Доклад профессора Санкт-Петербургской православной духовной академии М.В. Шкаровского на III Международной научно-богословской конференции «Актуальные вопросы богословских исследований», СПбПДА, 5-6 октября 2011 г.

Рассматриваемая в статье проблема до настоящего времени мало привлекала внимание историков, между тем как Русская Православная Церковь (РПЦ) оказалась в самом центре событий II Мировой войны и была вынуждена самым непосредственным образом, так или иначе, реагировать на холокост. Следует подчеркнуть, что РПЦ не была в тот период единой и распадалась на несколько юрисдикций, позиции которых в этом вопросе не во всем совпадали. Раньше всего, еще до начала войны между Германией и СССР свое отношение к преследованиям евреев высказали многие русские священники-эмигранты в различных странах Европы. Они принадлежал к двум юрисдикциям – Западно-Европейского экзархата во главе с митрополитом Евлогием (Георгиевским) в Париже и Архиерейского Синода Русской Православной Церкви за границей (РПЦЗ) в Белграде.

В Западно-Европейский экзархат Владыки Евлогия, подчинявшегося Вселенскому Константинопольскому Патриарху, входило и несколько русских приходов, расположенных на территории Германии. Уже вскоре после прихода национал-социалистов к власти эти общины стали подвергаться разнообразным преследованиям и ограничениям. При этом в качестве предлога использовался миф о том, что деятельность евлогианских приходов в Германии — важнейшее звено широкомасштабного заговора против III рейха с участием русских эмигрантов, направляемого и финансируемого международными еврейско-масонскими структурами и французской разведкой. Гестапо обвиняло митрополита Евлогия в принадлежности к масонству еще с 1913 года[1].

Нацисты справедливо подозревали евлогиан в отсутствии симпатий к их режиму, его антилиберальной идеологии и агрессивным устремлениям в области внешней политики. Негативно относилась паства митрополита Евлогия и к расовой теории, прежде всего к культивируемой ненависти к евреям. Несколько евреев имелось среди преподавателей знаменитого Свято-Сергиевского богословского института в Париже под патронажем Владыки Евлогия, о чем нацистам было хорошо известно (вскоре после оккупации столицы Франции они арестовали профессоров Зандера и Зенковского). Правда, о какой-либо широкой оппозиционности евлогианской общины в самой Германии говорить нельзя. Ее духовенство отличал подчеркнутый аполитизм и глубокая сосредоточенность на религиозной жизни. Исключение составлял только вопрос об отношении к евреям[2].

Глава германских евлогианских приходов архимандрит Иоанн (Шаховской) никогда не скрывал своего крайне негативного отношения к антисемитизму нацистской идеологии и политики. Аналогичная характеристика правомерна и в отношении его прихожан. Уже на второй год нацизма архим. Иоанн дал на него пастырский ответ, опубликовав в 1934 г. в Берлине брошюру «Иудейство и Церковь», где рассказал о несовместимости националистической религии и реализма с христианской верой.

В послевоенных воспоминаниях в то время уже архиепископ Сан-Францисский Иоанн о своей позиции в связи с преследованиями евреев, к сожалению, писал немного и скромно: «Сколько людей оказывало по деревням и городам бескорыстную помощь несчастным людям… Как сейчас вижу одну глухую, средних лет, еврейку с аппаратом на ухе, странствующую из дома в дом. Ей давали приют христиане. Это было одно из ужасных апокалиптических видений тех лет – люди с желтой звездой Давида, обреченные на заклание. Вспоминаю совершенный мною тайный постриг над одной еврейкой-христианкой, моей духовной дочерью, рабой Божьей Елизаветой, получившей вызов из гестапо. В значении этого вызова мы не сомневались. Благословляя ее на мученичество, я дал ей новое имя, Михаилы, в честь архангела Михаила, вождя еврейского народа… Конечно, как и всем, пришлось мне в те дни в гестапо подтверждать документами свое «арийское происхождение» и говорить о своих убеждениях и о вере Церкви… Однажды следователь, допрашивавший меня, зная, что я принимаю в лоно Церкви всякого человека, без различия расы, спросил меня: «Ну, а если бы Литвинов[3] захотел креститься (Литвинов в те годы был в Германии персонификацией того, что называлось «иудобольшевизмом») – вы бы его тоже крестили?» «Конечно, – ответил я, – если бы Литвинов покаялся и захотел жить во Христе, Церковь приняла бы его наравне со всеми»[4].

В июле 1938 г. гестапо впервые поставило вопрос о высылке архим. Иоанна из страны. В соответствующем письме в рейхсминистерство церковных дел от 27 июля подчеркивалось: «Иоанн особенно в последнее время снова вносит беспокойство в среду здешней русской эмиграции своими подчеркнуто дружественными евреям проповедями и высказываниями и сознательно пытается помешать усилиям антибольшевистски настроенных групп эмигрантов… Вследствие своей дружеской расположенности к евреям он уже много лет подвергается резкой критике национально-мыслящих русских эмигрантов». В целом же гестапо рассматривало о. Иоанна как «яркого представителя враждебного Германии и масонского церковного направления парижского епископа Евлогия»[5].

