Иноземцевым), Сергием (Воскресенским) и рядом других иерархов. Значительно усилились пропагандистские акции. В результате в 1943–44 гг. доля сторонников Московского Патриархата среди клира оккупированных областей постоянно росла. И после изгнания фашистских войск подавляющая часть украинских, белорусских, прибалтийских православных приходов относительно безболезненно вошла в ее состав. Еще легче обстояло дело с монастырями. Почти все они и в период оккупации считали себя принадлежащими в каноническом отношении к Московскому Патриархату.

Последствия «религиозного возрождения» на оккупированной территории СССР были довольно велики. Эмигрантские историки В.И. Алексеев и Ф. Ставру даже, несколько преувеличивая, называют его «вторым крещением Руси». В любом случае несомненно, что оно оказало заметное влияние на изменение религиозной политики советского руководства в годы войны. Религиозный подъем показал, что преследования и гонения 1920-1930-х годов не смогли уничтожить веры людей и основ приходской жизни. Без сомнения, при отсутствия государственного давления, подобное возрождение произошло бы и на остальной территории России.

Руководство СССР оказалось способно, если того требовали обстоятельства, на кардинальное изменение позиции в религиозном вопросе, что стало полной неожиданностью для властей III рейха. В сентябре 1943 г. И. Сталин принял в Кремле трех митрополитов Русской Церкви. После этого правительство СССР разрешило выборы Патриарха, возобновление церковной издательской деятельности, духовного образования, открытие сотен храмов. Сталин действовал по заранее разработанному плану, в котором уделял Церкви внимание для придания собственному режиму власти видимости демократического, веротерпимого государства. Но даже отношения с союзниками по антигитлеровской коалиции были здесь не главными. Внешнеполитические планы «вождя народов» были гораздо более глобальными. С 1943 г. он начал размышлять о будущем послевоенном переделе мира, и в этих имперских замыслах Церкви отводилась важная роль. Более прагматичный, чем вожди III рейха, Сталин «переиграл» их. Председатель Совнаркома был готов, если надо, отказаться от важнейших постулатов коммунистической идеологии и поступать прямо вопреки им. Активное использование Московского Патриархата в качестве орудия советской внешней политики продолжалось до осени 1948 г., и с этим были связаны многие уступки Церкви в СССР со стороны государственной власти.

И все же  необходимо подчеркнуть, что в суровых условиях Русская Православная Церковь сумела выстоять. Она вновь начала возрождаться во времена тяжелых для русского народа испытаний. К концу войны было восстановлено большинство архиерейских кафедр, воссозданы Епархиальные управления, функционировали богословские курсы, число действующих храмов превысило 10200 (в 1941 г. их насчитывалось вместе с западными территориями 3732) и т.д. В завершение следует отметить, что изучение вклада Русской Православной Церкви в победу над нацистской Германии началось относительно недавно – в 1990-е гг. и историкам еще очень много предстоит сделать в этой области.

Доклад М.В. Шкаровского на конференции «Ильинские чтения» 15 апреля 2016 г. в Санкт-Петербургском университете морского и речного флота имени Макарова.