Доклад на конференции «Русское зарубежье и Вторая мировая война», г. Москва, 28-29 марта 2011 г.

К началу II Мировой войны численность русской эмиграции в Югославии сократилась до 26-30 тыс. человек (в том числе около 10 тыс. проживали в Белграде), однако эта страна продолжала оставаться центром деятельности Русской Православной Церкви за границей (РПЦЗ), руководящим органам которой вскоре пришлось испытать на себе особенности и изменения религиозной политики III рейха.

На территории Германии в 1930-е гг. русские эмигранты составляли большую часть всех православных, и греки, болгары, сербы, румыны зачастую входили в русские приходы. Поэтому образованное в 1935 г. Рейхсминистерство церковных дел (РКМ) свою политику определенного покровительства РПЦЗ не случайно связывало с достижением влияния на Православные Церкви Балкан. Так, 9 июля 1938 г. рейхсминистр Керл писал в Счетную палату по вопросу пособия при строительстве православного собора в Берлине: «Кроме прочего поддержка Русской Православной Церкви будет благоприятно влиять на отношения Германского рейха с государствами Юго-Востока (Болгарией, Румынией, Югославией), в которых Церковь играет большую роль в политической жизни. Может быть в результате поддержки Русской Православной Церкви в Германии эти государства войдут в общий антибольшевистский фронт во главе с Третьим рейхом».[1]

Однако, более влиятельные внешнеполитические нацистские ведомства, считали, что русское Православие находится под влиянием враждебных Германии стран Запада, а РПЦЗ также является активным проводником чуждой русской националистической и монархической идеологии и к тому же тесно связана с врагом рейха Сербским Патриархом Гавриилом. Жесткую позицию по отношению к РПЦЗ занимали руководство НСДАП, Главное управление имперской безопасности (РСХА) и Рейхсминистерство занятых восточных территорий (РМО). После начала войны с СССР их линия полностью возобладала и проявилась открыто и ярко. Почти во всех директивах второй половины 1941 г. о церковной политике на Востоке говорилось о категорическом недопущении священников из других стран на занятую территорию СССР.[2]

Некоторые причины негативного отношения Восточного министерства к РПЦЗ были изложены в докладной записке главного отдела политики о нежелательной активности русских монархистов от 17 июня 1942 г.: «Работа легитимистов также распространяется на Русскую Православную Церковь, которая особенно восприимчива к этому… В поле зрения мировой общественности Русская Синодальная Церковь вошла во время нынешней войны благодаря личности поддерживающего ее Сербского Патриарха Гавриила, который находился в тесной связи с русскими легитимистами в Югославии и был арестован как сербский гонитель [Германии] после вступления немецких войск в Югославию».[3]

Вспыхнувшие в сентябре 1939 г. в Европе боевые действия не сразу отразились на деятельности Архиерейского Синода РПЦЗ. Югославия еще больше года оставалась нейтральным государством, однако, постепенно появились трудности в связи с епархиями на территории воюющих стран. Митрополит Анастасий опасался более серьезных осложнений в ближайшем будущем и написал письмо протопресвитеру Сергию Орлову в Женеву, спрашивая его о возможности переноса церковного центра в Швейцарию, чтобы оказаться вне сражающих сил. Это письмо было перехвачено гестапо, воспринявшим его с большим подозрением.[4]

На антигерманский переворот в Югославии 27 марта 1941 г. руководство РПЦЗ и русской эмиграции в стране отреагировали положительно. Митрополит Анастасий и глава Делегации по защите интересов русских беженцев В.Н. Штрандтман сразу же послали пришедшему к власти королю Петру II поздравительную телеграмму, в которой писали: «Вознеся молитвы в Русской церкви о здравии и благоденствии Вашего Величества по случаю принятия полноты Королевской Власти, русская эмиграция приносит свои поздравления и горячие пожелания счастливого и долгого Царствования под Сенью Всевышнего Господа на благо народа, на его процветание и славу, достойное его героического прошлого. Одушевленные чувствами глубокой благодарности за оказанное нам братское гостеприимство в годины нашего величайшего национального горя, мы просим Ваше Величество принять выражение безграничной преданности Русской эмиграции и ее стойкой верности и в будущем заветам наших предков». В этом обращении не было политической оценки переворота, но позднее немецкие оккупационные власти учли его в неблагоприятном для митрополита и В.Н. Штрандтмана смысле.[5]

6-7 апреля 1941 г. Белград оказался подвергнут неожиданной ожесточенной бомбардировке, от которой погибли свыше 17 тыс. его жителей. В огне пожаров пострадали здания Сербской Патриархии, Народной библиотеки и Института имени Н.П. Кондакова (погибли его секретарь Д.А. Расовский вместе с супругой). Сильно пострадало и помещение Синодальной канцелярии на Молеровой ул., в связи с чем ей пришлось переехать в одно из зданий бывшей Российской миссии на ул. Короля Милана, д. 12, куда перевезли и чудом уцелевший архив Архиерейского Синода. Всего при немецкой бомбардировке города было убито или ранено около 50 русских эмигрантов. В эти дни русские священники, в промежутках между налетами, самоотверженно ходили со Св. Дарами по городу, утешая прихожан, напутствуя раненых и умирающих, совершая молебные пения по убежищам, и, отпевая умерших.[6]

Вблизи русской церкви Пресв. Троицы упало пять бомб, сгорел соседний сербский храм св. Марка, у самой церковной стены двое суток пылал гигантский костер из зажженного бомбой склада бревен, но в ней беспрерывно шла служба. Уже утром 6 апреля в храме совершили богослужение игумен Аверкий (Таушев), протоиереи Иоанн Сокаль, Георгий Флоровский и Сергий Ноаров, а после окончания литургии митрополит Анастасий совершил крестный ход с чудотворной Курской — Коренной иконой Божией Матери «Знамение». На следующий день – в праздник Благовещения, когда происходила особенно сильная бомбардировка, в Троицкой церкви служили отцы И. Сокаль, С. Ноаров и Г. Флоровский, добровольными певчими управлял протоиерей Владислав Неклюдов, а на полиелей вышел Владыка Анастасий. Игумен Аверкий в этот день совершил богослужение на Мокром Лугу (предместье Белграда), где скопилось много русских беженцев, протоиерей Виталий Тарасьев – в Иверской часовне на Новом кладбище, а о. Г. Флоровский – и в церкви Русского дома для учащихся русских гимназий, где он состоял законоучителем.[7]

Митрополит Анастасий также вскоре перешел в Русский дом и там присутствовал на литургии, которую совершал в подвале здания один из священников для множества укрывавшихся там русских людей. Эта литургия, совершенная в обстановке, напоминавшей катакомбы древних христиан, на всю жизнь запечатлелась в памяти у тех, кто на ней причащались.[8]

