— Отец Игорь, на протяжении 23-х лет Вы окормляете заключенных Исправительной колонии № 6 «Обухово». Расскажите, пожалуйста, как и когда Вы поняли, что Ваше призвание – тюремное служение.

— Я бы не сказал, что сам почувствовал своим призванием тюремное служение. Окормлять Исправительную колонию № 6 меня назначил Святейший Патриарх Московский и всея Руси Алексий II, тогда еще митрополит Ленинградский и Новгородский. Вначале в колонии храма не было. В здании, которое сейчас занимает наш тюремный храм, находились библиотека тюрьмы, общеобразовательная школа Фрунзенского района и филиал Северо-Западного политехнического университета. Потом, в начале моего служения мне дали помещение бывшего кабинета физики. На мое счастье, в этом кабинете физики была специальная кладовка для хранения реактивов. Вот эта кладовка и стала алтарной частью нашего храма. Антиминс я привозил и привожу с собой. У нас уже имеются в храме евхаристические сосуды. В 2006, 2007 и 2009 гг. по итогам ежегодного Всероссийского смотра православных общин в местах лишения свободы наш храм занимал первое место в различных номинациях.

— Отец Игорь, а в чем главная трудность служения Церкви в местах лишения свободы?

— Сложность в том, что меняется контингент: обучишь регента или псаломщика – а он освобождается или в другое место переводится. Приходится каждый год, а то и раньше, начинать все по-новому. Трудность тюремного служения вы ощутили на себе, когда проходили сегодня на территорию учреждения – общей сложностью мы потратили 2,5 часа. Представьте себе, когда священник едет через весь город служить литургию натощак, с ним еще певчие, диакон – во сколько он ее начинает? Иногда то одно запрещают, то другое. Но это люди, я не ропщу на них. Трудность еще и в том, что все приходится привозить с воли, а на каждую вещь, на каждую банку лака надо писать прошение. Сейчас, слава Богу, ушла другая трудность: заключенные перестали использовать храм в своих личных целях – для послабления режима или иных интересов.

— Какие качества необходимы священнослужителю для тюремного служения, чего больше всего ждут заключенные от священника?

— Я доходил до этого несколько лет. Вначале у нас были катехизаторские беседы в клубе, я растолковывал заключенным Символ веры, читал им лекции по сектоведению. Но я понял, что этого мало. Самое главное — служение Божественной литургии, это единит. Если не служить литургию, то жизнь прихода как евхаристической общины прекращается.

— Насколько храм помогает заключенному переосмыслить свою жизнь, и как долго длится этот процесс?

— Все люди разные. Очень большая разрушительная сила была загнана в этих людей. Бремя греховной поврежденности человек несет, пожалуй, всю свою жизнь. Даже если один исправится, будет хорошо. Число насельников этого учреждения колеблется от 1900 до 2400 человек, сегодня вы видели в храме человек 25-30. Иногда приходит 40-50, но бывает и гораздо меньше. Причины разные, во-первых, не каждый может прийти, во-вторых, кто-то находится в тех местах, куда священник сам должен явиться, в-третьих, 3-сменный график работы. Когда начинается проверка, в это время в храме никого нет. Священнику надо владеть этой ситуацией, быть включенным в расписание жизни учреждения. Но это вопрос не одного года. Сложно начинать все с нуля, все время надо присматриваться, что наиболее актуально и что больше нужно. Часто работники учреждения стараются переложить свои обязанности на священника. Священническое служение гораздо выше. Тут надо чувствовать многие моменты. И хоть священнослужителей официально принимают, Церковь имеет официальный статус, в жизни все более сложно. Чтобы совершить здесь службу, надо иметь выходной день, потратить его целиком, найти певчих, диакона, псаломщика. Несколько раз у меня изымали копие под видом колющего предмета, несколько раз было запрещено проносить кагор для совершения литургии. Часто в руководящие органы попадают люди неправославные, с ними нет взаимопонимания.

— Председатель Синодального отдела по церковной благотворительности и социальному служению епископ Смоленский и Вяземский Пантелеимон (Шатов) в одном интервью как-то заметил, что, по его личным наблюдениям, в обществе к заключенным более враждебное отношение, чем к другим социально уязвимым категориям. Почему люди скорее склонны испытывать сострадание к старикам или больным детям? С чем это может быть связано?

— Если посмотреть церковные книги, изданные в советский период, то в них вы не найдете прошения о заключенных. Как будто в советское время никто не сидел. Мы несем бремя того отношения к заключенным, которое заложили еще в доперестроечное время. Хотя понятно, что это было время, когда сидела вся страна. Был один архимандрит, необычайно кроткого характера, побивший по числу арестов все рекорды. Он арестовывался несчетное количество раз. На одном из допросов следователь сказал, что если бы все люди относились к вере так, как он относится, то он тоже бы стал в их ряды. У нас есть Евангелие: «…в темнице был и вы пришли ко Мне» (Мф 25:36). У нас в этом деле принцип должен быть такой: люби грешника, но дела его ненавидь.

Мы несем бремя той идеологии, которая досталась нам в наследство. Кроме того, уничтожена практика преемственности тюремного служения. Вся исправительная система, возникшая в послереволюционное время, построена с расчетом не на помощь человеку, а на уничтожение, подавление его личности.

У нас практически не осталось литературы о тюремных священниках. Разве что книга покойного московского профессора протоиерея Глеба Каледы, стоявшего в свое время у истоков нового тюремного служения. Он написал книгу «Остановитесь на путях ваших. Записки тюремного священника». В ней можно найти много полезного. Большой опыт тюремной работы был у покойного митрополита Антония Сурожского.

— Отец Игорь, какие трудности ожидают заключенных, прихожан Вашего тюремного храма, по освобождении из исправительной колонии? Осуществляет ли Церковь социальное сопровождение освобождающихся из тюремного заключения?

— Я неоднократно старался куда-то устроить своих заключенных. Могу сказать, что многие, к сожалению, работать не хотят. У меня есть один знакомый – бывший заключенный. Он был старостой тюремного храма. Теперь он преуспевающий бизнесмен, старается трудоустроить многих заключенных, чтобы у них была возможность заработать на кусок хлеба. Люди не хотят работать. К тому же сейчас играют на таких вещах, которые считаются страшными. Например, у нас на приходе был один из бывших заключенных; не было семьи, которую бы он не развел. Другой человек как-то позвонил и сказал, что умерла его мама, и попросил помощи. Мы организовали помощь, позвонили на квартиру, и к телефону подошла его мама… Перед нами больной человек, а у врача к больному не должно быть неприязни, каким бы тяжелым он ни был.

— Нередко в местах лишения свободы человек переосмысляет свои поступки, в его жизнь входит опыт религиозных переживаний. Насколько устойчива такая религиозность после выхода на свободу?

— В моей пастырской практике был случай, когда один человек стал иеромонахом. Это был сильный человек. Ему приписывали много статей, которые он не совершал. Голодовками и протестами он снял их с себя. Понятно, что он вышел уже инвалидом, но он был сильной личностью. Были у меня в тюремном храме и послушники некоторых монастырей, и иподиаконы.

— Как священнику, занимающемуся пасторским попечением заключенных, с одной стороны, не потерять их доверие, а с другой стороны – сохранить доверие руководящего состава Исправительной колонии?

— Священнику нужно быть собой, не скрывая своих недостатков.

 Беседовали: Олег Бельтек, Дионисий Адамия