Министерство церковных дел исходило из своих собственных планов проведения унификации русской православной общины в Германии и включения евлогианских приходов по возможности мирными средствами в Берлинскую и Германскую епархию Русской Православной Церкви за границей. Поэтому оно предложило гестапо «наблюдать за развитием дела Шаховского», не прибегая к высылке. Неудачей закончилась и попытка гестапо второй раз поставить вопрос об удалении из страны архим. Иоанна и других евлогианских священников в июле 1939 г. Высылке помешало заключение 3 ноября 1939 компромиссного соглашения, по которому евлогианские приходы должны были войти в епархию Берлинскую и Германскую, но признавалась их принадлежность к юрисдикции митрополита Евлогия. Но и в дальнейшем архим. Иоанн подвергался различным преследованиям. В 1941 г. было запрещено издание его миссионерского журнала «За Церковь», в январе 1943 г. гестапо произвело обыск на квартире и книжном складе архимандрита. Бумаги и письма о. Иоанна оказались конфискованы, а сам он после многочасового допроса был вынужден дать подписку о невыезде из Берлина[6].

Особенно активно проявило свою позицию по отношению к холокосту евлогианское духовенство в оккупированной нацистами Франции. Близкие к митр. Евлогию люди так характеризовали его настроение в дни оккупации Парижа: «В эти дни Владыка сумрачен, озабочен и печален. Когда говорим о том, что кругом творится, он морщится и начинает волноваться: «Насильники, насильники… и что они с евреями делают!» А в одном из своих писем 26 октября 1944 митрополит писал: «… будучи убежденным националистом, т.е. верным и преданным сыном своего народа, я, конечно, совершенно отвергаю тот звериный национализм, который проявляют теперь немцы по отношению к евреям, равно, как будучи православным, я чужд религиозного фанатизма… Выше всего чту свободу во Христе»[7]. Позицию Владыки разделяли почти все представители евлогианского духовенства. Хорошо известен, например, подвиг монахини Марии (Скобцевой, Кузминой-Караваевой). Имя ее увековечено деревом, посаженным в Роще праведников при музее жертв и героев Шоа «Яд ва шем» в Израиле.

Мать Мария возглавляла в Париже благотворительную и культурно-просветительную организацию «Православное Дело», почти весь период оккупации Франции постоянно помогавшую евреям. В целях регистрации понятие «еврей» впервые получило свое определение в этой стране в декрете от 27 сентября 1940 г., где говорилось, что евреями считаются принадлежащие к иудейской вере. В результате возникла острая необходимость в свидетельствах о крещении, которые могли помочь избежать унижений и ограничений. К священнику церкви «Православного Дела» Димитрию Клепинину начали поступать срочные просьбы о выдаче таких удостоверений евреям нехристианам. И он решил с полного одобрения матери Марии выдавать свидетельства о принадлежности к своему приходу. Вскоре в картотеке о. Димитрия накопились сведения о 80 новых «прихожанах». Согласно же нью-йоркской еврейской газете «Forward» от 17 апреля 1948 г. священник выдал сотни ложных свидетельств о крещении. При этом о. Димитрий не допускал вмешательства и контроля в этом деле. Когда из епархиального управления затребовали списки новокрещенных, он ответил категорическим отказом[8].

С марта 1942 г. французские евреи должны были носить отличительный знак – желтую звезду Давида. По этому поводу мать Мария, с самого начала считавшая, что гонение на евреев – бремя общее для всех, говорила: «Нет еврейского вопроса, есть христианский вопрос. Неужели Вам непонятно, что борьба идет против христианства? Если бы мы были настоящими христианами, мы бы все надели звезды. Теперь наступило время исповедничества»[9].

В ночь с 15 на 16 июля 1942 г. в Париже были произведены массовые аресты евреев. Большую часть из них загнали на зимний велодром. Благодаря монашескому одеянию матери Марии удалось проникнуть туда и провести 3 дня. Она утешала детей, поддерживала взрослых, распределяла кое-какую провизию. С помощью мусорщиков ей дважды удалось устроить побег детей. С 15 июля для евреев возникла острая необходимость в надежных убежищах и в возможности бегства. Дом «Православного Дела» на Лурмеле стал таким убежищем. Один из его работников Мочульский писал: «На Лурмеле переполнение. Живут люди во флигеле, в сарае, спят в зале на полу… И евреи, и не евреи. Мать говорит: «У нас острый квартирный кризис. Удивительно, что нас до сих пор немцы не прихлопнули»[10].

Дом «Православного Дела» стал звеном целой цепи убежищ и путей бегства, которая образовалась по всей Франции. По воспоминаниям И.А. Кривошеина: «Здесь вопрос уже шел не только о материальной помощи. Нужно было доставать для евреев [поддельные] документы, помогать им бежать в южную, еще не оккупированную зону, укрываться в глухих районах страны. Наконец, необходимо было устраивать детей, родители которых были схвачены на улицах или во время облав»[11].

В конце концов, такая активная деятельность стала известна гестапо. 8-10 февраля 1943 г. последовали обыск дома и аресты. Арестованными оказались священник Д. Клепинин, мать Мария и миряне – Ю. Скобцов, Ф. Пьянов, А. Висковский и Ю. Казачкин. О. Димитрию предлагали свободу при условии, что он впредь не будет помогать евреям. Он показал свой наперсный крест с изображением Распятия: «А этого Еврея вы знаете?» Также стойко вели себя и другие арестованные. Так, Ф.Пьянов в ответ на обвинение в оказании помощи евреям ответил: «Помощь оказывалась всем нуждающимся, как евреям, так и не евреям – такая помощь есть долг каждого христианина». Матери монахини Марии С.Б. Пиленко на допросе гестаповец крикнул: «Вы дурно воспитывали вашу дочь, она только жидам помогает!». На это София Борисовна ответила: «Моя дочь настоящая христианка, и для нее нет ни эллина, ни иудея, а есть несчастный человек. Если бы и вам грозила беда, то и вам помогла бы». Мать Мария улыбнулась и сказала: «Пожалуй, помогла бы», за что чуть было не получила удар по лицу[12].

