«Спасение от образования и от женщин» (записная тетрадь, X, 1976-1977 г.)
Долгое время в России образование для широких слоёв населения считалось не только делом излишним, но и опасным. И это понятно: ведь с книжностью из Западной Европы приходили не только еретические учения, но проникало и так называемое свободомыслие, которое чрезвычайно укоренилось с середины XVIII века в России среди читающей и скучающей части дворянства и помещиков. Триумфальное посещение русской армией Парижа эти настроения, как известно, усилило ещё больше. К середине 30-ых годов XIX века у нас уже были и Академия наук, и университеты, и Духовные академии, но, в то же время, на 25 миллионов жителей сугубо крестьянской России было только около шестисот школ для широких слоёв населения. (Что, кстати, очень задержало развитие духовного образования, так как лучшие выпускники Духовных семинарий шли не в Духовные академии, а отбирались в университеты). И многим это положение вещей казалось вполне оправданным: потому как, зачем крепостному крестьянину грамота? Пока он трудится в своём небольшом мирке на земле, все его вопросы решает помещик, а духовные проблемы — приходской священник. Но всё меняется, когда отменяется крепостное право. Крестьянин вдруг становится не только свободным, но и ответственным за свою жизнь. Он должен самостоятельно решать свои проблемы. Ему необходимо продавать себя и свою продукцию в больших городах, где бурно развивается промышленность. Он должен учиться работать на сложных фабричных предприятиях, считать прибыль, подписывать документы, защищать свои интересы в судах.
Это прекрасно понимал Ф. М. Достоевский и, будучи христианином, сохранившим вполне либеральный взгляд на многие животрепещущие вопросы общественной жизни, в «Дневнике писателя» эмоционально защищал необходимость всеобщего просвещения. «Я не хочу мыслить и жить иначе, как с верой, что все наши девяносто миллионов русских (или их сколько тогда народится) будут все, когда-нибудь, образованы, очеловечены и счастливы. Я знаю и верую твёрдо, что всеобщее просвещение никому у нас повредить не может. Верую даже, что царство мысли и света способно водвориться у нас, в нашей России, ещё скорее, может быть, чем где бы то ни было, ибо у нас и теперь никто не захочет стать за идею о необходимости озверения одной части людей для благосостояния другой части, изображающей собою цивилизацию, как это везде во всей Европе. У нас же добровольно, самим верхним сословием, с царскою волею во главе, разрушено крепостное право». [1]
К. Д. Ушинский уже в начале 60-тых годов XIX века писал: «Нет теперь вопросов современнее и важнее, как вопросы о том: чем должны быть русские народные школы? Как и где их устроить? Что и как в них преподавать? Где взять для них учителей?..»
С этого времени начинается бурное развитие школьного дела в России. Появляются учительские семинарии, гимназии, земские и церковно-приходские школы. Они существовали и раньше, но в слишком ограниченном количестве. Долго существовавшая модель целостного образовательного пространства наконец-то стала бурно развиваться, распространяясь по всем российским губерниям. Но всё же, не решённым оставался наиболее важный вопрос: «Где взять учителей, и что, и как в этих школах преподавать?»
Всем известное и сегодня часто повторяемое высказывание К. Д. Ушинского:
«Современная педагогика исключительно выросла на христианской почве, и для нас не христианская педагогика есть вещь не мыслимая – безголовый урод и деятельность без цели, предприятие без побуждения позади и без результатов впереди». [2] — было понято слишком формально. Закон Божий стали преподавать во всех школах дореволюционной России без исключения. И преподавать его стали, естественно, священнослужители Русской Православной Церкви. Они были к этому совершенно не готовы и многие просто от преподавания отказывались. Ф. М. Достоевский в «Записной тетради» с возмущением восклицал: «Духовные руководители, попы, отказывающиеся учить!» А когда в журнале «Голос» была опубликована статья о невозможности преподавать Закон Божий светским учителям – тут же записал: «…, конечно, нельзя учителям, черт знает чего наскажет, тут дело убеждения, но где же наши священники?.. «Голос» говорит, что попы не могут проповедовать, ибо необеспеченны. Но это не то. Обеспечить их надо, но желательно бы было в них видеть и подвиги самоотвержения, ибо где же их увидим?… А между тем 10 попов на юге отказались». [3]
Прошло около тридцати лет, и обстановка в России в сфере образования чрезвычайно изменилась. И в столицах, и по регионам регулярно стали собираться конференции законоучителей, на которых бурно обсуждались вопросы преподавания Закона Божия в школах. Либеральный склад ума широкой российской интеллигенции (в западном смысле этого слова) ставил даже вопрос о том, не является ли закон об обязательном образовании насилием над личностью? Большевики, правда, это разгулявшееся свободомыслие прекратили без всяких лишних обсуждений.
