Харизма, благодать и даже обожение вполне достаточны, как наилуч-шие средства миссионерской проповеди лишь для определенной ауди-тории… Главному герою не хватило в полемике с умным атеистом не харизмы, а именно богословской выучки, богословия – основного, срав-нительного, библейского… То, чем он так бравировал вначале беседы (отказ от любого знания кроме священного) стало, увы, работать против него в ходе ее продолжения.

«Хочу лучше чувствовать благодать, нежели знать ее определение…».

Фома Кемпийский

В российских (впрочем, не только в российских) культурных элитах принято нещадно ругать современный Голливуд за сознательную упрощенность кинематографических сюжетов, примат технического оформления над эмоциональной и смысловой стороной повествования, откровенный коммерциализм большинства проектов и т. д. И это справедливо, но… Голливуд – это всего лишь люди с их идеалами и возможностями. А поскольку люди бывают разные, то разным бывает и Голливуд. Во всяком случае, некоторые авторские произведения современной американской киноиндустрии настолько величественны и не вписываются в вышеперечисленные клише, что даже самый скромный анализ таких картин, позволяет увидеть в них нечто большее, чем просто коммерческий проект. Это именно богословие, и именно в современном обществе. Таков, например, на наш взгляд, фильм «TheSunsetLimited», [1] снятый в 2011 году режиссером и исполнителем одной из главных ролей Томми Ли Джонсом.

Сюжет очень реалистичен. Некий профессор (его имя остается неиз-вестным) пытается покончить с собой, бросившись под колеса железно-дорожного поезда «TheSunsetLimited». Оказавшийся на перроне чернокожий протестантский пастор-миссионер [2] (тоже безымянный) останав-ливает его и отводит в свой дом. Такова прозвучавшая, но не показанная зрителю предыстория, а дальше полтора часа диалогов в одной маленькой комнате и больше ничего. Но зато, каких диалогов!

Вначале профессор кажется вялым и замкнутым, он как будто «культурно» пережидает свое вынужденное нахождение в этом помещении, не желая что-то серьезно объяснять своему случайному и непрошенному спасителю. Все это время хозяином положения является пастор. Это человек, чей внешний облик и внутренний настрой, несомненно, духовны. Его жилище крайне аскетично, – действительно лишь все самое необходимое. К тому же он сознательно поселился в худшем квартале нью-йоркского гетто, среди наркоманов и воров, с одной единственной целью: «пресечь зло в месте его зарождения», «увидеть брата, и даже Иисуса, в самом ничтожном человеческом существе», пытаясь помочь ему исправиться.

Пастор до удивления целен. Он мыслит и являет себя исключительно в библейских категориях. «Как только я просыпаюсь, то сразу же пытаюсь встретиться с Иисусом, как бы ухватиться за Него…», – ну, чем не праведный Енох, прославленный за свое знаменитое «хождение пред Богом» (Быт. 5, 24)? По ходу беседы он также признается, что подобно Ап. Павлу не знает, а главное и не хочет знать ничего, кроме того, что уже когда-то прочел в Библии (ср. 1 Кор. 2, 2). Собственно говоря, и свою первую миссионерскую беседу с профессором он начинает с тезиса о превосходстве Священного Писания христиан над всеми остальными литературными творениями человечества.

Профессор, напротив, заявляет о своем поверхностном знании Библии. Это буквально окрыляет пастора и он начинает говорить о библейском Боге и Его воле особенно вдохновенно, видимо рассчитывая, что соз-нание слушателя пронзит простая мысль: «ты – бедный интеллектуал, упустил в жизни самое главное, но оно по-прежнему здесь, рядом… перед тобой, вот в этой самой Книге». Однако в дальнейшем выясняется, что профессор не такой уж и религиозный невежа; история грехопадения, страдания Иова, творческая космогония и даже библейская концепция загробного существования хорошо ему известны, и тем не менее…

Чувствуя, что отвлеченные догматические аргументы не производят нужного эффекта, пастор-христианин переходит к самому беспроигрышному духовному жанру – личному опыту… Он рассказывает профессору пронзительную историю своих отношений с Богом. Его жизнь не может не впечатлить. Бывший убийца и заключенный (жестокий и могучий даже в тюрьме), человек, потерявший двоих детей и предпочитающий не говорить о чем-то самом худшем, «чтобы не испугать и не отвратить от себя «хрупкого» слушателя» (кстати, он также отказывается говорить о своем браке, что наводит на мысль, что его главный тайный ужас как-то связан с женщиной), так вот, именно, этот человек обретает личную глубочайшую веру в тюрьме на больничной койке после ужасной поножовщины, в которой он чуть не погиб сам, но при этом ужасно искалечил другого заключенного… [3]

Проповедник просто прекрасен в своей харизматичной манере выра-жения мысли!… Он свободен, раскован и не скрывает от зрителя и собеседника ощущения своего собственного духовного превосходства. Он время от времени ерничает и театрально балагурит, давая понять всем и каждому, что его ученый оппонент (со всей его ненужной доводящей до самоубийства эрудицией) просто жалок. Все это видимо приносило свои закономерные религиозные дивиденды (чувствуется, что этот пастор очень популярен и влиятелен в определенных кругах), но не в случае с профессором… Про-фессор видит, чувствует религиозное высокомерие своего навязчивого «самаритянина» и… не обращает на это внимания. Его проблема слишком глубока, чтобы думать о превосходстве чужого эффектного имиджа!.. А вот его взгляды пастору непосильны…