Через несколько дней после ареста известный богослов о. Сергий Булгаков отслужил в церкви молебен об освобождении плененных, но вскоре по приказу оккупационных властей «Православное Дело» было ликвидировано, арестованных же отправили в германские концлагеря. Отец Димитрий Клепинин умер 8 февраля 1944 г. в Бухенвальде, а мать Мария погибла в газовой камере лагеря Равенсбрюк 31 марта 1945 г., в канун Пасхи. После нее осталось большое литературное наследство[13].

Приведенный пример помощи евреям со стороны евлогианского духовенства во Франции является далеко не единственным. Так, в Париже, совсем недалеко от Лурмеля, ложные свидетельства о крещении выдавал настоятель Трехсвятительского подворья на рю Петель архимандрит Афанасий (Нечаев). А настоятель Свято-Троицкого храма в Клиши о. Константин Замбржицкий, сам находившийся в заключении, крестил 20 сентября 1941 г. в Компьенском лагере еврея И. Фондаминского. Был продуман и подготовлен план побега последнего через «свободную» зону Франции в США. Но Фондаминский решительно отказался от этого: он хотел разделить судьбу своих братьев, родных по плоти и погиб 19 ноября в Аушвице[14]. В начале 2000-х гг. монахиня Мария, о. Димитрий Клепинин и И. Фондаминский были прославлены в лике святых Константинопольским Патриархатом.

В то же время отношение евлогианских священнослужителей к иудаизму отличалось своеобразием. Многие из них, в том числе мать Мария, полагали, что в условиях небывалых ужасов мировой войны начинается неизбежная эпоха перехода евреев в христианство. Наиболее глубоко разработал эту концепцию в своих статьях «Гонения на Израиль» и «Расизм и христианство», написанных в оккупированном Париже зимой 1941-1942 гг., знаменитый православный богослов протоиерей Сергий Булгаков. В еврейском народе, избранным Богом для воплощения Спасителя, он видел «ось мировой истории»; избранничество Божие почиет на еврействе, даже не принявшем Христа; окончательное разрешение еврейского вопроса наступит только с возвещанным апостолом Павлом обращением всего еврейства ко Христу, поэтому всякий антисемитизм изобличался как антихристианство и тем самым исключался: «С одной стороны, в состоянии антихристианства и христианоборчества Израиль представляет собой лабораторию всяких духовных ядов, отравляющих мир и в особенности христианское человечество. С другой – это есть народ пророков, в которых никогда не угасает дух пророчества и не ослабевает его религиозная стихия. Однако в состоянии ослепления это есть христианство без Христа и даже против Христа, однако, Его лишь одного ищущее и чающее… Ясны те выводы, которые могут быть отсюда сделаны относительно гонителей Израиля: они гонят Самого Христа в нем, так же, как и сами евреи, поскольку последние христоборствуют, противясь своему собственному избранию»[15].

Отец Сергий чрезвычайно резко осуждал и разоблачал нацистскую идеологию, утверждая, «что гитлеризм, как религиозное явление, есть еще более отрицательное даже, чем воинствующий атеизм большевизма» и подчеркивая центральное место вражды к иудаизму в «духовном оборудовании» германского расизма: «…весь расизм есть не что иное, как антисемитизм, есть сублимированная зависть к еврейству и соревнование с ним, притом не в положительных, но отрицательных его чертах… Такова тайна расизма, его источник. Гитлер и зелоты антисемитизма суть религиозные, точнее антирелигиозные … маньяки… По духу своему, как и в своем практическом осуществлении антисемитизм есть не только искушение, но и прямое противление христианскому духу». При этом о. С. Булгаков писал и об антихристианских преступлениях самих евреев: «Еврейство… доселе остается в состоянии поклонения золотому тельцу и отпадения от веры, даже и в Бога Израилева. Все эти новые бедствия являются для него не только как последние, может быть, испытания для его обращения ко Христу и духовным воскресением, но и как неизбежная кара за то страшное преступление и тяжкий грех, который им совершен над телом и душой русского народа в большевизме». Заключительный же вывод богослова полон веры в осуществление пророчества апостола Павла: «В историческом христианстве явится новая силы, которая и станет духовным его средоточием, как было это и в первые дни его: иудео-христианство»[16].

Несколько иначе, чем у евлогиан, можно охарактеризовать позицию священнослужителей Русской Православной Церкви зарубежом. Ее руководство, настроенное резко антисоветски, неоднократно выступало с воззваниями против еврейско-большевистского господства в России. Так, например, в послании к православным русским людям, принятым Архиерейским совещанием РПЦЗ 25 октября 1943 г. в Вене по поводу избрания Московским Патриархом митрополита Сергия (Страгородского) говорилось: «Давнее тесное сближение с коммунистическим правительством, во главе которого стоит кровавый тиран Сталин и в котором участвует достаточное количество евреев, фанатически ненавидящих христианство и беспощадно истребляющих русский народ, набрасывает особенно мрачную тень на облик нового патриарха, которого наша совесть не позволяет нам назвать своим истинным отцом и духовным вождем»[17]. А в пасхальном послании 1942 г. председателя Архиерейского Синода РПЦЗ митрополита Анастасия ощущался и другой акцент: «Напрасно враги Христовы – иудеи, не переставшие преследовать Его и по смерти, запечатали Его тело в погребальной пещере и приставили к Нему нарочитую стражу, стремясь удержать Его во гробе»[18].

