Памяти доцента СПбПДА Игоря Цезаревича Мироновича. О своем учителе рассказывает проректор по научно-богословской работе СПбПДА протоиерей Димитрий Юревич.
— Расскажите, пожалуйста, о Вашем знакомстве с Игорем Цезаревичем. Когда состоялась Ваша первая встреча с ним? Какое он произвел на Вас впечатление?
— Первая встреча с ним произошла при поступлении в семинарию в 1996 году. Нам предстояло написать изложение с кратким пояснением личного понимания прочитанного текста. Группа абитуриентов собралась в аудитории, в которой сейчас занимается 1 Б курс. В класс вошел солидный преподаватель лет шестидесяти, в темно-синем костюме, с небольшой Библией брюссельского издания в руках. Он держался спокойно и, наверное, даже скромно, но уже через несколько минут мы невольно прониклись к нему уважением.
Преподаватель начал читать текст, который был предложен для изложения — фрагмент из книги Деяний, рассказывающий о прощальной беседе св. ап. Павла с милетскими пастырями (Деян 20:17-38). Игорь Цезаревич читал текст очень выразительно, однако это не была внешняя театрально-наигранная или экзальтированная выразительность (несмотря на то что он очень умело подчеркивал мысль интонационно и паузами) — его манера чтения сразу давала понять, что за этим прочтением стоит глубокое размышление над Словом Божиим. Слушая его, мы не только старались запомнить смысл для того, чтобы изложить его на бумаге. То, как читал Священное Писание Игорь Цезаревич — спокойно, вдумчиво, серьезно, возвышенно, сосредоточенно — очень помогло нам настроиться на вторую часть изложения, в которой нужно было дать богословский анализ. Вскоре, став студентом первого класса семинарии, я смог лично убедиться, как много интеллектуальной и духовной работы стояло у Игоря Цезаревича и за его манерой проникновенного чтения библейского текста, и за теми комментариями, которыми он сопровождал свое чтение.
— Все, кому посчастливилось быть учеником Игоря Цезаревича, отмечают его уникальный преподавательский талант. Какие качества студенты ценили в нем больше всего?
— Мне бы хотелось сказать о преподавательском таланте этого выдающегося человека не только с точки зрения студентов — хотя я тоже смею называть себя его учеником, — но и с точки зрения преподавателей, особенно преподавателей библейских дисциплин. Чтобы правильно охарактеризовать то, как преподавал библейскую историю Игорь Цезаревич, недостаточно только слова «талант» — к этому слову нужно добавить слова «глубокая вера», «церковность», «молитвенный опыт», «обширные знания», «начитанность», «снисходительность», «любовь». Игорь Цезаревич прочитывал Священное Писание, Слово Божией всей своей жизнью; тот трепет, благоговение и вера, с которой он принимал библейскую весть, позволяют назвать его подвижником русской православной библеистики, сравнить его подвиг с подвигом пророков Ветхого Завета, которые обличали неверие иудеев в данное им Богом Слово.
Курс библейской истории, который преподавал Игорь Цезаревич в последние десятилетия своей жизни, уникален тем, что в нем применен комплексный подход к изучению Священного Писания. Было бы абсолютно неправильно думать, что Игорь Цезаревич преподавал некое введение в библеистику в смысле вспомогательной, технической дисциплины (как это предполагается по новым учебным планам). Нет, он вводил студента в живой мир библейского текста, в мир многообразия библейских смыслов, в мир, в котором по-настоящему встречаются лицом к лицу Бог и человек. Поэтому его библейская история была приобщением к библеистике в разных аспектах. Он не ограничивался изложением библейских событий. Библейская история была лишь внешней — но удобной и вполне понятной для студента первого курса — нитью, на которую замечательный преподаватель нанизывал бусинки, жемчужины и бриллианты великолепных комментариев, замечаний, экскурсов, аллюзий, параллелей, не забывая также сказать о разных подходах к пониманию и толкованию Писания.