Сразу же после нападения агрессоров на Югославию русские эмигранты в лице митрополита Анастасия и главы Делегации по защите интересов русских беженцев В.Н. Штрандтмана выразили властям страны уверения в «безграничной преданности Русской эмиграции и ее стойкой верности и в будущем заветам… предков». Редакция газеты «Русский голос» призвала соотечественников «если потребуется, выполнить свой долг перед гостеприимно… принявшей [нас] родственной страной».[9]

Многие русские эмигранты действительно вступили в ряды югославской армии, однако война продлилась не долго. Остатки разбитой армии были взяты в плен и заключены в лагеря на территории Германии. Здесь оказалось и несколько церковнослужителей РПЦЗ. Так, например, чтец белградской Свято-Троицкой церкви, будущий протоиерей Игорь Троянов провел в немецком плену 14 месяцев и лишь затем по болезни был отпущен в Белград.[10]

12 апреля, в Лазареву субботу, в разгромленную столицу Югославии вошли части вермахта. Почти сразу же последовали репрессии против руководства Сербской Православной Церкви. Патриарх Гавриил, сопровождавший короля Петра вместе с отступавшими войсками до границы страны, были арестован и заключен под охраной в один из монастырей вблизи Белграда. Русскую эмиграцию также затронули всевозможные стеснения и ограничения со стороны оккупационных властей. Генеральный секретарь Делегации по защите интересов русских беженцев Е.Е. Ковалевский был убит во время бомбардировки, а бывший посол России в Сербии В.Н. Штрандтман арестован гестапо. Его освободили через несколько дней благодаря заступничеству Архиерейского Синода, но от руководства делами эмиграции полностью отстранили – Штрандтман не пользовался доверием немцев, так как был очень близок к анго-французским посольским кругам. Арестовали нацисты и известного ученого, академика П.Б. Струве, преподававшего в филиале Белградского университета в Суботице, после многомесячного заключения в тюрьме, он в 1942 г. был освобожден и уехал с семьей в Париж. В церковной литературе упоминаются случаи спасения прихожан белградского храма благодаря чудотворной Курской иконе Знамения от обысков гестапо.[11]

В первую очередь от репрессий нацистов пострадали русские эмигранты еврейского происхождения (большинство из них погибло в Баничском лагере вместе с сербскими евреями) и немногочисленные масоны. Кроме того, немцы подвергали арестам тех эмигрантов, которые с симпатией относились к СССР, как к своей родине. Гестапо арестовывало с целью проверки даже лиц, просто хотя бы раз в жизни посещавших советское посольство. Порой неосторожный разговор с самыми близкими друзьями мог стать причиной заключения в лагерь. Ряд людей пострадал за невыполнение приказа немецкого командования в Сербии от 27 мая 1941 г. о запрете приема под страхом тюрьмы или даже смертной казни всех радиостанций кроме немецких (некоторые эмигранты осмеливались организовывать групповые прослушивания).[12]

В этих условиях руководство РПЦЗ заняло выжидательную позицию и не пыталось установить контакты с оккупационной администрацией. Некоторые очевидцы событий позднее даже писали об ошибочности такой тактики, усугублявшей страдания русских эмигрантов: «…митрополит Анастасий в это ответственное время воздерживался от всякого выступления и пропустил все возможности».[13]

Сразу же после начала оккупации были закрыты все русские периодические издания и приостановлена деятельность почти всех эмигрантских общественных организаций, как заведомо ненадежных. Впрочем, русские эмигранты сразу же начали новый процесс самоорганизации. Уже 10 апреля 1941 г. состоялось организационное заседание Комитета первой помощи пострадавшим от бомбардировки, а 13 апреля в здании Русского дома имени императора Николая II была открыта бесплатная кухня на средства американского Красного Креста.

В данных условиях немцы решили взять этот процесс под свой контроль. 22 мая 1941 г. приказом командующего германскими вооруженными силами в Сербии было создано «Бюро по защите интересов и для помощи русским эмигрантам в Сербии» во главе с генерал-майором М.Ф. Скородумовым. Состоявшее из шести отделов бюро разместилось в Русском доме и вскоре провело перепись проживавших в Белграде взрослых эмигрантов из России, — их оказалось 7020, не считая принявших югославское гражданство.[14]

Уже 14 сентября 1941 г. М.Ф. Скородумов был временно арестован, назначенных им руководителей отделов бюро немцы сместили с постов и вместо них назначили более лояльных людей. Начальником бюро стал русский генерал В.В. Крейтер, имевший немецких родственников и хорошо говоривший по-немецки. По воспоминаниям эмигрантов он «был очень порядочный… и мужественный человек, так как совершал те поступки, которые могли заинтересовать Гестапо и серьезно его скомпрометировать в глазах властей».[15] Одним из наиболее влиятельных сотрудников бюро с августа 1941 вплоть до сентября 1944 гг. являлся Н.Д. Тальберг, — будущий профессор Свято-Троицкой Духовной семинарии РПЦЗ в Джорданвилле (США). Именно он обеспечивал в условиях оккупации деятельность многих русских учреждений: Кадетского корпуса, институтов, гимназий, школ, библиотек, госпиталей, приютов, мастерских и всевозможных курсов.

Резкое ухудшение материального положения, начавшиеся репрессии со стороны оккупантов, а также последовавшее в начале 1942 г. обязательное распоряжение подконтрольного немцам сербского правительства об увольнении с работы всех русских, вне зависимости от их гражданства, сделали жизнь эмигрантов в оккупированной Сербии крайне тяжелой. Кроме того многие русские белые эмигранты стали объектами нападений и физического истребления для партизан-коммунистов. К 1 сентября 1941 г. Бюро по защите интересов и для помощи русским эмигрантам в Сербиизарегистрировало 50, а к лету 1943 г. – около 300 убийств, в том числе 27 священнослужителей.[16]

В связи с убийствами коммунистами сразу нескольких русских священников в Браничевской епархии митр. Анастасий в начале сентября 1942 г. отправил епископу Браничевскому Вениамину письмо, в котором просил принять возможные меры для ограждения русских священников от угрожавшей им опасности. В ответе от 23 сентября Владыка Вениамин с горечью подтверждал, что в его епархии убито 3 сербских и 5 русских священников и сообщал: «Мы сделали циркулярное распоряжение о внесении в диптихи всех церквей имен этих жертв, умерщвленных безумием безбожников, чтобы на всех проскомидиях за них вынимали частицы. В то же время мы имеем честь уведомить Ваше Высокопреосвященство, что мы предприняли все шаги у соответствующих властей для охранения жизни священнослужителей, как русских, так и сербов. Некоторых мя переместили в более верные места, где жизнь их будет в большей безопасности».[17]