В подобных утверждениях, несомненно, присутствовал определенный антииудаизм, имевший политическое и религиозное содержание. Однако в идеях русской церковной эмиграции совершенно отсутствовал характерный для нацизма расизм. Холокост руководство Русской Православной Церкви зарубежом никогда не одобряло. Среди прихожан этой Церкви в Германии были лица еврейского происхождения, которые участвовали в движении сопротивления. Например, Лиана Берковиц принадлежала к берлинской группе Риттмейстер организации сопротивления «Красная Капелла». В 16 лет она начала участвовать в нелегальной работе, распространять листовки, но 30 марта 1943 г. оказалась арестована, а 5 августа 1943 г. казнена в Берлинской тюрьме Плетцензее[19].

И РПЦЗ в целом и подавляющее большинство ее архиереев преследовали цель возрождения Великой России и воссоздания единой сильной Русской Церкви и уже поэтому находились в непримиримом противоречии и глубинной враждебности с нацистской Германией, преследовавшей цель порабощения народов России, хотя первоначально и питали некоторые иллюзии в отношении политики III рейха. Известен лишь один явно прогермански настроенный архиерей РПЦЗ – митрополит Западно-Европейский Серафим (Лукьянов), но и он в своем «Плане организации высшей церковной власти Православной Церкви в России» от 9 сентября 1941 г., отправленном германским ведомствам, писал: «Для восстановления России необходимо сразу после свержения советской власти и образования национального русского правительства организовать единую высшую церковную власть Православной Церкви»[20]. Тогда митрополит не подозревал, что никакого создания русского правительства гитлеровское правительство допускать не собиралось. В дальнейшем и у митр. Серафима по мере узнавания правды наступило отрезвление и раскаяние (в 1945 г. он перешел в Московскую Патриархию). Уже к 1943 г. Владыка передал практическое руководство митрополичьим округом в руки своего ближайшего помощника – англофильски настроенного протоиерея Тимофеева, дочь которого была заключена в концлагерь. Этот священник к июню 1943 г. крестил 6 юных евреев, спасая их от уничтожения. Митрополит Германский Серафим (Ладе) в своем письме митр. Анастасию от 18 июля 1943 г. сообщал, что митр. Серафим (Лукьянов) на словах является антисемитом, но фактически ничего в этом плане не делал, а Тимофеев крестит евреев и даже выдает им свидетельства об арийском происхождении[21].

Особо следует остановиться на деятельности архиереев, управлявших Берлинской и Германской епархией РПЦЗ – до 1938 г. архиепископа Тихона (Лященко) и в 1938-1945 гг. митрополита Серафима (Ладе). Первый из них до 1937 г. имел своим секретарем и адвокатом Н.Н. Масальского, высланного, в конце концов, из Германии за частично еврейское происхождение. Причем архиепископ Тихон всячески старался оставить Масальского при себе до последней возможности. В книге К.Кромиади сообщается, что стараясь помочь евреям, «архиеп. Берлинский и Германский Тихон приходивших к нему с просьбой русских евреев крестил и выдавал им свидетельства о крещении. К сожалению, это им не помогло и гестапо потребовало от Синода убрать Тихона из Германии. В результате архиеп. Тихон был отозван в Сремские Карловцы, а его ближайшие сотрудники были репрессированы». Правда, это сообщение не совсем точно. Существовал целый комплекс различных причин отставки архиепископа и сведений о репрессиях его «ближайших сотрудников» в архивах обнаружить не удалось.

Сменивший Владыку Тихона митрополит Серафим благожелательно относился к евлогианам, зачастую спасая их от репрессий гестапо. 28 июля 1938 г. должно было состояться его первое совместное богослужение в Берлине с евлогианскими священнослужителями, в частности с архим. Иоанном (Шаховским). Накануне к Владыке Серафиму и в гестапо поступило анонимное письмо с требованием «защитить нашу Церковь от вторжения в нее иудо-масонских сил, старающихся замаскировать себя путем совместного служения с нашим духовенством». Но богослужение все-таки состоялось, что явилось одной из причин, спасшей архим. Иоанна от высылки[22].

Еще более характерно дело евлогианского архиепископа Брюссельского и Бельгийского Александра (Немоловского). В 1938-1940 гг. он неоднократно в своих проповедях и обращениях к пастве резко осуждал деятельность нацистов. Например, 31 июля 1938 г. в своей проповеди говорил: «Нам посланы страшные испытания… В Германии жестокий варвар Гитлер уничтожает Христианскую веру, одновременно насаждая язычество. Мы молим Бога, чтобы он спас эту страну от этого ужасного человека, так как там еще хуже, чем в советской России». В других выступлениях Владыки осуждалась также и расовая теория Гитлера. После оккупации Бельгии архиепископ был 4 ноября 1940 г. арестован гестапо. С укрепленной на груди табличкой с надписью «Враг № 2» он оказался перевезен в тюрьму Аахена, а затем Берлина. Митрополит Серафим сумел вызволить Владыку Александра из заключения, взяв его на поруки и, поселив при русском храме в Тегеле, где последний оставался до конца войны[23].

В то же время митр. Серафим в своей официальной переписке с ведомствами III рейха иногда использовал антисемитскую риторику, хотя не одобрял нацистскую политику и не разделял ее целей. В частности, в октябре 1940 г. он писал в Министерство церковных дел о своем противнике украинском профессоре И. Огиенко, в дальнейшем ставшим архиепископом Холмским автокефальной Православной Церкви генерал-губернаторства: «Тот, кто еще недолгое время назад клялся в верности польскому правительству … или тот, кто только четыре года назад поставил общественность в известность о том, что он состоял в дружбе с евреями, учитывал их интересы, обещал им основать в университете Каменец-Подольска кафедру по изучению еврейства и 25% еврейских студентов принимать в этот университет, убедил еврейского раввина в том, что этот университет принесет еврейству огромную материальную и духовную пользу – подобным людям я не могу подарить свое доверие, даже если они пользуются в настоящее время милостью высоких и высших инстанций»[24].