Ко времени III-ей Государственной Думы церковно-приходские школы состовляли одну треть от всех школ в России. Они были единственными трансляторами общенациональных ценностей, так как к этому времени земские школы были уже глубоко проникнуты либеральными и социальными идеями, часто замешанными на нигилизме. В этом отношении интересно вспомнить слова Ф. М. Достоевского из письма 1866 года М. Н. Каткову: «Все нигилисты суть социалисты. Социализм (а особенно в русской переделке) – именно требует отрезания всех связей. Ведь они совершенно уверены, что на tabula rasa они тотчас выстроют рай…». [4] Следует отметить, что либерализм Ф.М.Достоевского очень сильно изменялся во времени. Именно не отменялся, а изменялся. В записной тетради за 1875 – 1876 годы есть такая запись: «Либералы. Они связали себя как верёвками и, когда надо высказать свободное мнение, трепещут прежде всего: либерально ли будет? Все трепещут, все до единого и выкидывают иногда такие либерализмы, что и самому страшному деспотизму и насилию не придумать…». [5]
Убеждённым сторонником развития церковно-приходских школ был обер-прокурор Синода К. П. Победоносцев, к которому Феодор Михайлович относился с большим пиететом. Интересно, что речь К. Победоносцева перед выпускницами женского училища, среди которых в основном были дочери церковно- и священнослужителей , и пафосом которой была мысль, что Христос познаётся не иначе как через Церковь, понравилась в равной степени как К. Леонтьеву, так и Ф. Достоевскому. Достаточно вспомнить известные слова писателя из той же записной тетради: «…у нас есть великая школа богословия, это наша обедня, открытая для всех».
По поводу же необходимости церковно-приходских школ К. П. Победоносцев писал: «…В народе вся сила государства, и уберечь народ от невежества, от дикости нравов, от разврата, от гибельности западных нелепых возмутительных учений – можно только посредством Церкви и школы, связанной с Церковью». Однако, к великому сожалению, церковно-приходская школа по своему образовательному уровню не могла соперничать со школами земскими, в которых преподавались наряду с Законом Божием предметы широкого образовательного спектра. Эти предметы вводили учеников в проблематику современности, в ту бурную общественную полемику, которая беспокоила умы не только в России, но и в Европе. Дарвинизм, марксизм, ницшеанство, фрейдизм настолько овладели общественным мнением, что светлые идеи философско-религиозного возрождения не могли уже оказать какого-либо серьёзного влияния. Священник на уроках Закона Божия уже был не слышен для своих учеников, вся их надежда заключалась в улице и сладком слове «свобода». В том же письме к Каткову Достоевский пишет: «У наших же у русских, бедненьких и беззащитных мальчиков и девочек, есть ещё свой, вечно пребывающий основной пункт, на котором долго ещё будет зиждиться социализм, а именно, интузиазм к добру и чистота их сердец. Мошенников и пакостников между ними бездна. Но все эти гимназистки, студентки, которых я так много видал, так чисто, так беззаветно обратились в нигилизм во имя чести, правды и истинной пользы! Ведь они беззащитны против этих нелепостей… Здравая наука, разумеется, всё искоренит. Но когда она ещё будет? Сколько жертв поглотит социализм до того времени? И наконец: здравая наука, хоть и укоренится, не так скоро искоренит плевела, потому что здравая наука – всё ещё только наука, а не непосредственный вид гражданской и общественной деятельности». [6]
И действительно, познание не ведёт к истине, а только к данным или к фактам. Истина всегда принадлежит воображению, а воображение, в свою очередь, связано с интуицией, основанной на стремлении к Истине.
Истина принадлежит человеку в целом, потому что красота, её несомненно отражающая, не может быть постигнута умом. Истина и красота – взаимозаменяемые понятия, и это прекрасно понимал Ф. М. Достоевский, утверждавший, что красота спасёт мир.