Попытаюсь выделить основные приемы в его преподавании библейских дисциплин, которые позволяют сделать библеистику живой и интересной наукой — это будет нелишне и в настоящий момент.
Он стремился привить любовь к тексту Священного Писания. Обязательно требовал, чтобы на занятие все студенты приносили с собой тексты Библии, читал фрагменты сам или предлагал студентам, но все должны были следить за тем, что читается. Это воспитывало в нас уважение, любовь и доверие к библейскому тексту. Мы привыкали вдумчиво, неторопливо вчитываться в каждое слово, задавая себе вопрос, почему священный автор использует здесь тот или иной оборот или выражение. После школы Игоря Цезаревича я уже никогда не смогу читать Библию, как читаю техническую литературу — «по диагонали», выхватывая лишь основной смысл.
Используя на уроках русский Синодальный перевод, он показывал значимость оригинального текста Библии для ее глубокого изучения, уже с первых шагов настраивал нас на необходимость изучения древнееврейского и греческого. Он повторял фразу из «Евгения Онегина», немного меняя ее на свой лад: «Но что такое перевод? С живой картины список бледный» — через это мы понимали важность библейского текста на языке оригинала. При этом у Игоря Цезаревича не было ни малейшего пренебрежения русским Синодальным текстом Библии, что позволяют себе некоторые современные исследователи. Он прекрасно осознавал значение и достоинство этого перевода, его плюсы и минусы. Не будучи в силах изменить сетку учебных планов, он методично, а, главное, очень уместно вводил в свой курс важнейшие древнееврейские и древнегреческие библейские термины и понятия, давая их перевод, рассказывая особенности их употребления, рисуя эволюцию этих терминов за долгий период написания библейских книг. Так, в библейскую историю у него вплеталась библейская филология и библейское богословие.
Имея перед собой аудиторию семинаристов первого года обучения, он сразу ориентировал своих слушателей на академический уровень восприятия и изучения Библии (чем предвосхитил преобразования в духовных школах последних лет, придавшие семинарии статус вуза). Важным элементом его занятий было стремление познакомить студентов с литературой по теме. Он не ставил недостижимых задач — рекомендовал чтение иностранной литературы только тем, кто хорошо владел языками. Обычно он приходил на уроки с толстыми томами трудов по библеистике, изданными до революции нашими замечательными профессорами. Как правило, книга была посвящена той теме, которую мы разбирали на уроке. Понемногу на его занятиях мы познакомились с золотым фондом русской библейской науки — трудами профессоров Н.Н. Глубоковского, А.П. Лопухина, М.Д. Муретова, А.А. Олесницкого, И.Н. Корсунского и многих других… Он не имел возможности долго говорить о той или иной книге — но он показывал ее нам, читал несколько абзацев и она надолго врезалась в память. Прочитать ее доводилось иногда уже в академии, иногда и позже, но важно было помнить о ее существовании. Иногда он подчеркивал, что книга написана на высоком, дореволюционных стандартов, уровне, мы же должны стремиться изучать Библию, используя современные сведения. За новоиздававшимися книгами и переводной литературой он следил внимательно, покупая все значимые книги в своей области.
Он стремился изложить библейскую историю — а, лучше сказать, смысл библейского текста — в контексте истории древнего мира и библейской археологии. Это позволяло ему очень элегантно — а, главное, грамотно, академично — толковать трудные места Библии. Например, знаменитый запрет Пятикнижия варить козленка в молоке матери он объяснял ссылкой на ханаанские религиозные тексты, где такая церемония была частью поклонения ложным богам, а не проявлением изуверства (последнее объяснение было общепринятым в старых учебниках).