После оккупации нацистами в сентябре 1939 г. Польши, часть ее территории была включена в состав III рейха. Находившиеся на ней православные приходы вошли в Германскую епархию РПЦЗ. По архивным документам известно, что некоторые священники таких приходов, например, протоиерей Михаил Борецкий в Лодзи, крестили евреев, спасая их. Управлял Владыка Серафим до сентября 1940 г. и Православной Церковью на территории генерал-губернаторства, образованного из другой части Польши, но затем был вынужден оставить этот пост из-за враждебности генерал-губернатора Франка и украинских националистов. Нацисты всячески стремились разжигать национальную рознь и в этой связи иногда передавали закрытые синагоги украинцам под православные храмы. В частности, в декабре 1941 г. подобный акт передачи произошел в Кракове[25]. К несчастью, такая политика порой приносила свои ядовитые плоды.

Но помощь православным со стороны властей генерал-губернаторства была лишь частным эпизодом. Существуют архивные документы о том, что нацистское руководство считало саму Русскую Церковь «пронизанной еврейскими догматами» и поэтому планировало создание для оккупированных восточных территорий новой псевдорелигии. Об этом говорилось в директиве Главного управления имперской безопасности от 31 октября 1941 г.: «Следовало бы установить, что ни при каких обстоятельствах не надлежит преподносить народным массам такое учение о боге, которое глубоко пустило свои корни в еврействе и духовная основа которого заимствована из такого понимания религии, как понимают ее евреи. Таким образом, надо проповедовать во всех отношениях свободное от еврейского влияния учение о боге, для чего надлежало бы найти проповедников и, прежде чем выпускать их в массы русского народа, дать им соответствующее направление и образование… Поэтому крайне необходимо воспретить всем попам вносить в свою проповедь оттенок вероисповедания и одновременно позаботиться о том, чтобы возможно скорее создать новый класс проповедников, который будет в состоянии после соответствующего, хотя и короткого, обучения толковать народу свободную от еврейского влияния религию. Ясно, что заключение «избранного богом народа» в гетто и искоренение этого народа, главного виновника политического преступления Европы, являются принудительными мероприятиями, которые способствуют делу освобождения восточных областей Европы. Ясно также, что эти мероприятия, особенно в зараженных евреями областях, ни в коем случае не должны нарушаться духовенством, которое, исходя из установки православной церкви, проповедует, будто исцеление мира ведет свое начало от еврейства. Из вышесказанного явствует, что разрешение церковного вопроса в оккупированных восточных областях является чрезвычайно важной в интересах политического освобождения этих областей задачей, которая при некотором умении может быть великолепно разрешена в пользу религии, свободной от еврейского влияния, эта задача имеет. Однако, своей предпосылкой закрытие находящихся в восточных областях церквей, зараженных еврейскими догматами»[26].

Тотальный расизм директивы не оставляет сомнения в судьбе Православия в случае победы гитлеровской Германии. Его стали бы уничтожать, насаждая «новую религию», лишенную многих основных христианских догматов. Можно согласиться с утверждением авторов «Истории христианства», что Гиммлер мечтал после истребления евреев и устранения руководящих сил, христианских и прочих, как и после порабощения верующих, действительно создать здесь «арийскую» территорию господства»[27]. Подобным отношением во многом определялась практическая германская церковная политика на Востоке в 1941-1945 гг.

Занимая ярко выраженную антинацистскую позицию, Московская Патриархия осуждала и преследования евреев (хотя позиция государственных властей СССР не позволяла сделать это публично, как и дистанцироваться публично от начинавшего проявляться советского антисемитизма). Следует указать, что в Русской Православной Церкви традиционно имелась группа священников-евреев. В то же время, как справедливо отметил в своем докладе на II международной конференции «Богословие после Освенцима и Гулага» (Санкт-Петербург, 1998) протоиерей Сергий Гаккель, многие возможности сбора информации об участии православных священнослужителей и мирян в спасении евреев в годы войны были упущены: «Так, например, глава безбожных преследователей церкви, сам из коренной православной среды, Иосиф Сталин назначил представителя Русской Православной Церкви митрополита Николая Ярушевича членом государственной комиссии по расследованию преступлений, совершенных нацистами на оккупированных территориях Советского Союза. Митрополиту Николаю разрешено было ужасаться зверствами фашистов, но почти исключительно антиправославным. Так требовала советская политика того времени. Говорить о массовых уничтожениях евреев на той же территории и в то же время ему не полагалось. Даже этот свидетель был лишен возможности обратить внимание общественности на праведников из языков»[28].

Поэтому сейчас через 55 лет после окончания войны бывает так сложно установить имена многих русских, белорусов, украинцев – верующих Московского Патриархата, спасавших евреев от уничтожения. Эти сведения приходится по крупицам искать в архивных документах, воспоминаниях очевидцев событий, публикациях периодической печати. Об одном из таких случаев автору докладу рассказал петербургский профессор И. Левин[29]. В годы оккупации он проживал в г. Печоры Псковской области. Сын диакона местной православной церкви был застрелен нацистским солдатом, так как мальчик внешне походил на еврея. После этого священник в храме произнес резкую проповедь против действий оккупантов. Сам Левин, как и некоторые другие евреи Печор, остался жив при содействии православного духовенства.

