Доклад протоиерея Игоря Аксенова на VI Сретенских чтениях, состоявшихся 19 февраля 2012 г. в г. Хельсинки (Финляндия).

Ныне празднуемое на государственном уровне 1150-летие «рождения российской государственности» имеет свою предисторию. Как известно, в IV-VII веках нашей эры в Европе происходило Великое переселение народов, которое захватило и славянские племена. Славянская колонизация в северном направлении достигла озера Ильмень, где соседями славян были угро-финские племена: чудь, меря, весь, а также кривичи — восточные славяне, пришедшие из Прикарпатья и поселившиеся в верховьях Волги.

В девятом веке здесь проходил торговый путь «из варяг в греки», который был проложен скандинавскими викингами в их стремлении к богатствам Византии, и благодаря которому местные племена оказались вовлеченными в международную торговлю. В ходе интеграционных процессов начинает постепенно складываться межплеменной союз, положивший начало будущему русскому государству.

Само по себе «рождение российской государственности» непосредственно связано с событием, вошедшим в историю, как «призвание варягов», когда племена ильменских словен, кривичей, мери и чуди призвали варяга Рюрика с братьями Синеусом и Трувором на княжение в Новгород в 862 году. Древнейшим источником сведений о событии является основанное на устном предании «Сказание о призвании варягов», содержащееся в «Повести временных лет».

Согласно «Сказанию», в середине IX века славянские и финские племенные союзы словен, кривичей, чуди и мери платили дань варягам, приходившим из-за «Варяжского» моря, ныне всем известного под названием Балтийского. В 862 году эти племена изгнали варягов, и после этого между ними самими начались усобицы — по сообщению Новгородской первой летописи, «въсташа сами на ся воевать, и бысть межи ими рать велика и усобица, и въсташа град на град, и не беше в нихъ правды».[1]

Для прекращения внутренних конфликтов представители славянских и финских племен решили пригласить князя со стороны: «И реша себе: князя поищемъ, иже бы владелъ нами и рядил ны по праву». В ряде поздних источников (Никоновская летопись) появление варягов, их последующее изгнание и начало межплеменных усобиц связывается со смертью новгородского князя (или посадника) Гостомысла, после смерти которого в конфедерации племен наступил период безвластия. По краткому и наиболее авторитетному изложению «Повести временных лет», было решено пойти искать князя за море, к варягам-руси.

Дальнейшие события в древнерусском летописном своде «Повесть временных лет» (в переводе Д. С. Лихачева) описаны так: «В год 6370 (862 по современному летоисчислению). …И пошли за море к варягам, к руси. Те варяги назывались русью, как другие называются шведы, а иные норманны и англы, а еще иные готландцы, — вот так и эти. Сказали руси чудь, словене, кривичи и весь: «Земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет. Приходите княжить и владеть нами». И избрались трое братьев со своими родами, и взяли с собой всю русь, и пришли, и сел старший, Рюрик, в Новгороде, а другой, Синеус, — на Белоозере, а третий, Трувор, — в Изборске. И от тех варягов прозвалась Русская земля. Новгородцы же — те люди от варяжского рода, а прежде были словене…».[2]

Знаменитые слова послов: «Земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет» являются одним из возможных вариантов перевода текста летописи на современный язык. Выражение «порядка нет» часто понимается буквально, как указание на хаос от безвластия. Однако в первоисточнике слово «порядок» отсутствует. В летописи по Ипатьевскому списку на старославянском языке написано: «земля наша велика и обильна, а наряда в ней нет». В ряде других списков (например в Четвертой Новгородской летописи) написано «земля наша добра и велика есть, изобилна всем, а нарядника в ней нет». При этом под словом наряд исследователями (например, И. Я. Фрояновым[3]) понимаются полномочия на определенную деятельность, в данном случае на осуществление властных функций, а под нарядником — судья, правитель княжества.

Княжеская власть подразумевала сбор дани для обеспечения дружины, которая должна обеспечить защиту подвластных племен от внешнего нападения и внутренних усобиц. В средневековом Новгороде существовал обычай приглашать князей со стороны в качестве наемных правителей города, однако, надо признать, что об исторически задокументированных сведениях о такой практике среди славян в более раннее время ничего не известно.

В некоторых свидетельствах арабских писателей IX—X веках русы описываются как народ, совершающий набеги на славян и покоривший часть славян.[4]

Таким образом, в 862 году произошел акт добровольного соглашения славянских и угро-финских племен, договорившихся ради прекращения междоусобиц призвать в качестве правителя «человека со стороны», не связанного ни с одним из местных кланов, который должен был выполнять функции третейского судьи, «судить по праву», то есть по закону. Таким приглашенным правителем стал князь Рюрик, положивший начало первой русской династии, правившей страной более семи веков.

Как писал выдающийся русский историк С. М. Соловьев: «Призвание первых князей имеет великое значение в нашей истории, есть событие всероссийское, и с него справедливо начинают русскую историю. Главное, начальное явление в основании государства, это соединение разрозненных племен через появление среди них сосредотачивающего начала — власти. Северные племена, славянские и финские, соединились и призвали к себе это сосредотачивающее начало, эту власть».[5] Н.М. Карамзин особенно подчеркивал, что российская государственность изначально утвердилась не «мечом сильных», а с «общего согласия граждан».

Однако, на рубеже XV-XVI вв. на свет появляется другая версия происхождения династии Рюриковичей, вызванная изменившейся политической ситуацией. Освобождение от Золотой Орды, ханов которой на Руси именовали царями (титул, равный императорскому), ставила Ивана III как бы в один ряд с ними. И, наконец, падение Византийской империи выводило Россию в центр православного мира, что требовало и соответствующего идеологического оформления. Как следствие, уже в конце XV века появляется сочинение иверского монаха Спиридона «Сказание о князьях Владимирских», где провозглашается идея о преемственности власти великих московских князей от Рима и Византии. Сказание о призвании варягов было несколько подправлено, в результате чего Рюрик оказался выходцем из Пруссии и был потомком мифического Прусса, брата не кого иного, как римского императора Августа.

