Интервью c заведующим кафедрой церковной истории, профессором протоиереем Георгием Митрофановым в день 15-летия преставления митрополита Санкт-Петербургского и Ладожского Иоанна (Снычева). — Отец Георгий, Вы были лично знакомы с покойным владыкой Иоанном. При каких обстоятельствах состоялась Ваша первая встреча с митрополитом Иоанном? — Моя первая встреча с владыкой Иоанном произошла еще до того, как он был поставлен на нашу кафедру. Он приезжал в конце 80-х годов в Ленинградскую духовную академию с лекцией, основанной на материалах его магистерской диссертации, которую он защитил некогда в нашей духовной школе. Она была посвящена церковному расколу в Русской Православной Церкви XX века. Хотя владыка Иоанн к тому времени уже давно не преподавал, и у него не было опыта лекторской работы, преподавательской деятельности (все это осталось в прошлом), тот поразительный материал, который он сумел собрать, во многом опираясь на архив своего духовного отца владыки Мануила (Лемешевского) и который был положен в основу его магистерской диссертации, конечно, произвел очень сильное впечатление. Тогда владыка говорил на тему, которую не принято было обсуждать в нашей церковной среде и даже на лекциях по истории Русской Православной Церкви. Он говорил об иосифлянах, сторонниках митрополита Иосифа (Петровых), об их критике митрополита Сергия (Страгородского). Он говорил о митрополитах Агафангеле (Преображенском), Кирилле (Смирнове), возглавлявших движение непоминающих. Все это звучало ново даже для меня, только что начавшего читать курс по истории Русской Православной Церкви, хотя я и был знаком с его магистерской диссертацией, которую он писал в сложных советских условиях, когда нельзя было делать каких-то радикальных выводов, четких заключений. Он опирался в своей работе на замечательный архивный материал. В своей магистерской диссертации владыка говорил о тех, кто был уничтожен еще в тридцатые годы и на ком лежала печать раскольников, хотя, конечно же, они таковыми не являлись. Эта первая встреча с ним, архиереем, как мне показалось, довольно провинциального образа, но представившего в своей лекции поразительный материал о тех, кто действительно пытался предложить Церкви иной путь развития, нежели тот, по которому повел ее митрополит Сергий, конечно, запала в мое сознание. Когда после избрания митрополита Алексия Патриархом на нашу кафедру был назначен владыка Иоанн, меня, молодого преподавателя истории Русской Православной Церкви, это по-своему вдохновило. — Отец Георгий, какое впечатление произвел на Вас митрополит в ходе последующего общения с ним? — Надо сказать, что несколько встреч у меня было с владыкой Иоанном, опять-таки не как с архипастырем, а как с церковным историком, в момент, когда в нашей епархии стали создаваться приходы Зарубежной Церкви. И некогда мой знакомый, диакон Сергий Перекрестов, стал возглавлять один из таких приходов. Да, безусловно, с формально-канонической точки зрения это был раскол. Но с другой стороны (об этом мы говорили с владыкой Иоанном) ни он, ни я уже тогда не воспринимали Русскую Зарубежную Церковь как церковь раскольническую. Хотя он достаточно резко отреагировал на деятельность зарубежников здесь, тем не менее, он был убежден, что нам нужно вступить с ними в диалог. В результате наших бесед с владыкой, в которых он говорил о необходимости для нас начать диалог с Русской Зарубежной Церковью, и родилась моя первая небольшая книжка, посвященная Русской Православной Церкви в России и в эмиграции, вышедшая сначала в первых номерах «Христианского чтения», а потом отдельной книгой. Примечательно было то, что владыка Иоанн посмотрел весь текст этой книги и порадовался тому, что впервые в этой книжке приводились все официальные документы Русской Православной Церкви Заграницей с 1921 по 1927 годы, которые позволяли нам представить их точку зрения на самих себя и конфликт с Московской Патриархией в 20-х годах. Надо сказать, что и представители Зарубежной Церкви, во многом не согласные с моими выводами в этой книге, отдавали должное тому, что наконец им была