Другое заслуживающее внимания упоминание можно встретить в статье, посвященной кончине архиепископа Филофея (Нарко). В годы войны Владыка управлял Могилевской, затем Минской епархиями, а в 1942-1943 гг. по поручению митрополита Минского Пантелеймона даже всей Белорусской митрополией. В статье подчеркивается: «Особенная заслуга его – спасение тысяч еврейских детей, которых он крещением сберегает от смерти в гитлеровских газовых камерах»[30].

Ситуация, подобная той, что существовала в Московском Патриархате, была в Обновленческой Церкви, которую возглавлял еврей по происхождению митрополит Александр Введенский. Доля священников-евреев в ней была выше, а на оккупированной территории нацисты преследовали обновленцев особенно активно. Например, был арестован обновленческий священник в г. Житомире на Украине, начавший служить после прихода германских войск. Кубань и Северный Кавказ являлись единственным регионом, где деятельность обновленцев хоть в каком-то виде допускалась оккупационными властями[31].

Наиболее явно отношение Русской Православной Церкви к холокосту проявилось на Украине, где проживала большая часть евреев СССР. Здесь в период оккупации существовали две Украинские Православные Церкви – автокефальная и автономная в составе Московской Патриархии. Последняя однозначно осуждала уничтожение евреев. Многие ее священники пытались различными способами спасти их. Наиболее известен пример Алексия Глаголева в Киеве. Именно его, наряду с отцом Димитрием Клепининым и матерью Марией (Скобцовой), назвал в качестве примера подвижничества в спасении евреев Патриарх Московский и всея Руси Алексий II в речи, обращенной в 1991 г. в Нью-Йорке преимущественно к еврейской аудитории[32]. Отцу Алексию, служившему настоятелем Никольской церкви на Подоле, вместе с женой Татьяной в течение нескольких лет удавалось спасать от гибели многие десятки людей. К счастью, оба они остались живы.

Но несколько священников и мирян на Украине были убиты нацистами за попытки спасти евреев. Так, в донесении полиции безопасности и СД от 6 марта 1942 г. сообщалось о расстреле бургомистра г. Кременчуга Полтавской области Синицы за то, что он с помощью местного священника крестил евреев, давал им христианские имена и таким образом спасал их от уничтожения. Как был наказан священник, в сводке не сообщалось. А в докладе крымского протоиерея А. Архангельского митрополиту Ленинградскому Алексию (Симанскому) от 13 июля 1944 г. говорилось, что во время оккупации протоиерей кладбищенской церкви г. Симферополя Николай Швец зачитал прихожанам антифашистское воззвание Патриаршего Местоблюстителя митр. Сергия, распространять которое среди верующих помогал диакон А. Бондаренко. «Их патриотический подвиг поддержал старец Викентий, бывший обновленческий епископ … Все они были расстреляны немецким гестапо… о. Н. Швеца обвиняли еще в том, что он крестил евреев»[33].

Однако часть украинских националистов добровольно и активно участвовала в уничтожении евреев. В основном они относились к Греко-Католической Церкви, но некоторые также к автокефальной Украинской Православной Церкви. Именно о пастве последней идет речь в ужасном донесении оперативной команды СС № 5 осенью 1941 г. В нем говорится об уничтожении 229 евреев в г. Хмельника, а также о том, что население города с таким энтузиазмом восприняло весть об избавлении от них, что отслужили благодарственный молебен[34]. Руководство же автокефальной Украинской Православной Церкви хотя и не одобряло антиеврейских акций, но и не осуждало их.

На Западной Украине, в Галиции большинство украинцев принадлежало к Греко-Католической Церкви. Ее глава митрополит Львовский Андрей Шептицкий и лично спасал евреев во Львове и в беседах с различными людьми категорически осуждал холокост. Львов был занят германскими войсками 30 июня 1941 г. И уже утром 1 июля тысячи проживавших в городе евреев были согнаны украинцами в немецкой форме во двор тюрьмы и почти все там расстреляны. На следующий день украинская вспомогательная полиция, подчиненная оперативной группе СС, также участвовала в антиеврейских погромах. Некоторые из преследуемых, среди них раввин Давид Кахане и сын убитого раввина И. Левин, нашли убежище в резиденции митрополита, где они пережили эту акцию[35]. Вдохновил Владыка и греко-католических монахов. Они укрывали евреев в своих монастырях.

В феврале 1942 г. митрополит Андрей обратился с письмом к Г. Гиммлеру, в котором протестовал, что «украинских вспомогательных полицейских принуждают расстреливать евреев». В ответе рейхсфюрера СС говорилось, что митрополит не должен вмешиваться в дело, «которое его не касается». 29 августа 1942 г. Владыка Андрей в другом своем письме воззвал к высшему моральному авторитету своей Церкви – папе Пию XII: «Сегодня вся страна едина в том, что германский режим возможно еще большее зло, чем большевистский и является почти дьявольским… Число убитых евреев в нашей маленькой стране перешагнуло через 200000… В Киеве было за несколько дней ликвидировано 130000 мужчин, женщин и детей». Митрополит обозначил нацистский режим как «систему лжи, обмана, несправедливости, грабежа, карикатуру всех идей цивилизации и порядка, … систему преувеличенного до абсурда национального шовинизма, ненависти ко всему хорошему и прекрасному». Папа на это драматическое письмо не ответил[36].