Таким образом, можно видеть, что еще во времена московских царей тема начала Руси, и происхождения Рюрика стала объектом политических спекуляций. В исторической науке это выразилось в борьбе двух течений, получивших название «норманизм» и «антинорманизм», различия между которыми сводятся к оценке роли скандинавов в образовании Древнерусского государства. Естественно, и характеристика Рюрика с его «русью» не могла не оказаться предметом спора.

21 августа 1852 года последовал Высочайший Указ императора Николая I, согласно которому призвание Рюрика с его братьями на княжение в 862 год получил официальный статус «Начального события Российской государственности». Сменивший на престоле своего отца император Александр II постарался использовать тысячелетний юбилей Российского государства для того, чтобы привлечь внимание к задуманным им радикальным преобразованиям российского общества. Поэтому возникла потребность выстроить историческую перспективу преобразований в Российском государстве.

Центральным событием празднования 1000-летия «Начального события Российской государственности» должно было стать открытие грандиозного монумента, посвященного первому русскому государю Рюрику. Однако впоследствии было принято другое решение. Ответ Кабинета министров на записку министра внутренних дел Ланского гласил: «Призвание Рюрика составляет, без сомнения, одну из важнейших эпох нашего государства, но потомство не должно и не может пройти забвением заслуг других своих самодержцев, полагая, что эпоха 1862 года должна быть ознаменована не увековечением… Рюрика, но воздвижением народного памятника «Тысячелетию России», где могли быть в барельефах и иных изображениях показаны главнейшие события нашей отечественной истории…».[6]

Таким образом, появился великолепный памятник «Тысячелетия России», соединивший в себе символы монархии и народовластия — шапку Мономаха и вечевой колокол, но первоначальный замысел о монументе первому русскому государю Рюрику осуществлен не был.

В Советский период традиционная историография российской государственности была отвергнута. Призвание варягов было объявлено легендарным вымыслом, а Рюрик — сказочным персонажем, и вплоть до середины 60-х гг. антинорманизм был единственно возможным, разрешенным официальной идеологией подходом к рассмотрению ранней русской истории. Надо заметить, что рецидивы той эпохи в вопросе происхождения российской государственности до сих пор дают о себе знать. Что еще раз подтверждает справедливость слов известного физика Нильса Бора, который некогда заметил, что истина овладевает умами по мере естественного умирания ее противников.

В формирование новейшего понимания славяно-скандинавских отношений конца VIII-X вв. существенный вклад внесла современная археология. Археологическим материалам свойственна большая объективность, так как произвольность их интерпретации под воздействием переменчивых идеологических пристрастий все-таки ограничена. Объем археологической информации за последние десятилетия качественно увеличился, в результате чего сложилась принципиально новая источниковая база для решения вопроса об образовании Древнерусского государства. А политические события конца XX века устранили диктат КПСС над исторической наукой. В этих условиях антинорманизм, как продукт советской идеологии, перестал быть «руководством к действию» и фактически исчез с научного горизонта.

В постсоветское время был накоплен достаточный фактический материал, позволяющий восстановить свободную от политической конъюнктуры картину зарождения Русского государства. Исследования Рюрикова городища в истоке Волхова подтверждают, что летописное «Сказание о призвании варягов» имеет более чем реальную основу. Раскопки на Городище свидетельствуют, что культурный слой, который там начал формироваться во второй половине IX века, носит не только характер княжеской резиденции, но и ярко выраженные скандинавские черты. Обнаружены многочисленные артефакты: амулеты, изображения скандинавских богов, магические подвески с руническими знаками и т.д.

Сегодня невозможно уже оспаривать факт присутствия здесь скандинавов. Гораздо больший интерес представляет вопрос о форме правления зарождавшегося государства. По мнению действительного члена РАН Валентина Лаврентьевича Янина, «призвание варягов было связано с вечевой новгородской традицией. Рюрик был приглашен для исполнения судебных и правоохранительных функций. С ним был заключен договор — «ряд», в котором были оговорены права князя и условия его содержания. Согласно этому «ряду», князь не мог владеть землями на территории новгородских волостей и собирать дань. То государство, которое образовалось на севере в результате призвания варягов в середине IX века, было основано на принципах строгого соблюдения приглашенным князем и его дружиной выработанных новгородцами условий. Но если Рюрик стал правителем «по договору», то его преемник, Олег, захватил власть в Киеве силой и хитростью и стал самодержавным правителем. Так в Киеве возникла власть, основанная не на договоре, а на завоевании, поэтому Киев изначально развивается как монархия, тогда как в Новгороде сложилась боярская демократия, которая сохранялась до конца XV века».[7]

Таким образом, с первых лет своего существования будущее Российское государство было тесно связано со странами Северной Европы не только торгово-экономическими отношениями, но, в не меньшей степени, культурными и династическими связями, из которых, собственно говоря, и соткана ткань нашей общей истории, которая ярким узором на рубеже I и II тысячелетия христианства вплелась в общеевропейскую историю географического распространения и духовного вхождения потомков Иафета в шатры Симовы (Быт. 9:27).

Общность судеб Руси и Северно-европейских стран определяется не только нашей географической близостью, но и общим историческим моментом нашей христианизации, начало которой относится, примерно, к середине IX века.

