Уже первые месяцы после прихода к власти большевиков стали временем, когда их оголтелая непримиримая антицерковная пропаганда принесла свои плоды. Поднятые ими против существовавшего тогда в России строя массы вооружённых и, как правило, маргинальных общественных элементов рассматривали Русскую Православную Церковь как один из главных эксплуататоров трудового народа, имущество которой подлежало экспроприации, а представители этой классово враждебной организации — ликвидации через физическое устранение. Вот почему первый священник, убитый большевиками принял свою мученическую смерть уже 31 октября 1917 года в Царском Селе. Это — ныне прославленный как священномученик протоиерей Иоанн Кочуров. Показательно, что первый епископ, принявший мученическую смерть в результате стихийных погромов, развязанных большевиками против Церкви, принял свою мученическую смерть уже 25 января 1918 года. Этим епископом был почётный председатель проходившего тогда Поместного Собора Русской Православной Церкви митрополит Киевский Владимир (Богоявленский), тоже прославленный Церковью как священномученик. Одновременно с этими убийствами происходили стихийные, но обусловленные, бесспорно, большевистской пропагандой, разгромы храмов, монастырей, расхищение церковного имущества. Достаточно упомянуть разгром кремлёвских соборов в Москве в ноябре 1917 года, попытки разгромить Александро-Невскую Лавру в Петрограде в январе 1918 года.

Но чтобы отчётливо представить себе, что политика большевистского правительства изначально предполагала систематические преследования Церкви, лучше всего обратиться к первым законодательным актам большевистского режима, которые последовали уже в первые три месяца его существования, т.е. в период, когда перспектива сохранения власти в руках большевиков казалась весьма туманной.

11 декабря 1917 года народный комиссариат просвещения принимает декрет о ликвидации всей системы духовного образования в России. Это — десятки тысяч школ, сотни Епархиальных и Духовных училищ, десятки Семинарий, все Духовные Академии, причём их закрытие часто сопровождалось настоящими погромами, как это имело место в Петрограде при закрытии Санкт-Петербургской Духовной Академии и Семинарии. Семинаристов выбрасывали из окон, устраивали костры из книг и икон. Действительно, уже к концу 1918 года вся система духовного образования в России была ликвидирована. При этом здания, земли, банковские счета духовных учебных заведений подверглись конфискации.

17 и 18 декабря 1917 года в стране принимаются декреты, которые объявляют законным только гражданский брак, а регистрацию рождений, браков, разводов и смертей передают в ведение государственных органов.

Хорошо известно, что церковное право предполагает возможность заключения и расторжения брака при очень определённых условиях. Введение гражданского брака в России привело к тому, что был нанесен страшный удар по морали российской семьи — семья ведь должна была быть уничтоженной в соответствие с постулатами коммунистического манифеста. Эта замена гражданским браком брака церковного привела к тому, что множество брачных союзов, которые заключались тогда гражданским образом, очень легко появлялись и исчезали. Кстати сказать, одним из источников огромного количества беспризорных детей, появившихся в 1920-х годах, стало именно введение гражданского брака. Беспризорные дети — это не только дети, чьи родители погибли в ходе гражданской войны, но и незаконнорожденные, часто не знавшие своих родителей.

16 января 1918 года принимается декрет, который ликвидировал институт военного и морского духовенства в вооруженных силах. Функции духовников в Красной Армии стали исполнять политические комиссары и представители особых отделов, представители ВЧК. Новая армия в военном духовенстве не нуждалась. Представьте себе ту реальную человеческую трагедию, которая стояла за этим декретом, когда многие сотни военных священников, имевшие семьи, но не имевшие прихода, оказались брошенными на произвол судьбы…

20 января 1918 года был принят декрет, отменявший все государственные дотации и субсидии Русской Православной Церкви. Тем самым была разрушена 900 лет существовавшая система материальной поддержки Церкви государством. Это создало очень много проблем, учитывая, что всё церковное имущество было предназначено большевистским режимом для конфискации.