Владыка Андрей Шептицкий и позднее продолжал протестовать против уничтожения евреев. Показательна в этом плане его беседа с французским публицистом украинского происхождения Всеволодом Фредериком в сентябре 1943 г. Последний работал на германское Министерство иностранных дел и подробная запись беседы поступила в целый ряд нацистских ведомств. Один из главных упреков митрополита немцам заключался в «бесчеловечном отношении к евреям». Владыка заявил, что только во Львове было убито 100000, а на всей Украине миллион и привел пример, когда один молодой человек признался ему на исповеди, что «однажды ночью во Львове он лично убил 75 человек». Согласно записи беседы Фредерик возразил: «Разве не представляет еврейство смертельной опасности для христианства, которому оно несет гибель. Митрополит согласился, но остался при мнении, что уничтожение евреев является недопустимым»[37]. Можно упомянуть также издание Владыкой страстного пастырского призыва «Не убий». Однако значительная часть его паствы была настроена резко антисемитски, и пример митрополита не оказывал на них должного воздействия.

Часть юго-западной Украины в годы войны была занята румынскими войсками. Эта территория в церковном плане окормлялась Румынской Православной Церковью, позиция которой по отношению к евреям в годы войны была настороженно-недоброжелательной, но без одобрения их уничтожения. Это видно, например, из отчета руководителя оперативного штаба ведомства А. Розенберга доктора Цейса о поездке в Бухарест в июне 1944 г.: «Православная национальная Церковь занимает содействующую позицию. Она враждебнее к евреям, чем римская Церковь, но с другой стороны также отстаивает не нашу точку зрения. Два года назад она запретила крещение евреев, что, конечно, не исключает отдельных случаев крещения евреев с помощью подкупа. Сельское население настроено определенно антиеврейски. Население Бухареста индифферентно»[38]. В целом же влияние Румынской Церкви на украинское население, которое справедливо видело в ней орудие румынизации, было не очень велико.

Таким образом ситуация в разных течениях Православной Церкви на территории СССР была различной, но в целом можно сказать, что Русская Церковь уже в 1941-1945 гг. осуждала уничтожение евреев, хотя практических действий в этом направлении было явно недостаточно. Избранная тема, несомненно, требует дальнейшего изучения, в ней еще имеется много белых пятен. И, прежде всего надо установить имена православных праведников, которые на оккупированной территории СССР, рискуя своей жизнью, спасали евреев. Большинство из них по-прежнему остается неизвестным.

 Примечания

1. Российский государственный военный архив (РГВА), ф.1470, оп.1, д.10, л.234.
2. А.К. Никитин. Нацистский режим и русская православная община в Германии (1933-1945 гг.) (Москва: издание автора, 1998), с.96.
3. М. Литвинов – в 1930-е гг. народный комиссар иностранных дел в СССР, еврей по национальности.
4. Архиепископ Иоанн (Шаховской). Избранное (Петрозаводск: Святой остров, 1992), с.375.
5. РГВА, ф.1470, оп.1, д.17, л.236.
6. А.К. Никитин. Указ. соч., с.218, 251-253; Архиепископ Иоанн (Шаховской). Указ. соч., с.378; Материалы к биографии архиепископа Иоанна (Шаховского) // Церковно-исторический вестник, Москва, 1998, № 1, с.83.
7. Путь моей жизни. Воспоминания митрополита Евлогия. (Paris: IMCA-PRESS 1948), с.663, 670.
8. Протоиерей Сергий Гаккель. Мать Мария (1891-1945) (Paris: IMCA-PRESS, 1980), с.160-162.
9. Там же, с.162-164.
10. Там же, с.164-167
11. И.А. Кривошеин. Так нам велело сердце // Против общего врага. Советские люди во французском движении Сопротивления (Москва: Политиздат, 1972), с.270-271; И.А. Кривошеин. Мать Мария (Скобцова) (К 25-летию со дня кончины) // Журнал Московской Патриархии, Москва, 1970, № 5, с.39.
12. Протоиерей Сергий Гаккель. Указ. соч., с.169-171; Мать Мария. Стихотворения, поэмы, мистерии. Воспоминания об аресте и лагере в Равенсбрюк. (Paris: La Francaise et Etrangere Preste Zeluck, 1947), с.151-152.
13. Мать Мария, с.164-165; См.: Мать Мария (Скобцова). Воспоминания, статьи, очерки. В 2 тт. (Paris: IMCA-PRESS, 1992).
14. Протоиерей Сергий Гаккель. Указ. соч., с.157-158, 174.
15. Протоиерей Сергий Булгаков. Христианство и еврейский вопрос. (Paris: IMCA-PRESS, 1991), с.156, 161.
16. Там же, с.83, 84, 117, 137, 140.
17. Русское дело, № 23 от 7 ноября 1943, Белград.
18. Православная Русь, № 9-10, 1942, с.2.
19. Kate Gaede, Russische orthodoxe Kirche in Deutschland in der ersten Haelfte des 20. Jahrhunderts (Koeln: Edition Orthodoxe, 1985), s.246-247.
20. Bundesarchiv Berlin (BA) R 5101 / 22183, Bl .16.
21. РГВА, ф.1470, оп.2, д.17, л.96, 101.
22. Там же, оп.1, д.17, л.238, 242; К. Кромиади. За землю, за волю… (Сан-Франциско, 1980), с.23-24.
23. Kate Gaede. Указ. соч., s.244-245; А.К. Никитин. Указ. соч., с.226, 367; А. Казем-Бек. Знаменательный юбилей. К полувековому служению архиепископа Брюссельского и Бельгийского Александра в архиерейском сане // Журнал Московской Патриархии, 1959, № 11, с.13-16.
24. А.К. Никитин. Указ. соч., с.303.
25. РГВА, ф.500, оп.3, д.456, л.247; F. Heyer, G. Weise, Kirchengeschichte der Ukraine. Рукопись (Goettingen 1997), s.216-217.
26. Российский государственный архив социально-политической истории (РГАСПИ), ф.17, оп.125, д.92, л.23-25.
27. Jean-Marie Mayeur, Die Geschichte des Christentums, в 12 томах, Т.12: Erster und Zweiter Weltkrieg-Demokratien und totalitaere Systeme (1914-1958) (Freiburg-Basel-Wien: Herder, 1992), s.976.
28. Сергий Гаккель. Западное богословие после Освенцима и Русская православная церковь // Страницы, Москва, 1998, т.3, вып.3, с.403.
29. Устное свидетельство 25 января 1998 г. в С.-Петербурге.
30. Со Святыми Упокой… Кончина архиепископа Филофея // Вестник Германской епархии Русской Православной Церкви за границей, Muenchen, 1986, № 5, с.9-11.
31. Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ), ф.6991, оп.1, д.6, л.25; В.И. Алексеев, Ф.Г. Ставру. Русская Православная Церковь на оккупированной немцами территории // Русское Возрождение, New York-Moskwa-Paris, 1982, № 18, с.117-119.
32. Сергий Гаккель. Западное богословие после Освенцима и Русская православная церковь, с.403.
33. Религиозные организации в СССР в годы Великой Отечественной войны (1943-1945 гг.). Публикация М.И. Одинцова // Отечественные архивы, Москва, 1995, № 3, с.55; В.И. Алексеев, Ф.Г. Ставру. Указ. соч. // Русское Возрождение, 1982, № 17, с.106.
34. Смотри: Headtand R.Messages of Murder: A Study of the Reports of the Einsatzgruppen of the Security Police and the Security Service. 1941-1943 (London and Toronto, 1992), p.114.
35. Hansjakob Stehle, Der Lemberger Metropolit Sheptyćkyj und die nationalsozialistische Politik in der Ukraine // Vierteljahreshefte fuer Zeitgeschichte, Muenchen, 34/1986, 3. Heft, s. 411.
36. Там же, s.415, 418-419; S. Redlich, Sheptutskyi and the Jews: P.R. Magessi, Moralily and Reality. Edmonton 1989, p.145-162; Taras Hunczak, Ukrainian-Jewish Relations during the Soviet and Nazi Occupations: Y. Boshyk, Ukraine during World War II. Edmonton 1986, p.49-51.
37. BA R6/179, Bl.105.
38. Там же, 62 Di1/82, Film 3307, Aufn. Nr.4907437.

