Христианство первоначально проникло в Якутию в не самый благоприятный для распространения момент.

Присоединение Якутии к России началось во второй четверти ХVII века, когда русские путешественники достигли акватории реки Лены. Характер территориальной экспансии второй половины ХVI – первой половины ХVIII веков трудно объяснить иначе как избытком пассионарности русского населения.¹ Ведь распространение русского населения на восток в условиях Ливонской войны, опричнины, Смуты, трудной эпохи восстановления страны во второй четверти ХVII века, старообрядческого раскола и бунтов стрельцов и казака Разина (это далеко неполный перечень тягот той эпохи) происходило явно не в поисках хорошей жизни. В малонаселенных суровых сибирских краях переселенцев ждали трудный климат, отсутствие даже элементарной инфраструктуры и вообще какой бы то ни было цивилизации, суровая природа и негостеприимные народы.

Казалось бы, способность к преодолению этих препятствий, которую продемонстрировали русские поселенцы, должна была быть фактором, определяющим своевременность христианской проповеди народам Дальнего Востока и Крайнего Севера. Однако эта эпоха – второй половины ХVI – конца ХVII века – может быть охарактеризована в рамках истории территориального расширения России с необычной для нее стороны. В самом деле, ранее территориальное расширение Руси, а затем России, как правило, происходило благодаря деятельности христианских миссионеров. Достаточно вспомнить такие примеры, как создание монастырей «Северной Фиваиды», фактически заново открывшее для Руси земли севернее Вологды, или деятельность святителя Стефана Пермского, заложившего основу дипломатического общения с жителями Коми и пермского края.² То же самое во многом можно сказать и о довольно хорошо организованных миссиях в Сибирь, Дальний Восток, Камчатку, Среднюю Азию в ХVIII-ХIХ веках, когда именно люди Церкви несли народам культуру и цивилизацию – грамотность, врачебное искусство, земледелие, а заодно и истины христианской веры.³ Эпоха же второй половины ХVI – ХVII веков была временем, когда присоединение территорий происходило прежде всего ради промышленной или экономической эксплуатации и занятия территории.

Последнее стало особенно важным к концу ХVII века, поскольку после начала дипломатических отношений с Китаем стало понятно: Китай претендует на расширение в северном направлении, и границы России и Китая скоро сомкнутся. От России зависит – где пройдет граница. Пришедшая к власти династия Цин в период правления императора Канси манчжурской династии привела Китай к расцвету, а северные манчжурские степи стали для нее опорой. Это привело к ряду пограничных конфликтов в 1649-1689 годах.⁴ Поэтому экономический интерес, шедший рука об руку с дипломатическим, оттеснял миссионерство в крае на второй план.

Обстоятельства благоприятствовали именно экономической мотивации в освоении Сибири. После Смутного времени государство, будучи совершенно разорено интервенцией и внутренним разложением, не имело возможности управлять процессом присоединения новых земель. Этим от имени правительства занимались по частной инициативе крупные предприниматели, как например Строгановы, которые т.ск. клали к ногам московских царей формальную власть в удаленных регионах. Таким образом власти получали возможность влиять на происходившее в этих краях. Якутия находилась в кругу интересов промышленника Пантелея Пянды. В интересах государства эти территории осваивались первопроходцами Мартыном Васильевым, Василием Бугором, казачьим атаманом Иваном Галкиным и другими.⁵

Освоение зауральских территорий, как известно, еще с ХVI века находилось в руках казаков. Именно их, людей отчаянной храбрости, использовали в своих интересах промышленники. Совершив уголовные преступления или просто сбежав от помещика, они подпадали под статью государственного преследования как преступники, что провоцировало их на дальнейшую антисоциальную деятельность. Достаточно вспомнить, как вели себя казаки под Москвой в годы Смуты, да и в других городах России, чтобы понять, что это население было очень далеко от искренней христианской веры.⁶ Хотя участие в освоении новых земель часто давало им амнистию (как это случилось и с Ермаком), само по себе лидерство в первооткрывании со стороны казаков также не повышало ни общей, ни политической культуры в регионе.