Наконец, главный законодательный акт большевистского правительства — декрет Совета народных комиссаров, в обсуждении которого принимали участие все члены большевистского правительства и который был подписан в том числе и Лениным, декрет о Свободе совести в церковных и религиозных обществах. Когда его текст стал известен членам Поместного Собора Русской Православной Церкви, тогда ещё не разогнанного в Москве (а на этом Соборе было немало крупных правоведов), этот декрет был воспринят как не просто безграмотный юридический документ, но как правовое прикрытие совершенно неограниченного разгрома Церкви, и был классифицирован Собором как акт открытого гонения на Церковь.

Для того чтобы представить для себя характер этого «правового» документа, приведем несколько очень характерных пунктов:

«Свободное исполнение религиозных обрядов обеспечивается постольку, поскольку они не нарушают общественного порядка и не сопровождаются посягательством на права граждан и советской республики». Вдумайтесь в эту формулировку: допускать церковную жизнь постольку, поскольку она не препятствует. Любая неопределенная правовая формулировка даёт возможность для громадного произвола местных властей, и здесь это подразумевается: «Местные власти имеют право принимать все необходимые меры для обеспечения в этих случаях общественного порядка и безопасности».

Учитывая, что курс был взят на ликвидацию Церкви в ближайшие несколько лет, местные органы власти должны были понимать это право, необходимое для обеспечения общественного порядка и безопасности, как право на неограниченное подавление церковной жизни: закрытие храмов, монастырей, расправу со священнослужителями. Далее очень характерный пункт: «Граждане могут обучать и обучаться религии частным образом». Это означало, что любая форма, даже профессионального богословского образования, не допускалась.

Наконец, слелующие пункты, по сути дела, полностью ликвидировали возможность для Церкви вести свою хозяйственную жизнь независимо и свободно: «Никакие церковные и религиозные общества не имеют права владеть собственностью, прав юридического лица они не имеют. Все имущества существующих в России церковных и религиозных обществ объявляются народным достоянием» — т.е. все то, что еще не было захвачено большевиками, объявлялось не принадлежащим Церкви.

В качестве логичного продолжения этого декрета первая советская Конституция, принятая 10 июля 1918 года, в статье 65-й объявляла духовенство и монашество лишёнными избирательных прав как классово враждебные группировки и, соответственно, дети православного духовенства, как дети «лишенцев», теряли право на поступление в высшие учебные заведения. Это тоже очень характерное решение. На протяжении практически всего существования русской культуры духовенство даже в XVIII и XIX веках было источником формирования кадров русской интеллигенции. Большая часть русской профессуры XVII-XIX веков носила если не немецкие, то священнические фамилии. Значительная часть русских учителей, врачей, юристов были выходцами из духовного сословия. Таким образом, эта конституционная норма наносила страшный удар по русской интеллигенции, лишая ее источника пополнения из числа детей духовенства.

Мы хотим обратить внимание на то, что все эти законодательные акты были приняты тогда, когда большевистский режим мог в любой момент рухнуть. Так тогда казалось многим, даже представителям этого режима. И в этом проявила себя духовная природа новой власти, установившейся в России, её удивительная антихристианская направленность, которая проявилась уже в первые месяцы, когда, казалось бы, речь шла о сохранении этого режима в обозримом будущем.

Качественно новый элемент в политику церковного геноцида привнесло лето 1918 года, когда был объявлен «красный террор». Официально было признано, что советская власть, большевистское правительство имеют право неограниченно расправляться со своими врагами, а духовенство считалось одним из главных врагов. И вот в разных частях России, которые контролировались большевиками, происходят убийства духовенства и православных мирян.

Так, в июне 1918 года в Тобольске был убит епископ Ермоген (Долганев) и в этом же месяце в Перми были расстреляны архиепископ Андроник и епископ Феофан. В общей сложности к концу 1918 года при участии большевистских властей было убито более 300 священнослужителей.

А далее большевистское правительство в условиях тяжелейшей гражданской войны в 1919 году, когда большевистский режим оказался на грани крушения, вновь с фанатичной яростью продолжает придумывать новые законодательные акты, которые должны были привести к разрушению церковной жизни.