У самого митр. Анастасия в первый же день нападения Германии на СССР – 22 июня 1941 г. был произведен обыск в покоях. В гестапо Владыка имел репутацию англофила, в частности там учитывали его тесные связи с английской администрацией Палестины в период управления архиереем Русской Православной Миссией в Иерусалиме и встречи в апреле и мае 1940 г. с приезжавшей в Белград с политической миссией делегацией Англиканской Церкви: епископом Глостерским Бакстоном и каноником Дагласом. В этой связи агенты гестапо искали, прежде всего, компрометирующую митрополита переписку.[18]

Одновременно были произведены тщательные обыски в канцелярии Архиерейского Синода и на квартире правителя дел синодальной канцелярии Г. Граббе, который оказался на 3-4 дня подвергнут домашнему аресту. Изъятые при обыске делопроизводство Синода и множество других документов были отправлены в Германию для изучения. В 1945 они достались советским войскам и сейчас находятся в Москве, в Государственном архиве Российской Федерации, составляя большой отдельный фонд, включающий 387 дел. Сведений о политической деятельности митрополита гестапо найти не удалось, и оно оставило Владыку в покое. Прекращение его дела отчасти произошло под воздействием командующего германскими войсками в Сербии генерала Шрёдера.[19] Военная администрация в Югославии, как и на оккупированных территориях СССР, старалась проводить по отношению к Русской Церкви более мягкую политику, чем другие ведомства.

В русской эмигрантской литературе содержится упоминание о том, что оккупационные власти предложили митр. Анастасию выпустить специальное воззвание к русскому народу с призывом содействовать германской армии, будто бы идущей крестовым походом для освобождения России от большевизма. Предложение это якобы было подкреплено угрозой интернирования в случае отказа. Но митрополит отверг его, указав, «что при неясности для него немецкой политики и полной невыясненности для русских патриотов тех целей, с которыми немцы идут в Россию, такого призыва он сделать не может».[20] По другим сведениям с просьбой выпустить подобное воззвание к Владыке обращались представители некоторых эмигрантских организаций.[21] В любом случае митрополит, всегда проявлявший осторожность и старавшийся не допускать крайностей в выражении своих симпатий и антипатий, никакого послания в связи с началом войны на территории СССР летом 1941 г. не написал.

Такая же ситуация существовала и в отношении молений. В официальном заявлении канцелярии Архиерейского Синода 1947 г. говорилось: «Синод не считал возможным разрешить служение торжественных и частных молебствий о даровании победы немецкому оружию, чего хотели некоторые недальновидные русские патриоты в Югославии, отождествлявшие заранее немецкие победы с успехом русского национального дела. Отрицательное отношение нацистов к религии еще более должно было укрепить его в таком решении. Если в русской церкви в Белграде с начала войны совершались перед Курской чудотворной иконой молебны каждый воскресный день, то никаких других молений на них не возносилось, кроме обычных, положенных на таком молебне с присоединением возносившихся и до войны прошений о спасении Отечества: «возстави, спаси и помилуй страждующее Отечество наше».»22 Вскоре после окончания войны и сам митр. Анастасий заявил, что Синод «никогда не предписывал молитв о «победах Гитлера» и даже запрещал их, требуя, чтобы русские люди молились в это время только о спасении России».[23]

Из воспоминаний очевидцев известно, что после нападения Германии на СССР Владыка Анастасий действительно служил перед Курской Коренной иконой Божией Матери в Свято-Троицкой церкви Белграда молебен всем святым о спасении России. Но в своем слове после молебна митрополит выступил с решительным обличением архиепископа Кентерберийского (который «призывал своих чад к молитве о победе советского оружия»).[24]

Несомненно, что значительное количество правых эмигрантов сочло III рейх меньшим злом, чем сталинский режим. Они приветствовали начало войны между Германией и СССР, надеясь, что данный режим вскоре рухнет и русский народ освободится от коммунистической диктатуры.[25] Вся русская диаспора в целом, также как и проживавшие в Югославии эмигранты, разделилась на две части – «оборонцев» и «пораженцев». Первые считали, что нацистская Германия стремится уничтожить Россию, как государство, а вторые – лишь большевизм в стране (так на здании бывшего российского посольства в Белграде появился плакат: «Победа Германии – освобождение России»). На основании данных взглядов, одни утверждали, что следует помогать СССР в войне, другие же желали ему поражения.

В этой связи надо различать позицию руководящих органов РПЦЗ от мнения ряда светских эмигрантских организаций и отдельных священнослужителей. В первые дни Великой Отечественной войны некоторые архиереи и священники РПЦЗ в своих статьях и воззваниях горячо приветствовали поход вермахта на территорию СССР. Наиболее известным из них является послание митрополита Западно-Европейского Серафима (Лукьянова) от 22 июня 1941 г.[26] Другие, занимая гораздо более осторожную, скорее негативную позицию по отношению к германскому вторжению, были против любой помощи Советскому Союзу.[27] Однако имелись и священнослужители РПЦЗ, настроенные резко антифашистски и антигермански, например архимандрит (будущий архиепископ) Нафанаил (Львов).

В оккупированной Югославии из церковных деятелей наиболее прогерманскую позицию занял редактор-издатель журнала «Церковное обозрение» Е.И. Махароблидзе. Однако Архиерейский Синод избегал проявлять свое одобрение политике III рейха, и в тоже время с лета 1941 г. всячески старался использовать сложившуюся ситуацию для желаемого участия в церковном и национальном возрождении России. С этой целью он пошел на контакт с германскими ведомствами и относительно редко открыто критиковал те или иные их действия. Согласно свидетельству Г. Граббе: «Главным врагом для русских иерархов был коммунизм, и пока германское правительство так или иначе вело борьбу с ним, хотя и очень неудачно, выступать против него, как бы то ни было, было и невозможно и нецелесообразно».[28]

Уже 26 июня, через 4 дня после начала войны и проведенного у него обыска, митр. Анастасий при посредничестве генерала Шрёдера послал в РКМ письмо с просьбой исходатайствовать ему разрешения на проезд в Берлин. Владыка хотел обсудить с германскими ведомствами вопрос об удовлетворении духовных нужд на занятых русских территориях и организации там церковной власти. РКМ, традиционно занимавшее по отношению к РПЦЗ благожелательную позицию и кроме того усмотревшее в письме повод для себя заняться церковными делами на Востоке, сразу же ответило согласием. 12 июля архиепископ Берлинский и Германский Серафим (Ляде) написал митрополиту: «Рейхсминистерство… сообщило внешнеполитическому ведомству и государственной полиции, что Ваша поездка в Германию не вызывает возражений».[29] Но другие, гораздо более влиятельные ведомства, прежде всего Министерство занятых восточных территорий и МИД, занимали противоположную позицию. Категорическое неприятие у них вызывал сам факт возможных переговоров РКМ и митрополита. Поэтому в середине июля Анастасий получил первый отказ по поводу разрешения на поездку в Берлин. После этого последовали новые многократные безрезультатные попытки.[30] Фактически речь шла о целенаправленной политике изоляции Архиерейского Синода, устраивались препятствия даже его контактам с Берлинским архиепископом Серафимом.