На территорию Швеции первые семена христианства были принесены около 829 года свт. Ансгаром (Ansgar, в современной транскрипции Oscar), которого называют «Апостолом Севера» за заслуги по распространению христианства в Северной Германии, Дании и Швеции. Уже в 831 году свт. Ансгар посвятил во епископы Швеции с именем Симона (в честь Апостола Симона-Петра) своего племянника Гаутберта (Gautbert). Спутниками в миссионерской деятельности свт. Ансгара и епископа Шведского Симона были будущий мученик Христов Нитард, а также монах Римберт и священник Фримберт. Последний, по всей вероятности, позднее стал епископом Шотландии.[8]

Мч. Нитард происходил родом из Саксонии и был дальним родственником короля франков, императора Священной Римской Империи Карла Великого. Монах же Римберт, бывший ближайшим учеником свт. Ансгара, со временем был возведен на архиепископскую кафедру Гамбурга и Бремена и составил первое житие свт. Ансгара, из которого и дошли до нас сведения о начале христианизации Швеции.

Христианские миссионеры, учитывая их знатное происхождение, были благожелательно приняты Шведским конунгом Бьёрном. Они получили возможность проповедовать о Христе, а пленные рабы — христиане получили возможность участвовать в сакральной жизни Церкви.

Во время наступившей языческой реакции в 845 году св. Нитард принял мученичество за Христа, будучи зарублен мечом во время миссионерского путешествия в г. Бирки. Но свет Христовой веры на шведской земле не угас и, спустя полтора века, около 1000 года шведский король Олав Шётконунг (Olav Skotkonung), сын Эрика VI Победоносного и Гунхильды Польской (она же Сигрид Гордая), единоутробный брат короля Дании, Норвегии и Англии Кнуда Великого, был крещен 14 июня в королевской усадьбе Хюсабю (губерния Вестеретъланд, недалеко от г. Скара) вместе с частью своей семьи и дружиной прибывшим из Англии епископом Сигфридом. Это событие стало центральным в истории христианизации Швеции.

В это же время, со второй половины IX века, можно сказать, исторически параллельно, явные признаки христианизации наблюдались и на Руси.

В 860-х годах, во время отлучения императора Михаила III с войском и флотом в дальний поход, у стен Константинополя внезапно появились корабли «свирепого варварского народа рос, пришедшего от берегов северного Тавра» (то есть с северного побережья Черного моря). Их насчитывалось около двухсот. Не встречая сопротивления, россы (или в иной транскрипции — руссы) высадились на берег залива Золотой Рог и стали опустошать окрестности, а затем начали осадные работы под стенами города. Положение византийской столицы было критическим. «Жизнь наша догорала с последними лучами солнца, а заря бытия нашего поглощалась глубоким мраком смерти… вся надежда человеческая убыла из человеков и единственная надежда оставалась только на Бога»,[9] — рассказывал об этом дне очевидец событий Константинопольский патриарх Фотий.

Рассказ святителя Фотия дополняют повествования греческих хроник о чуде Божией Матери. По свидетельству Георгия Амартола, когда Константинопольский патриарх Фотий во главе крестного хода обошел стены осажденного города и, приблизившись к морю, на глазах у неприятеля опустил в волны залива Золотой Рог край ризы Божией Матери, взятой из Влахернской церкви, внезапно поднялась сильная буря. Флот россов стал терпеть бедствие, многие их ладьи были разбиты о скалы или, опрокинувшись, потонули. Это страшное чудо заставило россов не только немедленно снять осаду и отступить, но побудило их вскоре прислать в Константинополь посольство с предложением заключить с империей мир и союз и с «просьбой сделать их участниками в Святом Крещении, что и было исполнено».

О походе русских дружин на Константинополь сообщает и наша русская начальная летопись «Повесть временных лет». Ее рассказ дословно повторяет известие «Хроники» Георгия Амартола, но уточняется, что поход возглавляли братья Аскольд и Дир.

Вскоре после похода в Константинополь прибыло русское посольство для заключения договора «любви и мира». В условия мирного договора входили положения о выплате Византией россам ежегодной дани (обычно это были подарки князю и его ближайшему окружению), о разрешении руссам вступать в византийскую армию, вести торговлю на территории империи, прежде всего в столице, а также обмениваться дипломатическими миссиями. Важнейшим в договоре был пункт о Св. Крещении.

Упоминание о принятии россами Св. Крещения содержится в знаменитом Окружном послании Константинопольского патриарха Фотия 867 года. Вслед за рассказом о Крещении Болгарии (865 г.) патриарх сообщает: «И не только этот народ (болгары) променял прежнее нечестие на веру во Христа, но даже многими многократно прославленные и в жестокости и скверноубийстве всех оставляющие за собой, так называемые россы, которые… возомнив о себе высоко, подняли руку против Ромейской державы (Византии). А в настоящее время даже и они променяли языческое нечестивое учение, которое содержали прежде, на чистую и неподдельную христианскую веру, с любовью поставив себя в чине подданных и друзей наших, вместо ограбления нас и великой против нас дерзости, которую имели незадолго перед тем. И до такой степени разгорелось в них желание и ревность веры, что приняли епископа и пастыря и лобызают святыни христиан с великим усердием и ревностью».[10]

Важным свидетельством совершившегося во второй половине IX столетия крещения россов является упоминание в списке епархий Константинопольского патриархата, являющемся приложением к Церковному уставу (899) императора Льва VI Мудрого, Росской митрополии. Она стоит в этом списке на одном из последних мест — на 61-м, что говорит о недавнем времени ее возникновения.

Приход россов под стены Константинополя послужил поводом к установлению одного из Богородичных праздников, вдохновенно воспринятого впоследствии на Руси под названием Покрова Пресвятой Богородицы.