«Религия вовсе не наука, — писал В. В. Розанов, — и представляет глубокую педагогическую ошибку, а главное, религиозную ошибку, подходить к ней с приёмами наукообразной передачи и наукообразного усвоения». [7] Религия, действительно, — не наука, с этим трудно не согласиться. Но вот размышление над тем, что религия порождает, над самим фактом религиозности — есть наука. И не случайно Аристотель теологию поставил впереди философии.
К. П. Победоносцев (как, впрочем, и Ф. М. Достоевский) хорошо понимал, что крепость государства и устойчивость власти зависят от нравственной устойчивости народа. Он утверждал, что «школы, построенные на ложных идеалах и в разладе с действительными потребностями жизни, пользы не принесут…» Но эти действительные потребности жизни, о которых говорил К. П. Победоносцев, оказались вторичными для широких, определяющих общественное мнение в столицах, слоёв населения. Слишком явная неустроенность жизни, нeсправедливость по отношению к незащищённым ещё законодательно людям отодвигали духовные ценности на периферию сознания. Да и Русская Православная Церковь, воспитавшая во многих эти чистые стремления к идеалам справедливости, под бременем ответственности за проблемы государства и по причине человеческого недостоинства некоторых своих служителей не казалась прибежищем униженных и оскорблённых. В «Записной тетради» есть у Феодора Михайловича очень интересная мысль, вероятно, заимствованная у блаженного Августина, по поводу выборов в Париже: «Мерило народа не то, каков он есть, а то, что считает прекрасным и истинным, по чем вздыхает и т.д.» [8]
Однако всё же следует признать, что для широких слоёв населения Российской империи, среди которых школы для народа всё ещё были большой редкостью, церковно-приходские школы были «даром небес». Главной их целью было осмысленное воцерковление народа. И хотя ответов на современную проблематику жизни там не давали, и что такое, на самом деле, «свобода» с христианской точки зрения не объясняли – всё же школы эти выполняли очень важную задачу: они приобщали крестьян к православной христианской культуре, ставили их на новый уровень понимания веры и жизни по вере. Отвечая на письмо провинциального врача и литератора А. Ф. Благонравова, в 1880 году Ф. М. Достоевский писал: «Русь православная – суть коренные наши основы. У нас русский, отрицающий народность (а таких много), есть непременно атеист или равнодушный. Обратно: всякий неверующий и равнодушный решительно не может понять и никогда не поймёт ни русского народа, ни русской народности. Самый важный вопрос: как заставить с этим согласиться нашу интеллигенцию?.. Здесь за то, что я проповедую Бога и народность, из всех сил стараются стереть меня с лица земли». [9]
Важность для национального самосознания церковно-приходских школ в России очень тонко почувствовал и лидер партии кадетов П. Н. Милюков. «Защитники церковно-приходских школ, — говорил он, выступая в Думе, — не скрывают, что значит это религиозно-нравственное воспитание… Это есть способ парализовать политическую опасность, могущую явиться от воспитания народа в светских школах. Светская школа хочет освободить личность, а церковно-приходская хочет обуздать её». Что такое личность и от чего её нужно освобождать, чтобы она была свободной, и должна была отвечать православная культура на уроках Закона Божия. Но всё время уходило на заучивание текстов из катехизиса митрополита Филарета. Детей настойчиво учили вероучительным истинам, библейской истории и истории Церкви, но весь этот набор знаний, который с трудом укладывался в годы обучения, плохо соотносился с проблематикой жизни, мало что объяснял и почти не помогал находить правильные ответы на вызывающий драматизм общественной жизни.
Интересно, что террорист Н. К. Лаговский, стрелявший в К. П. Победоносцева, на допросе главной виной последнего признает распространение в народе суеверий и невежества посредством церковно-приходских школ. Однако, как мы видели выше, К.П.Победоносцев тоже считал необходимым «уберечь народ от невежества, дикости нравов и разврата» именно посредством школ, связанных с Церковью.
Сегодня мы имеем дело совсем с другой Россией. Уровень религиозной образованности у большинства людей, которые называют себя православными ввиду определённых патриотических чувств, несмотря на довольно высокий общеобразовательный статус, практический минимальный. Языческие суеверия (даже у людей с высшим образованием) при даже поверхностном общении – шокируют. Двухтысячелетняя христианская культура сохраняется в сознании на уровне подзабытых народных традиций, не до конца понятых литературных текстов и не- осознанных поведенческих стереотипов. Как показывает опыт, разговор со старшеклассниками о приоритете духовных ценностей над материальными часто получается очень трудным.