Владыка Анастасий долго не терял надежду на появление возможностей активной церковной деятельности в России. В этой связи в июле канцелярия Синода стала рассылать русским священникам в Югославии опросные листы с целью выявления желающих ехать на Родину. К 26 июля в соответствующем списке зарегистрировались 12 человек, к 7 августа уже 19 — 10 протоиереев, 7 священников, 1 игумен, 1 протодиакон и т.д.[31]

О желании служить на Родине заявило большинство проживавших в Югославии русских священников. Но митр. Анастасий понимал, что для возрождения церковной жизни их нужно гораздо больше, и поэтому, согласно заметке канцелярии Синода от 3 августа 1941 г. планировал обсудить в Берлине с РКМ вопрос об организации в Белграде шестимесячных пастырских курсов примерно на 100 человек. Все эти планы реализованы не были.[32]

Несмотря на разнообразные запреты РПЦЗ пыталась, насколько было возможно, участвовать в церковном возрождении на территории СССР. Главным образом это проявлялось в помощи церковной литературой и утварью. Особенно активно подобная деятельность осуществлялась в 1942-1943 гг. Впервые митр. Анастасий обратился с просьбой о разрешении оказания благотворительной помощи в России 11 ноября 1941 г. к шефу штаба управления командующего войсками в Сербии Турнеру. При этом Владыка ссылался на заметку в русской газете «Новое Слово», не зная, что подобный сбор в Берлине был, в конце концов, запрещен.[33] В Белграде его также не разрешили.

И все-таки в июле 1942 г. был создан Комитет по сбору средств в фонд при Архиерейском Синоде для приобретения и изготовления священных сосудов, богослужебных книг, церковной утвари, облачений, икон и крестиков для нужд Церкви в России.[34] 1 августа 1942 г. митр. Анастасий написал митрополиту Серафиму (Ляде) в Берлин: «…при мне организован комитет, который собирает средства на снабжение верующих в России церковной утварью, богослужебными книгами и т.д. Некоторое количество книг нами уже приобретено, отпечатано 80 антиминсов, заказаны нательные крестики и 30 комплектов церковных сосудов. Если у Вас действительно налаживается связь с освобожденными областями, мы могли бы часть заготовленного материала послать Вам для пересылки по назначению». Владыка Серафим ответил, что существует возможность отправлять из Берлина на Украину и в Россию посылки по почте или с надежными людьми, таких посылок передано уже большое количество и в ответ получено множество благодарственных писем.[35]

Это известие было воспринято с радостью и уже в сентябре 1942 г. митрополиту Серафиму отправили 30 антиминсов и 2500 нательных крестиков, приобретенных на добровольные пожертвования белградских прихожан. К середине ноября 1942 г. Владыка получил из Белграда еще 3000 крестиков и отправил на Украину и в Россию 520 антиминсов. Эта связь продолжалась и дальше. Например, 2 мая 1943 г. Синодальная канцелярия переслала митрополиту Серафиму 20 антиминсов, 1000 крестиков и бутылку Св. мира.[36]

Но Синод и своими силами пытался распространять богослужебную литературу и утварь. Так, 2 сентября 1942 г. для отправки с капитаном парохода в Россию были переданы Евангелие, часослов, 3 катехизиса и другие книги. 10 сентября 1942 г. Синодальная канцелярия переслал настоятелю церкви в Линце часослов и 500 крестиков для раздачи военнопленным и рабочим из России и т.д. К ноябрю в Белграде было отпечатано 2000 экземпляров миссионерского листка, причем половину тиража уже удалось переслать на Родину.[37]

В это время активно продолжался сбор средств на покупку церковных предметов и утвари для отправки в Россию; Архиерейский Синод заказал изготовление 100 тыс. нательных крестиков, из которых в декабре 1942 г. 30 тыс. уже были сделаны.[38] По свидетельству епископа Григория (Граббе) всего за время войны только металлических крестиков оказалось изготовлено и отправлено в Россию около 200 тысяч.[39] При этом надо учитывать бедственное материальное положение самой русской эмиграции, лишившейся прежней помощи со стороны югославского правительства.

В сентябре 1941 г. митр. Анастасий дал благословение на создание в Югославии Русского охранного корпуса, в ряды которого вступили многие представители его паствы. Владыка участвовал в военных парадах корпуса, служил для него молебны, принимал благодарность от командования «за всегдашнее внимание к духовным нуждам группы» и т.д.[40] Своей линии поддержки русских антикоммунистических воинских частей глава РПЦЗ остался верен до конца войны, что проявилось в 1944-1945 гг. в его контактах с власовским движением.

Следует отметить, что далеко не все русские эмигранты в Югославии заняли антикоммунистическую позицию. Уже в середине 1941 г. в стране был создан тайный Союз советских патриотов во главе с Ф. Висторопским, В. Лебедевым и И. Одиселидзе, правда, его деятельность, как и количество членов были незначительны. Некоторые эмигранты являлись сотрудниками разведок государств, входивших в антигитлеровскую коалицию: советской (Н.Г. Дараган, В.А. Лауданский, Е.В. Буйницкий и др.), английской (А. Альбов, генерал Романовский, Б. Ходолей), французской (Л. Неманов, М. Лунич) и американской (А. фон Эден).[41]

Десятки русских эмигрантов сражались в рядах Народно-освободительной армии Югославии (НОАЮ), а некоторые даже дослужились до высоких постов. Так, например российский полковник Ф.Е. Махин руководил операциями различных частей партизан, затем стал начальником исторического отделения отдела пропаганды Верховного штаба НОАЮ и в феврале 1944 г. был удостоен звания генерал-лейтенанта. Генерал-полковником стал русский инженер В. Смирнов, занявший должность начальника инженерной службы НОАЮ.

Существуют свидетельства, что митрополит Анастасий в 1941-1944 гг. «оказал большую помощь и защиту Сербской Православной Церкви во время гонений на нее со стороны нацистов».[42] Конкретных документов о размерах этой помощи пока найти не удалось. Но, во всяком случае, несомненно, что Владыка сохранял теплые чувства к арестованному Патриарху и не боялся их проявлять перед оккупационными властями. Так, по воспоминаниям епископа Григория в день «Славы» Гавриила («Слава» – родовой сербский праздник, день, когда крестился первый предок) митрополит указал Граббе сообщить германской администрации о своем желании поехать и поздравить Патриарха. После долгой и резкой дискуссии в отделении СД, ведавшем церковными делами, его начальник Мейер заявил: «Я все равно не могу разрешить митрополиту ехать к Патриарху. Но я ему передам, что он его поздравляет. А Вам советую больше ни с кем так не разговаривать, как Вы разговаривали со мной».[43] Как выяснилось уже после освобождения Патриарха, немецкий офицер передал ему поздравление митрополита Анастасия и это был единственный подобный случай за время ареста.