Походом на Константинополь Древняя Русь впервые громогласно заявила о себе как о государстве. Всего за неделю, проведенную под стенами Царьграда, руссы сумели заключить почетный для них мир с Византией и завоевать официальное признание со стороны великой Империи и сопредельных с ней стран.

Формально руссы потерпели поражение, но это поражение было воспринято как начало русской славы: Русь вышла на арену всемирной истории. Не случайно Нестор Летописец впоследствии отмечал, что именно с этого момента «стала прозываться Русская земля». Но еще более важной победой была не очень заметная на первых порах, но уже неостановимая христианизация Руси. Уверовав в Господа Иисуса Христа через заступничество осажденных жителей Константинополя Пресвятой Богородицей, Аскольд и Дир принимают св. Крещение с именами Николай и Илья. Они правят в Киеве до прибытия в 882 году Олега с дружиной из Новгорода, от которого и принимают смерть на глазах у малолетнего Игоря Рюриковича.

Но дело христианизации Руси, начатое блаженным Аскольдом, а именно так называет его Иоакимовская летопись, не погибло. Позже, христиане составляли значительную часть дружины киевского князя Игоря (сканд. Ingvarr), чье правление сменило эпоху непреклонного язычника Олега. И, наконец, к христианству обратилась вдова Игоря — равноапостольная княгиня Ольга (сканд. Helga).

Княгиня Ольга понимала, что дальнейшее укрепление страны невозможно без принятия христианства. Но, она одновременно сознавала и силу язычества, приверженность к нему народа. Поэтому она решила прежде креститься сама и тем самым подать пример остальным. Именно так сделали английские, а позднее, шведские и норвежские короли. Вместе с тем, ей было на кого опереться в своем решении. В крупных городах среди купцов, горожан, части бояр было уже немало просвещенных светом Христовой веры людей, отошедших от язычества и ставших христианами.

Поручив Киев подросшему сыну Святославу, княгиня Ольга летом 954 года отправилась с большим флотом в Царьград. Это было мирное «хождение», сочетавшее задачи религиозного паломничества и дипломатической миссии. Ольга была принята по самому высокому рангу. Знаменитый византийский император, писатель, крупный дипломат Константин VII Багрянородный дал в ее честь обед. Состоялся прием княгини и императрицей.

Таинство Крещения княгини Ольги было совершено в Софийском соборе — главном храме Византии. Крестным отцом стал сам император, а крестил ее Константинопольский патриарх Феофилакт. В крещении ей было наречено имя Елена в честь равноапостольной Елены, матери святого Константина, обретшей Честное древо креста Господня. Имя Елена носила и византийская императрица — жена Константина Багрянородного. Имя Елена было, также, созвучно скандинавскому имени Ольги -Helga.

Что касается непосредственно дипломатической миссии, у святой Ольги были основания остаться ими недовольной. Добившись успеха в вопросах о русской торговле в пределах Византийской империи и подтверждении мирного договора, заключенного князем Игорем в 944 году, она не смогла, однако, склонить императора Константина Багрянородного к двум важным для Руси соглашениям: о династическом браке Святослава с византийской царевной и об условиях восстановления существовавшей при князе Аскольде Православной митрополии в Киеве.[11]

Но, как говорится, «процесс пошел» и уже через 30 с небольшим лет, в 988 году, произошло эпохальное событие — крещение Киева св. равноапостольным князем Владимиром, который вступил в династический брак с византийской царевной Анной.

Таким образом, на рубеже тысячелетий утверждение христианства было предопределено и в Швеции, и на Руси.

Одновременно с Древней Русью и Швецией происходит, при непосредственном участии потомка князя Рюрика, сына равноапостольного князя Владимира, новгородского князя Ярослава Мудрого, христианское просвещение и Норвегии. На рубеже I и II тысячелетий связь между Новгородом и Норвегией была, возможно, более тесной, чем связь между Новгородом и другими русскими землями.

А Новгород, в этот период, был несомненной доминантой Северной Руси. «Во времена своего расцвета, в XIII и XIV вв., Новгород был княжеством, влияние которого простиралось до Белого моря на севере, вглубь Финляндии и вплоть до Уральской гряды и занимал территорию по величине почти как вся Западная Европа, вместе взятая».[12]

Четыре норвежских короля, причем те, кто оставил наиболее существенный след в истории Норвегии, были тесно связаны с равноапостольным великим князем Владимиром, его сыном Ярославом Мудрым и Великим Новгородом. И Норвегия, на этапе своего государственного становления, всегда ощущала поддержку новгородцев. «Новгород в ту пору был в 40 раз больше Парижа и был мощнейшим центром жизни».[13]

В то время никакой «цивилизационной несовместимости» Руси и европейских стран не было. Напротив, совместимость была полная. Как указывал историк-скандинавист и археолог Г. С. Лебедев, к концу первого тысячелетия на огромном протяжении от берегов Фризии (Атлантического океана) до Белого озера и Шексны сложилась единая так называемая «Балтийская цивилизация».[14] Этнической однородности не было, однако принципы общественного устройства и торговых отношений, наличие опорных пунктов вдоль водных путей, широкий обмен достижениями ремесла и искусства — все это способствовало нивелировке этнических различий.

Скандинавы составляли повсеместную, наиболее предприимчивую и подвижную часть населения указанного региона. Памятники древнескандинавской письменности -рунические надписи, исландские саги, географические трактаты — содержат несколько десятков упоминаний Новгорода и Новгородской земли. Новгород — самый известный в древнескандинавской письменности город Восточной Европы. Особое значение Новгорода для скандинавов отразилось в их представлении о его месте в политической структуре Древнерусского государства. Опередив Киев в контактах с варягами, он вошел в традицию королевских саг как столица Руси.[15]

Но, прежде чем говорить о роли Новгорода в христианском просвещении Норвегии, обратимся к истории отношений равноапостольного вел. кн. Владимира с основателем норвежской государственности — Олавом I Трюггвасеном.