предоставлена возможность высказаться. Произошло это по благословению митрополита Иоанна. В этом втором нашем с ним общении, которое было многократным по мере написания этой книги в 1990-1991 годах, я открыл его для себя как человека очень неравнодушного, сердечно переживавшего то разделение, которое произошло в Русской Церкви, и ощущавшего Русскую Православную Церковь в России и в зарубежье как нечто единое. Вот это были, пожалуй, мои самые светлые воспоминания от непосредственного общения с владыкой. — Поделитесь, пожалуйста, своей оценкой архипастырского служения митрополита Иоанна. В чем, на Ваш взгляд, главная заслуга владыки Иоанна в период возглавления им митрополичьей кафедры? — Что касается его как правящего архиерея, то надо сказать, что у него была довольно тяжелая доля. Потому что он, всю жизнь прослужив не просто в провинциальной епархии, а в епархии, в которой было довольно жесткое давление государства на Церковь, возглавил столичную епархию в момент, когда по нарастающей шел процесс освобождения церковной жизни от пут государственного диктата. Надо сказать, что владыка Иоанн это приветствовал. Я вспомню хотя бы только два эпизода по этому поводу. Во-первых, то благословение, которое он дал протоиерею Павлу Красноцветову 21 августа 1991 года, когда он выступил на митинге на Дворцовой площади против действий ГКЧПистов. А во-вторых, владыка активно обозначил свою позицию в период референдума за возвращение городу исторического имени. Для него это было очень важно. Хотя в нашем городе перемены стали происходить, когда правящим архиереем был будущий Патриарх Алексий, который сумел уже в конце 80-х годов создать здесь такие условия, что власть стала вести активный диалог с Церковью, отзываться на нужды епархии. Владыка Иоанн этот процесс продолжил, хотя ему было достаточно сложно в условиях такой динамичной столичной епархии решать какие-то вопросы. Он был человеком весьма доступным, с ним было психологически и морально легко общаться священнику. Он умел, как это должен делать каждый архипастырь, с легкостью преодолевать эту грань, психологическую и моральную, которая возникает в общении священника и архиерея. Он был очень прост, хотя он разместился в той самой резиденции на Каменном острове, которую еще в 80-е годы с большим трудом митрополиту Алексию удалось выбить у властей. Посещая владыку там, я ощущал его чуждым тому богатому интерьеру, который был в этой резиденции, главном месте приемов для правящего архиерея. Он был внутренне свободен от каких-то атрибутов жизни высокопоставленного лица. Конечно, он уже многие годы не занимался историей как наукой, хотя всегда испытывал к ней большой интерес. Видимо, это обусловило то обстоятельство, что в 90-е годы стали выходить книги, конечно же, я в этом убежден, наверняка прочитывавшиеся и подписывавшиеся владыкой Иоанном, книги, связанные с его именем. Я не знаю, в какой мере они принадлежат ему. Я думаю, что многие из них его книгами не являются. Хотя что-то он мог просматривать, редактировать. Я это вполне допускаю. Естественно, выступления владыки Иоанна в 90-е годы во многом вызывали у меня принципиальное неприятие, и достоинство владыки Иоанна заключалось в том, что он позволял вести с собой полемику, в частности, на заседаниях синодальной комиссии по канонизации святых, где мы с ним часто пересекались. После этой полемики от него не следовало никаких оргвыводов. Я могу привести такой замечательный пример, который характеризует его как архипастыря. Подчеркиваю, что я говорю, прежде всего, о своем опыте общения с ним. На повестку дня синодальной комиссии по канонизации святых был поставлен вопрос о подготовке канонизации митрополита Серафима (Чичагова). Надо сказать, что у митрополита Серафима, который был в общем-то сложным человеком, был очень жесткий конфликт с епископом Мануилом (Лемешевским). Тогда митрополит Серафим был назначен управлять Ленинградской епархией, а епископ Мануил прибыл сюда в 1928 году на некоторое время. Этот конфликт привел к разрыву их отношений и удалению из епархии действительно формально