В свою очередь и Патриарх Гавриил уважал главу РПЦЗ. Когда в 1945 г. он приехал после войны в Лондон крестить сына сербского короля Петра, то на приеме после крещения заявил, что «митрополит Анастасий с великой мудростью и тактом держался при немцах, был всегда лояльным к сербам, несколько раз подвергался обыскам и совершенно не пользовался доверием немцев».[44] Сведения о подобном заявлении имеются не только в русских эмигрантских изданиях. Так, в календаре Сербской Церкви на территории США и Канады высказывание Патриарха приведено в следующем виде: «Митрополит Анастасий продемонстрировал великую мудрость и тактическое искусство во взаимоотношениях с Германией».[45]

Весь период оккупации Первоиерарх РПЦЗ старался поддерживать добрые отношения с Сербской Патриархией. Так, например, когда 21 ноября 1942 г. в день св. Архангела Михаила соборный храм в Белграде и Патриархия праздновали свою «Славу», Владыка Анастасий от имени Зарубежной Русской Церкви приветствовал славельщиков. И в этом же месяце – в день убийства бывшего югославского короля Александра митрополит в сослужении местного духовенства совершил торжественную панихиду в русской Троицкой церкви Белграда.[46]

22 марта 1943 г. митрополит Анастасий в сослужении епископа Моравичского Арсения и 22 священнослужителей совершил отпевание своего друга по учебе в Московской Духовной Академии настоятеля белградской Свято-Савской церкви ставрофорного протоиерея Михаила Поповича.[47]

В дни оккупации для русских эмигрантов в Белграде духовным центром стала их приходская церковь Пресв. Троицы. Здесь в октябре 1941 г. был рукоположен во диакона, а в марте 1942 г. – митрополитом Анастасием во иерея выпускник богословского факультета Белградского университета будущий архиепископ РПЦЗ Савва (Раевский). Также в Троицкой церкви в 1942 г. был рукоположен во диакона, а затем во иерея известный византинист, профессор Белградского университета и преподаватель истории в русской мужской гимназии Владимир Алексеевич Мошин. Он был связан и с Русским научным институтом, где, несмотря на оккупацию, систематически преподавались курсы по истории русской общественной мысли, русской литературы и византиноведению.[48]

Так как богословский факультет Белградского университета с началом оккупации был закрыт, оба его русских профессора оказались без работы. Один из них — Степан Михайлович Кульбакин скончался в Белграде 22 декабря 1941 г., а второй – известный специалист в области канонического права Сергей Викторович Троицкий в дальнейшем вернулся к преподаванию в Белградском университете и после окончания войны несколько раз приезжал в СССР по приглашению Московской Патриархии (умер он в 1972 г. и был похоронен на русской участке Нового кладбища Белграда, у Иверской часовни). С начала 1940 г. по октябрь 1944 г. в Югославии проживал крупнейший православный патролог, известный в Западной Европе и Америке богослов и философ протоиерей Георгий Флоровский.[49]

Большую активность также проявлял приехавший в Белград в начале 1941 г. из Ужгорода (в связи с венгерской оккупацией Закарпатья) игумен Аверкий (будущий архиепископ, в миру Александр Павлович Таушев). Он преподавал пастырское богословие и гомилетику на миссионерско-пастырских курсах, читал систематический курс лекций на духовные темы в Русском доме, был председателем просветительного отдела Белградского приходского совета, организовывал религиозно-просветительские собрания и, кроме того, после смерти архиепископа Курского Феофана являлся хранителем чудотворной Курско-Коренной иконы Знамения Божией Матери, с которой во время бомбежек бесстрашно посещал дома русских белградцев и служил молебны.[50]

В. Маевский так охарактеризовал поведение священнослужителей РПЦЗ в период немецкой оккупации: «…русское духовенство в Югославии в эти печальные годы было на большой высоте и держало себя с исключительным достоинством. Не взирая на гонения, обыски, угрозы и аресты, — а от красных партизан также побои, издевательства и смерть, — все русские священнослужители проявили незаурядное мужество и непоколебимую любовь к своей родине, достойно поддерживая измученную, запуганную и растерявшуюся паству свою».[51]

30 октября 1941 г. закончились продолжавшиеся несколько месяцев (с лета) и вызвавшие большой интерес у русских белградцев занятия миссионерских курсов по борьбе с безбожием. Целый ряд талантливых лекторов согласился безвозмездно читать лекции и проводить со слушателями семинары. Особенный успех имел курс богослужебного устава, прочитанный протоиереем Владиславом Неклюдовым. Заведующим курсами был профессор-протоиерей Георгий Флоровский, а в число лекторов, помимо отцов Владислава и Георгия, входили: епископ Митрофан (Абрамов), профессора А.И. Щербаков, С.В. Троицкий, А.В. Соловьев и В.А. Мошин, а также миряне П.С. Лопухин, Б.Р. Гершельман и К.Н. Николаев. Почти все слушатели хорошо сдали экзамены, из них даже образовался небольшой церковный хор, поющий на левом клиросе Троицкой церкви.[52]

29 декабря 1941 / 11 января 1942 гг. русская церковная община в Белграде устроила новогоднюю елку для бедных детей, которым вручили подарки и иконки. Учащиеся основной школы под руководством своего законоучителя протоиерея Виталия Тарасьева продекламировали стихотворения и пропели рождественские песни, кроме того играл музыкальный оркестр и показывали кинофильм. На елке присутствовали митрополит Анастасий, начальник Бюро русской эмиграции генерал В. Крейтер и начальник Русской охранной группы генерал Б. Штейфон.[53]

В начале ноября 1942 г. В. Крейтером был учрежден Комитет по оказанию зимней помощи нуждающимся русским эмигрантам под покровительство митрополита Анастасия. Особым посланием Владыка призвал русских людей широко пойти навстречу деятельности комитета. 21 ноября в Белграде был устроен церковный концерт с чаепитием в пользу зимней помощи. Работой комитета руководил профессор Новиков, но все важнейшие заседания проходили под председательством Первоиерарха РПЦЗ. По все Белграду был проведен сбор денег, топлива, продуктов и вещей, самое активное участие в нем приняли церковно-благотворительные учреждения.[54]

11-13 декабря 1942 г. Владыка Анастасий в сопровождении игумена Леонтия (Барташевича), протоиерея Владислава Неклюдова и диакона А. Качинского ездил в г. Белая Церковь для посещения Крымского кадетского корпуса. 12 декабря митрополит осмотрел новое помещение корпуса и посетил уроки Закона Божия в некоторых классах, а на следующий день совершил литургию в корпусной церкви.[55]

18 июня 1943 г. в Белграде скончался переехавший в этот город из Хоповского монастыря 15 октября 1942 г. и оставивший по себе добрую память член Архиерейского Синода архиепископ Курский и Обоянский Феофан (Гаврилов). Перенесенному на следующий день в Троицкую церковь праху Владыки поклонились председатель Сербского Синода митрополит Иосиф и все бывшие в городе сербские архиереи. 20 июня архиеп. Феофан был погребен на русском участке Нового кладбища, около алтаря Иверской часовни.[56] Новым членом Синода, вместо покойного был назначен епископ Венский Василий (Павловский), — в качестве представителя Западно-Европейского митрополичьего округа.