В 972 г. умер вел. кн. Киевский Святослав Игоревич, и вскоре разгорелась жестокая борьба между его наследниками. Один из них, будущий равноап. вел. кн. Владимир, видя, что ему угрожает серьезная опасность, бежал за море в Скандинавию. Мы ничего не знаем об этом периоде его жизни, но древнерусские летописи сообщают, что в 980 г. он вернулся на Русь с варяжской дружиной, с помощью которой князю Владимиру удалось завладеть властью во всем Киевском государстве. Наряду с этим общеизвестным историческим фактом в исландских сагах о норвежском конунге Олаве Трюггвасене сообщается о влиянии Олава на духовные поиски князя Владимира.

Олав I родился в 963 году, вскоре после убийства его отца Трюггви Олафсона. Мать Олава, Астрид, бежала с сыном от убийц мужа в Новгород к Владимиру Святославичу, будущему христианскому просветителю Руси, у которого служил ее брат Сигурд, но по дороге они были захвачены пиратами, жившими в Эстонии. Сигурд, собирая налоги в Эстонии по повелению князя Владимира, встретил случайно Олава и выкупил его из рабства.

Вот как пишет об этом Антон Владимирович Карташев в «Очерках по истории Русской Церкви»: «Олав — сын Норвежского конунга Триггве (везде сохранено авторское написание). Жена Триггве Астрида, спасаясь от дворцового переворота, бежит в Гардарики (т. е. буквально в «Страну городов — гордое» — так обычно в сагах именовалась Новгородская Русь). В Гардарики живет брат Астриды, Сигурд, у конунга Вальдамара (князя Владимира). Олав вырастает при дворце Вальдамара, как любимый приемный сын, на попечении супруги Вальдамара, Адлогии, «умнейшей из всех жен конунга».

Олав, как подобает юному викингу, пускается в дальние авантюрно-военные странствия. Там он переживает начало своего духовного перелома от язычества к христианству. Снова приезжает в Гардарики к почти родному Вальдамару и проводит у него со своей дружиной целую зиму. Тут, видимо, вопрос о перемене веры захватил его глубоко, ибо на эту тему Олав видит даже видение. «Небесный голос призвал его для познания истинного Бога отправиться в Византик». Он отправился к грекам. Там он наставлен был в христианской вере выдающимися учителями и крестился. По крещении Олав приглашал епископа Павла ехать с ним в Гардарики. Епископ, «великий друг Божий», согласился, но просил Олава ехать вперед и уговорить правительство конунга Вальдамара разрешить ему насаждать в Гардарики христианство.

Крестившийся Олав, возвратясь к Вальдамару, стал убеждать его и его супругу принять христианство. Вальдамар сначала решительно воспротивился изменить вере отцов. Но жена Вальдамара вняла истине и переубедила его. Умирающая старуха-мать Вальдамара предсказала, что Олав окончательно обратит Вальдамара в христианство. В этих деталях видится конкретная историческая реальность. По мнению академика Шахматова, мать Владимира, жена Святослава, Малафреда (Малуша), уже была христианкой, приняв Св. Крещение вместе с равноап. княгиней Ольгой в Константинополе».[16]

Подробнее об этом пишет Татьяна Джаксон в книге «Четыре варяжских конунга на Руси»: «Согласно исландским сагам, в Гардарики, а еще точнее в Хольмгарде (Новгороде), провел несколько лет при дворе конунга Вальдамара (князя Владимира) будущий норвежский конунг Олав Трюггвасон. Он играл исключительную роль в ранней норвежской истории и был очень популярен в средневековой литературе, хотя ранняя историческая традиция о нем весьма ограничена. Только современная ему «Англо-Саксонская хроника» и древнескандинавская скальдическая поэзия описывают некоторые из его военных подвигов и упоминают о его приверженности христианству. Через некоторое время после смерти Олава сведения о нем вошли в «Деяния епископов Гамбургской церкви» (ок. 1070 г.) немецкого хрониста Адама Бременского.

Самая старшая из саг о нем — латиноязычная «Сага об Олаве Трюггвасоне» монаха бенедиктинского Тингейрарского монастыря Одда Сноррасона (ок. 1190 г.). В этой саге приводится разговор Олава и Вальдамара о языческих богах:

«Так говорят мудрые и ученые люди, что Олав никогда не приносил жертв идолам, и он всегда относился к ним одинаково. Но все же у него было в обычае часто сопровождать конунга в храм (т.е. князя Владимира в языческое святилище), но он никогда не входил внутрь, а всегда стоял снаружи у дверей. И однажды конунг говорил с ним, и просил его так не поступать, «потому что может так случиться, что боги разгневаются на тебя, и ты погубишь цвет своей молодости. Я бы очень хотел, чтобы ты смирился перед ними, потому что я боюсь за тебя, что они обрушат на тебя такой сильный гнев, какому ты себя подвергаешь».

Он отвечает: «Никогда я не испугаюсь богов, тех, что не имеют ни слуха, ни зрения, ни сознания, и я могу понять, что у них нет никакого разума. И из того я могу сделать заключение, господин, какова их природа, что ты мне представляешься всякий раз с милым выражением, за исключением того времени, когда ты там и приносишь им жертвы; и тогда ты мне всегда кажешься несчастным, когда ты там. И из этого я заключаю, что те боги, которым ты поклоняешься, должно быть, правят мраком»».

