Долой традицию?
Вряд ли найдется человек, интересующийся изучением Библии и не слышавший о научном подходе к ее толкованию. Однако ближайшее знакомство с таким подходом у верующего человека вызывает недоумение, граничащее с огорчением: на поверку оказывается, что толкование, называемое научным, во многих деталях противоречит традиционным церковным представлениям о Библии и ее содержании. Для представителя современной культуры, в которой научные сведения являются проверяемыми на опыте, подтверждаемыми и, как правило, достоверными знаниями, данный факт может означать следующее: церковная традиция толкования Библии безнадежно устарела и должна уйти в прошлое — также, как ушли в прошлое научные представления, с которыми она была связана, например, аристотелевская философия или геоцентрическая система мира. Даже среди православных священнослужителей можно найти тех, кто усматривает в традиционном церковном толковании Библии чуть ли не угрозу для дальнейшего нормального функционирования приходской жизни и призывает к безоговорочному принятию научного подхода библейского толкования. Однако тесное знакомство с этим вопросом позволяет утверждать, что само понятие «научности» в сфере библейских исследований безнадежно устарело.
Мифы эпохи Просвещения
Понятие «научного толкования» Библии связано с эпохой Просвещения, когда на Священное Писание обратили внимание специалисты-гуманитарии, не разделявшие христианского мировоззрения. Они отвергали возможность Откровения Бога человеку вообще, что стало перенесением на библейскую почву модного тогда деизма и означало отказ от церковного учения о богодухновенности Библии.
Изданные во 2-ой половине XVIII в. «Вольфенбюттельские фрагменты», принадлежавшие перу Г.С. Реймаруса и оказавшие огромное влияние на дальнейшее скептическое изучение Библии, декларировали, что она является произведением человеческого разума. Это заявление подтверждалось поиском всевозможных несоответсвий и неточностей в библейском тексте. Изучать Св. Писание нужно с позиции человеческого разума, отбросив все интерпретации, сделанные с учетом вероучения или богословия. Последствия этого тезиса были весьма радикальными: например, давая «научное» объяснение воскресению Христову, Г.С. Реймарус утверждал, что Иисус из Назарета — простой человек, не сумевший должным образом подготовить антиримское восстание, тело которого похитили ученики в день Пятидесятницы.
Последующие исследователи уже не во всем разделяли крайние взгляды гамбургского писателя: оставаясь на деистических позициях, они пытались в чем-то «оправдать» Библию, а именно — объяснить обнаруживающиеся в ней при прочтении неверующим разумом «несуразности» не преднамеренной ложью авторов, а благочестивыми аллегориями и мифами, призванными иносказательно выразить учение о Боге. Одним из вариантов такого «оправдания» стало утверждение о значительно более позднем происхождении практически всех библейских книг, нежели о том утверждает церковная традиция.
Примерно в эту же эпоху в западной мысли пробивает себе дорогу идея, пытающаяся доказать, что из одного источника может течь «сладкая и горькая вода» (Иак 3:11), а именно то, что подобная радикальная реинтерпретация библейского содержания отнюдь не несет опасности для церковной жизни. Г.Э. Лессинг настаивал на том, что возражения против Св. Писания не являются возражениями против христианства, а ошибки в Библии никак не касаются религии. Тем самым постепенно приживалась абсурдная мысль о том, что признание Библии — источника христианского учения — недостоверной отнюдь не ставит под сомнение само вероучение. В результате в первой трети XIX века чем дальше толкование Библии отходило от церковного Предания о ней, тем более оно считалось «научным» в кругах деистов-исследователей, не допускающих мысли о том, что Бог может говорить с человеком через Свое Слово.