не являвшегося викарным архиереем епископа Мануила (Лемешевского). Епископ Мануил очень переживал этот конфликт, и для владыки Иоанна митрополит Серафим (Чичагов) никак не мог представляться в виде святого после того, как он жестко обошелся с епископом Мануилом. Мы обо всем этом говорили на заседаниях комиссии, о сложности отношений владыки Серафима и владыки Мануила, и в результате председатель нашей комиссии митрополит Ювеналий сказал, что надо, чтобы проект жития митрополита Серафима писал кто-то из петербургских священников. Владыка Ювеналий поручил это мне, я согласился, и митрополит Иоанн благословил меня на эту работу. Канонизация была подготовлена, и я хочу подчеркнуть, что митрополит Иоанн именно как архипастырь, понимающий положение священника в Церкви как человека, который должен выполнять возлагавшееся на него послушание, никогда не вменял мне в вину то, что я написал проект жития. Коль скоро канонизация произошла, значит, так тому и быть. Вот еще один очень выразительный эпизод, который характеризует его как человека, способного в церковном отношении оставаться архипастырем даже в условиях научных дискуссий. Еще один пример, который бы мне хотелось привести в связи с деятельностью синодальной комиссии по канонизации святых. Владыка Иоанн, в общем-то, справедливо вошел в церковное сознание как один из не только неординарно, неожиданно мыслящих архиереев, но и как последовательный поборник возрождения в России монархии. Во многом это кажется сейчас утопичным, но тогда, когда Россия была на историческом перепутье, эта мысль могла казаться как одна из вполне возможных для тех, кто размышлял о будущих судьбах России. Да, действительно владыка верил в возможность восстановления монархии. С большим пиететом относился к личности последнего государя. Наша комиссия несколько лет готовила материалы к канонизации императора Николая II, и мы много обсуждали, о многом спорили. Владыка Иоанн всегда высказывался за канонизацию последнего российского государя. Когда мы уже подводили итоги нашей многолетней работы, когда мы попытались уже суммировать все наши доклады, которые сводились в один окончательный доклад, чтобы уже он был представлен на заседании Священного Синода, владыка Иоанн вдруг заявил о том, что считает канонизацию императора Николая II недопустимой именно потому, что государь отрекся от престола. Справку об отречении императора Николая II готовил я, а в ней говорилось, что хотя это было политически ошибочное решение, оно не может рассматриваться как препятствие к канонизации. Мой доклад уже на тот момент приняли как доклад комиссии. Владыка Иоанн высказал свою точку зрения, что это препятствие к канонизации. Произошла дискуссия. В конечном итоге точка зрения, согласно которой все-таки отречение не может считаться препятствием к канонизации, была комиссией подтверждена. Я хочу подчеркнуть, что эта ситуация, которая для многих поклонников владыки, может быть, кажется неожиданной, меня не удивляет: он действительно был очень живым человеком и о том, что думал, то и говорил. Он думал об этом, видимо, очень много и, придя к таким выводам, которые, наверное, уже и не стоило бы озвучивать на последнем заседании комиссии, сделал это. И несмотря на то что было принято решение, с которым он был внутренне не согласен, я не чувствовал по отношению к себе или другим членам комиссии, которые вступили с владыкой в дискуссию, с его стороны недоброжелательного отношения. — О владыке Иоанне можно встретить самые различные мнения — от восторженно-идеалистического до непримиримо критических. Насколько подобные представления адекватно отражают реальность? — Выдающаяся личность вызывает подчас гипертрофированное отношение у своих адептов, склонных создавать тот образ, который дорог им. Я думаю, что пройдет время, и о митрополите Иоанне можно будет, как уже о любом иерархе, тем более осуществлявшем свою церковную деятельность в переломную историческую эпоху, говорить более взвешенно, аргументированно, обоснованно. Мне очень часто бывает грустно, когда я слышу, что о владыке пытаются