Постановление народного комиссариата юстиции от 16 февраля 1919 года объявляет об организованном вскрытии мощей. Останки святых угодников Божиих почитающиеся в Русской Православной Церкви с особым благоговением, отныне должны вскрываться при участии представителей власти, демонстрироваться для обозрения и служить наглядным экспонатом для антирелигиозной пропаганды. Власти не могли не понимать, что подобного рода меры (а за первые 3 месяца после издания этого декрета было произведено уже 40 подобных акций) вызовут стихийное возмущение православного народа. Тем лучше, рассуждали власти, православные продемонстрируют свою контрреволюционную настроенность, и с тем большей лёгкостью можно будет выявить тех, кто особенно активно готов отстаивать права Русской Православной Церкви в этих условиях. Мы не говорим уже о том, что акция была рассчитана очень тонко. В народе было распространено представление о том, что мощи всех святых должны быть нетленными, хотя на самом деле, по церковному учению, мощи могут быть и тленными, и поэтому демонстрация тленных мощей должна была вызвать соблазн. На практике эта акция привела к тому, что резко усилились репрессии по отношению к духовенству, закрывалось все большее количество храмов и монастырей — на этот раз по обвинению в сопротивлении декрету о вскрытии церковных мощей.

Но особенно поразительным, вскрывающим мистическую природу большевизма является циркуляр Народного комиссариата юстиции от 25 августа 1925 года. В нём говорится следующее: «Местные исполкомы при соответствующей агитации последовательно и планомерно проводят полную ликвидацию мощей, опираясь на революционное сознание трудящихся масс, избегая при этом всякой нерешительности и половинчатости при проведении своих мероприятий».

Попытаемся вдуматься в это. Какое, казалось бы, большевистскому режиму, претендовавшему на то, что он несёт с собой самую передовую научную идеологию, дело до останков святых Церкви, которые почитаются её последователями? Для чего их нужно изымать и ликвидировать? С точки зрения христианской, святые мощи — это физически зримое явление той преображенной плоти, которую явил нам Христос, видимый знак преображения мироздания воплотившимся Богом. Конечно, представители большевистского режима, руководившие этой политикой, наверное, менее всего задумывались об этой стороне значения мощей. Но показательно то, что именно в этом отношении они проявили себя с рационально необъяснимой, демонической последовательностью. И здесь можно поставить вопрос о том, что в каких-то конкретных акциях большевистской власти проявилось то, что в Церкви воспринимается как дух сатанизма, часто руководящий людьми даже помимо их мировоззрения. Естественно, все это приводило к массовым столкновениям с православными людьми, а значит, к репрессиям православных.

И вот итог гражданской войны: за годы гражданской войны с 1918 по 1921 год погибло 23 епископа Русской Православной Церкви, это почти 15% всего епископата, бывшего в Церкви к 1915 году. За эти годы погибло около 10 000 представителей духовенства, а это почти 12% духовенства, насчитывавшегося к 1915 году.

Казалось бы, окончание гражданской войны должно было привести к смягчению политики большевистской власти по отношению к Церкви. Власть утвердилась в стране и должна была уже не только разрушать, но и созидать, тем более что политика военного коммунизма привела к полному краху в русской экономике — начался голод. Но мы наблюдаем нечто прямо противоположное. Окончание гражданской войны привело к тому, что политика властей, направленная на уничтожение Русской Православной Церкви, приобретает более систематический и, как это ни странно покажется, более кровавый характер. В этой связи хочется упомянуть о тех органах партийно-государственной власти, которые осуществляли разработку и проведение в жизнь политики церковных репрессий, как в годы гражданской войны, так и в особенности с 1922 года, когда эта политика приобрела целенаправленный характер.