Почти тотальное торжество скептического взгляда на Библию (именовавшегося по-прежнему «научным», но получившему и новое название «историко-критического») в Западной Европе приходится на конец XIX — начало XX вв. Это было связано с тем, что сторонники данного подхода очень точно уловили тенденции европейской интеллектуальной жизни и смогли вписаться в рамки крайне популярных тогда философских учений: теорию эволюции и гегелевской диалектики. Для того, чтобы рационалистически прочитать текст Св. Писания с точки зрения этих концепций (заметим, также не вписывающихся в христианское вероучение) были предложены «альтернативные» версии библейской истории Ветхого и Нового Завета, не совпадающие с тем, как они изложены в самой Библии и понимаются в Церкви. Уникальность монотеизма еврейского народа, характерная для него уже в момент происхождения от Авраама и проявившаяся при исходе из Египта, отрицалась; утверждалось, что изначально евреи были такими же политеистами, как и прочие народы, а учение о едином Боге развивалось у них постепенно на протяжении тысячелетия. Если так, то все тексты Ветхого Завета, утверждающие единство Божества и, особенно, описывающие богослужебный культ Господа, объявлялись как очень поздние, восходившие к VI в. до Р.Х. (соответственно, Моисей не мог быть автором Пятикнижия). В жизни новозаветной Церкви выделялось гипотетическое движение последователей св. ап. Петра («петринизм», что соответствовало гегелевскому «тезису»), якобы противостоявшее сторонникам ап. Павла («паулизм», «антитезис»), которых примирил св. ап. Иоанн Богослов («синтез»). В дальнейшем библейский текст трактовался через призму этих теорий.
В рамках указанных историософских концепций в западной библеистике на протяжении XX в. вышло в свет множество исследований, которые содержали ценный анализ фактов из филологии и истории древнего мира, но выводы которых, тем не менее, были «запрограммированы» вышеприведенными идеологемами. Многие полезные труды западных ученых даже последних десятилетий не могут быть полностью и безоговорочно использованы церковными исследователями, работая с ними, приходится иногда «отделять зерна от плевел».
Физика микромира как спаситель библеистики
Все изложенные выше философские идеологемы были сформулированы в эпоху, когда доминировала ньютоновская физика и физический мир считался полностью детерминированным (вспомните идею о «демоне Лапласа» — гипотетическом существе, знающем положение и скорость всех частиц во вселенной и способном предсказать их поведение в будущем на основании физических законов). В 1920-е годы активные исследования в области квантовой механики позволили В. Гейзенбергу предложить так называемый «принцип неопределенности». Из этого принципа следовало, что в физике микромира не только нет детерменированности поведения микрочастиц, но, более того, нет той «чистоты эксперимента», которой всегда так гордилась классическая физика и которая была заложена в понятие «научности» (опыты, поставленные в одинаковых условиях, дают всегда тот же самый результат, а присутствие исследователя никак на это не влияет). В физике микромира на результаты опыта с частицами влияет не только присутствие экспериментатора, но даже сам факт существования последнего во вселенной, где бы он ни находился!
В контексте этих поразительных открытий вполне логичным стало появление работ Х.Г. Гадамера в области философской герменевтики, в которых он продолжил дискуссию, восходящую к Й. Дройзену. Й. Дройзен еще в XIX в. показал, что в исторической науке невозможна беспристрастность ученого: результаты исследования невозможно отделить от субъективизма историка. Х.Г. Гадамер в середине в XX в. продемонстрировал, что субъективизм является неотъемлемой чертой гуманитарного исследования вообще (будь то история, философия или толкование Библии). В гуманитарной сфере мировоззрение ученого всегда и существенно влияет на результаты его исследования, никто не может быть абсолютно «объективным».
Из этих идей Х.Г. Гадамера следуют два любопытных вывода. Первый заключается в том, что гуманитарные дисциплины не могут быть названы «наукой» в полном и привычном смысле этого слова (в отличие от естественных наук, где результат объективен и проверяем на опыте). Кстати, в современной западной академической среде история, философия и богословие нередко именуются не «наукой» (science), а «искусством» (art), чем подчеркивается вклад личности ученого в формирование результатов исследований.
Второй вывод касается библейских исследований и гласит, что скептически настроенные ученые, мировоззрение которых далеко от богословия Церкви (не только атеисты, но и деисты, агностики и пр.) не имеют никакого преимущества перед верующими исследователями. Утверждения о том, что, якобы, атеист не «ограничен» рамками церковных догматов и от этого лучше «поймет» текст Св. Писания, полностью перечеркнуто философской герменевтикой XX в. Изучение Библии с точки зрения богословия ничем не «хуже» и не менее «научно», нежели с точки зрения деизма или гегелевской диалектики, которые так акцентировали свою «научность». Поэтому сама постановка вопроса об автоматическом и безоговорочном принятии в церковную среду наработок «историко-критического» метода уже лишена смысла. От церковного исследования в области библейских дисциплин требуется придерживаться определенных стандартов научной деятельности: учитывать факты, связанные с текстом, делать выводы в соответствии с логикой, и т. д. Но возможность церковного изучения Библии в так понимаемом научном ключе показали уже многие дореволюционные исследователи (достаточно назвать имя профессора нашей академии Н.Н. Глубоковского как великолепный пример этого), именно подобным образом преподается и изучается Св. Писание в нашей духовной академии.