Summary

Русская Православная Церковь (РПЦ) оказалась в самом центре II Мировой войны и была вынуждена самым непосредственным образом, так или иначе, реагировать на холокост. Она не была в тот период единой и распадалась на несколько юрисдикций, позиции которых в этом вопросе не во всем совпадали. Раньше всего, еще до начала войны между Германией и СССР свое отношение к преследованиям евреев высказали многие русские священники-эмигранты в различных странах Европы. Они принадлежали к двум юрисдикциям — митр. Евлогия в Париже и Архиерейского Синода Зарубежной Русской Православной Церкви в Белграде (РПЦЗ).

В Западно-Европейский экзархат митр. Евлогия, подчинявшегося Вселенскому Константинопольскому Патриарху, входило несколько русских приходов, расположенных на территории Германии. Паства Владыки негативно относилась к расовой теории нацистов, прежде всего к культивируемой ненависти к евреям. Особенно активно проявило свою позицию по отношению к холокосту евлогианское духовенство в оккупированной нацистами Франции. За спасение евреев были арестованы и погибли в концлагерях монахиня Мария (Скобцева), священник Дмитрий Клепинин, несколько мирян. В то же время отношение евлогианских служителей к иудаизму отличалось своеобразием. Многие из них полагали, что в условиях небывалых ужасов мировой войны начинается неизбежная эпоха перехода евреев в христианство. Наиболее глубоко разработал эту концепцию в своих резко антинацистских статьях 1941-1942 гг. знаменитый православный богослов отец Сергий Булгаков.

Занимая ярко выраженную антинацистскую позицию, Московская Патриархия осуждала и преследовала евреев (хотя позиция государственных властей СССР не позволила сделать это публично, как и дистанцироваться от начинавшего проявляться советского антисемитизма). Многие возможности сбора информации об участии православных священнослужителей и мирян в спасении евреев в годы войны были упущены, и сейчас очень сложно установить имена этих людей. Наиболее явно отношение Русской Церкви к холокосту проявилось на Украине, где проживала большая часть евреев СССР. Здесь в период оккупации существовали две Украинские Православные Церкви – автокефальная и автономная в составе Московской Патриархии. Последняя однозначно осуждала уничтожение евреев. Многие ее священники пытались различным образом спасти их (о. Алексий Глаголев, монахини киевских монастырей и др.). Часть же украинских националистов добровольно и активно участвовала в уничтожении евреев. Они относились как к автокефальной Украинской Православной, так и к Греко-Католической Церквам. Глава последней митрополит Андрей Шептицкий и лично спасал евреев во Львове, и публично протестовал против их уничтожения, но пример Владыки не оказал должного влияния на его паству.

Таким образом ситуация в разных течениях Православной Церкви на территории СССР была различной, но в целом можно сказать, что Русская Церковь уже в 1941-1945 гг. осуждала уничтожение евреев, хотя практических действий в этом направлении было явно недостаточно.