В июле 1943 г. при приходском совете Троицкой церкви в Белграде были организованы иконописные курсы, которые возглавил иеромонах Антоний (Барташевич). В это же время митрополит Анастасий командировал его брата – игумена Леонтия (Барташевича) в Швейцарию, в помощь болеющему настоятелю русской церкви Женевы протопресвитеру Сергию Орлову. А в августе Архиерейский Синод наградил за отлично-усердное служение протоиереев Троицкой церкви: о. Владислава Неклюдова – золотым наперсным крестом с украшениями и о. Виталия Тарасьева – палицей.[57]

8-11 октября 1943 г. Владыка Анастасий снова ездил в г. Белая Церковь. Он совершил богослужение в престольный праздник в местном русском храме св. Апостола Иоанна Богослова, а также посетил уроки Закона Божия в Крымском кадетском корпусе и служил литургию в корпусной церкви.[58]

В конце 1943 г. белградские иконописные курсы завершили свою работу, по итогам которой 19 декабря была устроена выставка икон, которую посетил митрополит Анастасий (вторая подобная выставка с благодарственным молебном и выдачей свидетельств об окончании курсов была намечена на 17 января 1944 г.). В этот же день – 19 декабря в помещении церкви Русского дома под председательством Владыки Анастасия состоялось торжественное собрание, посвященное 1600-летию кончины свт. Николая Чудотворца. После молебна свои доклады о святителе прочли игумен Аверкий (Таушев) и П.С. Лопухин.[59]

Отношение оккупационных властей к русской церковной эмиграции в Югославии в целом продолжало оставаться настороженным. Показательно, как 10 марта 1942 г. немецкий цензор исправил статью Г.П. Граббе «Сербская Церковь против коммунизма», опубликованную затем в белградской газете «Наша Борба». В этой статье управляющий делами Синода достаточно объективно и, в то же время, лояльно по отношению к немецкой политике проанализировал отношения Сербской и Русской Церквей в новейшее время. Цензор вычеркнул из статьи несколько слов, показавшихся ему вредными и опасными – «вечная, великая, славянская Россия» и «Югославия».[60]

В марте 1942 г. белградское гестапо завело на Г.П. Граббе личное дело, где он был назван «секретарем РПЦЗ в Сербии». Дело появилось в связи со статьей Граббе, где он упоминает «великую Россию», и в основном содержит материалы о взаимоотношениях управляющего делами Архиерейского Синода с немецкими органами власти и цензуры; факт сотрудничества Граббе с СД в качестве сексота в нем не зафиксирован. В целом со стороны германских органов безопасности к Граббе проявлялось благожелательное внимание, но оно не переходило границы обычного отношения к фольксдойче (лицу немецкой национальности) и известному антикоммунисту.[61]

В апреле 1943 г. в Белград вынужденно переехали более 30 сестер Хоповской (бывшей Леснинской) русской монашеской общины. Они поселились в двух комнатах русского дома (общежития) престарелых на городской окраине Сеньяк, где был небольшой домовый храм, настоятелем которого по указу митрополита Анастасия до осени 1944 г. служил протоиерей Даниил Думский. Здесь сестры испытали тесноту, голод, жестокие бомбардировки англо-американской авиации. Однажды шесть бомб упали во дворе общежития, но ни одна из них не разорвалась. Позднее, когда шли бои за освобождение Белграда, немецкий снаряд попал в ту часть здания, где находились кельи, однако инокини опять не пострадали.[62]

Возглавлявшая монастырь свв. Кирика и Иулиты в Цариброде игумения Диодора (Дохторова) в период оккупации предоставляла в своей обители убежище участникам движения сопротивления, не обращая внимание на предупреждение немцев, что за связь с партизанами монастырь будет уничтожен. Когда оккупанты узнали, что она принимала партизан, то занесли игумению в список приговоренных к смерти. Мать Диодору спас болгарский полковник, часто беседовавший с ней и бравший от нее духовные книги. Он предупредил игумению о предстоящем аресте и расстреле, и она скрылась в безопасное место.[63]

Неблагоприятные для III рейха перемены в позиции Православных Церквей Юго-Востока Европы на завершающем этапе войны, в конце концов, заставили германские ведомства внести некоторые коррективы в свое отношение к РПЦЗ. Проводившаяся с начала войны политика по возможности полной изоляции Архиерейского Синода в Белграде неукоснительно осуществлялась до сентября 1943 г. Все попытки членов Синода получить разрешение на встречу с архиереями оккупированных областей СССР или даже с епископами своей Церкви в других европейских странах оканчивались безрезультатно. Даже митр. Серафим (Ляде) только один раз смог приехать в Белград с докладом, да и то не на заседание Синода.

Митр. Анастасий внимательно следил за церковной ситуацией на Востоке и в переписке постоянно просил Владыку Серафима как можно подробнее информировать его о ней. Глава РПЦЗ с большой радостью воспринял первые сообщения о бурном религиозном возрождении на занятых вермахтом территориях и этим отчасти объясняются некоторые прогерманские нотки в его посланиях начального этапа войны.[64]

Однако уже вскоре до Владыки стали доходить сведения и о жестокостях нацистской оккупационной политики и в его обращениях к верующим появились призывы к прекращению страшного пожара войны, признания в ошибочности некоторых своих прежних надежд. В частности, в Рождественском послании декабря 1942 г. говорилось: «К нашим обычным единодушным мольбам о восстановлении нашего страждущего отечества присоединим и наши молитвенные прошения об умирении всего мира, объятого пожаром войны, об укрощении языков, брани хотящих, о торжестве истины и правды, как незыблемом основании прочного международного мира, об умножении и укреплении Христовой веры и любви…».[65]

В начале марта 1942 г. митр. Анастасий встретился с посетившим его главой международной службы Евангелическо-Лютеранской Церкви Германии епископом Теодором Хекелем, который приезжал в Белград оформлять присоединение местной евангелической общины к своей Церкви.[66] Однако из всех государственных немецких ведомств Первоиерарх РПЦЗ изредка переписывался лишь с Министерством церковных дел, как и в 1930-е гг. занимавшим относительно благожелательную позицию к Русскому Православию. Например, 24 ноября 1942 г. ландгерихтсрат В. Гаугг попросил Владыку сообщить «по возможности точные сведения об отношении отдельных Православных Церквей к прессе». Эти сведения были посланы в Берлин 15 февраля 1943 г. Среди прочего указывалось, что с конца 1941 г. в Белграде возобновлен выпуск официального органа Синода «Церковная жизнь», а также частного журнала бывшего секретаря Синода Е. Махароблидзе «Церковное обозрение».[67]