Чрезвычайно современно звучит в этом контексте описание Ф. М. Достоевским в письме Анне Григорьевне одной встречи в Германии.
«В Германии столкнулся с одним русским, который живёт заграницей постоянно, в Россию ездит каждый год недели на три получить доход и возвращается опять в Германию, где у него жена и дети, все онемечились.
Между прочим, спросил его: «Для чего, собственно, экспатриировался?» Он буквально (и с раздражённою наглостию) отвечал: «Здесь цивилизация, а у нас варварство. Кроме того, здесь нет народностей; я ехал в вагоне вчера и разобрать не мог француза от англичанина и от немца…
… Цивилизация должна сравнять всё, и мы тогда только будем счастливы, когда забудем, что мы русские, и всякий будет походить на всех…». [10]
И действительно, в истории многие народы исчезали бесследно, и очень часто это происходило потому, что терялся коренной смысл существования народа как некоторой общности. Те народы, смысл существования которых выходил за рамки истории, не отрываясь, впрочем, от исторической реальности, во все времена были наиболее динамичными и защищёнными.
Необходимы большие усилия, чтобы доказать современным молодым людям, что достижение материальных благ и карьерная успешность — не самое главное в жизни человека. Очевидно, что ориентированность школьников на материальные ценности и карьерные достижения проистекают не только из телевидения и интернета, но, прежде всего, из атмосферы семейных предпочтений. Понятно, что с таким багажом психологических установок воспитать законопослушного гражданина практически невозможно. Как, спрашивается, современному человеку с таким набором гуманитарных знаний можно объяснить красоту русской летописной мудрости?
«Велика ведь бывает польза от учения книжного, — писал древний русский летописец. — Книгами наставляемы и поучаемы на путь покаяния, ибо от слов книжных обретаем мудрость и воздержание. Это ведь – реки, напояющие вселенную, это источники мудрости; в книгах ведь неизмеримая глубина. Ими мы в печали утешаемся; они узда воздержания».
Что такое покаяние и воздержание, в каких книгах об этом можно прочитать и зачем это всё современному человеку нужно? Именно это должен, прежде всего, объяснить учитель детям на уроках предмета Основы Православной культуры.
Нет и не может быть для гражданского общества более животрепещущей задачи, как уяснить для себя и потом научить этому детей, что такое личность, и как сделать её свободной и одновременно ответственной перед Богом и обществом. Можно сказать — это главные проблемы современной жизни в России, и Церковь предлагает решать эти вопросы, по возможности, в рамках современного законодательства, совместно.
Современное, распространённое в либеральных кругах представление о свободе, которая заканчивается там, где начинается свобода другого, является чистым демагогическим штампом. Посредством таких умозаключений, возможно, целесообразно говорить о политической и экономической свободе, но говорить о свободной личности, абстрагируясь от идеи Бога, невозможно. Человек в этом случае становится просто средством экономической политики государства, которая никогда не бывает честной по отношению ко всем своим гражданам. Личность не может быть просто экономически эксплуатируемым субъектом, и христианство утверждает приоритет внутренней духовной жизни. Человек настолько свободен, насколько развита в нём эта духовная жизнь, ориентированная на вечность.
«А как бороться с нигилизмом без свободы слова? – восклицал в письме М. Н. Каткову Ф. М. Достоевский ещё в 1866 году. — Если б дать даже им, нигилистам свободу слова, то даже и тогда могло быть выгоднее: они бы насмешили всю Россию положительными разъяснениями своего учения. А теперь придают им вид сфинксов, загадок, мудрости, таинственности, а это прельщает неопытных». [11] Однако мало, кто смеялся тогда, да и сегодня не до смеха. Чтобы смеяться, необходим достаточный уровень гуманитарного образования. Да, вероятно, и этого мало. Нужен опыт духовной жизни, который, впрочем, смеяться над такими проблемами человеку не позволит.