Постепенно, после того как весь арсенал христианина оказывается растраченным, к большому удивлению последнего, профессор начинает «наступать» и излагать ему свою антипроповедь. Он тоже раскован и также убежден. Он долго пытался уйти от этого разговора, но этот религиозный человек со всей своей искренностью, эмоциональным напором и (надо отдать ему должное) определенной умственной сноровкой вынудил его проговорить свое главное, выстраданное жизнью и образованием credo – похвалу смерти и небытию… «Мир видится мне лагерем, где то и дело невинные рабочие обрекаются на смерть», «ваш Бог стоял у истоков безграничных возможностей и вот, что у Него получилось! Возможно, я нуждаюсь в прощении, но просить мне его не у кого…». Он еще долго выкрикивает вечные, проклятые, неразрешимые вопросы, давая понять собеседнику, как долго, тщательно и мучительно он все это обдумывал. Своими речами он словно «вбивает гвозди» (ср. Екл. 12, 11) в растерянное сознание проповедника. В воздухе буквально висит энергия его красноречивого отчаяния! «Попробуйте-ка теперь это оспорить! А если нет, тогда прочь от двери. Ни один человек не способный ответить мне весомо и по существу не имеет права вставать между мной и экспрессом SunsetLimited»!!!

Ответа не последовало. Пастор сидит, безмолвно опустив голову, а когда профессор все же уходит, он, расплакавшись (и это последняя сцена фильма), произносит, обращаясь к Богу: «Господи, ну, почему? Почему Ты дал слова ему, а не мне»?!..

Возвращаясь теперь к теме богословия в современном обществе, мы вправе предположить, что сюжет этого фильма предостерегает и одновре-менно учит современных христианских богословов нескольким важным вещам.

Харизма, благодать и даже обожение вполне достаточны, как наилучшие средства миссионерской проповеди лишь для определенной аудитории… Главному герою не хватило в полемике с умным атеистом не харизмы, а именно богословской выучки, богословия – основного, сравнительного, библейского… То, чем он так бравировал вначале беседы (отказ от любого знания кроме священного) стало, увы, работать против него в ходе ее продолжения. Профессор честно признается, что мировоззренчески он долгое время опирался, именно, на культуру, на лучшие литературные, художественные и музыкальные достижения человечества, но теперь, когда все это «выцвело» и ему не на что опереться, он хочет только небытия. Его христианский оппонент не в силах ни дополнить, ни опротестовать этих утверждений, потому что он не образован, ничего не смыслит в этих вопросах и думает справиться с «заблудшим» противником одной только Библией, а когда это не получается, он чувствует себя беспомощным… «Война и мир», «Закат и падение Римской империи», «Теория эволюции» и прочие сочинения упомянутые профессором, все это неведомо нашему пастору, и в итоге: он просто бессилен, несмотря на весь свой личный харизматический дар! [4]

Каков же вывод? – Он прост и традиционен. Апостол Павел утверждавший, что он не хочет ничего знать в этом мире кроме Христа и притом Христа распятого (ср. 1 Кор. 2, 2), тем не менее, опирается в своей миссии на знания, приобретенные им, в том числе, и «за церковной оградой». Именно это делает его столь убедительным в языческой просвещенной среде, и  – смею предположить – сосудом избранным (ср. Деян. 9, 15). И в более поздние времена мы видим ту же закономерность: личная святость простецов-препродобных обращает ко Христу тысячи, а вселенские великие учителя и святители делают христианскими целые государства и даже цивилизации…

В разговоре о современном практическом богословии нам кажется это едва ли не самым главным. Искать живой одухотворенной встречи с Богом и делиться этим опытом с нуждающимися, вот то, к чему призывает нас сам Спаситель (ср. Мф. 6, 33); но при этом мы должны также помнить, что обширные многопрофильные знания, приобретаемые нами во имя тор-жества евангельской Истины, лишь усилят Ее воздействие на людей и общество, в случае гармоничного сочетания в нашем богословии интеллектуального и мистического. Другими словами, вынесенный в начало этой статьи эпиграф можно и нужно православно перефразировать: хочу, во-первых, чувствовать благодать и, во-вторых, знать ее определение…

Опубликовано: журнал «НЕвский БОгослов» № 9 

[1] В основу картины легла одноименная пьеса современного американского драматурга и прозаика Кормака Маккарти.

[2] На 24-ой минуте фильма этот герой единственный раз называет себя именно пастором; да и в самой пьесе на английском это же место означает примерно то же самое: «Istartedaministryinprisonforegotout». Так что для удобства будем, и мы называть чернокожего героя «пастор», хотя пастор ли он на самом деле сказать трудно.

[3] Профессор, правда, возражает, выслушав историю пастора: «Ваша история о том, как человек стал одноглазым полоумным калекой, чтобы Вы могли найти Бога. Разве нет?!…».

[4] О, если бы этот профессор-атеист говорил о том же, например, с Клайвом Льюисом или митрополитом Антонием Сурожским…