Его толкования библейского текста всегда сопровождались рассказом о том, как понимался текст не только в период написания, т. е. в период Ветхого или Нового Завета, но и в последующие эпохи, в частности — как его понимала христианская Церковь. Для этого он приводил наиболее яркие и значимые святоотеческие объяснения трудных отрывков, проводил аналогию между событиями истории библейской и церковной. Но при этом сразу отсекал возникавшее у некоторых слушателей наивное желание составить некую громадную базу данных святоотеческих толкований на всю Библию. Приводил в пример книгу Пьера Абеляра «Sic et Non», в которой этот автор XII века собрал огромное количество авторитетных святоотеческих цитат, иногда кардинально различающихся по смыслу при толковании одного и того же библейского фрагмента или богословского положения. Для Игоря Цезаревича толкование Писания было искусством, а не формальной наукой, причем искусством аскетического плана, а не заранее заданным набором комментариев или алгоритмов толкования.
Мысли Игоря Цезаревича Мироновича, посвященные изучению Священного Писания в духовных школах, были взяты за основу при разработке нового направления в деятельности кафедры библеистики в сентябре 2009 года. Именно тогда на заседании кафедры ее члены поддержали мысль замечательного педагога о том, что библеистика может быть мыслима только как комплексная дисциплина, будучи не сводима ни к филологическим исследованиям, ни к истории экзегезы, ни к другой более узкой области. Благодаря поддержке Игоря Цезаревича на кафедре активизировалось изучение тех вспомогательных дисциплин, изучению которых придавал значение в свое время и митрополит Никодим (Ротов) — библейской археологии, истории древнего Востока, истории русской библеистики и т. д. Приоритетные направления деятельности кафедры, как они были сформулированы Игорем Цезаревичем, получили поддержку остальных преподавателей и нашли свое отражение не только в протоколе заседания, но и в последующей деятельности ее членов. Считаю нужным сказать об этом, поскольку в откликах ряда бывших учеников выдающегося учителя, появившихся в интернете сразу после его кончины, была ссылка на аудиозаписи его лекций как на его творческое наследие. Его наследие значительно более широко и весомо — это создание определенного направления в библейской науке, не утратившего свою значимость и актуальность. Как и некоторые другие подвижники Церкви, он оставил после себя мало письменных работ, но множество учеников, продолжающих его дело.
В течение нескольких лет по окончании alma mater мне выпала честь преподавать в Московской духовной академии на библейском отделении. С большой грустью и недоумением слушал я тамошние споры о том, нужна ли библейская история как предмет преподавания. Увы, мало кто был знаком в МДА с методикой И.Ц. Мироновича, мало кто понимал, что за скромным названием «Библейская история» может скрываться комплексное введение в библеистику. Понимаемая в узком смысле как изложение основных событий, библейская история сегодня, конечно же, не может удовлетворить потребностям учебного процесса в семинариях, поэтому в МДА от такой дисциплины отказались. У нас в семинарии эта дисциплина преподавалась и в прошлом году протоиереем Евгением Горячевым (Игорь Цезаревич уже не мог вести занятия по состоянию здоровья) — преподавалась именно потому, что отец Евгений постарался сохранить подход своего предшественника и стремился знакомить студентов с миром Библии. Надеюсь, эта дисциплина, понимаемая в комплексном смысле, сохранится и в дальнейшем в нашей семинарии — хотя бы как региональный компонент.
— Если бы человек, никогда не знавший лично Игоря Цезаревича, попросил Вас рассказать такую историю о нем, по которой можно было составить представление об этой личности, какая бы это была история?
— Он давал задания студентам готовить доклады, которые были посвящены той или иной теме по Священному Писанию. Когда очередь дошла до меня, он неожиданно предложил сделать доклад на тему «Учение Оригена о Святой Троице». Это меня удивило, поскольку тема скорее соответствовала специфике догматического богословия.