составить представление на основе тех книг, которые выходили под его именем, от его имени, по материалам газеты «Русь Православная», выходившей по его благословению. Владыка очень был не похож на тот образ, который возникает при чтении номеров этой газеты и книг, которые дышат собственно злобой, ненавистью, подозрительностью, мракобесием. Да, в каких-то вопросах владыка был очень консервативен. Но его принципиальные взгляды не мешали быть ему в общении с людьми добрым человеком и добрым пастырем. Он происходил из простонародной крестьянской семьи, родился в Николаевской области в 1927 году. Однако в нем ощущалось то, что присутствовало в русских архиереях до революции — способность допускать за людьми иные взгляды, свою непримиримую, принципиальную позицию в вопросах богословских, политических не переносить на отношения с людьми. То есть он мог быть в богословском плане жестким и последовательным, а в плане человеческом был действительно пастырем, который отзывался на конкретных живых людей. Владыку часто упрекали в том, что он запустил епархию, что в епархии не было должного порядка. Может быть, отчасти это и справедливо: он не был таким жестким организованным администратором. У него было другое — он был человеком, который понимал, что управление епархией не сводимо лишь к административному воздействию, к административным механизмам. Его встречи со студентами, которые он проводил регулярно, подчас вызывали у меня большие возражения по содержанию того, что говорилось. Но в конечном итоге я знал, что ему можно высказать свое несогласие, и это не будет воспринято им как обида, как нечто неподобающее. Несмотря на то что он часто выступает на страницах книг, издающихся от его имени, как противник свободы, я ощущали себя достаточно свободно, да и многие священнослужители нашей епархии. Поэтому противоречивость его личности лишний раз заставляет задуматься над тем, насколько же часто мы судим о людях по каким-то внешним признакам, остающихся после их смерти текстам, не видя при этом реального человека. Я думаю, что подобно большинству наших епископов и всех нас, владыка Иоанн не был готов к тому, что падение коммунистической системы произойдет так быстро и что для Церкви откроются новые горизонты. Но он сумел воспользоваться данным Церкви правом говорить свободно, говорить от полноты сердца. Хотя то, что он говорил, часто вызывало у меня несогласие, искренне звучавшее его слово, как мне кажется, должно было давать повод серьезной, глубокой, доброжелательной дискуссии, на которую, увы, многие его адепты оказываются неспособны. — Отец Георгий, какие личные качества и особенности характера были свойственны владыке Иоанну? — Важным качеством его характера является то, что поднявшись из народных низов, будучи плоть от плоти человеком из народа и получив только лишь богословское образование, он сумел подняться на довольно высокий уровень церковных знаний, и даже его провинциализм, за который его много упрекали в нашей епархии, был свидетельством его живой, независимой во многом от обстоятельств натуры. Да, он тоже прошел через тяжелое советское время давления государственной власти на архиереев, но какую-то живость натуры он сохранил. Возможно, это было связано с тем, что в жизни своей он пересекался со многими выдающимися церковными иерархами. Даже тогда, когда он, избегая четких определений, писал о движении непоминающих, он во многом проникся живым духом церковной свободы, который был характерен для этих людей. Хотя сейчас его часто выставляют как пример церковного фундаментализма, нетерпимости, антизападничества, антисемитизма, хочется сказать о нем, как сказано было об одном из выдающихся государственных деятелей в истории России: «Он был гораздо лучше своей репутации». Той репутации, которую хотят создать его оголтелые почитатели и которых с владыкой Иоанном разделяет, прежде всего, как мне кажется, отсутствие таких качеств, свойственных владыке, как живость души и сердечная доброта, являющимися его главными достоинствами как архипастыря и христианина.

Беседовал: Дионисий Адамия