Конечно, в рамках курса Основы Православной культуры для 4-го класса проблему воспитания ответственного за свои поступки гражданина России не решить. Правда, о детской религиозности Ф. М. Достоевский был очень высокого мнения. В первом томе «Дневника писателя» он с удивлением замечает, что «Пяти-шестилетний ребёнок знает иногда о Боге или о добре и зле такие удивительные вещи и такой неожиданной глубины, что по неволе заключишь, что этому младенцу даны природою какие-нибудь другие средства приобретения знаний, не только нам не известные, но которые мы даже, на основании педагогики, должны бы были почти отвергнуть». Безусловно, с нашей точки зрения, в старших классах необходим курс истории основных религиозных вероучений России, с целью воспитания веротерпимости, и курс христианской этики как противовес этическому европейскому релятивизму. Но сегодня мы должны решать ближайшую проблему: проблему преподавания Основ православной культуры. Как сделать так, чтобы русская национальная культура стала любима и близка нашим детям. Чтобы её ценности стали, по возможности, внутренним содержанием их жизни.
Педагогический процесс всегда вынужден балансировать между двумя задачами, одна из которых связана с предоставлением ребёнку достоверного знания об окружающем мире, а другая – с гармонизацией и развитием его внутреннего мира. Ведь мёртвая летопись истории оживляется не столько искусством педагога — гораздо большее впечатление на ребёнка может произвести красота поэзии духовной жизни.
И здесь, в заключение, удачно могли бы прозвучать слова Феодора Михайловича из его письма к Анне Григорьевне, которое было написано из Эмса в 1878 году: «Выручал Бог до сих пор, как-то будет дальше. Подлинно на одну только милость Его надеюсь». [12]
( но воображение, как и умственный анализ — только средство, хотя и более проникающее в глубины духовной человеческой жизни. Однако, чистое переживание трансцендентного совсем не всегда требует глубинного анализа, хотя и всегда фиксируется сознанием). Это то, как мы приходим к истине в естествознании, искусстве и теологии. Современники Альберта Энштейна имели тот же набор данных, что и он, но только меньше воображения. Творческий путь к истине в физике, поэзии и теологии требует одной и той же работы воображения.
В.В. Розанов, познакомившись с некоторыми письмами законоучителей, в которых прослеживалась явное стремление приравнять свой предмет к науке написал, что «их труд не вызывает никакого религиозного света и даже до известной степени производит атрофию самой религиозной восприимчивости в детях и юношах..
Давать нормальные ответы на основные смысложизненные проблемы одна из главных задач современной школы и этим должно заниматься гуманитарное образование.
«Способ преподавания должен быть приспособлен к индивидуальности учащегося; не сообщение той или иной суммы сведений есть главное в преподавании, а вообще умственное и нравственное развитие ученика, укрепление и усовершенствование его способностей; в учении необходимо предоставить ученику как можно более свободы и самостоятельности, чтобы он привыкал сам наблюдать и мыслить и т.д.» (Каптерев).
[1] Ф.М.Достоевский, Собрание сочинений в девяти томах, Дневник писателя, т. 9, Москва, Астрель АСТ, 2004, стр. 195 [2] К.Д. Ушинский Собрание сочинений в двух томах, М.-Л., 1948-1950, т.II, с. 39 [3] Литературное наследство, Неизданный Достоевский, записные книжки и тетради 1860-1881 гг., изд. «Наука», Москва, 1971 г., стр. 394 [4] Ф.М.Достоевский, «Преступление и наказание», том III, Москва, Астрель АСТ, 2003 г., стр.697 [5] Неизданный Достоевский, записные книжки и тетради 1860-1881, стр. 406 [6] Ф.М.Достоевский, Престкпление и наказание, там же, стр. 697-698 [7] В.В.Розанов, Слово Божие в нашем ученьи, Около церковных стен. Собр.соч., под ред. А.Н.Николюкина. – М.,Республика, 1995 г., стр.79 [8] Неизданный Достоевский, записные книжки и тетрадки, 1860-1881 гг., стр. 43 [9] Ф.М.Достоевский, Том VIII, Братья Карамазовы, часть IV. Эпилог, Москва АСТ, 2004 г., стр. 652-653 [10] Ф.М.Достоевский, «Идиот», том IV, Москва Астрель АСТ, 2003 г., стр. 707 [11] Ф.М.Достоевский, «Преступление и наказание», том III, Москва Астрель АСТ, 2003 г., стр. 697-698 [12] Ф.М.Достоевский, «Подросток», том VI, Москва, Астрель АСТ, 2003 г. стр. 741