Готовясь к докладу, я неизбежно вышел на одноименную магистерскую диссертацию В.В. Болотова, которая показала мне, каков должен быть уровень у хорошего исследования по богословию. А после моего выступления на уроке комментарий Игоря Цезаревича прояснил, почему он дал богословскую тему: «Ориген был выдающийся библеист, — сказал педагог. — Достаточно упомянуть гекзаплы и множество комментариев на Св. Писание. Популярность его была такова, что стенографы записывали каждую его беседу. Но, как мы увидели из доклада, его учение о Св. Троице содержало субординационизм, не выражало в точности веру Церкви. Значит, любой, даже великий исследователь Писания, не может полагаться только на собственное понимание текста, а должен, непременно должен усвоить богословскую традицию Церкви». В словах учителя не было ни тени осуждения Оригена — лишь спокойная констатация факта с глубоким уважением к древнему толкователю. Этот случай показал, как высоко ценил Игорь Цезаревич связь библеистки и богословия, библеистики и Предания Церкви, считая их неотъемлемыми друг от друга.
— Расскажите, пожалуйста, о таком поступке или словах Игоря Цезаревича, которые потрясли Вас более всего.
— Это поступок, о котором он сам рассказал на одном из занятий, но смысл и значение которого я смог понять и осознать значительно позже, уже став преподавателем библеистики.
В истории православной библеистики известны случаи, когда отечественные исследователи, будучи свидетелями каких-либо научных споров, не считали нужным вставать ни на одну сторону, а предпочитали парадоксальное «третье» решение. Яркий пример этого — решение, принятое Св. Синодом по предложению свт. Московского Филарета (Дроздова) о том, чтобы осуществлять перевод Ветхого Завета на русский язык не по масоретскому тексту или переводу Септуагинты, а с опорой на древнееврейский оригинал, но с учетом особенностей греческого перевода. Сколько критики пришлось выслушать святителю и «слева», и «справа», и от «либералов», и от «консерваторов»! В середине XX века, после открытия кумранских библейских текстов, стало ясно, что святитель был прав, потому что Септуагинта вовсе не является «искаженным по безграмотности переводом» семидесяти толковников, а содержит в своей основе другой, немасоретский вариант древнееврейского текста, восходящий к дохристианской эпохе! После этого открытия то, что в течение ста лет казалось «половинчатым» и «компромиссным», оказалось научным и объективным.
Подобным образом, на мой взгляд, предвосхитил некоторые черты современных библейских исследований и Игорь Цезаревич — правда, не на столетие вперед, а примерно на 20-30 лет. В период, когда он начал преподавать в академии — т. е. в 1960-е годы — произошло более тесное знакомство русских исследователей с современной западной наукой — знакомство, конечно, неполное и оттого не вполне объективное. Для русских церковных деятелей стало очевидно, что степень фактологической вооруженности западной библеистики на голову превосходит то, что мы тогда имели, а имели мы дореволюционные наработки, устаревшие примерно на полстолетие, ведь после революции духовные академии были закрыты. Но при этом они видели, что западная библеистика, впитав в себя массив новых, подчас революционных сведений и фактов из библейской археологии, филологии, истории, отдавала тогда предпочтение тому методу изучения Библии, который на западе называется «историко-критический метод», а у нас до революции носил название «отрицательной библейской критики». Этот метод имел существенный изъян — в той или иной степени отрицал богодухновенность Священного Писания (отсюда его русское название), допускал ряд априорных, т. е. недоказанных предпосылок для изучения Писания, которые были не совместимы с традиционной христианской историософией (например, предположения о развитии всех обществ эволюционным путем по диалектической гегелевской схеме, о деистическом характере истории Израиля и т.п.). Поэтому и результаты исследования текста Библии, полученные путем применения этого метода, в чем-то противоречили традиции Церкви.
В сознании тех русских исследователей середины XX века, кто пытался сопоставить труды наших дореволюционных ученых, полемизировавших с таким подходом, с одной стороны, и современные западные исследования, с другой, возникал серьезный мировоззренческий конфликт: им казалось, что нужно или держаться исключительно «старой русской школы», идеализируя ее, не замечая ее недостатков, игнорируя западные новинки, или, наоборот, отвергнуть все отечественное как безнадежно устаревшее и ненужное, приняв без оговорок и особых дискуссий точку зрения западных ученых.