РКМ сыграло заметную роль и в разрешении проведения единственного за годы войны Архиерейского совещания РПЦЗ в Вене 21-26 октября 1943 г. Совещание выслушало несколько докладов о церковной ситуации в различных странах и приняло три основных, вскоре опубликованных в церковных изданиях, документа: «Резолюция по вопросу об избрании Патриарха Всероссийского в Москве» о неканоничности этих выборов и невозможности их признания, «Воззвание ко всем верующим Православной Русской Церкви на Родине и в рассеянии сущим» о необходимости борьбы с коммунизмом и «Резолюцию по вопросу о том, чем Церковь может содействовать борьбе с большевистским безбожием».[68] Принятие именно этих двух документов соответствовало планам германских ведомств, которые пытались косвенным образом воздействовать на участников совещания.

Изменение военного положения самым непосредственным образом сказалось на судьбе Архиерейского Синода РПЦЗ. С первого дня Пасхи 1944 г. (совершавшаяся в русской Свято-Троицкой церкви пасхальная утреня передавалась по радио) начались регулярные воздушные налеты на Белград англо-американских бомбардировщиков, которые причиняли большие жертвы и разрушения. Русское духовенство ежедневно обходило с чудотворной Курской Коренной иконой Божией Матери «Знамения» дома прихожан, совершая молебствия. Митр. Анастасий также навещал раненых, хоронил убитых, стараясь после каждого налета разузнать, не пострадал ли кто-либо из его паствы. Неоднократно налеты происходили во время богослужений в Свято-Троицкой церкви, однако они продолжались своим чередом, и лишь немногие богомольцы уходили в бомбоубежище. Владыка Анастасий никогда не оставлял храм в это время.[69]

8 сентября 1944 г., за несколько недель до вступления советских войск в Белград, Архиерейский Синод со своими служащими эвакуировался в Вену. Вопрос о переселении Синода в Германию поднимался еще на Венской конференции в октябре 1943 г., и митр. Серафим (Ляде) подал об этом заявление в германские ведомства. Но его поддержало тогда только РКМ, все остальные заняли отрицательную позицию. 24 апреля 1944 г. уже Бенцлер прислал в МИД телеграмму с предложением об эвакуации Синода по желанию последнего в Карлсбад, указав, что его позицию в этом вопросе разделяет не только РКМ, но и белградское СД. Однако ведомство шефа полиции безопасности и СД 25 апреля сообщило своим офицерам в Белграде, что вопрос об эвакуации вообще не может ставиться. В качестве обоснования приводился довод, «что при переселении Белградского Синода в Карлсбад, этот город, принимая во внимание большое число восточных рабочих в рейхе, рано или поздно станет местом паломничества православных верующих». МИД считал точно также, еще 12 сентября 1944 г. он указывал своему уполномоченному в Белграде оставить митр. Анастасия и его сотрудников на месте так долго, как позволит военное положение на Балканах. Эта позиция, помимо ссылок на интересы германской внешней политики, объяснялась необходимостью препятствовать тесным контактам митрополитов Серафима (Ляде) и Анастасия.[70]

В сентябре угроза Белграду со стороны советской армии стала очевидной, и Синод смог, наконец, при поддержке РКМ, посылавшего обеспокоенные телеграммы в различные ведомства, переехать в Вену. По свидетельству настоятеля белградского храма Пресв. Троицы прот. Иоанна Сокаля примерно за три недели до прихода советских войск митр. Анастасий собрал русское духовенство и убеждал священников уехать вместе с ним в Германию, но большинство священнослужителей осталось в Югославии. Всего же из страны тогда уехало на Запад около 4 тыс. русских эмигрантов. В информационной записке немецкого МИДа от 19 сентября говорится, что митр. Анастасий в сопровождении 14 персон (в том числе архим. Аверкия Таушева) прибыл в Германию, и его нельзя размещать совместно с епископами, эвакуированными из восточных областей. Согласно заметке Колрепа от 22 сентября пригороды Берлины в качестве места размещения отвергались из-за близости к резиденции митр. Серафима. Старая политика изоляции Синода и митр. Анастасия лично давала себя знать и за семь месяцев до крушения III рейха.[71]

Подводя итоги, следует отметить, что РПЦЗ считалась нацистским руководством идеологически враждебной организацией, потому с 1941 г. стала проводиться политика ее полной изоляции, все контакты с Востоком пресекались, хотя, несмотря на запреты, полулегально они все же существовали – в основном в виде отправки в Россию церковной литературы и утвари. С сентября 1943 г. под влиянием военной и внешнеполитической ситуации германские ведомства начали предпринимать безуспешные попытки использовать для воздействия на балканские Церкви архиереев оккупированных территорий и РПЦЗ, при сохранении в основном прежнего недоверия и политики изоляции последней. Венская конференция была в этом плане единственным крупным исключением. Здесь можно увидеть некоторую аналогию с власовской акцией – допущением перед лицом надвигавшегося поражения создания РОА. Но в отношении Русского Православия нацистские ведомства зашли совсем не так далеко, не позволив начать практическое взаимодействие и возможное объединение его различных ветвей. Враждебность и боязнь Русской Церкви оказались гораздо сильнее, чем даже опасения по поводу Русской освободительной армии.

[1] Bundesarchiv Berlin (BA), R2/5023, Bl. 23-24.

[2] Ebd., R6/177, Bl. 9.

[3] Institut für Zeitgeschichte München (IfZ), MA246, Bl. 676-677.

[4] Епископ Григорий (Граббе). Завет Святого Патриарха. М., 1996. С. 55, 323.

[5] Маевский В. Русские в Югославии 1920-1945 гг. Т. 2. Нью-Йорк, 1966. С. 257-258.

[6] Церковная жизнь. 1941. № 3-12. С. 34; Церковное обозрение. 1941. № 4-6. С. 1; Русская Православная Церковь Заграницей 1918-1968. Т. 1. Иерусалим, 1968. С. 284.

[7] Чепиго Е. Чудеса Курской иконы Знамения // Православная Русь. 1947. № 5. С. 13-14.

[8] Маевский В. Указ. соч. С. 262.

[9] Тимофеев А.Ю. Положение русской эмиграции в Югославии в 1941 году // Славяноведение. 2006. № 4. С. 45.

[10] Корнилов А.А. Духовенство перемещенных лиц. Нижний Новгород, 2002. С. 58-59.