Необходимо также добавить, что в первые десятилетия остро ощущалось отсутствие как такового епархиального управления (появление в 1620 году Сибирской и Тобольской епархии практически не изменило положения). Появление первых священников в Якутии относится к началу 1640-х годов, после того, как в 1638 году правительство Михаила Феодоровича обратило внимание на то, что Сибирь, населяемая казаками, могла стать подобием независимой Запорожской Сечи. Поэтому было решено отправить дворян-чиновников (было учреждено воеводство), а с ними и священников, «чтобы на Лене реке без попов не было, и служилые люди без покаянья и причастия не помирали».⁷ Желающих креститься якутов велено было принимать на государственную службу, так как добровольное крещение было знаком их одобрения действий московского правительства и могло быть использовано в качестве своеобразной рекламы для остального населения. Кроме того, крещенные якуты становились опорой Москвы в этом дальнем регионе. С этой же целью новокрещенных якуток предполагалось выдавать замуж за крещеных же якутов или русских дворян.⁸ Правда, поначалу якуты отнеслись к этой инициативе равнодушно – за четыре года (1646-1649) крестилось чуть больше сотни человек.

Нужно отметить, что одним из главных препятствий к крещению стал языковой барьер. Однако эта проблема, сравнительно легко преодолевавшаяся вплоть до середины ХVI века, теперь оказалась куда более трудной. Поскольку теперь речь шла прежде всего не о просвещении, а об использовании ресурсов и занятии территории, то приезжие из России не стремились выучить якутский язык или заставить якутов выучить русский.

Кроме всего прочего, Сибирь с самого начала стала использоваться как территория политической или уголовной ссылки.⁹ Увеличение народонаселения за счет неблагонадежных граждан не способствовало христианизации Якутии. Как бы странно это не звучало применительно к вопросу христианизации, особенно актуально это предназначение удаленных краев стало с момента старообрядческого раскола. Если медный и соляной бунты никак не сказались на окраинах, то церковный раскол быстро затронул всю Сибирь. Сюда ссылали нераскаявшихся старообрядцев, и сами старообрядцы стремились убежать сюда от преследований в Центральной России. Нельзя сказать, что миграции старообрядцев в этот регион были массовыми, однако старообрядческие общины Сибири довольно быстро стали многолюдными.¹⁰ Не в последнюю очередь Сибирь оказалась привлекательной для старообрядцев и по той причине, что уже в конце ХVII века стало складываться представление о Беловодье, сказочной благополучной стране, где процветает дореформенная Русская Церковь, якобы находящейся где-то в районе Монголии, Китая, Японии или Тибета.¹¹

Поначалу в Якутию был отправлен в ссылку и протопоп Аввакум с семьей, однако на полдороге его догнала новая грамота – ехать в Даурскую миссию с воеводой Пашковым.¹² Отношение воеводы к христианизации ярко описал в своих воспоминаниях протопоп Аввакум.¹³ В данном случае ему можно верить не только потому, что он в целом был довольно искренним человеком, но и потому что поведение Пашкова совершенно соответствует тем нравам, которые царили в этом краю. Ни о какой христианской миссии речи быть не могло – священник в отряде, охранявшем по сути границу, не столько был нужен самому отряду (уж тем более не для местного населения), сколько, более того, сам был ссыльным. Разумеется, за время своих скитаний по Сибири опальный протопоп проповедовал не христианскую веру местным жителям, а обличал патриарха Никона среди казаков-стрельцов.