Кстати, самой удивительной параллелью словам Олава выступают помещенные в «Повести временных лет» под 983 г. слова варяга, пришедшего из Греческой земли и исповедовавшего Христианскую веру: «Не боги это, а дерево; нынче есть, а завтра сгниет; не едят они, не пьют, не говорят, но сделаны руками из дерева. Бог же один, ему служат греки и поклоняются; сотворил он небо, и землю, и звезды, и луну, и солнце, и человека и предназначил его жить на земле. А эти боги что сделали? Сами они сделаны».

Вероятно, косвенная информация, стоящая за этим рассказом Одда Сноррасона, такова: «Варяги, несомненно, могли при случае принимать христианство в Византии и даже иметь в этом отношении некоторое влияние на тот слой древнерусского общества, с которым они были теснее всего связаны, т. е. на княжескую и военно-торговую среду».[17]

На рубеже тысячелетий Великий Новгород и страны Северной Европы, к взаимной пользе, взяли друг у друга немало полезного. Но, пожалуй, ценнейшим «приобретением» Новгорода явилась шведская принцесса Ингигерд. Ей было суждено стать супругой сына равноапп. вел. кн. Владимира, Ярослава Мудрого, и сыграть значительную роль в истории всего североевропейского региона. Ингигерд, в Крещении — Ирина, а в схиме — Анна, известна нам по нашим святцам как св. Анна Новгородская.

Отцом Ингигерд был шведский король Олав Шётконунг, который, как мы уже говорили, около 1000 года от Р.Х. положил начало христианизации Швеции, приняв Св. Крещение вместе со своей семьей, кругом приближенных и дружиной. И уже в юности Ингигерд едва не стала «яблоком раздора» между Швецией и Норвегией, но по Промыслу Божию в конце концов содействовала не только установлению мира в Скандинавии, но и укреплению традиционно дружественных отношений ее с Русью. Олав Шётконунг и его норвежский тезка — Олав II Харальдссон хотя и были крещены в начале XI века, но их отношения были далеки от христианского братолюбия. Внимая просьбам подданных, Олав II (в будущем Олав Святой) через своих послов предложил Швеции мир, а в залог просил руки принцессы Ингигерд, но ее отец не хотел даже слышать об этом.

Однако большинство его подданных взглянули на дело иначе: на общем тинге в Уппсале 15 февраля 1018 года Олав Шётконунг был вынужден согласиться с мирными предложениями Норвегии.18 Говоря современным языком, Государственное собрание Швеции ультимативно потребовало от короля изменения военно-политической стратегии: вместо авантюр против западного соседа — расширять сферу влияния Швеции на восточные балтийские берега.

В соответствии с достигнутыми соглашениями осенью 1018 года Олав Норвежский с пышной свитой прибыл на границу для свидания с невестой и ее отцом, но их там не оказалось. Отправленные в Швецию гонцы привезли неутешительное известие: еще летом к Олаву Шётконунгу прибыли сваты от новгородского «Конунга Ярицлейва» (то есть Ярослава Мудрого), и шведский король согласился на брак дочери. Олав Харальдссон был сильно разгневан, но имел правило не мстить за личные обиды. Его сдержанность оказалась полезной: судьбы Олава Святого и благоверной княгини впоследствии пересеклись.

Когда принцессе Ингигерд стало известно желание отца, чтобы она вышла замуж за Ярослава, она не стала перечить родительской воле, однако высказала два пожелания, одно из которых гласило: «Если я выйду замуж за конунга Ярицлейва, то хочу я в свадебный дар себе Альдейгьюборг (т.е., Ладогу, ныне город Старая Ладога) и то ярлство, которое к нему относится».[19] Со временем бассейн Невы, который, как округ Ладоги, входил в «свадебный дар» (т.е. приданное) принцессы Ингигерд, стал называться Ингрией или Ингерманландией (т.е. землей Ингигерды, по финскому произношению — «Ингеринмаа»).

В Новгород Ингигерда прибыла летом 1019 года. Бывший жених принцессы, конунг Олав II Святой, женился позже на сводной сестре Ингигерд, принцессе Астрид, и продолжил начатое его предшественником конунгом Олавом I Трюггвесоном дело христианизации Норвегии. Король Олав II, неуклонно стремясь к полной христианизации своей страны, порой опережал естественный ход событий и действовал чрезмерно жестко по отношению к языческой оппозиции в Норвегии. Это умножало число внутренних врагов и активизировало внешних (особенно — Англо-Датской державы Кнута Могучего). В результате возник языческий мятеж, и королю Олаву с малолетним сыном Магнусом пришлось покинуть родину. Он прибыл ко двору Ярослава Мудрого и благоверной княгини Ирины в 1029 году.

Ярослав и Ирина радушно приняли короля. Новгород, по скандинавским меркам, был велик, многолюден и богат. Но, несмотря на добрый прием, св. Олав испытывал тоску по родине. Со временем он даже решил сложить с себя достоинство монарха и закончить жизнь на Святой Земле, но был вразумлен посланным во сне видением: «Венец христианского монарха снимается только вместе с головой, а потому король должен вернуться и сразиться с язычниками. Если он не одержит военной победы и падет под знаменем креста, то станет «вечным конунгом Норвегии», святым ее покровителем».[20]

После этого видения король Олав II Харальдсон и его люди, пробыв на Руси год (1029-1030), собрались в путь. Ярослав и Ирина снабдили их всем необходимым. Было решено оставить Магнуса на Руси до установления мира и порядка в Норвегии. На попечении княгини мальчик был в безопасности.

Корабли Олава вышли в Балтику и, остановившись у Готланда, прибыли в Швецию. Здесь король Энунд-Якоб (вероятно, уже предупреждённый сестрой из Новгорода) помог норвежскому собрату оружием, снаряжением и даже выделил военный отряд. Олав двинулся в свой последний поход навстречу гибели в битве у Стикластадира.