Наряду с центральным комитетом Российской коммунистической партии и Советом народных комиссаров, возглавлявшимися Ульяновым (Лениным), в годы гражданской войны главными органами государственной власти, которые проводили церковную политику, были 5-й отдел народного комиссариата юстиции, получивший у советских бюрократов название «ликвидационный», возглавлявшийся Красиковым, и Всероссийская чрезвычайная комиссия (ВЧК), возглавлявшаяся Дзержинским, т.е. органы репрессивного аппарата. С 1922 года разработка и осуществление политики церковного геноцида перешли в сферу деятельности высшего партийного аппарата. Была создана специальная комиссия по проведению отделения Церкви от государства при Центральном комитете Российской коммунистической партии большевиков. Постоянным председателем этой комиссии являлся один из высокопоставленных партийных функционеров, член ЦК, одно время секретарь ЦК, Губельман Ярославский. Сейчас, имея перед собой протоколы заседания этой комиссии, очень легко можно выделить тех высокопоставленных партийных функционеров, которые особенно активно в ней работали. И здесь мы можем выделить группу тех крупных партийных и государственных функционеров, на которых лежит главная ответственность за проводившуюся тогда политику.

Из членов политбюро это прежде всего Бронштейн (Троцкий), Родомысльский (Зиновьев), Розенфельд (Каменев) и Рыков. Все они активно работали в этой комиссии, но Троцкий (Бронштейн) занимал в ней особое место. Достаточно сказать, что именно его изобретением стало так называемое «обновленчество» в Русской Православной Церкви — организация раскола Церкви изнутри.

Среди других высокопоставленных функционеров нужно назвать Бухарина, Дзержинского, Бонч-Бруевича, Красикова, Кагановича, Луначарского и Скворцова-Степанова. Постоянным секретарем комиссии являлся Тучков, начальник 6-го отделения секретного отдела ГПУ, человек, который вплоть до конца 1930-х годов руководил уже в системе НКВД отделом по ликвидации Русской Православной Церкви. Как видите, секретарь комиссии при ЦК — одновременно высокопоставленный чиновник ГПУ, службы безопасности, который и осуществляет непосредственно директиву через своё ведомство.

Нужно сказать, что период 1922 года явился ещё одним всплеском репрессий, направленных против Церкви. Может быть, лучше всего атмосферу, царившую тогда на верхах большевистского руководства, передает письмо Ульянова (Ленина) членам Политбюро, в котором он, упоминая о проведении широкомасштабной политики изъятия церковных ценностей, говорит о том, что на самом деле нужно не только изымать ценности, но и ликвидировать как можно больше духовенства. Вот несколько фрагментов из этого письма от 19 марта 1922 года: «Именно теперь и только теперь, когда в голодных местах едят людей и на дорогах валяются сотни, если не тысячи трупов, мы можем и поэтому должны провести изъятие церковных ценностей с самой бешеной и беспощадной энергией, не останавливаясь перед подавлением, какого угодно сопротивления. Мы должны именно теперь дать самое решительное и беспощадное сражение черносотенному духовенству и подавить его сопротивление с такой жестокостью, чтобы они не забыли это в течение нескольких десятилетий. Официально выступать, с какими бы то ни было мероприятиями, должен только товарищ Калинин. Никогда и ни в каком случае не должен выступать ни в печати, ни иным образом перед публикой тов. Троцкий».

Здесь надо иметь ввиду, что именно Троцкий осуществлял главную руководящую работу по организации изъятия ценностей и, прикрывая его именем председателя ВЦИК Калинина, Ленин пытался скрыть то, что во главе этой кампании стоит представитель еврейства — большевики очень опасались антисемитских выступлений, которые могли проявиться, как реакция на то, что в этой кампании на уровне местных властей, на уровне особых отделов принимало немало участия представители именно еврейства, о чем мы поговорим чуть дальше.

«Чем большее число представителей реакционной буржуазии и реакционного духовенства удастся нам по этому поводу расстрелять, тем лучше». Это — резюме Ульянова (Ленина). Итоги 1922 года поражают. Только за 1922 год было уничтожено более 8000 священнослужителей, т.е. почти столько же, сколько было уничтожено за всю гражданскую войну.

Для последующего периода существования Церкви в условиях большевистского режима было характерно наличие периодов как временного ослабления гонений, так и усиления репрессий. Широкомасштабная политика гонений на Русскую Православную Церковь с 1924 по 1936 год привела к репрессиям по отношению почти к 50 000 представителей духовенства. Среди них было расстреляно от 5 000 до 7 000 представителей духовенства.