Старообрядцы, в отличие от казаков, использовавшихся для захвата и контроля новых территорий, были религиозно активны. Эта активность, одно из следствий избытка пассионарности, который наблюдался в ХVII веке, заставляла старообрядцев искать труднодоступные места проживания, позволяла выдержать борьбу с тяжелыми условиями жизни и преследованиями, толкала их на проповедь «старой веры» везде, где представится возможность. Второй отличительной чертой старообрядцев была высокая религиозная сознательность и, как следствие, грамотность. Необходимость стоять за старую веру заставляла старообрядцев выяснять смысловые причины непримиримости, разбираться в тонкостях богослужения и обряда, в межхристианских и политических международных связях. Большое число старообрядцев умели читать и писать, чего нельзя было сказать о нестарообрядческом населении или тех же казаках. Потенциально старообрядцы были хорошо подготовленными миссионерами.

Однако эффект от появления старообрядцев на Дальнем Востоке оказался на удивление небольшим, в то время как в Зауралье, на Алтае и в Южной Сибири старообрядчество получило значительное распространение. Чем можно объяснить такое положение дел? Старообрядцы были настроены на проповедь негативного характера – они искали потенциальных бунтарей против Российского государства, так как розыск и преследования старообрядцев с самого начала приобрели характер государственный. Поэтому старообрядческая проповедь была столь успешной среди казаков. Население же Дальнего Востока, находившееся под угрозой китайской экспансии, предпочитало, напротив, пользоваться защитой российских властей, которые, при этом, находились слишком далеко, чтобы вмешиваться в текущую жизнь местного населения. Кроме того, старообрядческая проповедь была рассчитана на людей, уже церковно более или менее грамотных, т.е. не ориентировалась на начальный этап миссионерства.

В качестве противодействия расколу, а заодно и для христианизации края, в 1663 году в Якутске был учрежден Спасский мужской монастырь.¹⁴ Однако активно христианизацией края монахи занялись только в самом конце ХVII века. Помимо Спасского монастыря в 1690 году на север от Якутска в районе впадения в реку Лену Киренги был построен еще один монастырь. Однако прежде завершения Даурской миссии (а она имела стратегическое значение, так как по Даурии проходила дорога в Китай) говорить о миссии среди Якутов было преждевременно.¹⁵

Миссия была затруднена еще и по той причине, что кроме организации требовались также грамотные, желательно специально подготовленные кадры, а их, как известно, из-за отсутствия отечественных систем образования, просто не было. Попытки христианизации на Дальнем Востоке без системного подхода и при отсутствии обученного духовенства были практически безуспешными. Видимо, именно безрезультатностью миссии можно объяснять не только неразвитость региона к началу ХVIII века, несмотря на то, что он был присоединен к России за век до того, но и нежелание архиереев управлять данными территориями – речь идет о самовольном отъезде Иркутского епископа Варлаама Коссовского в Петербург, а также об отсутствии больших успехов у епископа Иннокентия Кульчицкого. Если принять во внимание усилившуюся в конце ХVII века миссионерскую работу ламаистского духовенства, становится понятно, что христианизация края весь ХVII век была практически на нуле.¹⁶

Однако, как бы там ни было, сам факт присоединения Якутии в ХVII веке к России уже предполагал, в случае выстраивания дальнейших перспектив существования страны, что рано или поздно христианизация все же начнется. Перспективы развития страны были сформулированы императором Петром Великим, поэтому именно в эту эпоху, эпоху «Петербургской империи», миссия в Якутии приобрела соответствующий масштаб и организацию – она просто стала насущной необходимостью.

В ХVII же веке было сделано самое главное – Якутия стала частью России. Россия пришла на Дальний Восток буквально «в последний момент», поэтому весь ХVII век стал пусть и затянувшейся, но вполне оправданной прелюдией к масштабной миссии. Вероятно, создавшаяся пауза стала для будущей миссии залогом успеха – народы Дальнего Востока могли присмотреться к русским переселенцам и понять, стоит ли дружить с ними, или нет. И, насколько можно судить по истории Отечества в ХVIII, ХIХ и ХХ векам, Якутии не пришлось жалеть о вхождении в состав Российского государства.