Прославление Олава II в лике святых состоялось в Норвегии 3 августа 1031 года. Он был признан святым Вселенской Церковью ввиду множества совершавшихся на его гробе чудес и исцелений, и ввиду очевидного нетления его мощей. В течение многих лет мощи Святого Олава почивали в открытом гробе, причем волосы и ногти продолжали расти так, что их постоянно приходилось подстригать. В последний раз это сделал норвежский король Харальд Суровый перед походом в Англию. После этого он повелел замуровать гроб Олава Святого и более не открывать его. [21]

Святой Олав является последним по времени святым Неразделенной Церкви, почитаемым, также, и на Христианском Востоке, как святой благоверный король Олаф II Харальдссон, просветитель Норвегии. В России во имя святого Олафа были освящены храмы в Новгороде (где он жил несколько лет) и Старой Ладоге, где он проездом гостил у посадника Рёгнвальда Ульвсона, родственника своей бывшей невесты Ингигерды, а также святой Олаф был Небесным покровителем города Выборга до его завоевания Петром I (доминантой Выборга до сегодняшнего дня является башня святого Олафа, которая находится в средневековой крепости).

Русь не вмешивалась в скандинавские события, но Ярослав и Ирина за ними следили, заботливо воспитывая Магнуса. Между тем ситуация в Норвегии ухудшалась: правление ставленников Кнута вызывало ропот, сожаления об Олаве усиливались. Ярослав Мудрый воспользовался этим для достижения давно намеченной цели: создания прочного союза Руси со Скандинавией. Он рассчитывал на дружбу как со Швецией — родиной супруги, так и с Норвегией (в случае утверждения там династии покойного Олава II).

Доверенные люди Ярослава, путешествовавшие в качестве купцов, старались расположить норвежскую знать в пользу Магнуса. Одновременно формировался своеобразный «имидж» великого князя Киевского на Севере. Образ конунга Ярицлейва, сложившийся в Скандинавии и отраженный в сагах, приобрел широкую известность. Это был «образ христианского правителя, воплощавшего новые государственно-политические идеалы, не только родич и союзник, но в чем-то и образец для северных конунгов. Центр тяжести новых идеологических ценностей — скорее на Руси, чем на Севере. Варягов-мучеников киевляне чтили как местных православных святых, а иноземная церковь Олава в Новгороде, первый зарубежный храм во имя христианского покровителя Скандинавии, словно акцентирует сакральную значимость для норманнов того пространства «Гардов», откуда начинался его провиденциальный последний поход».[22]

Недовольные правлением конунга Свейна, сына Кнута Великого, и его матери Альвивы, раскаивающиеся к тому же в содеянном, лэндрманны Трёнделага, отправились через несколько лет после гибели Олава в битве при Стикластадире на Русь за его сыном, чтобы отвезти Магнуса в Норвегию для возведения его на престол и водворения порядка в Норвегии. Переговоры натолкнулись на беспокойство Ярослава и Ирины о судьбе мальчика в объятой раздорами стране. После длительных споров договоренность была достигнута на особых условиях, выдвинутых княгиней. Двенадцать представителей норвежской знати должны были дать клятвы верности Магнусу в такой формулировке, которая очень редко применялась в Скандинавии: она налагала огромную ответственность, а в случае нарушения клятвы – несмываемый позор.[23]

Для отрока Магнуса (ему на тот момент еще не исполнилось 12 лет) наступило время расставания с Русью. Не позже весны 1036 г. он прибыл в Швецию, а вскоре его приветствовала вся Норвегия (ставленники Кнута не стали сопротивляться и бежали). Радовались все: принц из-за моря, «из Гардов», «от конунга Ярицлейва» представлялся норвежцам в каком-то особом ореоле.

Царствование Магнуса (1036-1047) оставило неизгладимый след в истории страны и в благодарной памяти народа, усвоившего ему имя Магнуса Доброго. Новый король был достоин и своего отца, и своей замечательной воспитательницы княгини Ирины. Несмотря на краткость его пребывания на престоле (к тому же первые годы отрок должен был руководствоваться советами более опытных людей), это время явилось «точкой перевала» в христианизации Норвегии. Магнус Добрый осознал полную несовместимость кровной мести с жизнью христианского сообщества, что и выразилось в законах Норвегии. После смерти Кнута, прекращения его рода и распада Англо-Датской державы, Магнус стал править не только Норвегией, но и Данией.

На одре неожиданной болезни, которая привела его к безвременной кончине 25 октября 1047 года, он завещал разделить королевства Дании и Норвегии для предотвращения распрей. В последний путь к храму свт. Климента Римского в Нидаросе (ныне Трондхейм), где Магнус был погребен, его провожала, оплакивая, вся Норвегия. Гробница короля Магнуса Доброго ныне находится в кафедральном соборе Трондхейма.

Следующий король Норвегии — Харальд Сигурдарсон (1046-1066), прозванный Суровым или Грозным, также оказался связан с Новгородом и с княжеской семьей Ярослава и Ирины. Харальд был братом конунга Олава II Святого по матери, участвовал с ним в битве при Стикластадире, был тогда ранен и некоторое время, скрываясь, лечился. Харальду в 1030 г. было пятнадцать лет. Затем он перебрался через горы в Швецию, а весной следующего (1031) года отправился «на восток в Гардарики к конунгу Ярицлейву».[24]

Его хорошо приняли при дворе Ярослава и Ирины. Здесь он воспылал любовью к их дочери Елизавете; она была еще моложе, чем он (ей было 9 лет), но взаимная любовь оказалась прочной, на всю долгую жизнь. Харальд вступил в великокняжеское войско, служил на западных рубежах Руси, затем в варяжской гвардии византийских императоров, геройски сражался с арабами. Он охранял Гроб Господень и Святой Крест и другие святыни в «Иорсалаланде», дошел до Иордана и омылся в нем.[25]

Вернувшись на Русь, Харальд взял «в свое распоряжение» все то золото, которое он получал за свою службу у Византийского императора и посылал Ярославу из Константинополя. Зимой 1044 года состоялась свадьба Харальда и дочери Ярослава Мудрого Елизаветы и на следующий год он с возлюбленной им от юности супругой отплыл в Норвегию.