Из рассказа Игоря Цезаревича можно было сделать вывод, что в какой-то момент в нашей академии стала доминировать вторая точка зрения, поэтому он совершил парадоксальный поступок: не желая излагать западные скептические, хотя и более современные и интересные на тот момент теории, он отказался от преподавания в высшей духовной школе — академии — и взялся за скромный курс библейской истории, который стал в его исполнении настоящей квинтэссенцией библеистики.
Однако любой, кто слушал его замечательный курс, подтвердит, что никогда из уст преподавателя не звучало пренебрежение западной наукой или ее огульное осуждение. Подчеркивая важность западных исследований в области фактологии, черпая оттуда многие сведения для собственных изысканий, Игорь Цезаревич указывал на то, что историко-критический метод — отнюдь не единственный подход к изучению Библии. Он исходил из того, что тот же самый библейский текст и те же самые сведения из археологии, истории и пр. можно интерпретировать иначе, если исходить из традиционного православного подхода, из предпосылок, неотъемлемых для православного мировоззрения (включая мысль о том, что Бог участвует в человеческой истории). Что значительно более эффективным для уяснения библейского смысла является не членение текста на различные источники, а восприятие его в целостности, в том виде, как он стал известен и передавался на протяжении столетий в Церкви.
К концу XX века западная библеистика (прежде всего — в англоговорящих странах) во многом отошла от того, чтобы считать историко-критический метод исключительным и даже предпочтительным. С каким удивление читал я годы спустя после лекций И.Ц. Мироновича изданный на рубеже XX и XXI веков «Кэмбриджский справочник по толкованию Библии» (The Cambridge Companion to Biblical Interpretation. Cambridge, 1998), в котором Джон Бартон в статье, посвященной упомянутому методу, указывает его существенные недостатки, а также осторожно высказывает предположение о том, что в будущем его место будет весьма незначительным. Читая описания других методов современной библеистики, я видел, что передо мной труд компетентных авторов, в котором последовательно изложено то, о чем на уровне интуиции и отдельных прозрений говорил Игорь Цезаревич; что на смену критическому направлению приходят те методы изучения Библии, которые позволяют раскрыть ее смысл в целостности текста (канонический подход), с учетом ее понимания в позднейшие эпохи… Таким образом, «третий путь», которого в свое время придерживался свт. Филарет в деле перевода, стал замечательным предвидением скромного доцента Санкт-Петербургской духовной семинарии в подходе к изучению Св. Писания.
Из его слов, что запомнились больше всего, были слова, обращенные ко мне в личной беседе и научавшие основам жизни в семинарии. Он говорил о том, что надо быть ровным со всеми людьми, стараться никого не приближать и не отталкивать. О том, что как лошадям, чтобы они бежали к цели, надевают шоры, так и нам следует иметь перед собой конкретную цель и стремиться к ней, не глядя на то, что делают другие — ведь мы не знаем причин поступков других людей, поэтому не всегда можем их понять; важно при этом не впасть в напрасное осуждение.
— Что более всего Вас удивляло и что восхищало в нем?
— Удивляло умение черпать силы и вдохновение из библейского текста. Он хорошо знал наизусть многие фрагменты, цитировал их уместно, естественно, без принуждения, как это мы видим в святоотеческих творениях. Восхищало то, что любовь к Слову Божию становилась у него источником любви и к Церкви, и к ближним. Как часто он был снисходительным к уставшим после спевок или послушаний семинаристам! Но это не была равнодушная, конформистская снисходительность — иногда он был строгим, ставил двойку, если видел, что студент не подготовился без уважительной причины.
— Все, кто имел радость общения с Игорем Цезаревичем, отмечают его удивительную доброту, мудрость, открытость и тонкое чувство юмора. А каким он останется в Вашей памяти?
— Праведником, стяжавшим Духа Святаго на аскетическом пути изучения Библии.
22 июля 2010, день погребения Игоря Цезаревича Мироновича
Беседовал Дионисий Адамия