[11] Епископ Григорий (Граббе). Указ. соч. С. 324-325, 330-331; Архипастырские послания, слова и речи Высокопреосвященнейшего Митрополита Анастасия, Первоиерарха Русской Зарубежной Церкви. Джорданвилл, 1956. С. 18-19; Чепиго Е. Указ. соч. С. 14.

[12] Тимофеев А.Ю. Указ. соч. С. 54-55.

[13] Маевский В. Указ. соч. С. 271.

[14] Тимофеев А.Ю. Указ. соч. С. 48-51.

[15] Трушнович Я.А. Русские в Югославии и Германии, 1941-1945 гг. // Новый часовой. 1994. № 2. С. 143.

[16] Церковное обозрение. 1942. № 11-12. С. 12, 1943. № 1. С. 8, № 8. С. 6, № 9. С. 3; Тимофеев А.Ю. Указ. соч. С. 54; Маевский В. Указ. соч. С. 312; Науменко В.Г. Великое предательство. Выдача казаков в Лиенце и других местах (1945-1947). Сборник документов и материалов. Т. 2. Нью-Йорк, 1970. С. 293; Русский Корпус на Балканах во время II великой войны 1941-1945 гг. Исторический очерк и сборник воспоминаний соратников. Нью-Йорк, 1963. С. 12; Протопресвитер Михаил Польский. Новые мученики российские. Т. 1. Джорданвилл, 1949. С. 217.

[17] Убийства священников // Церковная жизнь. 1942. № 10. С. 155.

[18] Маевский В. Указ. соч. С. 258.

[19] Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ), ф. 6343, оп.1; Зализецкий И. Сотрудники вымышленные и явные // Православная Русь. 1993. № 10-11. С. 11; Епископ Григорий (Граббе). Указ. соч. С. 326-327.

[20] Андреев И.М. Краткий обзор истории Русской Церкви от революции до наших дней. Джорданвилл, 1951. С. 134; Богомудрый Архипастырь. К 20-летию представления Блаженнейшего Митрополита Анастасия // Der Bote. 1985. № 6. С. 12-13.

[21] От канцелярии Архиерейского Синода Русской Православной Церкви заграницей // Православная Русь. 1947. № 12. С. 2.

[22] Там же.

[23] Сборник избранных сочинений Высокопреосвященнейшего Митрополита Анастасия. Джорданвилл, 1948. С. 226.

[24] Маевский В. Указ. соч. С. 297-298.

[25] Архив Свято-Троицкой семинарии Русской Православной Церкви за границей в Джорданвилле, ф. В.К. Абданк-Коссовского, кор. 36.

[26] Там же; Seide G. Verantwortung in der Diaspora, die Russische Оrthodoxe Kirche im Ausland. München, 1989. S. 114; BA, R5101/22184, Bl. 30.

[27] Архиепископ Виталий (Максименко). Мотивы моей жизни. Джорданвилл, 1955. С. 162-164.

[28] Протопресвитер Георгий Граббе. Церковь и ее учение в жизни (Собрание сочинений). Т. 2. Монреаль, 1970. С. 172.

[29] Синодальный архив Русской Православной Церкви за границей, Нью-Йорк (СА), д. 15/41, л. 2, 5.

[30] BA, R901/69680, Bl. 85, 88, R901/69300, Bl. 128.

[31] СА, д. 17/41, л. 1-7.

[32] Там же, л. 21, 37.

[33] СА, д. 15/41, л. 14.

[34] Церковное обозрение. 1942. № 7-8. С. 4.

[35] СА, д. 17/41, л. 19-22, 24.

[36] Там же, л. 27-29, д. 15/41, л. 1.

[37] Там же, д. 17/41, л. 25-26, 30, 33.

[38] Церковное обозрение. 1942. № 11-12. С. 6.

[39] Епископ Григорий (Граббе). Указ. соч. С. 328.

[40] Церковная жизнь. 1942. № 10. С. 154-155, 1943. № 5. С. 73-74; Русский Корпус. Нью-Йорк, 1963. С. 39-40, 115.

[41] Тимофеев А.Ю. Указ. соч. С. 47-55.

[42] Константинов В.Д. Записки военного священника. СПб., 1994. С. 71.

[43] Епископ Григорий (Граббе). Указ. соч. С. 331.

[44] Андреев И.М. Указ. соч. С. 134.

[45] Calendar of the Serbian Orthodox Church in the USA and Canada, 1991. Р. 105.

[46] Церковное обозрение. 1942. № 11-12. С. 5-6.

[47] Там же. 1943. № 7. С. 6.

[48] Булатова Р.В. Основатель югославской палеографической науки — В.А. Мошин // Русская эмиграция в Югославии. С. 186.

[49] Георгий Флоровский: священнослужитель, богослов, философ. М., 1995. С. 74-76.

[50] СА, личное дело архиеп. Аверкия (Таушева).

[51] Маевский В. Указ. соч. С. 284-285.

[52] Миссионерские курсы в Белграде // Церковная жизнь. 1942. № 1. С. 12.

[53] Елка русской церковной общины в Белграде // Церковная жизнь. 1942. № 1. С. 12-13.

[54] Зимняя помощь в Белграде // Церковная жизнь. 1942. № 11. С. 170; Церковное обозрение. 1942. № 11-12. С. 6.

[55] Высокопреосвященнейший Митрополит Анастасий в Белой Церкви // Церковная жизнь. 1942. № 12. С. 187-188.

[56] Церковное обозрение. 1943. № 6. С. 8.

[57] Там же. № 8. С. 4.

[58] Высокопреосвященнейший Митрополит Анастасий в Белой Церкви // Церковная жизнь. 1943. № 10. С. 144-145.

[59] Церковная жизнь. 1944. № 1. С. 11.

[60] Тимофеев А.Ю. Указ. соч. С. 50.

[61] Архив града Београда (АГБ), ф. Немачка служба безбедности, Досиjе Г. Граббе (д. G-148).

[62] Черкасов-Георгиевский В. Русский храм на чужбине. М., 2003. С. 156.

[63] Архим. Гавриил (Динев). Животопис на схиигумения Мария (Дохторова) // Бялата емиграция в България. Материали от научна конференция. София, 23 и 24 септември 1999 г. София, 2001. С. 322.

[64] Церковная жизнь. 1942. № 4. С. 49-51.

[65] Там же. № 12. С. 177-180; Парижский наблюдатель, Париж. 1943. 16 января.

[66] Церковное обозрение. 1942. № 7-8. C. 7.

[67] СА, д. 15/41, л. 41-50, 52; BА, R901/22183, Bl. 121-122.

[68] Церковная жизнь. 1943. № 11. C. 149-159.

[69] Церковная жизнь. 1944. № 5-6. С. 52; Икона Божией Матери Курская-Коренная Знамение. Джорданвилл, 1995. С. 18.

[70] Politischen Archiv des Auswärtigen Amts Bonn, Inland I-D, 4799.

[71] Ebd.; BА, R5101/22183, Bl. 144.