В 1046 г. конунг Магнус поделил Норвегию с Харальдом Сигурдарсоном, который стал его соправителем. Через год (1047), как мы уже говорили, Магнус умер, после чего Харальд стал единовластным конунгом Норвегии. 25 сентября 1066 г. Харальд погиб в битве при Стамфордбридже (Англия) в возрасте 50 лет.[26]

Благодаря Харальду христианизация Норвегии во второй половине XI в. была завершена. Язычество утратило в Скандинавии доминирующее положение. Христианская цивилизация Европы пополнилась новым обширным регионом. Исследователи отмечают, однако, что в этот период церковное устройство, культ, искусство в Скандинавии, наряду с культурой Запада, испытывают заметное влияние христианского Востока, шедшее из Византии и Святой Земли через Новгород. В этом нет ничего удивительного, если вспомнить, что конунг Харальд Суровый около десяти лет служил в варяжской гвардии византийских императоров, каждодневно соприкасаясь с культурой Восточного христианства.

Таким образом, мы можем видеть, что с первых лет своего существования будущее Российское государство было тесно связано со странами Северной Европы экономическими, этническими и династическими связями. Впоследствии эти связи только укреплялись. Нельзя отрицать, что Русь приобрела от них многое. Однако следует отметить, что Скандинавия получила из Руси нечто гораздо более ценное. История эпохи Ярослава Мудрого показывает, что именно на Руси окончательно оформились цели и задачи трех королей-миссионеров: Олава II Святого, Магнуса Доброго, Харальда Сурового; отсюда они отправлялись на борьбу за христианизацию Норвегии. Если же прибавить к их числу Олава I Трюггвесона (он служил святому равноапостольному князю Владимиру, когда тот еще был язычником, а согласно саге, еще ребенком Олава видела святая княгиня Ольга), то таких королей-миссионеров, пришедших из Руси, окажется четыре.[27]

Идеи «Правой веры», христианского государства и стимулы к их осуществлению — вот ценнейший дар, полученный Норвегией из Руси при содействии благоверной княгини Анны-Ирины-Ингигерд. Именно на Руси, по замечанию Г. С. Лебедева, конунги-миссионеры «обретают свое духовное призвание, отсюда начинается пронизанное провиденциальным устремлением, мученическое в конечном счете, шествие на Север, к утверждению государственного единства наследственной державы, осененной христианской благодатью».[28] Одновременно, на рубеже I и II тысячелетий от РХ происходит окончательная ассимиляция призванных варягов. Параллельно с рождением и становлением российской государственности зарождается и утверждается перед лицом других потомков Иафета новый сильный и судьбоносный этнос — русские.

[1] Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов. М., 1950, с. 106.

[2] «Повесть временных лет» в переводе Д. С. Лихачева.

[3] Фроянов И.Я. Исторические реалии в летописном сказании о призвании варягов // Вопросы истории, 1991, № 6, с. 3-15.

[4] Книга Эль-а’лак Эн-нафиса Абу-али Ахмеда Бен-омар Ибн-даста. Гл. VI. Русь. h ttp://www. vostlit info/Texts/Dokumenty/R uss/X/Ch wolson_Dast/text6. htm

[5] Соловьев СМ. История России с древнейших времен // Изд. «Общественная Польза», т. I, с. 103.

[6] Цит по: Историческая справка о дате возникновения государственности в России. http://www.il SOrussia. ru/o-date-vozniknoveniya-gosudarstvennosti. html

[7] Там же.

[8] Северный Благовест. № 5(18), 2008, с. 19-20.

[9] Цит. по: Русь у стен Царьграда. www.pravoslavie.ru/put/2419.htm

[10] Там же.

[11] «Взятие Царьграда» княгиней Ольгой, www.pravoslavie.ru/put/3481.htm

[12] Вернадский Г.В.. Киевская Русь XI в.

[13] www.so vet-semeru.ru/?р=302

[14] Гладковский Игорь. Роль Новгорода в христианизации Скандинавии. www. istina. religare. ru/article394.html

[15] Янин В.Л., Алешковский M.X.. Происхождение Новгорода (к постановке проблемы)// История СССР, №2, М.-Л., 1971, стр. 32-61.

[16] Карташев А.В. Очерки по истории Русской Церкви.

[17] Джаксон Татьяна. Четыре варяжских конунга на Руси. М., 2000. 18Стурлусон, Снорри. Круг земной. М., 1980. С. 219

[19] Там же, с. 234.

[20] Гладковский Игорь. Роль Новгорода в христианизации Скандинавии. www.istina.religare.ru/article394.html

[21] Северный Благовест. № 2(15), 2008. С. 30.

[22] Гладковский Игорь. Роль Новгорода в христианизации Скандинавии. www.istina.religare.ru/article394.html

[23] Там же.

[24] Цит. по: Джаксон Т. Я. Четыре норвежских конунга на Руси. М., 2000.

[25] Стурлусон, Снорри. Круг земной. М, 1980.

[26] Джаксон Т. Я. Четыре норвежских конунга на Руси. М, 2000.

[27] Там же.

[28] Гладковский Игорь. Роль Новгорода в христианизации Скандинавии. www.istina.religare.ru/article394.html