Совершенно особый характер репрессии против Православной Церкви приобретают в 1937 году. За один только 1937 год было расстреляно наибольшее количество православного духовенства — 85 300 человек. Причем расстреливали не только тех, которых в это время арестовывали, но и тех, кто находился в заключении.

С 1938 по 1941 год, когда количество жертв несколько уменьшилось, было расстреляно 25 400 представителей православного духовенства.

Подводя общий кровавый итог политике церковного геноцида, осуществлявшегося большевистским режимом с 1917 по 1941 год, мы должны констатировать — было уничтожено почти 130 000 представителей духовенства. Это — данные комиссии по реабилитации, которую возглавляет Александр Николаевич Яковлев.

К 1915 году русское православное духовенство насчитывало в своих рядах около 140 епископов, 112 629 священников, диаконов, псаломщиков и 29128 монахов и монахинь, что составляло в целом 141 757 служителей и служительниц Русской Православной Церкви. А к 1941 году только расстреляно 130 000 представителей православного духовенства. Конечно, кого-то рукополагали в 1920-е годы, но если учесть, что система духовного образования была полностью ликвидирована в 1918 году и количество священнических и диаконских хиротоний было незначительно, мы можем констатировать, что в эти два десятилетия проводилась политика полной физической ликвидации православного духовенства.

В 1941 году русское православное духовенство насчитывало 4 правящих архиерея и около 500 служащих священнослужителей. Как видите, «пятилетка безбожия», завершающаяся в 1942 году, могла закончиться раньше срока — «пять в четыре». Хотим отметить, что в число православного духовенства, ликвидированного к этому году, не входят православные священнослужители, умершие в тюрьмах и концлагерях от голода и болезней, и те православные миряне (а это многие сотни тысяч), которые были репрессированы за исповедание православной веры. Мы остановилось на том, что представляла собой политика церковного геноцида, но нам хотелось бы поставить еще ряд вопросов, которые заставляют нас задуматься о духовно-исторических предпосылках церковного геноцида.

Уже в XIX веке среди русской политически радикально настроенной интеллигенции мы обнаруживаем последовательные стремления представить свой социальный утопизм как духовную (а не только мировоззренческую) альтернативу и антитезу христианству. Ни в одной стране социализм не принимал такого антихристианского характера, как в России XIX века. Быть социалистом означало быть не просто антиклерикалом, антихристианином. Возможно, здесь имело значение и то обстоятельство, что среди идеологов русского социализма встречались представители духовного сословия (Чернышевский и Добролюбов были сыновьями священников), и свою нереализованную в рамках Православной Церкви религиозную жажду истины они реализовывали в идеях социального утопизма.

И еще: называя имена тех, кто несёт главную ответственность за руководство политикой церковного геноцида, мы не случайно указали довольно большое количество представителей еврейства. Это факт, который нельзя сделать не бывшим — он имел место. Неслучайно уже летом 1919 года патриарх Тихон предупреждал побеждающих белых о том, чтобы они воздержались от проведения еврейских погромов. Белогвардейские правительства, впрочем, от этого воздерживались, но погромы, как правило, носили стихийный характер. Уже тогда, было очевидно, что советская власть — из-за большого количества представителей еврейства в среде чекистов, комиссаров, представителей местных властей — воспринимается как власть инородческая, прежде всего еврейская. И патриарх очень опасался, что православные христиане могут отреагировать актами возмездия на те репрессии, которые большевики проводили по отношению к народу.

Такие разные люди, как Василий Витальевич Шульгин, русский националист, политический деятель, выступивший, впрочем, в защиту Бейлиса, и весьма либеральный богослов протоиерей Сергий Николаевич Булгаков говорили о том, что падение большевистского режима может привести к проявлениям антисемитизма в религиозной среде. К счастью, этого не случилось, и нельзя назвать ни одного официального церковного документа в России, который содержал хотя бы намёк на антисемитизм. Но факт остаётся фактом, здесь есть тема для размышления.