Библейская археология как третейский судья
На этом можно было бы остановиться, показав, что церковное изучение Библии концептуально ничем не уступает исследованиям, основанным на атеистических или деистических воззрениях, и может быть не менее «научно», нежели они. При этом может сложиться впечатление, что, основываясь на одном и том же тексте Писания, разные подходы одинаково ценны для человека, желающего понять Библию.
Но и это не так. Пусть не во всем однозначно и совсем не категорично, но чаша весов понемногу склоняется в пользу традиционного церковного взгляда на библейскую историю. Неожиданным третейским судьей в данном случае выступила библейская археология, благодаря которой в XX — нач. XXI вв. стало известно огромное количество фактов, позволяющих восстановить контекст библейских событий. Речь идет именно о контексте, т. е. восстановлении исторического фона в целом, а не о находках, напрямую связанных с библейскими повествованиями (таких точных соответствий как раз немного). То, как археология восстанавливает исторический контекст, более соответствует традиционной библейской истории, нежели ее «альтернативному» варианту.
Исследования американского археолога Дж. Хоффмейера в Египте и на Синае показали, что у находившихся там семитов уже в XVIII-XIX вв. до Р.Х. было учение о Вечном Боге и зачатки собственной письменности (надпись в Серабит эль-Хадим). Это вполне соответствует учению Библии об изначальном монотеизме евреев и ставит под сомнение одну из основных предпосылок «историко-критического метода» о якобы еврейском политеизме (сформулированную еще до эпохи археологических открытий). Этот факт, а также развитие законодательных систем на древнем ближнем Востоке, не позволяет отвергать возможности того, что одна из подобных систем могла быть изложена Моисеем. Надпись из Тель Дейр Алла позволяет предположить историчность восточного мага Валаама, противостоявшего проходу евреев к земле Обетованной. Разрушения, датируемые рубежом XV-XIV вв. в Иерихоне и Тель Хацоре (причем в Иерихоне стены разрушены наружу), позволяют перебросить мостик к библейскому повествованию о вторжении евреев в Ханаан под руководством Иисуса Навина. Древнейшиие алфавиты, найденные в Избет Сарта и в Тель Зайит, содержат еврейские буквы в несколько ином порядке (переставлены местами «айин» и «пэ»), но именно в таком порядке должны идти буквы акростиха в псалме 33 (т. е. последовательно стихи 17, 16, 18), что позволяет датировать его временем Давида (как это и предполагает церковная традиция). Совсем недавние раскопки Йосефа Гарфинкеля в Хирбет Кейафе открыли хорошо укрепленный еврейский пограничный город сер. X в. до Р.Х. к югу от Иерусалима, что стало потрясающим подтверждением библейской истории о создании мощного израильского государства при Давиде. Стела из Тель Дана свидетельствует об известности династии Давида за пределами Израиля уже в IX в. до Р.Х., т. е. спустя всего 100 лет после царствования самого Давида.
Большинство из перечисленных и многих других фактов библейской археологии стали известны лишь в последние несколько десятилетий или даже в последние годы. Конечно, они не могут радикально повлиять на мировоззрение скептиков, поскольку в основе мировоззрения любого человека всегда лежат элементы веры (поэтому скептики иногда пытаются оспорить либо достоверность артефактов, как в случае со стелой из Тель Дана, либо их датировку, как в ситуации с Хирбет Кейафой). Однако эти неожиданные археологические «свидетельства от внешних» позволяют сделать плодотворным церковное изучение Библии, которое ныне свободно от висевшего прежде над ним дамокловым мечом мнимого авторитета «научности» и «объективности» скептических подходов к толкованию Св. Писания. При этом мы не должны стесняться признать и то, что церковное библейское толкование — в немалой степени именно искусство. По мысли блаж. Феодорита Кирского, сообщенное от Бога и может быть раскрыто только Богом; в конечном счете, толкователь постигает смысл Писания лишь в той мере и силе, насколько дает Ему Господь. Это требует не только интеллектуального познания библейского текста и связанных с ним фактов, но и духовной работы человека на его пути к Богу.
Журнал НЕБО № 9
