Не пугайтесь термина «эстетический аргумент», если он Вам незнаком. Это философский термин, но то, о чем пойдет речь, не требует специальной философской подготовки — у меня ее просто нет. Мы поговорим о вещах, вполне простых и понятных. Время от времени у нас, верующих, спрашивают, можем ли мы доказать бытие Божие. Ответ зависит от того, что мы понимаем под словом «доказать». Бывают реальности, которые Вы просто вынуждены признать, нравится ли Вам это или нет — например, воспаление зубного нерва. Практически все остальное можно отрицать — ревизионисты отрицают Холокост, Фоменковцы отрицают существование древнего Рима, есть люди, полагающие существование такой болезни, как СПИД, грандиозной фальсификацией. Вы можете представить им самые серьезные свидетельства их неправоты — и они их отвергнут. У них на это есть свои причины.
Человек может просто упереться рогом против точки зрения, которая его не устраивает.
Свидетельства, которые Бог дает нам о Себе, можно, в отличие от воспаления зубного нерва, отвергать или игнорировать. Бог не принуждает нашего произволения, зовет, а не тащит, дает нам достаточные снования для веры в него, но не принуждает. Мы можем закрывать глаза и затыкать уши; мы можем выстроить себе мировоззрение, в котором запретим себе обращать внимание на указатели, которые Бог расставил вокруг нас. Но мы можем вылезти из бункера, куда мы себя загнали, и осмотреться, чтобы понять, кто мы такие и каково наше место в мироздании. Мы можем проанализировать наш опыт жизни в этом мире и подумать о том, на что он указывает. Один из аспектов этого опыта — наше восприятие красоты.
Мало у кого из нас были мистические озарения; но большинству из нас знакомо переживание красоты. Это не зависит от личных убеждений человека — атеист может чувствовать красоту, как и верующий, и высоко ценить ее.
Известный атеист, английский писатель-фантаст Терри Пратчет, страдающий смертельной болезнью, пишет: «когда на горизонте замаячит конец игры, я хочу умереть, сидя в кресле, в моём собственном саду, с бокалом брэнди в руке, с Томасом Таллисом в «Айподе», потому что музыка Томаса способна приблизить к Раю даже атеиста». Томас Таллис — великий английский композитор, вероятно, один из величайших композиторов, когда-либо живших. Он творил в XVI веке, веке тяжких гражданских, династических и религиозных смут, и, писал церковную музыку удивительной, поистине райской красоты, преисполненную мира, гармонии, веры и благоговения.
Пратчетт, несомненно, человек достаточно культурный, чтобы ценить великую музыку — беда в том, что он, (пока, по крайне мере) отказывается слышать ее послание. Оставаясь атеистом, он отказывается верить в рай, к которому можно приблизиться, или в небеса, куда можно отправиться, или путь, который продолжается после смерти — хотя он и употребляет все эти выражения, но только в переносном смысле. Но в каком смысле? Может ли быть у них вообще какой-либо смысл, если смерть означает окончательное исчезновение? Почему мы находим некоторые вещи слишком уродливыми, чтобы называть их своими именами? Почему даже атеист говорит о небесах и рае?
У нас есть опыт переживания красоты — в частности, красоты великой музыки — и эта красота ставит перед нами определенный вопрос. Отражает ли наш опыт красоты некую реальность, которая существует в мироздании до нас, и которую мы просто — с благоговением и благодарностью — осознаем, или красота — это только иллюзия, чисто субъективное переживание, которому не соответствует ничего за пределами нашего сознания?
Эмоциональный мир неверующего вовсе не обязательно беден, он может испытывать благоговейное изумление перед мирозданием, в котором, по его убеждению, нет Бога. Атеист может восхищаться великолепием осеннего леса или (как Пратчетт) великой музыкой. Вопрос не в том, может ли человек испытывать субъективное чувство красоты — разумеется, может — а в том, присутствует ли эта красота в мироздании как таковом или является чисто человеческой иллюзией. Как говорит известный атеист Жак Моно, «Чистая случайность, абсолютно свободная, но слепая лежит у самых корней величественного здания эволюции, и в результате человек, наконец, знает, что он одинок в бесчувственных глубинах вселенной… Жизнь вообще и человек в частности — явление уникальное, единственное творение необъятной Вселенной, возникшее вопреки планам природы… Человек должен наконец пробудиться от тысячелетнего сна, и, пробудившись, он окажется в полном одиночестве, в абсолютной изоляции. Лишь тогда он наконец осознает, что, подобно цыгану, живет на краю чуждого ему мира. Мира, глухого к его музыке, безразличного к его чаяниям, равно как и к его страданиям или преступлениям… Человек наконец сознает свое одиночество в равнодушной бескрайности Вселенной, из которой он возник по воле случая»
Но когда он говорит, например, о «величественном здании Эволюции», что он имеет в виду? Что величественность есть нечто присущее самой по себе Эволюции, и признавая это, мы просто отдаем ей должное, осознаем некую реальность, которая была до нас, и которая была бы, если нас и на свете не было? О чем мы говорим, говоря о красоте и величии — о некой реальности или о наших эмоциях?
Атеист вынужден верить, что в мироздании как таковом нет ни величия, ни красоты, ни смысла, ни цели; все это — наши оценки и наши субъективные переживания. Правильны ли это оценки? Это бессмысленный вопрос, как бессмысленно само мироздание. Бессмысленно спрашивать, правильно ли Вы понимаете текст, если это и не текст вовсе, а случайная россыпь точек; бессмысленно задаваться вопросом, смогли ли Вы по достоинству оценить красоту звездного неба, если звездах просто нет никакой красоты, которую Вы могли бы оценивать.
Такой же бессмысленной оказывается и музыка. Электронное устройство преобразует последовательность нулей и единиц в звуковые колебания, наушники доносят их до ушей, сигнал воздействует на нервные окончания и вызывает какие-то сложные биохимические процессы в мозгу (как, впрочем, и бренди), субъективно это переживается как «красота». Это все; никакого рая, никаких небес, и никакой красоты за пределами чисто субъективных переживаний не существует.
Однако в красоте есть некое могущество, которое побуждает нас признать, что мы имеем дело с реальностью. Даже атеисты не могут избавиться от этого чувства и связанного с ним языка — неверующий астроном Карл Саган говорит о своей «признательности за красоту жизни и мироздания», хотя и отрицает Того, кому он мог бы быть признателен. Все мы — верующие и неверующие — в сердце своем понимаем, что красота есть нечто большее, чем наше субъективное переживание.
Люди, для которых писал Таллис, не стремились вызвать в своих нейронах какие-то субъективные переживания; они «молясь, воспевали Бога». Голоса в наушниках, поющие Veni, Redemptor gentium[1] передают послание из самой глубины реальности. Мы можем принять его или отвергнуть, обратиться к Художнику и Зиждителю мироздания, Автору красоты — или закоснеть в противлении.
Существует так называемое «Пари Паскаля» — человек, который ставит на веру, выигрывает жизнь вечную, если он прав, и не проигрывает ничего, если он заблуждается; человек, который ставит на неверие, не выигрывает ничего, если он прав, и проигрывает вечную жизнь, если он заблуждается. Признав, что красота — не иллюзия, что она имеет Исток в реальности, за пределами наших переживаний, мы заведомо не теряем ничего; отвергнув это послание, мы рискуем обнаружить, что нас настойчиво звали войти в реальность небес, рая, нетленной красоты, на которую нам указывала великая музыка и величие мироздания — но мы навсегда отказались.
[1] Приди, Искупитель народов (лат)