Прежде всего хотелось бы отметить, что удивительно активное участие представителей еврейства (безусловно, секуляризованного еврейства) в социалистическом движении вообще и в становлении большевистского режима в частности должно быть понято в связи с духовной историей не только иудаистической, но и, быть может, ветхозаветной традиции. В начале ХХ века отец Сергий Булгаков, а в наши дни крупный католический богослов Бальтазар отмечали, что активное тяготение представителей секуляризованного еврейства к социальному утопизму можно объяснить хилиастическими мотивами иудаистической традиции. И это — тема для серьёзной богословской дискуссии. На протяжении многих веков воспитанное талмудическим иудаизмом восприятие христианства как враждебной еврейству стихии привело к тому, что еврейство стало активно участвовать в любых формах секуляризации христианской культуры. В секуляризации христианской культуры, в избавлении её от элементов христианства еврейство видело спасение для себя. На практике всё оказалось иначе. Как только секуляризованная германская культура (а секуляризация происходила при активном участии и представителей еврейской интеллигенции) действительно освободилась от пут христианской морали, стало возрождаться язычество. Неоязыческий характер фашизма проявился очень определенно не только по отношению к христианам, но и к еврейству, ибо язычники никогда не терпели представителей народа, который утверждал то, что он являет единого истинного Бога. Секуляризованное еврейство среди большевиков, конечно же, не мыслило в категориях традиционного иудаистического мировоззрения: это были люди, которые так же равнодушно относились к Талмуду, как они враждебно относились к Новому Завету. Тем не менее в их деятельности могло проявляться многовековое религиозное воспитание.

Точно так же секуляризованный социальный утопизм большевизма со временем приобрел характер такой же неоязыческой идеологии, какой стала идеология фашизма, и очень показательно, что антисемитские мотивы стали проявляться в политике Сталина именно в это время, что не мешало расследовать «заговор врачей» при условии, что членом правительства был Каганович. Это проблема должна получить своё осмысление: как только неоязыческие элементы проявляют себя в тоталитарных режимах, начинается гонение не только на христиан, но и на евреев.

Итак, страшные кровавые цифры жертв XX века совершенно справедливо обязывают нас что-то переосмыслить в своём отношении ко многим важным вопросам нашей современной жизни, что-то переосмыслить и в своём прошлом. Безусловно, главная доля ответственности за церковный геноцид, имевший место в России, должна быть возложена на представителей русского народа, допустивших в своей стране это страшное явление. Но вместе с тем нельзя делать вид, что эти события не имеют никакого отношения к представителям еврейской радикальной интеллигенции. Поэтому когда мы рассуждаем об ответственности немецких христиан за Холокост, мы должны задаться вопросом: а какова мера ответственности российского еврейства за политику церковного геноцида в России, не имевшего аналогов в XX, да и не только в XX веке? Только такая постановка вопроса позволит нам говорить о действительном осознании нравственной ответственности за то, что происходит в современном мире. Конечно, легко говорить о том, что в современном цивилизованном гуманистическом обществе неприлично раскрывать псевдонимы тех или иных политических деятелей. Но гуманизм — это очень зыбкое поле для исторической деятельность любого народа, в том числе и для народа еврейского. Гуманизм в Германии проложил дорогу неоязыческому фашизму.

С христианской точки зрения, не может быть безразличным, кто принимал активное участие в гонениях на Церковь, но не для того, чтобы говорить о возмездии, а для того, чтобы духовно понимать происходившее. Китайский палач в Харьковском ВЧК или латышский стрелок, охраняющий членов Совнаркома, для христианина не тоже самое, что представитель еврейского народа, осуществляющий руководство политикой большевиков. Для христиан евреи выступают как представители особого народа, к которому предъявляется особый счёт. Этот особый счет заключается в главном: еврейский народ, как, возможно, никакой другой, не может быть равнодушным к проблеме Бога, и он действительно чаще всего стоит между выбором — либо быть с Богом, либо быть против Него. Так мыслят христиане о еврействе. Это единственная и, наверное, и для самого еврейского народа правильная точка зрения.